8
Испытания закончились лишь к вечеру, когда принесли огня, а работники уже принялись растирать руки гусиным жиром — он сохранял кожу от высыхания.
Каспар последний раз встряхнул потемневший холст и при свете двух ламп все убедились — эффект «пшенки» был практически повторен.
— Домой заберу, — сказал Каспар. — Жене похвастаюсь.
— Значит, скупать масло-то? — спросил Рыпа.
— Скупай, — кивнул Каспар, сворачивая холст. — Только без шума, а то коврижники мигом цену вздуют.
— Ну так я с понятием.
— И это еще не все…
Каспар вымыл руки, вытер чистой ветошью и повернулся к замершим свидетелям длительного эксперимента.
— Рыпа получает пять монет золотом за то, что натолкнул нас на это испытание. Все прочие участники — по золотому! Сегодня я добрый!
— Эх, вот бы напиться на весь золотой, я уже полгода сухой хожу! — признался Слизень и тут же добавил: — Но не буду.
— Идем домой, Хуберт, — сказал Каспар, забирая свой кафтан.
— Пойдем, батя.
Вместе с остальными они вышли на воздух, оставив помещение двум рослым сторожам.
— Спокойной ночи, хозяин, — сказали те, кланяясь.
— И вам спокойствия, — ответил Каспар.
Пару раз на его красильни нападали воры, одного сторожа даже зарезали, и тогда Каспар отдал вдове пятьдесят золотых. Даже сам потом удивился, но не пожалел о поступке. В последнее время дела шли все лучше, и золото текло в карман нескончаемым ручейком.
«Куда мне столько?» — иногда удивлялся Каспар. Детей следовало обеспечить, это да, но ведь уже хватало не только на детей, но и на внуков и правнуков.
Как раньше везло Каспару в ратных делах, так теперь везло на стезе торговой.
К приходу Каспара и Хуберта Генриетта, как обычно, приготовила ужин.
— Смотри, дорогая, что у меня есть! — с порога объявил супруг, разворачивая еще сырой холст.
— Чего там смотреть, я отсюда вижу, что кафтан и рубашка испорчены! Каспар, сколько раз тебе говорить — ну накинь старую рубаху, я тебе их в красильню полдюжины перетаскала! Почему Хуберт чистый, а ты будто в мешках с капиролом рылся?
— Погоди кричать…
Каспар прошел на кухню, зажег вторую лампу и в обеих выкрутил фитили на больший огонь — стало светло как днем.
— Смотри!
И он снова развернул холст.
— Ну и что? «Пшенка» это, сразу видно.
— Это не «пшенка», мама, это батя на красильне сам сварил! — гордый за отца, сообщил Хуберт.
— Да ты что?! — не поверила Генриетта, медленно приближаясь к сырому холсту. Будучи женой промышленника, она уже давно вникла во все проблемы производства, а период, когда муж и Луцвель экспериментировали как одержимые, помнила очень хорошо. Каспар каждый вечер приходил с отсутствующим взглядом, в разноцветной одежде.
— Как же это вас угораздило?
— Рыпа помог! Масло предложил экономить и вместо деревянного ореховое, после пряников, в краски лить. А оно с угольками мелкими, вот они-то и дали эту звездную россыпь. — Каспар погладил холст и наконец сел. — Вот такие дела.
— Это ж какие деньги ты теперь в дом понесешь, — покачала головой Генриетта.
— Да что там деньги, красота-то какая — ты посмотри. Если цвета правильно набирать, так и лучше получится. Ты дай нам что-нибудь выпить, отметить нужно.
— Конечно, — согласилась Генриетта, понимая значение события. В других случаях пить вино она Хуберту не позволяла.
«Вот женится — пусть жена решает, а пока все на мне, я ему не позволю», — говорила она.
Только сели за стол и разлили рейнтвейн по стеклянным бокалам — появилась Ева.
— Наш герцог на войну созывает, мы пойдем?
Каспар, так и не донеся бокал до рта, поставил его на стол.
— Ты почему в штанах? Где сарафан? — строго спросил он.
— Я только из подвала, сейчас переоденусь. Так мы пойдем на войну или как?
— На какую войну?
Генриетта сделала глоток вина и, отодвинув бокал, закусила засахаренным яблочком.
— Король Филипп Бесстрашный собирается герцогство воевать, и наш город тоже. Мы должны записаться в войско.
— А на кой нам? — осведомился Хуберт.
— Ну пограбят же нас, герцог так и говорил — холодец из всех сварят.
— А ты откуда знаешь, что герцог говорил? — с подозрением спросил Каспар. Они с Хубертом утром миновали сборище, не прислушиваясь, а тут такая осведомленность.
— Ну… — Ева потупила взор. — Я за вами пошла, хотела до красильни дойти, но на площади интересно стало, я и осталась.
— Это, отец, еще не все ее приключения, — сообщила Генриетта, решительно допивая свое вино.
— Мама!
— Не мамкай! — отмахнулась Генриетта. — Старшина городской стражи приходил, жаловался, что она двух его людей покалечила.
— Это как же? — Каспар, пораженный, посмотрел на Еву, но та уже исчезла из дверного проема.
— А в колено она их била! Они, дураки, решили погулять ее пригласить, она сказала — ладно, но гулять пойду с тем, кто меня на мостовую повалит. Вот они и старались — валили ее…
Генриетта опьянела, на ее щеках выступил румянец.
— Как девка гулящая, — добавила она и, шмыгнув носом, промокнула слезы кухонным полотенцем.
— Ну мама! Ну зачем ты так говоришь?! — закричала Ева, возвращаясь, чтобы оправдаться. — Ну какая девка гулящая? Один сказал, что я красивая, другой предложил вечерком прогуляться, вот и все. А я сказала… я сказала… давай бороться…
Ева вздохнула. Хуберт прыснул со смеха.
— И что? — спросил Каспар.
— Ну надо же было на ком-то испробовать, я на них и испробовала. Они почти не зашиблись. Только кричали… — Ева снова вздохнула. — Ругали меня очень.
— Пришлось дать старшине два рилли на примочки этим дурачкам, — сообщила Генриетта. — Несчастные. Они же не знали, с кем связываются — думали, девица…
— А оказалось — гвардейский капитан! — добавил Хуберт и снова засмеялся.
— Ничего здесь смешного нет, — заметил ему Каспар. — Ева, на живых людях испытывать удары нельзя, это неправильно.
— Я больше не буду, — с охотой согласилась Ева. — Обещаю.
— Хорошо, мы тебе поверим. А теперь иди спать.
— Я… там…
— Что еще?
— У «Громобоя» замок не закрывается.
— А почему он не закрывается? — строго спросил Каспар. «Громобой» был испытанным арбалетом, прослужившим больше десяти лет, и ломаться в нем было нечему.
— Я хотела выстрелить двумя болтами сразу…
Каспар прикрыл глаза, выдерживая паузу, чтобы не накричать на дочь.
— Зачем ты это сделала? Кому может понадобиться стрелять двумя болтами одновременно? Это же не двулучник, Ева!
— Ладно, я начну убирать со стола, похоже, празднование вашей «пшенки» не задалось, — сказала Генриетта и стала собирать тарелки и столовые приборы, нарочито гремя сверх всякой меры.
— Ну ты же говорил, что иногда болт может не взять кольчугу или кирасу, если попадешь в ненадлежащее место.
— И что?
— А то, что если болта будет два, они скорей сыщут место с изъяном.
— А-а, разумно… — вынужден был согласиться Каспар. — Вот только сила каждого болта упадет вдвое.
— Я это помню, поэтому взяла болты полегче. Ты ведь говорил, что легкий болт возьмет кирасу скорее, чем тяжелый.
— Да, это так.
— Пойду спать, — сказал Хуберт, поднимаясь из-за стола. — Мне солдатские разговоры скучно слушать.
— Я тоже пойду, — сказал Каспар, чтобы закончить тему, которую Генриетта не поощряла. Она все чаще высказывала Каспару претензии, упрекая его в приверженности дочери военному ремеслу. — Спасибо, дорогая, ужин сегодня особенно удался.
— Конечно… — пробурчала Генриетта. — Беги, разбирай свой арбалет, учи девицу людей калечить.
— Да что ты такое говоришь! — возмутился Каспар, но дальше спорить не стал и, махнув рукой, вышел из кухни.
Ева тут же увязалась следом, ожидая, что отец спустится в арсенальную.
Так и случилось. Каспар нашел «Громобой», снял скобу и поправил механизм. Вернул арбалет на место и при свете масляной лампы еще раз оглядел свое богатство.
Теперь уже ничто не могло заставить его взяться за оружие. Три года назад он совершил последний поход, к которому его принудил новый герцог Ангулемский, но за последние годы капитал Каспара настолько увеличился, что он мог уехать в любой город «голым» и получить свое золото на новом месте. Приди к нему сейчас посыльные от герцога, он бы послал их подальше и увез семью в безопасное место, не заботясь о доме и домашнем скарбе.
Теперь он не боялся ослабленного герцога и его угроз.
