Джим сидел молча, глядя на меня, и мне показалось, что индейский стоицизм покинул его лицо. Он наклонился и положил руку мне на плечо.

– Лейф, - негромко сказал он, - я не знал. Впервые я вижу, как ты испугался… мне больно за тебя. Я не знал…

Со стороны чероки Тсантаву это очень много.

– Все в порядке, индеец. Заткнись! - грубо ответил я.

Он некоторое время сидел молча, подбрасывая в костер прутики.

– А что сказал об этом твой друг Барр? - неожиданно спросил он.

– Он взгрел меня, - ответил я. - Задал мне жару со слезами на глазах. Сказал, что с того времени, как Иуда поцеловал Христа, никто так не предавал науку. Он хорошо подбирал метафоры, они вонзались, как шипы. Особенно эта, потому что я думал так же - правда, не о науке, а о девушке. Да, я дал ей поцелуй Иуды. Барр сказал, что у меня была возможность, какой не было ни у кого. Я мог разрешить загадку Гоби и ее утраченной цивилизации. А я убежал, как ребенок от пугала. Я атавистичен не только телом. Но и разумом. Я светловолосый дикарь, лежащий в страхе перед идолом. Он сказал, что на моем месте позволил бы распять себя, лишь бы узнать истину. Он и на самом деле так поступил бы. Он не лгал.

– Весьма научно, - сказал Джим. - Но что он сказал о том, что ты видел?

– Всего лишь гипнотическое внушение со стороны старого жреца. Я видел то, что он заставлял меня видеть, - точно так же как перед этом я видел по его воле, как подъезжаю к этому храму. Девушка не растворилась. Вероятно, стоит где-нибудь в проходе и смеется надо мной. Но если то, что мой невежественный мозг воспринял как правду, и на самом деле было правдой, тогда мое поведение еще более непростительно. Я должен был остаться, изучить феномен и привезти с собой результаты для научного анализа. То, что я рассказал о ритуале Калкру, не что иное, как второй закон термодинамики, выраженный в терминах антропоморфизма. Жизнь действительно вторгается в Хаос, если это слово использовать для описания бесформенного первичного состояния вселенной. Вторжение. Случайность. Со временем вся энергия равномерно распределится в виде статичного тепла и будет больше не в состоянии порождать жизнь. Мертвая вселенная будет безжизненно плавать в безграничной пустоте. Пустота вечна, жизнь - нет. Поэтому пустота поглотит ее. Солнца, миры, боги, люди, все живое вернется в пустоту. Вернется к Хаосу. Назад в Ничто. Назад к Калкру. Или, если мой атавистический мозг предпочитает другое слово, назад к Кракену. Барр сильно сердился.

– Но ведь ты сказал, что и другие видели девушку. Как он объяснил это?

– О, с легкостью. Массовый гипноз - подобно видению ангелов у Монса, призрачным лучникам в Греции и другим коллективным галлюцинациям времен Войны. А я послужил - катализатором. Мое сходство с представителями древней расы, мой атавизм, владение ритуалом Калкру, вера уйгуров в меня - все это было необходимыми элементами массовой галлюцинации - щупальца. Очевидно, жрецы давно старались заставить действовать заклинание, в котором недоставало существенного элемента. Я и послужил этим недостающим элементом, катализатором. Вот и все.

Джим снова помолчал, ломая веточки.

– Разумное объяснение. Но ты ведь не убежден?

– Да, я не был убежден - я видел лицо девушки, когда щупальце коснулось ее.

Он встал, глядя на север.

– Лейф, - неожиданно спросил он, - а что ты сделал с кольцом?

Я вытащил кожаный мешочек, раскрыл его и протянул Джиму кольцо. Он внимательно осмотрел его и вернул мне.

– А зачем ты сохранил его, Лейф?

– Не знаю. - Я надел кольцо на палец. - Я не вернул его жрецу, а тот не просил об этом. Дьявол, я скажу тебе, почему сохранил его, - по той же причине Старый Моряк Колриджа привязал альбатроса к шее, - чтобы не забыть, что я убийца.

Я снова положил кольцо в мешочек и повесил его на шею. С севера послышался негромкий рокот барабанов. На этот раз он, казалось, прилетел не с ветром. Казалось, он распространяется под землей и замирает под нами.

– Калкру! - сказал я.

– Что ж, не будем заставлять старого джентльмена ждать, - весело сказал Джим.

И он, насвистывая, занялся поклажей. Неожиданно он повернулся ко мне.

– Послушай, Лейф. Теории Барра кажутся мне здравыми. Я не говорю, что на твоем месте я бы принял их. Может, ты и прав. Но я с Барром, пока события - если, когда и как - не покажут, что он ошибался.

– Прекрасно, - от всего сердца и без всякого сарказма ответил я. - Пусть твой оптимизм продержится до нашего возвращения в Нью-Йорк - если, когда и как.

Мы надели рюкзаки, взяли ружья и двинулись на север.

Идти было нетрудно, хотя мы почти все время поднимались. Местность постоянно повышалась, иногда довольно круто. Деревья, необычно высокие и толстые для этих широт, начали редеть. Становилось холоднее. Пройдя примерно с пятнадцать миль, мы оказались в районе редких изогнутых деревьев. В пяти милях впереди начинался скальный хребет в тысячу футов высотой. За хребтом - мешанина гор пяти-шести тысяч футов, безлесых, их вершины покрывал снег и лед, их рассекали многочисленные ущелья, покрытые блестящими ледниками. Между нами и хребтом протянулась равнина, заросшая зарослями диких роз, черникой, голубикой, брусникой и ярко-красными, ярко-синими цветами и зеленью короткого аляскинского лета.

– Если разобьем лагерь в тех холмах, - заметил Джим, - укроемся от ветра. Сейчас пять часов. За час доберемся.

Мы двинулись дальше. Из ягодников, как коричневые ракеты, взлетали выводки диких куропаток; со всех сторон посвистывали ржанки и кроншнепы; на расстоянии выстрела паслось небольшое стадо карибу, повсюду расхаживали маленькие коричневые журавли. Никто не может умереть с голоду в этом краю, и, разбив лагерь, мы очень хорошо поужинали.

Ночью не слышно было ни звука - а может, мы слишком крепко спали, чтобы услышать что-нибудь.

На следующее утро мы обсудили дальнейший маршрут. Низкий хребет преграждал прямой путь на север. Хребет продолжался, повышаясь, на запад и на восток. С того места, где мы стояли, он не представлял серьезной преграды; мы по крайней мере ее не видели. Мы решили идти через хребет и не торопиться. Но продвигаться оказалось труднее, чем мы думали; нам потребовалось два часа, чтобы извилистым путем добраться до вершины.

По верху хребта мы подошли к полосе больших камней, которая стеной преграждала наш путь. Протиснувшись между двумя камнями, мы торопливо отступили назад. Мы стояли на краю пропасти, которая уходила на сотни футов вниз в необычную долину. Долину окружала мешанина покрытых снегом и льдом горных вершин. В дальнем конце долины, милях в двадцати от нас, виднелась пирамидальной формы гора.

По ее центру, от вершины, до подножия долины, пробегала сверкающая белая полоса - несомненно, ледник, заполнивший расселину, расколовшую гору как будто одним ударом меча. Долина неширока, не более пяти миль в самом широком месте, по моей оценке. Длинная и узкая долина, ее дальний конец закрыт горой с ледником, а по бокам ее другие горы, обрывающиеся круто, как и перед нами. Кое-где виднелись оползни.

Но все наше внимание привлекло дно долины. Оно казалось огромным ровным полем, заполненным грудами камня. В дальнем конце ее ледник тянулся до середины долины. Среди скал ни следа растительности. Ни намека на зелень в окружающих горах. Только голые черные скалы и белизна снега и льда. Долина опустошения.

– Как здесь холодно, Лейф, - вздрогнул Джим.

Да, холодно, и холод необычный, странный - неподвижный и душный. Он, казалось, поднимается к нам из долины, отгоняет, заставляет уйти.

– Нелегко будет спуститься туда, - сказал я.

– И нелегко идти, когда спустимся, - подхватил Джим. - Откуда все эти скалы и что распределило их так ровно?

– Вероятно, их принес с собой ледник, - ответил я. - Похоже на морену. В сущности, похоже, что вся долина вырыта ледником.

– Подержи меня за ноги, Лейф, я хочу взглянуть. - Джим лег на живот и перегнулся через край. Через одну-две минуты он позвал меня, и я вытянул его назад.

– Примерно в четверти мили слева от нас оползень, - сказал он. - Отсюда не видно, начинается ли он на самой вершине. Посмотрим. Лейф, как ты думаешь, далеко ли до дна долины?

– Несколько сотен футов.

– Должно быть, не меньше тысячи. Утес уходит все вниз и вниз. Не понимаю, почему дно кажется таким близким. Странное место.

Мы надели рюкзаки и пошли вдоль стены из камней. Через некоторое время мы оказались у трещины, рассекающей скалу. Здесь вода и лед поработали в слабом месте. Обломки камня усеивали дно трещины, уходившее к самой долине.

– Придется снять рюкзаки, чтобы спуститься вниз, - сказал Джим. - Как мы поступим: оставим их здесь или спустим вниз?

– Возьмем с собой. Внизу должен быть выход из долины у основания той большой горы.

Мы начали спуск. Я перебирался через большой камень примерно на трети спуска, когда услышал резкое восклицание Джима.

Исчез ледник, просовывавший свой язык между камнями. Исчезли и камни. У дальнего конца долины ее дно было покрыто черными каменными пирамидами, низ которых был белым. Пирамиды стояли рядами, аккуратно расположенные, как дольмены друидов. Они заполняли половину долины. Тут и там между ними виднелись столбы белого пара, как дым от жертвоприношений.

Между ними и нами, плещась о стены утесов, виднелось синее покрытое рябью озеро! Далеко под нами его волны ударялись в скалу.

И тут что-то поразило меня в черных каменных пирамидах.

– Джим! Эти скалы в форме пирамиды. Они точно повторяют форму той горы! Даже белая полоска на месте!

И в этот момент голубое озеро задрожало. Поплыло к черным пирамидам, затопило их, затопило белые дымы. Снова задрожало. И исчезло. Снова перед нами было дно долины, покрытое грудами камней.

В этом преобразовании было что-то от цирковых трюков или от работы искусного волшебника. Да это и было волшебство - в своем роде. Но я видел и раньше, как природа проделывала подобные трюки.

– Дьявол! - сказал я. - Это мираж!

Джим не отвечал. Он со странным выражением смотрел на долину.

– Что с тобой, Тсантаву? Снова прислушиваешься к предкам? Это всего лишь мираж.

– Да? - спросил он. - Но что именно? Озеро или скалы?

Я взглянул на дно долины. Оно выглядело совершенно реальным. Теория ледовой морены объясняла ее удивительно ровную поверхность, а также горы вокруг. Готов поклясться, что когда спустимся, обнаружим, что камни распределены вовсе не регулярно.

– Конечно, озеро.

– Нет, - ответил он, - я думаю, что мираж - камни.

– Чепуха. Там внизу слой теплого воздуха. Камни отражают солнечное тепло. А сверху давит холодный воздух. В таких условиях и возникает мираж. Вот и все.

– Нет, - возразил он, - совсем не все.

Он перегнулся через скалу.

– Лейф, прошлой ночью предки сказали мне кое-что еще. Они говорили об Атагахи. Тебе это что-нибудь говорит?

– Ничего.

– Мне тоже не говорило - тогда. А теперь говорит. Атагахи - зачарованное озеро в самой глухой части Аппалачских гор, к западу от истоков Оканалуфти. Это лечебное озеро зверей и птиц. Все чероки знали о нем, хотя мало кто его видел. Если случайный охотник подходил к нему, то видел только каменную пустыню, зловещую, без единой травинки. Но молитвой, постом и всенощным бдением он мог заострить свой духовный взор. И тогда на рассвете он видел широкую полосу мелкой жемчужной воды, питаемой ручьями, бегущими с окружающих гор. А в воде все виды рыб и земноводных, стада уток, гусей и других птиц, а вокруг озера многочисленные следы зверей. Они приходили к Атагахи, чтобы излечиться от ран или болезни. Великий Дух поместил посреди озера остров. Раненые, больные животные и птицы плыли на него. И когда добирались, воды Атагахи излечивали их. Они выходили на берег здоровыми. На Атагахи всегда был мир. Все существа там были друзьями.

– Послушай, индеец, ты хочешь сказать, что это и есть твое лечебное озеро?

– Я вовсе не говорю этого. Я сказал, что мне все время приходит на ум название Атагахи. Место, абсолютно пустое, зловещее, голый камень без единой травинки. А под этой иллюзией - озеро. И здесь: каменное дно, а под ним - озеро. Странное совпадение. Может, мираж - как раз каменное дно Атагахи. - Он помолчал. - Еще кое-что мне рассказали предки, так что я изменил свое мнение и принял твою версию событий в Гоби.

– Мираж - это озеро. Говорю тебе.

Он упрямо покачал головой.

– Может быть. Но, может, и то, что мы видим внизу, тоже мираж. Может, оба мираж. А если так, то как глубоко настоящее дно? Можем ли мы до него добраться?

Он стоял молча, глядя на долину. Вздрогнул, и я опять ощутил необычный холод. Я наклонился и взял в руки лямки своего рюкзака.

– Что ж, чем бы это ни было, пойдем узнаем.

Дрожь пробежала по дну долины. Внезапно оно вновь превратилось в сверкающее голубое озеро. А потом опять стало каменным дном.

Но еще раньше я увидел в глубине озера иллюзию - если это была иллюзия - гигантскую туманную тень, огромные щупальца, тянущиеся от обширного призрачного туловища… туловища, которое, казалось, находится бесконечно далеко… исчезает в пустоте… как исчез в пустоте Кракен в пещере Гоби… в пустоте, которая сама была - Калкру!

Мы пробирались между большими обломками камня, карабкались через них, скользили по ним. Чем ниже мы спускались, тем становилось холоднее. Холод, казалось, проникает в самые кости. Иногда мы тащили рюкзаки за собой, иногда толкали их впереди. И все сильнее нас донимал холод.

Посматривая на дно долины, я все более убеждался в его реальности. Любой мираж, который мне приходилось видеть, - а в Монголии я видел их множество, - отступал, изменялся и исчезал, когда я подходил ближе. Дно долины ничего подобного не делало. Правда, камни на нем стали казаться приземистей по мере нашего приближения, но я приписал это изменившемуся углу зрения.

Мы были на расстоянии ста футов от конца оползня, когда я почувствовал, что моя уверенность рассеивается. Продвигаться стало еще труднее. Расщелина сузилась. Слева простиралась скала, такая гладкая, как будто ее прочистили гигантской метлой. Вероятно, огромный осколок оторвался тут и упал вниз, раздробив камни; их куски виднелись внизу. Мы свернули вправо, где обломки камней были сметены гигантским веником. Тут мы продолжали свой путь.

Из-за своей силы я нес оба наши ружья, подвесив их на ремне через левое плечо. И еще более тяжелый рюкзак. Мы подошли к особенно трудному месту. Камень, на котором я стоял, неожиданно качнулся вперед под моим весом. Я упал в сторону. Рюкзак выскользнул у меня из рук, перевернулся и упал на гладкую, уходящую вниз скалу. Я автоматически потянулся за ним. Ремень, державший оба ружья, порвался. Ружья скользнули вслед за рюкзаком.

Это было одно из тех совпадений, которые заставляют поверить в бога Невезения. Такое может случиться где угодно без малейших последствий. Даже в тот момент я не думал, что это для нас означает.

– Ну, что ж, - весело сказал я. - По крайней мере не придется их тащить. Подберем их на дне.

– Если там есть дно, - ответил Джим.

Я посмотрел вниз. Ружья сцепились с рюкзаком и быстро скользили по склону.

– Сейчас остановятся, - сказал я. Они почти у самых камней.

– Как же! - отозвался Джим.

Я протер глаза, Рюкзак и ружья должны были застрять у каменного барьера в конце расселины. Но не застряли. Они просто исчезли.