Глава 13

Чернозубу казалось, что в то время, когда и папству в Валане, и всей Восточной Церкви угрожали неприятности, его хозяин чрезмерно увлекся политиками Кочевников. Хотя он мог постоянно обмениваться корреспонденцией с восточными кардиналами, принимавшими участие в избрании папы Амена, он вместо этого пригласил Халтора Брама из Кузнечиков явиться в сопровождении всей своей охраны в Валану и подготовиться к встрече с папой. Цель этого визита не подлежала сомнению. В адрес кардинала звучали обвинения, что он покровительствует Чииру Осле Хонгану из орды Диких Собак в ущерб военному предводителю Кузнечиков. Чтобы нейтрализовать их, Коричневый Пони и пригласил первым, до Хонгана, Халтора Брама встретиться с папой. И сразу же покинул понтифика, чтобы в сопровождении лишь незаметного полицейского, оставив дома своих свирепых телохранителей, выехать на равнины встречать военного предводителя Кузнечиков, хотя в эти непростые времена папа нуждался в его присутствии. Восхищение Чернозуба отвагой хозяина лишь усилилось, хотя в нем продолжали жить подозрения, замешанные на немалой доле фантазии, – в самом ли деле он так предан папе, тем более что Чернозуб знал об оружии, поставляемым Рожденным по ошибке.

«Таков мир, святой Айзек Эдвард Лейбовиц, который я покинул как твой монах. И где же я сейчас оказался?»

Вместе с Вушином монах пораньше отправился на то место, где кардинал предписал встречать его после возвращения с равнин. Здесь он увидел стоящего на улице посланника из Нового Иерусалима, заменившего Эдрию. Поскольку теперь Чернозуб знал (официально – от кардинала и напрямую от Эдрии) о контактах между Новым Иерусалимом и тайным отделом Секретариата, он и Топор были представлены У ладу, прибывшему из колонии. Чернозуб догадывался, что все «привидения» обладают нормальным внешним видом. На расстоянии Улад и выглядел таковым, если рядом с ним для сравнения никого не было. Но когда он оказывался в толпе, рядом с другими, то было видно, что он на треть выше любого из своих соседей, а весил он как два с половиной человека. Трижды Чернозуб видел, как гигант, чьи руки казались непропорционально тонкими, ловко запускал их в карманы прохожих, пока, наконец, не пересек улицу и не предупредил его:

– Если ты и дальше будешь этим заниматься, я доложу.

Улад сдавил ему голову длинной тонкой рукой и с такой силой надавил большим пальцем на висок, что он чуть не потерял сознание от боли. За спиной У лада возник Вушин и что-то сделал с его коленом, отчего гигант отпустил монаха и, схватившись за ногу, с воплем рухнул на мостовую. Стоя над ним, Топор прижал мечом его нос, сплющив его.

– Если ты и дальше будешь этим заниматься, я убью тебя.

– Я не узнал вас сначала, – взвыл великан, и контральто его голоса удивило хрупкого пожилого воина.

– Тебе нравится твоя работа? – спросил Топор.

– Да, это хорошо, когда можешь бывать в городе.

– Твой народ знает, что ты вор? – приходя в себя, спросил монах.

– Это часть моей легенды. Здесь меня знают. Ничего страшного, если и арестуют. В полиции меня тоже знают. Они думают, что я местный, и я действительно часто здесь бываю. Иногда меня на пару дней сажают под замок, а бывает, я работаю на них. Я приезжал сюда как охранник Эдрии. Здесь мы встречались, а потом отправлялись домой.

– Известно ли это его светлости?

– Мне велено встретить его здесь. Он прибудет в экипаже Кузнечиков. Терпеть не могу Кочевников. Для меня ты смахиваешь на Кочевника и небось считаешь меня «привидением».

Нимми встретил его неприязненный взгляд.

– Ты когда-нибудь видел, чтобы Кочевник носил монашеское одеяние? – ухмыльнулся он. – А ты в самом деле «привидение»? – он почувствовал, как Вушин предупреждающе коснулся его руки, но уже было слишком поздно.

Улад зарычал и выхватил нож. Сталь, лязгнув, встретилась со сталью, клинки сошлись, и лезвие короткого меча распороло предплечье великана; все это свершилось как бы одним движением: выхваченный кинжал – рана – кинжал падает на землю, сопровождаемый струей крови. На какое-то мгновение все застыли, после чего Вушин кинул меч в ножны и сказал:

– Сделай что-нибудь с рукой. Рана неглубокая.

– Я думаю, он хотел заколоть меня, Топор.

– Думаешь? – хмыкнул Топор. – Ну-ну! Кардинал предупреждал меня относительно Улада. Ему крепко не повезло с заместителем Эдрии. У этого типа есть привычка мгновенно впадать в неистовство. Но он только на время. В Новом Иерусалиме разозлились, что он счел Эдрию персоной нон грата, и специально подсунули нам Улада. Уж очень они самонадеянны.

– Почему бы его не посадить за решетку?

– Ну, во-первых, кардинал хочет, чтобы Улад встретил того Кочевника, с которым явится, а во-вторых, он могучий воин и занимает высокий пост в маленькой армии, которая, предполагается, будет на нашей стороне.

– Ради Бога, на нашей стороне против кого? Он один и нас двое – мы составляем троицу? Что значит «на нашей стороне»?

– На стороне нашего хозяина! – глянув на Чернозуба, рявкнул Вушин. – То-то я сомневаюсь в твоей верности, брат Сент-Джордж. И будь уверен, что я перережу тебе горло, если ты предашь его!

– Прошу тебя! Это же я, Чернозуб. Я просто пытаюсь понять, как он думает.

– Это не твое дело. Сиди на своем месте.

– Не ты ли объяснишь мне мое место и будешь удерживать меня на нем? Это что-то новое.

– Объяснять его тебе я не собираюсь. И не хочу ловить тебя, когда ты сорвешься с него.

Да, это было новое – и настоящее. В первый раз Чернозуб по-настоящему ощутил опасность, исходящую от старого воина. Коричневый Пони, должно быть, разгневался куда больше, чем ему казалось. В аббатстве его страх перед Вушином исходил из взвинченной возбудимости. Но позже он уяснил, что Вушин живет лишь для того, чтобы исполнять пожелания своего хозяина, защищать его личность и благосостояние; для Вушина это было высшими ценностями. Чернозуб, совершенно иначе понимая понятие верности, случалось, не слушался хозяина. Вушин знал это, по крайней мере догадывался, ибо монах слишком долго отсутствовал. И между ними уже не существовало прежних отношений, хотя Вушин только что спас его от кинжала Улада. Эдрия все изменила в его жизни.

Едва только Улад вернулся с перевязанной рукой, с восточной стороны появилась карета, влекомая четырьмя прекрасными серыми жеребцами, и остановилась у «Оленьего дома». Знаменосец с традиционным тотемом Кузнечиков спешился и с торжественным штандартом в руках застыл перед рестораном.

«И первыми взвились знамена владыки ада», – мрачно процитировал Чернозуб древнего поэта.

Потом Нимми узнал, что, когда Коричневый Пони встретил Халтора Брама, тот в сопровождении шестнадцати вооруженных до зубов всадников ехал в королевской карете (скорее всего восточного производства, похищенной во время набега в восточные леса), а князь церкви, оставив дома своих внушительных телохранителей, предстал перед ним в сопровождении лишь скромного полицейского из Валаны. Брам явно смутился, увидев, что одинокий церковник – это тот, кто пригласил его, и незамедлительно отослал домой всю охрану, кроме двух стражников. Таким образом, Коричневый Пони вернулся в карете, которую делил с удивленным, но все еще настороженным военным вождем. Когда прибывшие остановились, гигант Улад подошел к карете и представился кардиналу, который, нахмурившись, бросил несколько слов и жестом отослал его.

– Первым он пригласит тебя, – сказал великан Чернозубу и повернулся к Вушину: – А ты будешь охранять вход, – Улад был явно взвинчен. – Когда Кочевники приезжают в город, их надо тут же сажать в тюрьму.

– Так как же они будут заниматься делами?

– Их единственное дело – это воровать.

– Понимаю. Для тебя это увлечение, а для них – дело.

Улад что-то проворчал про себя, а Вушин подтолкнул монаха.

Рядом с возницей сидел Кочевник с длинным ружьем и недобро сжатым ртом. Два вооруженных всадника несли охрану. Полицейский и возница слезли с козел и теперь помогали прелату и другому Кочевнику выйти из кареты. Второй Кочевник был ярче первого. Улад был явно разочарован, видя Кочевников не за решеткой. Трое из них вместе с полицейским остались у кареты, а разодетый Кочевник вместе с прелатом отправились поесть.

После путешествия по равнинам карета была вся в пыли, но видно было, что, богато разукрашенная, она вышла из рук хорошего мастера. Лошади, пусть и уставшие, были элегантными и чистых кровей; упряжка их стоила не меньше тысячи. Дверца кареты была расписана синим с золотом, а из-под слоя дорожной пыли просвечивал красный крест. Кто-то сказал о кресте. Они стояли в центре группки людей, но любой, кто проходил мимо или выходил из гостиницы, обращал внимание на Кочевников, на полицию, на эффектную карету и на прибывшую с ней энергичную команду, после чего присоединялся к зевакам, компания которых уже превращалась в толпу. Чернозуб опасливо посмотрел на У лада.

– Говорю тебе, что это не может быть секретариатской, – сказал бакалейщик из соседних дверей. – Ни у них, ни у церковников нет оружия.

– А как насчет девиза? – спросила женщина рядом с ним. – Он же на латыни, не так ли? – и когда бакалейщик пожал плечами, она обратилась к монаху, который, выйдя из гостиницы, шел мимо кареты: – Разве это не латинский, отче?

– Строго говоря, нет.

– Но ведь это не язык Кочевников!

– Нет, это доподлинно церковный. Английский.

– И что на нем сказано?

– Я кончил школу двадцать лет назад, – сказал клирик. Он двинулся было дальше, но остановился, чтобы добавить: – Хотя тут говорится что-то об огне. И поскольку в ней прибыл кардинал Коричневый Пони, вам лучше уйти.

– Это вы уходите, отец! А я тут живу.

– Может, папа решил создать свою собственную пожарную службу, – сказал студент колледжа Святого Престола. Он повернулся, и тут выяснилось, что это Аберлотт.

Ясность внес Чернозуб.

– Девиз гласит: «Разжигайте огни», – сказал он. – Это геральдический девиз военачальников Кузнечиков. Увидимся потом, – сказал он бывшему соседу по комнате и, покинув собравшихся, пошел постоять около окна.

В таверне кардинал делил трапезу с представителями Кочевников. Им подали жареного цыпленка, запеченного с травами, и местное пиво. Голодным обитателям равнин хватило такта не сетовать на малое количество мяса, но они начисто вымели всю зелень. Брам продолжал бесконечный монолог, начатый им еще в дороге, но кардинал увидел в окне своего секретаря и позвал его в дом. Войдя, Чернозуб увидел, что его хозяин буквально загнан в угол напористым военачальником, который не выбирал выражений в теологическом споре.

– Отец Матери Божьей в то же время ее сын и ее любовник, – говорил Кочевник. Он прищурился, глядя в окно, и сделал вид, что не замечает, как кардинал наблюдает за ним. – Так объясняют наши Виджусы.

Кардинал, отрезав очередной кусок цыпленка, старательно прожевал его, после чего поднял глаза на Брама.

– Ты слышал, что я говорил? – спросил тот.

– Нет, – соврал Коричневый Пони. – Скажи снова, – его диалект Кузнечиков был безупречен, но порой он поглядывал на Чернозуба, словно ища поддержки.

– Отец Матери Божьей в то же время ее сын и ее любовник. Вот так считается у Кузнечиков среди сторонников духа Медведя.

– Ясно, – Коричневый Пони обмакнул цыпленка в соус и оторвал очередной кусок.

Халтор Брам откровенно и неприкрыто старался вызвать у него неприязнь к себе. Он выпрямился и свел брови.

– Ясно! Это означает, что ты согласен?

– Ясно означает, что я услышал твои слова, вождь. Я юрист, а не богослов. Возьми цыпленка.

– Он пригласил вас на цыпленка, – сказал монах, уточняя фразу на языке Диких Собак.

– Если ты юрист, то почему бы тебе не арестовать меня?

– Потому что я юрист не от богословия, а если я тебя арестую, то ты уже никому не принесешь никакой пользы, – он посмотрел на Чернозуба, который согласно кивнул. Ему лишь от случая к случаю приходилось уточнять сказанное.

– Ты папский законник.

– Именно так. Белое мясо суховато. Попробуй темное.

– Иисус – любовник Марии.

Кардинал Коричневый Пони с отвращением вздохнул, постукивая по столу косточкой от куриной ножки.

– Почему тебе так хочется завязать ссору со мной? Разве я говорил что-то непристойное о Пустом Небе или о вашей Женщине Дикой Лошади?

– Один раз было. На священном костре совета. Поэтому я и разговариваю с тобой таким образом. Ты стараешься отвести разговор от нее, а ваша христианская марионетка обихаживает ее священников.

Коричневый Пони вздохнул.

– Значит, я не искупил свою вину? Сановташ Ан не является ничьей марионеткой. Что же до меня, то вел я себя глупо. Теперь я это понимаю и весьма сожалею. Но это случилось в сельских угодьях, а не на восточных равнинах.

– Не имеет значения. Это племя в прошлом принадлежало к Кузнечикам. И ты должен загладить святотатство.

– Каким образом?

– Мы это обсуждали. Ты должен появиться перед ней.

– Где? На тех землях?

– Нет. Она обитает в Пупке Мира, в самой сердцевине ее: там загон для случки ее диких коней. Там пылает ее смертный костер, называемый Мелдаун.

– Я слышал об этом. Не то ли это место, где Сумасшедший Медведь перед завоеванием стал владыкой трех орд?

– То самое. Любой претендующий на священное родство должен быть избран ею. В этом самом месте. И после избрания он должен в полнолуние провести там ночь. Скоро снова взойдет полная Луна. И будет избран новый Ксесач дри Вордар. Один из нас троих. Там же мы подвергаем испытанию людей, обвиненных в преступлениях, и там все встает на свои места. Многие не выходят живыми. Многие – больными, потеряв все волосы. И лишь некоторые сохраняют силу и здоровье. В глазах нашего Виджуса и нашего духа Медведя ты совершил преступление, Коричневый Пони.

– И если я подчинюсь этому порядку…

– То тогда, если выживешь, будет союз. И мир с Дикими Собаками.

– Не зависимо от того, кого выберут государем? Брам удивленно затряс головой.

– Ксесачем дри Вордаром, – уточнил Чернозуб.

– Можешь не сомневаться. Старухи знают лучше. И Хонгин Фуджис Вурн.

Кардинал обратился к Нимми на языке Скалистых гор:

– Объясни вождю подробно и вежливо, что его святейшество является верховным священником всего христианского мира и что дипломатический иммунитет, которым он наделил меня, не избавляет от ответственности за столь серьезное преступление. Так что пусть он выбирает слова в разговоре с папой.

Халтор Брам был могущественным вождем Кочевников, масштаба Чиира Хонгана, но податливее. Он понимал лишь несколько слов, диктуемых ему языком тела. Главной интонацией для него была сила, сила, готовая обрушиться на собеседника – то ли чтобы прижать его к сердцу, то ли чтобы убить. Видно было, как у него напряглись все мускулы.

Нервничая, Чернозуб передал ему слова Коричневого Пони.

Несколько мгновений военачальник смотрел на него. Язык тела говорил ему: «Убей посланника», – но он повернулся к кардиналу и вежливо кивнул. В это мгновение в дверях возник Улад и, неся свою гору мышц, направился к ним, к столу. Когда Улад показал на Чернозуба, Коричневый Пони отослал его кивком. Монах интуитивно догадался, что Улад хочет поговорить на тему, которая не предназначена для его ушей, хотя Коричневый Пони настоятельно нуждался бы в переводчике, ибо огромный джин говорил только на долинном ол'заркском и немного на наречии Скалистых гор. Может быть, Улад явился, чтобы поговорить об оружии для вождей Кузнечиков, и обязанности переводчика для обоих собеседников придется взять на себя Коричневому Пони. Временно отстраненный от работы, Чернозуб направился домой в компании Аберлотта, которого после выборов он не видел.

– Послушай, носятся слухи, что близится раскол, а может быть, и война. Что скажешь?

– Одно из двух. Или раскол, или война. Что ты имеешь против войны? И почему спрашиваешь именно меня?

– Ты работаешь у секретаря.

– Который скорее всего и сам не смог бы ответить на твои вопросы. Почему бы тебе не поинтересоваться у женщин Виджуса?

– Я никого из них не знаю. А ты?

– Пока еще не познакомился.

– А когда? Я слышал, твой кардинал подумывает направиться в страну Кочевников.

Чернозуб с подозрением посмотрел на Аберлотта. Похоже, что все окружающие знают о намерениях хозяина куда больше, чем он.

– Откуда ты это слышал?

– От человека, который вышел из гостиницы как раз перед тобой.

Чернозуб встревожился. Коричневый Пони был настолько беззаботен, что его разговор с Халтором Брамом мог подслушать любой понимающий язык Кочевников. Но из-за их стола в поле зрения никого не было видно.

– Секрета больше не существует? – помолчав, спросил Аберлотт.

– Не знаю. Почему-то чувствую, что меня рано или поздно уволят.

– Кардинал? За что?

– Помнишь, кто вернул мне четки?

Чернозуб не обмолвился больше ни словом, но приятель глянул ему в лицо, увидел жаркий румянец и не стал задавать вопросов на эту тему. Отвернувшись, он прикрыл рукой улыбку и спросил:

– Так что с тобой будет, Нимми?

– Не знаю. Мне надо рассчитаться с большими долгами. А почему ты, черт возьми, не на занятиях?

– Летом их нету. Я хочу попутешествовать.

– Куда ты собираешься отправиться?

– Куда конь вывезет. Понимаешь, возьму и брошу уздечку. Останется только пришпоривать кобылу, если она слишком часто будет останавливаться, чтобы пощипать травку.

– Полоумный, подбери толковую лошадь и не теряйся, а то она привезет тебя к месту своего рождения, – Чернозуб махнул рукой на восток, где лежали плоские равнины. Аберлотт засмеялся и дальше пошел один.

Это случилось за два дня до аудиенции, назначенной Халтору Браму его святейшеством. Во время отсутствия в курии кардинала Коричневого Пони папа объявил дату своего возвращения в Новый Рим. Если глава Секретариата и был обижен, что его отстранили от процесса принятия такого решения, у него по крайней мере было алиби на тот случай, если решение окажется неверным. Папа хотел как можно раньше двинуться в путь. С Тексарком на эту тему он не связывался. Папа использовал беседу с Халтором Брамом, чтобы послать свое апостольское благословение племенам Виджус и духа Медведя орды Кузнечиков и попросить разрешения пересечь земли Кузнечиков на пути в Новый Рим. Военачальник благородно пообещал, что, как только кортеж папы покинет пределы территории Диких Собак, сопровождать его будет сотня вооруженных воинов. Молча выслушав все это, Коричневый Пони недвусмысленно дал понять, что сопровождать экспедицию он не будет, поскольку его ждут спешные дела и на равнинах, и в самом Тексарке.

– Я хочу сделать тебя апостольским викарием в трех ордах, – на другой день сказал Красному Дьякону старый негр, верховный понтифик.

Чернозуб заметил, что у Коричневого Пони неподдельно перехватило дыхание, а несколько присутствующих членов курии обменялись испуганными взглядами. Наступило долгое молчание, ибо только что произнесенные слова папы обозначали полное смятение мозгов. Первая мысль была такова: сделать территорию всех трех орд апостольским викариатом означало фактически отказ от признания орды Кузнечиков составной частью Тексаркского епископата. Это означало, что власти архиепископа в провинции будет положен конец и ему останется или отозвать всех своих миссионеров, или позволить им подчиниться новой власти. Вторая мысль: кто бы ни получил это назначение, Бенефез придет в ярость. Но Коричневый Пони? И третья мысль: до того, как Коричневый Пони будет назначен апостольским викарием, он должен быть посвящен в духовный сан и рукоположен в епископы заброшенной древней епархии. Чернозуб припомнил собственные слова кардинала: я призван быть юристом, а не священником и быть по сему.

– Ну, Элия? Возьмешься?

– Святой Отец, не думаю, что у меня есть к этому призвание.

– Мы призываем тебя. И именно сейчас, – Чернозуб в первый раз услышал, как Амен употребляет торжественное папское местоимение «мы».

Не теряя высокого достоинства, Коричневый Пони распростерся перед папой, но так и не произнес ни слова. Он оставался в таком положении, пока папа не истолковал его молчание как знак согласия, хотя оно показалось Чернозубу всего лишь подчинением папской воле.

– Встань, Элия. На следующей неделе ты будешь посвящен в духовный сан и рукоположен к своему служению. Если мы сделаем это достаточно тихо, ты сможешь отправиться на равнины еще до того, как Бенефез обо всем услышит.

Позже, исполняя повеление кардинала, Чернозуб еще до того как Халтор Брам покинул город, растолковал ему ситуацию.

– Он будет представителем папы во всех ордах и управлять всеми церквами и миссиями к югу и к северу от Нэди-Энн. Тем не менее, пока об этом не будет объявлено, вам не стоит говорить с ним на эту тему.

Военачальник покачал головой.

– Кузнечики его не примут, – проворчал он, комментируя назначение, – пока твой хозяин не помирится с Фуджис Вурн, как он обещал. И с духом Медведя надо посоветоваться.

– Похоже, – сказал Коричневый Пони, когда Чернозуб передал ему этот разговор, – что с тех пор, как я сделал ошибку, опровергнув речь Йордина, меня то и дело подстерегают неприятные сюрпризы, и далеко не все из них от моих врагов. Разве ты не удивлен, Нимми?

– Не совсем, ибо один из неприятных сюрпризов преподнес вам я, – с этих слов он хотел начать свои извинения, но кардинал просто с интересом посмотрел на него.

Отношение монаха к Коричневому Пони было несколько омрачено подозрениями – но не настолько, чтобы он сомневался, будто поступок его друга папы Амена Спеклберда явился для кардинала неожиданностью. Может, так были способны поступить кардинал Сорели Науйотт или Хилан Блез, которые в отсутствие Коричневого Пони постарались бы убедить Амена, что всю территорию Кочевников необходимо превратить в апостольский викариат, который будет управляться подобно епархии, и его епископ будет нести ответственность непосредственно перед папой, что окончательно положит конец архиепископу Тексаркскому, который фактически управлял завоеванной провинцией. Церковь управляла этой провинцией посредством викариев, назначаемых лично кардиналом Урионом Бенефезом, но ни в коей мере не входила в состав Тексаркского епископата. Большая часть ее управителей были военными капелланами. Но создать викариат, подчиняющийся папе, означало вывести из-под власти Бенефеза огромную территорию трех орд и лишить его доходов, половину которых получали его племянники. Неужто старый святой отшельник мог сам родить такую идею, если бы рядом с ним не соседствовала зловещая сила? Чернозуб прикинул, что в ее лице вполне мог выступать и Святой Дух. Как говаривал святой Лейбовиц, старик был «независим, как свинья на льду». Идея была настолько бредовой, что в равной степени могла исходить и от Господа Бога, и от самого Спеклберда. Или, как сказал бы Урион Бенефез, от дьявола или от Коричневого Пони. И тот несомненный факт, что Красный Дьякон за сутки стал архиепископом, подтверждал эту мысль в глазах тех, кто давал себе труд задуматься, что его возвышение стало результатом заговора, хитро продуманного сумасшедшим старым обладателем папского престола, который воссел на него, еще не будучи законным образом избранным.

Рукоположение Элии Коричневого Пони в священники и помазание его в епископы Палермо произошло в ходе тайной церемонии, на которой никто не присутствовал, кроме ее непосредственных участников. Но в глазах Чернозуба его хозяин не изменил манеру одеваться или носить епископское кольцо – пока не пришла пора оставить город ради равнин, что произошло несколько ранее отъезда самого папы в Новый Рим. Не подлежало сомнению, что для Филлипео Харга и Уриона Бенефеза будут оставаться неизвестными и новый титул Коричневого Пони, и круг его обязанностей, пока Кочевники всех трех орд не признают его духовным лидером всех христиан равнин и он окончательно не утвердится в провинции.

– Вне всяких сомнений они об этом услышат, Нимми, – сказал Чернозубу кардинал. – Но официально сообщить им может только папа, когда сочтет себя готовым к этому. А теперь у меня есть для тебя новое задание. Ты разыщешь своего предшественника, который какое-то время занимал этот кабинет. Я собираюсь навестить сначала Чиира Хонгана, а потом Халтора Брама. Ты же доставишь мое письменное послание Диону, мэру Нового Иерусалима; в нем кроме всего прочего я представляю тебя. Расскажешь им, что со временем в Секретариате будет работать кардинал Сорели Науйотт. Что Улад совершенно вышел из-под контроля и его необходимо заменить. Если они будут настаивать, требуя объяснений, почему я отказался иметь дела с Эдрией, думаю, тебе придется сказать им, что она вступила в слишком интимные отношения со служителем церкви.

– Я стыжусь, милорд…

– Никак хочешь покаяться? Не обращай внимания. Приложи все усилия, чтобы смягчить их. Выучи все, что тебе необходимо, о Новом Иерусалиме. Пусть Вушин по пути введет тебя в курс дела. В настоящее время все это довольно секретно, но покров тайны спадает с каждым днем. Ты можешь согласиться или отказаться работать в Секретариате у кардинала Науйотта. При желании можешь докладывать лично ему. Если ты ему не пригодишься, он скажет, где можно найти меня, или же ты сможешь вернуться к своей подружке в Пустой Аркаде, или же обосноваться в колонии. Можешь попросить, чтобы тебя взяли обратно в аббатство, или же стать отшельником. И я не хочу видеть тебя раньше, чем ты справишься с этим заданием.