64

На улице оказалось на удивление тихо. Видимо не обнаружив в крепости большого отряда противника, вердийцы успокоились и методично, улица за улицей, закоулок за закоулком принялись прочесывать весь город.

Изредка были слышны голоса перекликавшихся дозоров, в городе их стало больше. По дворам ходили егеря, предупреждая жителей о возможных опасностях.

Углуку, Фундинулу и их проводнику то и дело приходилось замирать у стен и прятаться за заборами, пережидая, пока пройдет очередной дозор или егеря на крыльце дома не закончат наставительную речь хозяевам.

Примерно через час лейтенант все же вывел орка с гномом к воротам казенного двора с казармами. Во дворе горел костер, пахло кухней, сквозь железную решетку были видны стена двухэтажной казармы и двое часовых — один стоял у входа, другой прохаживался вдоль здания. Еще несколько теней мелькали перед костром, но самих людей и костра видно не было, они скрывались за углом пристроенного к конюшне сарая.

Возле ворот тоже находился часовой, но он прогуливался в стороне от поста.

— У кого ключи? — спросил Углук шепотом.

— У сержанта, — ответил лейтенант. — Но он в дежурном околотке, в конце двора.

— Без ключей обойдемся, — сказал Фундинул, славившийся своей способностью сладить с любым механическим устройством. — Только как его спеленать, чтобы не заорал?

— Ты не подберешься — у тебя сапоги скрипят.

— Я не виноват, что новые.

— У меня тоже новые, но не скрипят, — заметил Углук.

— Это потому, что ты тяжелый… — Гном вздохнул. — Ладно, ждите здесь, сейчас я его успокою.

Гном снял шлем и передал его лейтенанту.

— Держи пока.

— Хорошо, — промямлил тот.

— Сколько солдат в охране?

— Около сорока. Но сейчас только половина — в случае тревоги они идут на помощь гарнизону.

— А тревога была?

— Ну да… наверно, из-за вас…

— Если двадцать — это уже лучше, а, Углук?

— М-да, — невнятно ответил орк, должно быть смакуя запахи кухни.

Гном выдернул из-за пояса сложенную жгутом сержантскую шляпу, расправил ее и натянул до самых ушей. Потом опустился на мостовую и недовольно поморщился, булыжник был покрыт слоем старого конского навоза, чтобы спасти бороду, пришлось закинуть ее за спину.

Проверив, не болтается ли на пояснице топор, гном пополз к воротам, не спуская глаз с неясного силуэта часового.

Где-то прокричал петух, ему стали вторить другие. Запах от кухни становился все сильнее, и Фундинул забеспокоился, что это выведет Углука из равновесия.

«И как он еще не завел разговор о жратве?» — удивился гном, подбираясь к решетке.

До часового было не дотянуться, требовалось как-то привлечь его внимание, но ни в коем случае не испугать, и Фундинул стал жалобно поскуливать по-собачьи.

— О, пескас мака тулави? — приветливо отозвался часовой и направился к воротам. — Куру-куру, пескас…

Порывшись в карманах, солдат отыскал кусок сухаря и, бросив его между прутьями, подошел ближе, чтобы лучше рассмотреть собаку. Фундинул молнией метнулся вперед, схватил вердийца за плащ и, упершись ногой в решетку, дернул что было сил. Плащ затрещал, спустя мгновение часовой ударился о железные прутья. Фундинул перехватил его, чтобы он не упал.

Обеспокоенные шумом, солдаты со стороны кухни стали задавать какие-то вопросы, от казармы с алебардой наперевес к воротам заспешил часовой. Углук толкнул лейтенанта локтем, и тот закричал:

— Пилама, пилама! Туе пескас, курва матас!

— А-а, — протянул часовой. Он остановился и, обращаясь к тем, кто был возле кухни, продублировал:

— Пескас матас.

— Карл — курва пескас! — крикнули со стороны кухни, должно быть адресуя слова оглушенному Фундинулом часовому — и все, кто был во дворе, засмеялись.

Гном перевел дух и осторожно опустил вердийца на мостовую, потом достал отмычку и быстро открыл простой замок.

— Готово… — сказал он, возвратившись к Углуку.

— На каком этаже перебежчики? — спросил орк лейтенанта.

— Я не знаю.

— Пойдешь с сержантом Фундинулом в казарму, а я…

— Ты отвлечешь внимание, наведавшись в кухню, — угадал гном, возвращая на место свой шлем и бережно сворачивая шляпу.

— Молодец, догадливый. Следи за ним… — сказал Углук, передавая гному надзор за пленником, а сам прошел во двор и вдоль стены конюшни двинулся на запах еды.