Глава 14. ТАРНСМЕНЫ

Мы с Камчаком скатились по ступенькам своего фургона в темноту, вмиг заполнившуюся бегущими людьми; кто-то догадался прихватить с собой лампу и теперь на ходу разжигал в ней огонь, кто-то успел оседлать каийлу, и в проходах между повозками мелькали силуэты всадников.

В темноте на шестах уже разгорались военные фонари — голубые, желтые, зеленые, обозначая места сбора орлус — сотен и оролус — тысяч. Любой способный держать в руках оружие мужчина народов фургонов принадлежал к лорлу — десятку, который входил в орлуса, являющуюся в свою очередь подразделением оролуса. Те, кто не был близко знаком с народами фургонов или сталкивался с ними лишь во время их коротких набегов, иногда думают о них как о полностью лишенных организации, представляющих собой что-то вроде могучего стада, свирепого сборища диких воинов. Но это не так. Каждый человек здесь знает свою десятку, сотню и тысячу. В дневное время быстрый сбор этих боевых единиц обеспечивается звуками боевых рогов боска, а также боевых знамен. Ночью же о продвижении подразделений можно судить по цветным фонарям, подвешенным к высоким шестам, и опять-таки по трубным звукам боевых рогов. Мы с Камчаком вскочили на каийл и проехали со скоростью, которую только было возможно развить в этой толпе, к месту сбора.

При первом же сигнале боевых рогов женщины помогают собирать оружие мужчин, стрелы, луки и копья. Оседланные каийлы ставятся у фургонов, запрягаются боски и сковываются рабы, способные убежать, использовав всеобщее замешательство и сутолоку. Затем некоторые свободные женщины поднимаются на крыши фургонов и следят за сигналами военных фонарей, понимая их так же хорошо, как мужчины. Они смотрят, должен ли фургон двигаться и куда.

У соседей громко заплакал ребенок. Африз кинулась запрягать боска, предварительно затоптав огонь в очаге.

— Что случилось? — крикнула она.

Камчак схватил её за руку и поволок к клетке для слинов, где уже сидела, ухватившись за прутья, перепутанная Элизабет. Камчак отпер клетку и швырнул Африз внутрь к Элизабет. Она — рабыня и должна быть заперта, дабы не могла завладеть оружием или поджечь фургоны.

— Что произошло? — кричала она, протягивая руки сквозь прутья, но Камчак уже захлопнул дверь и повернул ключ в замке. — Господин!

Я понимал, что для неё это было гораздо лучше, чем оставаться прикованной к колесу фургона — в тарианских набегах фургоны часто поджигались.

Камчак швырнул мне копье, колчан с сорока стрелами и лук. Каийла, на которой я обычно ездил, уже была оседлана. Из седельной сумки торчали наготове кайвы, к нужным местам были приторочены веревки и бола. Камчак вскочил в седло и, пришпорив каийлу, помчался на звуки боевых рогов.

— Господин… — несся у нас за спиной крик Африз.

За несколько минут мы добрались до места сбора войска. Здесь уже выстроились тысячи всадников, и длинная линия, обозначаемая военными фонарями, уходила в темноту.

К моему удивлению, Камчак не присоединился ни к какой сотне или десятке, а направил каийлу к центру войска, где стояли несколько всадников, выделявшихся богатым вооружением.

Кратко посовещавшись с ними, он поднял левую руку. По этому знаку остались поднятыми только красные военные фонари, и тут стадо босков, согнанных вокруг лагеря тачаков, расступилось: погонщики и пастушьи слины отогнали животных так, чтобы в стаде образовался широкий проход, и по этому проходу с большой скоростью полетела длинная лавина всадников.

Я ехал рядом с Камчаком во главе войска. Вскоре тачакская лавина стала рассыпаться по равнине. В свете трех лун мы увидели сотни убитых босков и в нескольких пасангах от нас удаляющихся на тарларионах всадников.

Неожиданно вместо того, чтобы продолжать преследование, Камчак осадил свою каийлу. Ближайшие к нему всадники тоже остановились. Я увидел, как поднялись сигнальные желтые фонари.

— Что случилось?! — послышались крики.

— Продолжаем преследование!

— Стой! — гаркнул Камчак. — Мы дураки! Слушайте!..

Донесся звук, похожий на шум крыльев, и луны дали увидеть сотни тарнсменов, летящих на боевых тарнах по направлению к лагерю. С небес раздавался бой тарнсменского барабана.

— Мы идиоты! — простонал Камчак, разворачивая каийлу. — Назад!

Тачаки поспешили обратно — каждый к своему фургону.

— Готовьтесь к битве! — крикнул Камчак.

Поднялись на шестах две красные и одна желтая лампы.

Я был удивлен появлением на южных равнинах тарнсменов — их ближайшие отряды базировались весьма далеко отсюда — в Аре. Но уж чего никогда не собирался делать Ар, так это воевать с тачаками южных равнин. Наверняка это наемники.

Камчак и несколько неотступно следовавших за ним всадников помчались туда, где виднелись штандарт и знамя с четырьмя рогами боска, где стоял огромный фургон Катайтачака.

Среди фургонов тарнсмены могли найти лишь рабов, женщин и детей, однако в лагере не было видно ни огня пожаров, не слышно криков раненых. Тут же высоко над нами, подобный черному шторму, под бой барабанов отряд тарнов пошел в обратный путь.

Несколько стрел, пущенных кочевниками, не достигли врага. Расшитые, разрисованные шкуры боска, покрывавшие раму фургона Катайтачака, были разорваны и содраны со стоек. Вокруг фургона и на помосте лежали убитые стражники. В одном из тел позднее я насчитал шесть стрел.

Камчак соскочил с каийлы и, схватив факел, вбежал по ступеням в фургон. Я поспешил за ним и застыл, пораженный открывшимся мне зрелищем: буквально тысячи стрел, выпущенных тарнсменами, усыпали все вокруг. В центре в мантии из серой шкуры боска лежал мертвый Катайтачак. В его спине торчало штук пятнадцать стрел. Рядом валялась рассыпанная золотая коробка с кандой. Я огляделся: фургон был разграблен, но, насколько можно было понять, это был единственный разграбленный фургон во всем лагере. Камчак подошел к телу Катайтачака и сел возле него, уронив голову и скрестив ноги.

Я не тревожил его. В фургон вошли ещё несколько человек и замерли. Камчак застонал, а потом зарыдал, раскачиваясь взад-вперед. Кроме его плача, было слышно лишь, как потрескивает лампа, освещавшая внутренности разграбленного фургона. Тут и там среди тряпья и полированного дерева валялись перевернутые шкатулки с вывалившимися из них драгоценностями. Золотой сферы не было видно — если она и находилась здесь раньше, то теперь уже исчезла.

Наконец Камчак встал.

Он повернулся ко мне — слезы все ещё блестели в его глазах.

— Он некогда был великим воином.

Я молча кивнул.

Камчак оглянулся, схватил одну из стрел и сломал её.

— Тарианцы ответят за это!

— Сафрар? — предположил я.

— Без сомнения, — ответил тот. — Кто, кроме него, мог нанять тарнсменов организовать эту вылазку, которая отвлекла наше внимание? Здесь была золотая сфера… Он хотел завладеть ею.

— Как и ты, Тэрл Кэбот, — вдруг добавил он.

Я вздрогнул.

— Зачем ещё ты пришел бы к народам фургонов?

Я долго не мог ответить.

— Да, — произнес я наконец, — это правда. Я хотел достать её для Царствующих Жрецов. Она очень важна для них.

— Она не имеет никакой цены, — насторожился Камчак.

— Не для Царствующих.

Камчак покачал головой.

— Нет, Тэрл Кэбот, — повторил он, — золотая сфера ничего не стоит!

Затем он оглянулся на могучую фигуру Катайтачака.

— Он был великим воином! — вскричал Камчак. — Когда-то он был великим воином!

Я кивнул, хотя и знал Катайтачака лишь как большого, сонного человека, производившего впечатление слабоумного.

Внезапно Камчак гневно вскрикнул, схватил коробку с кандой и с силой отшвырнул её.

— Теперь у тачаков должен быть новый убар, — тихо произнес я.

Он резко обернулся и посмотрел мне в глаза.

— Нет, — произнес он.

— Но Катайтачак мертв…

— Катайтачак не был убаром тачаков.

— Что? — выдохнул я.

— Его звали убаром тачаков, — сказал Камчак, — но он им не был.

— Это как? — спросил я.

— Мы, тачаки, не такие ослы, как думают тарианцы, — сказал Камчак, — и именно для такой ночи, как эта, Катайтачак сидел в фургоне убара. Он сам выбрал для себя эту роль. — Камчак утер рукавом глаза. — Он говорил, что это все, на что он теперь годится.

Это была разумная стратегия.

— В таком случае истинный убар тачаков жив?

— Да, — ответил Камчак.

— Знает ли кто-нибудь, кто истинный убар тачаков? — поинтересовался я.

— Да, — ответил он, — воины знают.

— Кто же убар тачаков? — спросил я.

— Я, — ответил Камчак.