– Где бы это надыбать денежку? – в который раз повторил тролль, крутя головой во все стороны. Увы, ни златые, ни вульгарные серебряные горы поблизости не возвышались. Деньги были нашим больным местом по той простой причине, что их не было. Никто из нас не позаботился их захватить. Взяли все – мечи, луки, ножи, запасные носки и фляги, а вот о деньгах и провизии как-то не подумали. Герои вообще отличаются редкой непредусмотрительностью. Что они берут, выезжая на смертный бой с чудом-юдом? Правильно. Верных коней, щиты и палицы. Редко какой дурак-царевич захватит с собой краюху черного хлеба. Ни один из нас не уподобился пресловутому дураку, в чем жестоко раскаивался. У Вала, как он выразился, «последняя денежка сделала ноги» еще на той неделе, у Лёна денег не было вообще, а я – о, венец глупости! – оставила выданное Учителем золото в кармане грязных штанов.

Проселок, которым мы ехали, как нельзя более располагал к мрачным мыслям. Было очень холодно, иней только к обеду выпустил придорожную траву из своих белых когтей. Деревья облетели и почернели от дождей; казалось, они умерли окончательно и скоро начнут падать – так зловеще скрипели их стволы в полном безветрии. Тускло светился маленький кусочек унылого серого неба, за которым коротало время сонное солнце. С обобранных, перепаханных полей веяло землей и холодом, как с кладбища. Заунывно каркали вороны, харчуясь на межах, где весной среди сорной травы проклюнулось пшеничное зерно, выметнув невостребованный сеятелем колос.

К концу дня я заметила, что парни, особенно Лён, подозрительно косятся в мою сторону. Я решительно заявила, что без боя не сдамся и, если уж на то пошло, будем кидать жребий. Но я недооценила благородство моих спутников – они просто опасались, не упаду ли я в голодный обморок прямо посреди дороги. Я их жестоко высмеяла, и странствие продолжалось.

С этими голодными мыслями мы вступили в роскошное, но словно вымершее село. Редко где хлопнет дверь, щелкнет ставень да кошка перебежит дорогу, задрав облезлый хвост. Три бабки на лавочках сотворили синхронный крест, а затем размашисто перекрестили нашу колоритную группу.

– Что это они? – подозрительно спросил тролль. – Чай, люди, не упырье какое.

– Может, они сами – упырье?

– Не похоже. Ишь, крестятся.

– Хорошо, что не гнилыми помидорами швыряются.

– Я бы и гнилой съел, – Вал подпрыгнул и сорвал с облетевшей ветки, нависшей над плетнем, одинокое желтое яблоко.

Бабки с ужасом следили, как яблоко идет по рукам, тая на глазах.

– Может, им работники нужны? Нанялись бы за жратву и ночлег.

– После Праздника Урожая? – скептически заметил Лён. – Праздника, означающего конец полевых работ?

– Коров доить, – предположила я, выплевывая жесткий хвостик.

– Вал, слышал? Работенка как раз для тебя.

– Я бы и корову съел, – гнул свое тролль. – Эй, бабоньки, здесь какой-никакой постоялый двор имеется?

– А как же, милок! – шамкнула одна, самая смелая. – Туточки, за поворотом. А вы из каких краев будете?

– Из Стармина, – ответила я, натягивая поводья. Парни согласно придержали коней, Вал спешился и вразвалочку подошел к лавке. – Скажите, у вас всегда так тихо?

– Та не, милочка! Молодь по сродственникам поховалась, перед Бабожником-то.

– С чего бы это? – поразилась я.

Бабожник – праздник нечистой силы. В канун Бабожника вылезают из своих нор лешие и кикиморы, шастают по трактам вурдалаки да завывают привидения на заброшенных кладбищах. Обретают неслыханную мощь некроманты, прочие же маги стараются воздерживаться от колдовства – некоторые заклинания теряют силу, а то и дают прямо противоположный эффект. Эту ночь лучше пересидеть дома, а еще лучше – в кругу, очерченном воском с храмовой свечки. Но… Люди – раса суеверная да бесшабашная. Выпить-то хочется. Разгул нежити – повод не лучше и не хуже многих других. И уже неизвестно, чего больше бояться – нечистой силы или шалостей нечестивой молодежи. На прошлый Бабожник мы, то бишь я, Важек и Темар, украли из музея Неестествоведения череп буротавра с рогами, напялили его на палку; палку и Темара, ее несшего, задрапировали старой простыней и ходили по дортуарам, тревожа покой сокурсников, причем я отвечала за неземное сияние, а Важек издавал «потусторонние» звуки. Распахнув очередную дверь, мы с жаром исполняли свои роли и, дождавшись сдавленных хрипов и криков ужаса, требовали «откуп за испуг». Иногда нам пытались свернуть шею, чаще, с нервным смехом и в холодном поту, выносили мелкие монеты, пиво и куски пирога, сала или домашней колбасы. В конце концов мы наткнулись на Алмита и остаток ночи простояли в разных углах учительской. Алмит заикался еще несколько дней.

Но у старух, очевидно, Бабожник вызывал куда менее приятные воспоминания.

– Боги с тобой, деточка! – в ужасе воскликнула одна из них и подкрепила слова еще одним крестом, видимо, желая привлечь ко мне внимание богов. – Ить в канун Бабожника страсти такие деются!

– Например?

– Да ить они не местные, – нараспев протянула ее подружка. – Растолковать надыть. И-и-и, милые, не в добрую годину вы к нам пожаловали. Ступайте в храмину, там хлопцы с дайнами заперлись, молебствия свершают и ставни крепят, чтоб всем скопом супротив ворога выстоять. Вы робяты справные, мечи да луки носите, там такие сгодятся.

– Против кого сгодятся-то? – поинтересовался Вал, машинально поглаживая оголовье меча. – Вы, бабоньки, я вижу, жуть как смелые, а мужики здоровые в храме забаррикадировались. Вам что, жить надоело?

– И-и-и, надоело-то как, милок! Только чаша сия не про нас. Мы, старики, для него интересу уже не имеем…

– Да для кого, в конце-то концов? – не выдержала я.

– А для вампира, – простодушно созналась бабка. – Ему молодых подавай, штоб кровь в жилах бурлила. А у нас, старух, кровь горькая, холодная, сама в землю просится…

– Так… – протянули мы в унисон, выразительно глядя на Лёна.

– Чушь какая, – фыркнул вампир.

– А от кого же тогда народ в храме попрятался?

– Местные суеверия. Эй, вы чего?

– Пойдем-ка мы действительно в храм. Порасспросим священнослужителя о местных суевериях.

– Жрать хочется – жуть, – простонал Вал. Съеденное яблоко только подстегнуло наш аппетит.

– Пошли, – согласился Лён. – В храме можно бесплатно получить освященную булочку с маслом.

– А ты сможешь в него войти? – удивленно спросила я.

– А почему нет?

– Ну ты же вампир. Ты должен плевать в иконы и избегать тени креста.

– Вольха, тебе желудочный сок в голову ударил.

– Извини. Не хотелось бы оправдываться перед прихожанами, когда тебя будет корчить при виде кропила.

В религии я не слишком разбиралась, но точно знала, что богов четверо, как концов креста, их жрецы прозываются дайнами, а верующих после смерти ждут либо хлебосольные небеса, либо огненная преисподняя с мракобесами. Естественно, у злостных атеистов, вроде меня, выбора не было.

Храм не вызвал у нас благоговейного трепета – быть может, из-за несоразмерно огромной копилки для пожертвований, прибитой у ворот. Копилку скреплял ржавый замок. Духовные пастыри не доверяли верующим и правильно делали, ибо Вал немедленно запустил в щель для монет два пальца. Но копилка была бездонна, как преисподняя, и, применив заклинание ясновидения, я убедилась, что в ней нет ни гроша – видимо, ящик только что опорожнили.

Сирые и убогие, для поощрения которых, судя по надписи на ящике, его и вывесили, были представлены в лице нищего, побирающегося самостоятельно. Он сидел, прислонившись спиной к решетчатой ограде маленького деревянного храма и ритмично, нечленораздельно мычал, высунув нечистый язык. Из рваного тулупа клоками выпирало сено. Пустые штанины калеки были демонстративно завязаны узлами. Перед ним валялась кепка, до середины наполненная медью с редким вкраплением серебрушек. Когда ветер веял в нашу сторону, дышать было невозможно.

Вал встал, как вкопанный.

– Жратва… – прошипел он.

– Ты с ума сошел, меня тошнит от одного запаха!

– Бестолочь, в кепке!

– Ты что, собираешься ограбить нищего?

– Этот нищий богаче нас всех, вместе взятых. Так уж и быть, я оставлю ему на выпивку.

– Не смей, слышишь? – возмутилась я. – Лён, скажи ему!

Вампир загадочно улыбнулся. Не обращая внимания на мои вопли, Вал нагнулся и широкой ладонью гребанул доброхотные дары прихожан.

И тут свершилось чудо! Прошлогоднее воскресение пророка Овсюга (злые языки поговаривали, что пророк был не мертв, а мертвецки пьян) ему и в подметки не годилось.

– Куда ты лапу суешь, поганая твоя морда! – возопил слепоглухонемой нищий, вскакивая на выросшие ноги. Узлы штанин болтались над голыми коленями. Оторопевший Вал не успел увернуться от ясеневого посоха, с хрустом прошедшегося по его спине.

Лён хохотал, я тоже. Медяшки рассыпались по дороге. Убогий торопливо набивал ими карманы, стоя на коленях.

– Ну, ты, мужик, даешь… – удивленно выдохнул тролль, почесывая лопатку. – Ни гхыра себе работенка.

Оглянувшись и убедившись, что его вспышки никто, кроме нас, не заметил, нищий смачно сплюнул и снова сел, бросив в шапку горсть меди – для приманки легковерных жертвователей.

– Ноги не затекают – весь день поджимать? – участливо спросила я.

– И как у тебя язык не отсохнет – над убогими издеваться, – буркнул нищий, прилежно втирая в бороду горсть придорожной пыли.

– А я сейчас тебя за шкирку – и в храм. Будешь на глазах у благодетелей ноги отращивать, – прорычал Вал, закатывая рукава.

– Эй, ребята, вы чего? – сменил тон «убогий». – Сколько вы хотите? Пять? Десять?

– Двадцать процентов. Единовременно, – решительно сказал Лён.

– И не стыдно вам… Не люди, а вампиры какие-то… – нищий вытряхнул на ладонь дневной улов, пошевелил монеты пальцем и со вздохами и причитаниями отсчитал пятую часть в услужливо подставленный мешочек. – Чтоб вы подавились, кровопийцы!

– Надо же, какой проницательный мужик, – иронично сказал Вал, хлопая Лёна по плечу, – вампира за версту чует. Пошли, от него разит, как из помойки, а в этом захолустье уйма гораздо более приятных запахов.

– А ты, как всегда, знал и молчал! – окрысилась я на Лёна.

– В предвкушении веселого зрелища.

– Лён, ты не человек, а…

– Ты права. Я не человек, – охотно согласился он.

– А настоящая скотина! – докончила я. – Мы – одна команда и действовать должны, как одно, а не выставлять друг друга на посмешище, правда, Вал?

– Тьфу на вас! – отвечал тролль. – Деньги есть, я корчму на холме приметил, нашли когда цапаться!

Но корчму уже закрыли, замкнули на амбарный замок и украсили плакатом «Сему заведению до завтрего зачиненному быть». Над трубой дотлевал вкусный дымок, разномастный выводок поросят сосредоточенно бороздил рылами кучу объедков, оставшихся после клиентов.

Я засмотрелась на вывеску негостеприимного пункта питания. Под надписью «Веселые русалки» были изображены две весьма потрепанные пучеглазые бабы с русыми косами, щербатыми ухмылками до лопоухих ушей и селедочными хвостами вместо ног. В руках бабы держали по кружке пенистого пива и вареному раку, тоже пучеглазому и несколько удивленному. С изобразительными способностями у художника было туговато, зато с чувством юмора – полный порядок.

Но организм путника мог вместить в себя лишь одно чувство. Практичную натуру тролля терзал волчий голод.

– А чтоб ты помер в сортире, ошган брыный! Угг ён вахуур! – ругался Вал, остервенело пиная толстую дубовую дверь. Русалки натурально вздрагивали обнаженными телесами. – Гхыр окбанный!

– Вал, успокойся, – увещевала я. – Пойдем в храм, попросим хлеба на пропитание, как-нибудь перебьемся.

– Хлеба? При чем тут хлеб?! Я хочу мяса! Вина! Девок!

– Тушеных или жареных? – невозмутимо уточнил вампир.

Я задумчиво осматривала корчму сквозь трехдюймовые брусья. Доски, которыми были обшиты стены изнутри, давали легкие помехи, но я сумела-таки разглядеть пивную стойку, бочку с неплотно закрытым краником, из которого капало в деревянную кружку, несколько столов и лавок, а также очаг с погасшими углями и жареным поросенком на вертеле.

– Подсадите-ка меня! – скомандовала я, подпрыгивая и хватаясь руками за водосточный желоб. Желоб заскрипел, но выдержал, я ощутила под ногой чье-то плечо, а затем и голову, оттолкнулась и подтянулась, навалившись животом на черепицу, и оказалась на крыше. Вскарабкаться к трубе было минутным делом. Утвердившись на узенькой приступочке для трубочистов, я пытливо заглянула в черное жерло. К моему восторгу, заслонка была открыта. Гаденько ухмыльнувшись, я поманила поросенка пальцем. Вертел вздрогнул и вышел из пазов.

– Ты что там делаешь, а? – Яростный окрик застал меня в процессе извлечения дичины. Рука дрогнула, и поросенок намертво застрял в трубе, закупорив дымоход.

– Изучаю местность, – нашлась я, вскидывая ладонь ко лбу и прожигая взглядом горизонт, словно былинный витязь в ожидании вражеской рати.

– А вы кто такие будете? – дотошно выспрашивал незнакомый лысый мужик. Я бдительно вгляделась в него, не убирая ладони ото лба. Когда мужик задрал голову, чтобы, в свою очередь, ознакомиться с нахальной ведьмой, я увидела дородную рыжую бороду лопатой и пухлые красные губы на щекастом лице. Под ногами у мужика путался худенький конопатый мальчишка лет десяти – видимо, сын.

– Мы – прославленные охотники на вампиров, – вдохновенно солгала я. – Я – Вольха Редная, а это мои ученики и помощники – Вал Лучезарный и Лён Красноречивый. Вознесите нам хвалу, и разойдемся с миром.

– Хвала вам, – машинально повторил мужик. – А я Лука Длинномерыч, корчмарь здешний. Тут моя хата недалече, гляжу из окна – шастают у заведения какие-то. Дай, думаю, выйду, шугану.

– Я те шугану! – освирепел тролль. – Давай корми путников, Гхыр Длинномерыч! Где это видано – героев голодом морить!

– Вы спервоначалу предводительницу свою с крыши сымите, – недоверчиво хмыкнул трактирщик. – Неча ей по черепице тыркаться. Не слыхал я чевой-то о вашей банде. Бродют тут всякие, потом куры пропадают.

– Эти «всякие» платят звонкой монетой, – холодно прервал излияния трактирщика Лён, встряхивая на ладони мешок с подаянием.

– Да мне-то что? – сразу остыл мужик. – Пива я вам, пожалуй, еще нацежу, а вот из кушаний, почитай, ничего не осталось. Разве что яичницу с ветчиной изволите…

– Изволим, шевелись давай! – гаркнул тролль. – Цыпа, прыгай, я поймаю.

Но поймал меня Лён. Просто удивительно, насколько хрупкой и беззащитной может чувствовать себя женщина в крепких мужских руках. И я впервые поймала себя на кощунственной мысли, что быть женщиной не так уж плохо…

Поручив мальчишке растопить очаг, корчмарь зажег свечу и полез в кладовую за ветчиной, яйцами и вином. Мы облюбовали стол у окна, подтащили к нему тяжелые резные стулья и уселись, прислушиваясь и осматриваясь. Толкнув Лёна в бок, я кивком указала ему на длинные плетенки чеснока, развешанные по углам – от вампиров. Той же цели служил серебряный крест, прибитый над порогом. Вампир с явным интересом ознакомился с этими нехитрыми народными приспособлениями.

Впрочем, иная нечисть окружалась почетом – в углу трогательно белело блюдечко с раскрошенным пирогом для домового.

Сынишка трактирщика прилежно раздувал угли, время от времени глухо чихая в рукав. Береста, а затем и щепки занялись, погнав дым в корчму. Убедившись, что тяга отсутствует, мальчик сунул голову в очаг и заглянул в трубу.

Боги, как он заорал! Вал, нетерпеливо вертевший в руках солонку, выронил ее и весь обсыпался солью. Вскочив, как ошпаренный, тролль опрокинул стул, защемив хвост кошке, крутившейся под столом. Отчаянно взмяучив, кошка прыснула в дверь – под ноги трактирщику, возвращавшемуся из погреба и груженному снедью по самые уши. Исполнив сложнейший по технике пируэт, трактирщик завалился на спину, не выпуская из рук огромный свиной окорок.

– Яичница отменяется, – невозмутимо сказал вампир, ногой преграждая дорогу катящейся луковице. – Из-за чего весь сыр-бор?

– Там сидит демон! – мальчишка клацал зубами от ужаса. – Я видел копыта!

– Свят, свят! – корчмарь торопливо перекрестился окороком. – Чур меня!

– Не волнуйтесь! – вскричала я, срываясь с места. – Сейчас мы его изгоним! Ребята, прикройте меня!

– Ладно… покроем… – понимающе шепнул вампир, вытаскивая меч и вставая в боевую позицию рядом с камином.

– Ну подыграйте, вам что, сложно? – процедила я сквозь зубы, делая вид, что творю неслыханную, невиданную, могучую волшбу. Стрелки голубоватых разрядов поползли по стенам, на чердаке завыло, загоготало, заулюлюкало. Корчмарь на четвереньках уполз под стол и тоненько поскуливал от страха, выставив перед собой, словно щит, пыльный окорок. Краем глаза я заметила домового – он изумленно выглядывал из подполья, не понимая, к чему весь этот спектакль. Импровизируя со слуховыми и зрительными иллюзиями, я устремила мрачный остановившийся взгляд в камин и стала размеренно выкрикивать магические слова:

– Ниосп ксамил роорре! Суоиселам! Эррениум!

Бесогонный экзорцизм возымел успех. Корчма содрогнулась, из камина стрельнуло хвостом зеленого пламени, и на камни очага посыпались черные обугленные кости. Войдя во вкус, Вал испустил боевой клич и заметался по корчме, размахивая мечом и выделывая немыслимые пируэты.

– Я вижу его, вижу! – орал он. – Хватайте его! Он бежит прямо на вас!

Корчмарь, к которому были обращены сии пламенные речи, не ринулся добивать поверженного врага, а с воплем нырнул под стойку. Еще немного побесновавшись, Вал позволил демону ускользнуть через открытую дверь, выругался вдогонку, сплюнул и, тяжело дыша, повалился на стул подле стойки. Открутил краник бочки с пивом, прильнул к нему пересохшими губами и стал жадно пить.

– Что это было? – недоуменно спросил Лён, наклоняясь за выпавшей из трубы костью.

– Трубоочистительное заклинание, – шепнула я, – тяга нам обеспечена!

– Эй, ты… как там тебя? Лукавый, что ль? – Вал оторвался от крана, утер рукавом запененные губы. – Ты чем пиво разбавлял, мошенник? Помои из лохани выплеснул? Иди ветчину жарь, легко, думаешь, на пустое брюхо за демонами гоняться?

– Он-н-но уш-ш-шло? – Корчмарь боязливо выглянул из-под стойки.

– Дематериализовалось! – авторитетно заверила я.

– Де… диамт… Ага. А поросенок? Здесь был копченый поросенок! – вспомнил трактирщик.

– Вот за ним-то демон и явился! – нашлась я.

Недоверчиво ворча, корчмарь снова полез в погреб.

Спустя четверть часа наша яичница появилась на столе, чтобы просуществовать на нем ровно три минуты. Расплатившись мелочью (корчмарь немного поворчал: мол, словно на паперти побирались) и договорившись насчет ночлега, мы направили усталые стопы к храму.

Вал снова проверил копилку, но с тем же успехом. «Убогий» проводил нас мрачным взглядом. Обогнув храмовую ограду, мы поднялись по ступенькам высокого крыльца. Я дернула за тяжелое чугунное кольцо. Дверь была заперта. Лён требовательно постучал по ней рукоятью гворда.

Дверь распахнулась. На пороге стоял высокий, молодой еще священнослужитель, черный, костлявый, неестественно прямой, про таких говорят – палку проглотил, взгляд дикий и подозрительный, как у сбежавшего из поруба бандита, борода длинным клином. Черная ряса оторочена серебряной тесьмой, на груди деревянный крест, на голове – высокая прямоугольная шапка.

Вампир и священник столкнулись лицом к лицу.

– Чего тебе, чадо мое? – важно спросил дайн.

– Желаю, батюшка, избавить твой приход от вампира-кровопийцы, – в тон ему ответил Лён, смиренно склонив голову. – Благослови на битву!

Дайн торжественно перекрестил вампира. Почин незнакомого рыцаря пришелся ему по душе.

– Иди на битву смело, дитя мое, боги тебя не оставят!

– Спасибо, святой отче! Не дозволишь ли мне с друзьями помолиться напоследок в твоем храме? – униженно попросил вампир.

Изумруд в обруче Лёна переливался, трепетал, как зеленый огонек, выдавая свою артефактную сущность.

– Волшебствовать умеете? – строго вопросил священнослужитель, одной рукой сжимая крест, второй – цепочку кадила.

Лён отрицательно покачал головой.

– Разумно сие, ибо магия есть тьма и ересь. Чудеса нам ниспосланы свыше, кощунственно посягать на таинства божьи, веруйте – и спасены будете. Проходи в храм, славный муж. А ты, женщина, сосуд греховный, почему в столь спелом возрасте без мужа обретаешься, очага семейного не блюдешь?

– Приложиться б к тому сосуду! – хмыкнул Вал, звучно шлепнув меня по левой ягодице.

Дайн сурово сдвинул брови:

– А ты, тролль, и вовсе есьм тьмы порождение богомерзкое, «ибо созданы из грязи, в грязи живут и грязь потребляют!» – начертано в свитках пророческих. Прочь от дверей храма, паскудник!

Тролль послал его недалеко, как говорится, рукой подать, но маршрут святому отцу не понравился.

– Богохульник! – возопил он, отшатываясь и обдавая Вала дымной струей из кадила.

– Зато, иббла, не упырь, – осклабился тролль.

Дверь захлопнулась перед нашими носами. Лён остался внутри, мы – снаружи.

– Вампир-вампир, а лучше всех устроился, – забросив руку за спину, Вал поскреб свою лопатку, глянул искоса. – Цыпа, что-то у меня совсем с памятью плохо. У того жулика вшивого вроде бы ног не было?

– Ну, – угрюмо подтвердила я.

– А теперь башки.

– Что?! – я подскочила к ограде. Нищий сидел на том же месте. Голова лежала в шапке с подаянием. Срезана ровненько, будто под линейку.

– Что скажешь? – Вал присел на корточки, брезгливо подтолкнул пальцем голову, выкатывая ее из шапки. Собрал монетки, придирчиво вытирая каждую о замызганный рукав. – Вампир слопал паскудника, пока мы трепались с дайном! У нас за спиной!

– Это не вампир.

– Угу. Какое зверское самоубийство!

– Ну разве что вампир с гвордом, – поправилась я.

– Не похоже, – Вал небрежно нахлобучил голову на место. Покрутил-повертел, совмещая. – Гворд – колющее оружие. Трехгранное, разрывное. Одно лезвие – в шею, два – в мозг, если провернуть, выпотрошится черепушка. А у этого бдранга даже позвонки не покрошились. Я бы сказал, меч. А еще лучше – коса.

– Предлагаешь опросить жителей, не заметили ли они кого подозрительного с косой?

– В белых тапочках и черном балахоне с капюшоном? – скептически добавил тролль, отбрасывая голову.

Дверь храма распахнулась, и Лён, живой и невредимый, сбежал по ступенькам. Он особенно не торопился, видимо, обошлось без разоблачений.

– Вот леший! – только и сказал вампир, перепрыгивая через голову.

– Где тебя этот самый носил?

– Извини. Там, в храме, человек сто, теснота страшная, все трясутся, как в лихорадке, стены какими-то бумагами обклеивают, свеч зажгли с полтысячи, от ладана не продохнуть.

– Они тебя не тронули?

– Напротив, только что сапоги не лобызали! Приняли меня за странствующего рыцаря, пришли в безумный восторг, быстренько посовещались, пустили шапку по кругу и наскребли около десяти золотых мне на гонорар, – Лён гордо продемонстрировал нам еще один мешочек с мелочью. – В качестве оружия мне от всей души предложили заостренный осиновый крест и двойчатку со святой водой. Не представляю, что с ними делать, но отказываться было невежливо, я взял и то и другое. А вот это действительно может пригодиться. На, держи.

Пока Вал жадно пил из двойчатки, я внимательно осмотрела филигранный серебряный браслет с частым вкраплением черных бусинок агата, поблескивавших, словно крысиные глаза.

– Там чьи-то мощи на алтаре лежали, кости, обрывки всякие, а среди них сия занятная штучка, – пояснил Лён. – Эти ненормальные меня буквально на коленях упрашивали: «Милсдарь рыцарь, возьми, что хочешь, только угробь супостата!» Ну, я и взял. Сдается мне, ее ценность определяется не только серебром и камушками…

– Сейчас проверим, – я защелкнула браслет на запястье, и, особенно не рассчитывая на удачу, повела рукой, отыскивая энергетическую жилу. Как ни странно, я сразу же наткнулась на довольно мощный источник – место для храма выбирал профессионал. – Действует!

Мои магические возможности увеличились процентов на пятнадцать. Ума это мне не прибавило, и заклинания не стали сильнее, но теперь я могла генерировать их немного дольше.

– Тоже мне, верующие – магию отрицают, а поклоняются костям чаровника-профессионала.

– Для них это не чаровник, – хмыкнул Лён. – А какой-нибудь святой, пророк, мученик, на худой конец.

В подобных браслетиках, УМЕ-накопителях, щеголяла половина Учителей, особенно практиков. У Ванедды Заславской, преподавательницы оборонной магии, они украшали не только обе руки до локтей, но и щиколотки. Без них она, как маг, никуда не годилась – собственного резерва не хватало даже на простенький телекинез. Зато мечом владела мастерски.

– Боюсь, он мне понадобиться. И очень скоро.

– Есть догадки?

– Есть уверенность. Пошли.

– Эй, вы, верующие! – Я звонко постучалась в дверь храма. – Можно вас на минутку?

– Изыди, бестия! – экзальтированно провыли изнутри.

– Это не бестия, это я, греховный сосуд! Не выйдете на минутку?

– Еще чего!

– Ладно, скажите только, где здесь ближайший сеновал?

– Спаси нас, грешных, ибо нет предела бабьему распутству!

– Мысли у вас, отче… Я, может, желаю провести ночь уединенно, в молитвах и покаянии.

Хохот, донесшийся изнутри, оскорбил меня в лучших чувствах. Придав своей руке некоторый магический вес, я пробила в храмовой двери маленькую, но симпатичную дыру. В ней немедленно возникли глаз и середка креста, украшенная сапфиром.

– Хотите, чтобы я здесь все разнесла? – строго вопросила я глаз.

– А мы подмогнем! – хихикнул тролль, выразительно постукивая кулаком правой руки по ладони левой.

– Да не волшебница она, разбойница, истинно вам глаголю! Была у них там, в банде, рыжуха эдакая! – прогремел раскатистый бас за спиной у дайна. Дверь распахнулась. – Ну чего тебе, девка, от честного люда надобно?

На пороге стоял здоровенный мужик. Черную бороду он не брил с колыбели, нижнюю рубаху с закатанными рукавами не стирал с прошлого лета и мог вспахать надел целины без помощи коня. Больше всего меня поразили его лапти. Они были такого размера, что могли служить снегоступами. С трудом оторвавшись от созерцания этой демисезонной обуви, я перевела взгляд выше… выше… выше… Представитель «честного люда» воздвигся надо мною, как матерый медведь. Усы с остатками борща и гречневой каши зловеще шевелились.

– Э… Здрасте… – я изобразила нечто вроде приветственного кивка, что в равной степени могло сойти за эпилептический припадок.

– Ну?! – проревел мужик, выпячивая богатырскую грудь.

– А что, в ваших лесах водятся разбойники? – невозмутимо поинтересовался Лён.

Мужик перевел на вампира налитые кровью глаза и расслабил мышцы, стягивавшие низкий выпуклый лоб.

– Та не, нема уже. Годов пять как нема. Леса наши нынче спокойные, ягодные.

– И много ягод-то?

– Много, – простодушно отозвался мужик. – Баба с дитем по жбану каждый день, почитай, приносили, пока пора не отошла. Гонобобель, малины, брусника там всякая. Клюква скоро пойдет.

– Не боишься отпускать бабу одну-то?

– А чего ей, бабе, сделается? Все прибыток. Водицы ягодной наставили. Медку тож…

– Она сейчас с тобой, в храме?

– Не… В хате опару ладит. Кулебяку мастерить будет.

– А ты чего, здоровый парень, в духоте маешься?

– Да ить я так… За кумпанию… – смутился мужик. – Посидим до рассвета, в картишки перекинемся, а там пойду. Сани ладить надобно, зима, почитай, на носу.

– Ты, Шиваня, либо туда, либо сюда! – занервничал дайн. Мужик послушно вышел на крыльцо, и дверь за его спиной захлопнулась.

– Ни гхыра не понимаю, – шепнул тролль, нагибаясь к моему уху и одновременно наблюдая сквозь дыру за происходящим в храме. – Обрати внимание, как по-разному ведут себя эти затворники. Вон тот, в кафтане с соболиной оторочкой. Поклоны земные бьет, слезами горючими умывается. А рядом три бабы наперебой языками чешут. Бьюсь об заклад, косточки своим мужикам перемывают. Кумпания, вишь ты. А кто вообще дома сидит. Не в сортире, заметь, а кулебяку ладит. Дайн тоже, башка дурья, в благовония ромашку сушеную подмешал. Дорогие они, благовония-то. Если б по-настоящему боялись, не экономили.

– Согласна. Трясет только тех, у кого совесть нечиста. А дайн нагнетает обстановку, чтобы жертвовали охотнее.

– Может, они вампира и выдумали?

– Нет. Я видела следы.

– Какие следы?

– Пс-с-с. Потом.

Лён тем временем разговорился с мужиком за жизнь. У него это всегда хорошо получалось.

– Вывелись, говоришь, разбойнички?

– Щас, так они сами и выведутся! – хмыкнул селянин. – Маг подсобил. Настоящий, солидный, не то что ваша фитюлька. Хороший был маг…

– Был?

– Угу. На пожаре погиб, дите вытаскивал. Крыша возьми и рухни.

– Постоянный маг? Или наемник?

– Был наемником, да осел у нас, прижился. Года два, почитай, в наших краях волшебствовал. Кому скотину исцелить, кому лебеду изничтожить. И чаровал знатно, и насчет выпивки способный зело…

– Мир праху его… И давно он помер?

– Больше году минуло. Аккурат в канун Бабожника. Да вы не наговаривайте зря, – спохватился мужик. – Не вомпер он вовсе. Вона его останки, на алтаре лежат. Вы еще касательно их любопытствовали.

– Ага. А вы не в курсе, как он разбойничков изничтожил?

– Не-а, – мужик покрутил головой. – Попросил у Геньковой вдовы кошку рыжую и пошел с ней в лес, с кошкой-то. А как вернулся, так и глаголет: «Езжайте трактом спокойно, люди добрые. Ныне там страж сидит, разбойников да лихоимцев не пущает». С тем все и упокоилось, сгинули разбойнички, как и не было.

– Верите в вампира?

– Ну как вам сказать… – замялся мужик. – Верить-то верю, кто же спорит. А вот касательно вредоносности его сумлеваюсь. Он меня, почитай, от смерти да сраму уберег.

– Это как? – оторопел Лён.

– Да так. Прошлый год, аккурат в канун Бабожника, наехали к нам сборщики податей. Морды – во! Аки тыквы спелые. Страсть как до трудовых деньжат охочие. Все высосали, кровопийцы. Лошадь держишь – плати! Корову – опять плати! Сена стог накосил – снова им мошну набивай. Изба им моя понравилась. Вали, говорят, отсюда, мужик сиволапый, мы в твоей халупе Бабожник справлять будем! Куда ж я, говорю, на ночь глядя с женой да детьми денусь? Смеются, мерзавцы. Щенков, говорят, забирай куда хошь, а женка пускай с нами ночует. Она красивая у меня, женка-то, – с удивительной теплотой в голосе прогудел мужик. – Да леший с ней, с избой, я бы у снохи переночевал, да вот Марыська… Вступился я, значит, и схлопотал по башке сковородой чугунной. Не то обидно, что схлопотал, а что своей же сковородой, месяц на нее копил по меночке. Прихожу в себя в каких-то кустах, дети вокруг веночком, Марыська рыдает, вырвалась-таки, пока эти нехристи меня уделывали. Пойдем, говорит, Вань, к снохе-то. Дура, говорю, баба, дура ты эдакая. У снохи тебя наперед искать будут. Схоронились в лесу, развели костерок да и переночевали чин-чином, никакой вомпер нас не тронул. На зорьке прокрался я к своей избе, а они там и лежат, во дворе то есть. В чем за Марыськой выбежали, в том и лежат. Я… Того… Не кажите только никому… Свечку поставил… Вомперу-то. Помолился, значится, за его здоровьичко.

– И с тех пор никто его не видел?

– А его и так никто не видел, – простодушно отозвался мужик. – Пропадают у нас люди, пропадают. Но так, изредка, как обычно. Знамо дело – с медведем стакнешься, вепрь тоже не фунт гороху. Волков прорва развелось. Скотину, подлецы, режут. Но, правда, только если от стада отобьется, в хлева не лазят. И знаете, люди добрые… Кто пьянствует, ворует, злословит, руку на немощного подымает, тому тоже в лес ходить не след. Вепрь не вепрь, а нет ему возврату…

Мужик рассеянно кивнул, повернулся к двери, дернул за ручку.

– Да, ишшо… – спохватился он. – Вы с ним поласковей, а?

Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы пропустить мужика, то есть практически нараспашку, и снова захлопнулась.

– Изумительно! – процедил тролль. – Ставить свечку вампиру! Они бы еще икону с него написали…

Я пожала плечами:

– Кое-что мы все-таки выяснили. Связь вампира с Бабожником объясняется простым совпадением. Мантихор лютует в любое время года, как я и предполагала.

– Кто? – в один голос переспросили мои спутники.

– Мантихор. Отпечатки его лап ни с чьими не спутаешь, – просветила я друзей. – Помесь рыси, нетопыря и скорпиона. Ни спереди, ни сзади подходить к нему не рекомендуется – в кисточке хвоста отравленное жало с режущей кромкой. Обитает в чащобах, заросших балках либо брошенных строениях, стоящих на отшибе. Надо бы повыспрашивать у местных – нет ли где пустующего амбара или сеновала.

– Подожди-подожди, – перебил меня Лён. – Ты ведь не собираешься искать эту тварь? Не забывай, мы торопимся. Мантихор – проблема местного значения, пусть монахи ее и разрешают.

– Уже темнеет, поздно совершать еще один переход. Кто его знает, встретится ли на нашем пути другая деревня? Предлагаю заночевать в этой.

– В корчме, – согласился Лён.

– Потом можно и в корчму. А сначала – в амбар!

– Вот еще. Никуда я не пойду! – отрезал вампир, надменно скрещивая руки на груди.

– Не ходи, – легко согласилась я. – Вал, ты со мной?

– Нашла лабарра! Конечно, с тобой. Иначе гхыр ты гонораром поделишься, – тролль выразительно поправил перевязь меча.

– Да вы ненормальные! – взорвался Лён. – Какой амбар? Какой мантихор?! Я вас нанял, и пока вы работаете на меня, я запрещаю вам соваться во всякие сомнительные дыры!

– Вот как ты нынче запел… – нехорошо протянула я. – Нанял, значит. Купил. И почем нынче старая дружба? Ее на фунты меряют аль на аршины?

– О, боги! – Лён схватился за голову. – Речь идет о жизни и смерти, а эти ненормальные, на ночь глядя, собираются на битву с мантихором!

– Лён, прекрати ломать комедию, – досадливо поморщилась я. – Ты деньги взял? Взял. Обнадежил людей? Обнадежил. Пообещал защитить от вампира? Пообещал, я сама слышала. Вот и держи слово.

– Слово, данное людям? – фыркнул Лён. – Я ничего им не должен, потому что их собственные клятвы и обещания не стоят ломаного гроша. Я бы не стал с ними даже разговаривать, но необходимо было убедиться, что настоящие вампиры не имеют никакого отношения к происходящему.

– Ну и не разговаривай! – не на шутку разозлилась я. – Со мной! Я ведь тоже человек, не так ли? Впрочем, тебе не впервой меня предавать, верно?

– Что? – опешил вампир.

– На стрельбищах подставил – раз. Меня, по твоей милости, из Школы исключили, причем со скандалом и без права восстановления – два. Втравил в очередную авантюру – три. И, как всегда, «инструкции по пользованию спасательными жилетами раздадут на том берегу». Какие открытия ждут меня впереди, Лён? На кой ляд тебе сдался этот камень? Между прочим, все мои родные тоже погибли по вине людей, но я не пытаюсь мстить им с помощью демонов Ведьминого Круга и уж тем более не собираюсь помогать в этом тебе! За кого ты меня принимаешь, интересно знать?

– За круглую дуру! – хохотнул тролль.

– Ты-то хоть помолчи! – неожиданно вызверился Лён. Ровный баритон смешался с гулким нечеловеческим ревом, заставив Вала отскочить на добрый десяток локтей. Лён досадливо тряхнул головой, провел рукой по лбу, и, повернувшись ко мне, уже нормальным голосом продолжал:

– Это не моя тайна, Вольха. Я не могу тебе ее открыть. Но поверь – для меня этот камень… и не только для меня… важнее всего. Даже жизни. Ручаюсь тебе, активация догевского Ведьминого Круга не причинит людям никакого вреда; я даже сомневаюсь, что кто-нибудь за пределами Догевы узнает о ней. Ты не бывала в других долинах и не знаешь, что каждая из них привязана к своему Ведьминому Кругу, каждый из которых активируется по меньшей мере раз в месяц. Это обязательное условие существования наших общин. И если я не верну тринадцатый камень в Догеву, мой клан вымрет через несколько сотен лет. Он уже вымирает, медленно и неотвратимо. Вот почему я не хочу, чтобы ты растрачивала свои силы по пустякам – они нам еще очень и очень пригодятся. Ты обижаешься, что я поступаю с тобой не по-дружески – но кого еще я мог попросить о помощи, если не лучшего друга?

Я смущенно и пристыженно кашлянула:

– Насчет силы не беспокойся. Небольшая тренировка мне не повредит, а этот район энергетически богатый, подзарядиться несложно, да и браслетик поможет. Который, кстати, еще отработать надо.

– Не хочется признаваться, но цыпа права, – хмыкнул Вал. – На кого бы ни работал наемник, он работает честно. Уж коль ты подрядился об оплате – будь добр выполнить задание. Наняли нас угрохать чудище – угрохаем. Всем польза, оно-то не разбирает, человек ты, тролль либо вампир.

Неподдельное отчаяние Лёна, раз вспыхнув, перешло в скрытую, хроническую форму. Больше он не проронил ни слова, но угрюмо потащился за нами следом, отставая шага на три.

Бесстрашные старушки на лавочке тешили себя мочеными яблочками, любуясь красочным закатом. В храм они не торопились да, похоже, и не собирались. Двоякое отношение местных к «вампиру» не переставало меня удивлять.

– Слышь, бабки, у нас к вам дело имеется, – Вал подсел на край лавки, бесцеремонно приобняв ближайшую старушку, – вы, поди, округу здешнюю как свои пять зубов знаете. Надоумьте – нет ли где развалюхи заброшенной – сарая там, амбара на отшибе либо домишки погорелого?

Бабки переглянулись.

– А что, Стаська, купцово гумно стоит ишшо?

– А как же. Солома, почитай, вся погнила, а стропила ничаво, еще Гатька-плотник ставил, – охотно откликнулась вторая бабка.

– Это который, спимшись, в колодезе мракобесов на жмых ловил? – уточнила третья.

– Он самый. Толковый был парень, царство ему небесное. Бывалоча идет по улице – со всеми здоровкается, раскланивается, ручку норовит облобызать. Ну, поднесешь ему, сердешному, чарку первача али рассолу – смотря какая у человека нужда приключилась…

– Эй, бабка, ближе к делу, – не выдержал Вал. – Балаболить на привозе будешь. Где это гхырово гумно?

– Да не гхырово, милок, купцово. Купец в ем повесился. Купчиху свою с Ганькой застукал, когда те спозаранку вино заморское потребляли. Ну, грешным делом, порешил обоих, а сам, сердешный…

– Бабка!!!

– Нет, погоди, – перебила я тролля. – Я хочу узнать поподробнее о столь радикальной антиалкогольной кампании! Или купец сам хотел выпить, а ему не хватило?

– Дык они вино в купцовой постели потребляли, сердешные…

– Я с вашими «сердешными» сам сердечником заделаюсь! – рявкнул тролль. – А ну, говорите живо, куда нам путь держать?

Поджав сухие губы, бабка махнула рукой вдоль улицы.

– За околицей налево повернете, оттуда гумно уже хорошо видать – посередь луга, приметное.

– Лён, ты с нами?

Вампир неопределенно хмыкнул.

– Можешь остаться, подождать нас в корчме.

– Нет, – отрезал Лён. – Но учтите, я по-прежнему против этой сомнительной авантюры.

– Тогда будешь приманкой, – обрадовала я вампира. – Можешь выражать свой протест, стоя на видном месте.

– Это еще почему?

– Потому что я буду сидеть в засаде, а Вал будет меня прикрывать.

– За что мне такая честь?

– Ты лучше всех видишь в темноте, самый ловкий и сильный. Если заклинание не уложит зверюгу на месте, у тебя будет больше шансов ее добить.

– Если оно не уложит ее на месте, – хмуро проворчал Лён, – я добью кое-кого еще…