Глава 31
На следующий день к нам приехал Михаил, провести Рождество в кругу семьи, и вернулась из Москвы Маша. Будучи представленной Марии Федоровне, она вела себя скромно и произвела неплохое впечатление. После беседы с ней императрица подошла ко мне:
— Георгий Андреевич, мне очень понравилась ваша племянница, но, надеюсь, вы понимаете, что о браке Жоржа с ней речи идти не может?
Я, в общем, был готов к такому повороту событий, а потому, сделав наивное лицо, изумился:
— Да отчего же? Все зависит от развития событий. Вот представьте себе, победила та самая революция, а мы, как люди предусмотрительные, успели сбежать. И почему бы тогда парижскому таксисту Гоше Романову не жениться на английской летчице и художнице Маше Островской?
— Вы… да как… извините. Это вы серьезно говорите?
— В какой-то мере. Я просто хотел подчеркнуть, что все меняется. Сейчас — да, великий князь Георгий не может себе позволить такого брака. Но если, например, возможность занятия им престола будет исключена, то отчего бы и нет? Пожалование Маше титула княгини Ла-Маншской — вопрос нескольких ближайших месяцев.
— Я вас поняла, — кивнула императрица, — не могу сказать, что согласна, но хорошо уже то, что мы уяснили позиции друг друга в этом вопросе.
Вечером был ужин — чуть не сказал «при свечах». Разумеется, при электрическом освещении, это у нас ими подчеркивают камерность обстановки, а в то время свечи говорили только о том, что хозяин не может себе позволить нормального света. А после ужина состоялось наше с Машей выступление. Мы, собственно, уже давно собирались потихоньку внедрять здесь подходящие песни нашего времени, да все как-то не доходили руки, но тут Маша наконец дожала меня. Сама она очень неплохо пела и играла на гитаре и синтезаторе, так что ее было решено объявить композитором. Мне досталась роль поэта, потому как петь я мог только Высоцкого, да и то далеко не всего, а на гитаре знал четыре аккорда.
Сначала был представлен синтезатор, объявленный последним изобретением инженера Найденова. Правда, было уточнено, что он работает на уникальных тибетских кристаллах и поэтому существует лишь в единственном экземпляре. Потом было сказано, что кроме всего прочего я еще и поэт. Почему-то это удивило только Михаила, дамы восприняли новость как должное. Наконец конферанс закончился, и начался концерт. Первую песню мы объявили посвященной Марии Федоровне, и Маша спела «Кавалергардов». Императрица благосклонно покивала, зато Ольга воодушевилась и широко открытыми глазами глядела на Машу. Следующим номером была «Госпожа удача». Потом я взял гитару, сказал, что спою пиратскую песню, которую в детстве слышал от деда, и изобразил «Еще не вечер». На этом общая часть концерта была закончена. Молодежь осталась знакомиться с синтезатором и нотами песен, а мы с Марией Федоровной прошли в библиотеку. Мне почему-то вспомнилась соответствующая сцена из «Операции Ы».
— Георгий Андреевич, я хочу задать вам два прямых вопроса и надеюсь получить на них столь же прямые ответы. Вы можете мне это обещать?
— Могу и обещаю, задавайте, — кивнул я.
— Благодарю вас. Первый вопрос: как вы себе представляете восшествие на престол Георгия?
— Только через отречение Николая, — твердо сказал я. — Притом, чем оно будет добровольнее, тем лучше. Силовые методы не годятся, даже если поначалу все пройдет успешно, в будущем оно обязательно аукнется.
— И второй вопрос. Не будем отрицать очевидное, в обсуждаемом нами случае вы становитесь вторым лицом в Российской империи. Намерены ли вы способствовать сохранению самодержавия или, наоборот, считаете необходимым превращение России в конституционную монархию?
— А вот этот вопрос не так прост, одним словом на него не ответишь. Я считаю, что на ближайшее время оптимальным будет строй, по внешнему виду похожий именно на столь не любимую вами конституционную монархию, а по сути являющийся монархией значительно более абсолютной, чем сейчас. Если на то будет ваше согласие, мы обсудим детали такого обустройства России, например, послезавтра. Мне надо подготовиться.
После ужина я засел за писанину — самое время было сформулировать основные тезисы своей позиции. Исходил я из того, что сейчас у монарха слишком много функций — на нем замыкается практически все, вплоть до того, что император по совместительству является премьер-министром. Даже самый способный человек просто чисто физически не сможет уследить за всем, что уж тут говорить про Ники… А каково основное дело монарха? Ради чего он вообще нужен на вершине властной пирамиды? Главное — держать в узде элиту. Ведь она по определению стремится вовсе не к процветанию государства (редкие исключения в расчет не берем), а к своему. Сталин, например, с держанием в узде справился замечательно. А его последователи отпустили вожжи, и все начало разваливаться. И второе — монарх должен обеспечивать механизм воспроизводства этой самой элиты. Тут сложнее, даже опыт Виссарионыча не очень поможет, при нем было не воспроизводство, а подбор кадров — это немного не то.
При наличии органа вроде не к ночи будь помянутой Госдумы императору необходимо право отклонять любую кандидатуру, стремящуюся туда, и любой законопроект, исходящий оттуда, с формулировкой: «Противоречит государственным интересам». Вот тут придется попотеть, чтобы эти формулировки казались ограниченными массой условий, а на деле могли применяться в любой момент. Нужны то есть хорошие юристы и хорошие демагоги.
А остальные функции монарху необязательны, их вполне можно ограничить. Типа строго запретить запивать свежие огурцы парным молоком и ковырять в носу на заседании кабинета министров.
Во исполнение этих пунктов, понятно, губернаторы должны назначаться царем. Их немного, они подотчетны ему и обязаны лично отвечать за работу своей шкурой. А вот ниже, на уровне земств, должна быть выборность. Да, у губернатора будут какие-то права типа вето и отвода кандидатов, но строго в рамках конституции. И в той же конституции будет прописано, что первые три класса Табели о рангах выходят из общей юрисдикции и попадают под императорскую. То есть чтобы повесить коллежского регистратора, нужен суд. А канцлеру достаточно будет того, что монарх после чая скажет начальнику соответствующей службы что-нибудь вроде: «Знаешь, мне что-то вон тот последнее время не очень нравится…» Да, тут возможен произвол, и в отдаленной перспективе надо будет придумать какой-то механизм его ограничения. Но сейчас любой произвол одного будет куда лучше имеющегося произвола неисчислимой чиновничьей своры. Правда, при такой системе тезис «дворянство — опора трона» потеряет актуальность. Так он ее давно уже по факту потерял — не страшно. Опираться придется на народ, то есть поначалу на солдат и активную часть крестьянства. С буржуазией не очень ясно, вряд ли экономическая свобода при отсутствии политической вызовет в этой среде единодушный восторг, но какая-то часть поддержит, факт.
Через день я снова принимал высокую гостью в своем кабинете.
— Краткая преамбула, — сказал я, кладя перед ней документ. — Дело в том, что сейчас царь ограничен только своей коронационной присягой. Вне ее у него масса прав, в большинстве своем для управления государством совершенно лишних. Вот их я и предлагаю ограничить конституционно, а особо ненужные даже строго-настрого, на радость либеральной публике. А действительно необходимые, наоборот, усилить путем их закрепления в той же конституции, а главное — благодаря созданию механизмов их беспрепятственного применения. Читать документ надо здесь, вы уж извините, выносить такое отсюда нельзя.
— Хорошо, — согласилась императрица, доставая из сумочки очки.
— Не буду висеть у вас над душой, — сказал я, вставая, — когда я вам понадоблюсь, нажмите вот эту кнопку.
Я вышел в соседнюю комнату, которая объединяла в себе столовую, библиотеку и пункт наблюдения за кабинетом. Но пользоваться последним преимуществом я не стал: во-первых, смотреть и слушать было особенно и нечего, а во-вторых, дама была мне в какой-то мере симпатична.
Полчаса спустя раздался звонок, и я вернулся к своей гостье.
— Интересный взгляд на проблему, — сообщила она мне. — Некоторые моменты мне очень нравятся. Но некоторые, простите, весьма не очень. Ближе к делу я ознакомлю вас со своим видением этого вопроса. Однако не пора ли нам перейти от стратегии к тактике?
— Давайте перейдем. Как раз сейчас, насколько я в курсе, в правящих кругах Англии и финансовых — САСШ принято решение о том, что нужна Русско-японская война.
Кстати, в прозретом старцем будущем она была, и Россия ее с треском проиграла. Вот я и предлагаю активную фазу привязать к этой войне, а до того потихоньку внедрять в сознание нужных людей мысль о несоответствии Николая высокому предназначению главы России… Алису надо обрабатывать отдельно. Да, сейчас у меня есть на нее какое-то влияние, и к Маше она благоволит, но это мгновенно кончится при первом же намеке на возможность отречения. А вот если потихоньку, исподволь, нагнетать страх, говоря о близости революции и о ее ужасах… Типа всех зарежут, сразу! Детей в первую очередь! Спасения нет! И постоянно сохранять напряженность. А в нужный момент пусть кто-то, не относящийся к нам, намекнет: спасения на троне нет… а так оно есть.
— Неплохо, Георгий Андреевич, прямо скажу, не хотелось бы мне иметь вас в числе своих врагов.
— А зачем же врагов? — удивился я. — Наоборот, хотелось бы с вами подружиться, даже… э-э-э… во всех смыслах. Я ничего особенно неподобающего не ляпнул?
— Пока нет, — рассмеялась императрица, — посмотрим, что дальше будет. Пожалуй, надо немного отойти от прозы жизни и вспомнить, что сейчас праздник. Вы собираетесь как-нибудь развлекать дам?
— Давайте я вас на самолете покатаю, — предложил я. — Посмотрите, как выглядит наша страна с высоты птичьего полета. Георгиевск с Серпуховом — ладно, а вот Москва — это красиво. Хотите? Вас — это я имею в виду только вас, без Ольги, ей сначала надо нервы в порядок привести, а потом летать.
Весь следующий день я пахал как папа Карло — салон «Пересвета» нужно было превратить в одноместный, но сильно повышенной комфортности. Не один, конечно, с помощниками, но тут был не тот случай, когда всю работу можно свалить на подчиненных. Кабину изнутри обклеили ковролином, поставили нормальное кресло, столик, а заодно и бар с коньяком, водкой, сухим вином и безалкогольным пивом для меня. Кстати, я многократно предупреждал народ, что лично прибью любого, появившегося под градусом не то что в воздухе, а даже на аэродроме, и не собирался сам нарушать это правило. Из современной Москвы я притащил стаканы с магнитами в донышке и каталитический обогреватель. Моторы были спешно дооборудованы глушителями, вместо касторки использовалась двухтактная мотюлевская полусинтетика с запахом клубники. На ручку и педали были поставлены демпферы. Дело в том, что «Пересвет», подобно У-2, мог летать с брошенным управлением, и демпферы позволяли в этом случае уменьшить отклонение от курса. Уже под вечер я облетал преображенный пассажирский лайнер, все было нормально. После посадки Маша украсила самолет большой надписью «Борт № 1».
В последний день 1901 года, в десять утра, произошло эпохальное событие — в воздух поднялось первое величество. До этого там колбасились только два высочества, не считая народ попроще, и данное событие было должным образом запечатлено на пленку (ГОМО только что освоило выпуск пленочных фотоаппаратов). Погода была прекрасной — минус три, солнце и полное отсутствие ветра.
Первое время я с некоторым беспокойством оглядывался в зеркало заднего вида, специально для этого привинченное слева от меня, — не плохо ли пассажирке? Но ей, похоже, было хорошо. Она слегка раскраснелась и выглядела так, как будто была моложе меня не на три года, а на все двадцать.
Набрав километр высоты и выйдя на курс вдоль железной дороги, я слегка прибрал газ — не особенно громкий гул моторов превратился в уютное урчание. Зафиксировав курс, я снял руки и ноги с управления и, пересев на край кресла, повернулся назад — так я оказывался лицом к пассажирке, по другую сторону ее столика.
— Ну и как вам полет?
— Замечательно, гораздо лучше, чем ехать в карете. И совсем не страшно.
— Ну тогда можно и приступать, даже не знаю, как это назвать, к ланчу, наверное. Вам чего налить, водки, коньяку, вина?
— Вина, пожалуйста.
— Ладно, а мне за штурвалом можно только пиво. Вот там внизу ящичек, откройте.
— Надо же, бананы, ананас… а это что? И откуда?
— Это киви, из Новой Зеландии.
За неспешной беседой я регулярно поглядывал вниз, не сильно ли мы отклонились от железки, и пару раз ненадолго возвращался к управлению, поправить курс.
— О, а это уже Москва? — заинтересовалась Мария Федоровна.
— Нет, пока только Подольск. До Москвы лететь еще минут двадцать. И как ни жалко прерывать наше общение, но мне пора пилотировать.
Я начал потихоньку снижаться, по опыту зная, что наилучшая высота для экскурсии над большим городом — где-то метров пятьсот.
— Какая прелесть! — восхитилась императрица, когда мы пролетали над Царицынской усадьбой.
Я взял курс на Кремль. После второго круга над ним пассажирка заявила:
— Великолепно! Обещайте мне, что как-нибудь покажете с воздуха и Петербург!
— Обязательно, — согласился я, — а лет через несколько, когда самолеты станут посовершеннее, и в вашу родную Данию можно будет слетать.
Мы повернули обратно, и я снова начал набирать высоту. По дороге домой в небе уже начали попадаться небольшие облака, и я, прибавив газу, чуть задрал нос. «Пересвет», практически пустой, да к тому же с наполовину выработанным бензином, бодро полез вверх. Полтора километра… два… два с половиной… Мы летели над редкими облаками. Сейчас-то мне такое зрелище казалось обыденным, но я помнил, каково было увидеть это в первый раз. Я глянул в зеркало — судя по виду, императрица была потрясена. Я открыл рот, чтобы прокомментировать зрелище, но тут мое ухо уловило какой-то посторонний призвук в работе моторов. Я прислушался — так и есть, левый звенит. Опять, значит, коренные подшипники… Это было нашей едва ли не самой большой головной болью в моторном производстве. Мало того что треть уходила в некондицию, так и среди прошедших ОТК каждый двадцатый выходил из строя задолго до выработки ресурса.
Вообще-то «Пересвет» мог нормально лететь на двух моторах, а пустой — так и вовсе на одном, но выключать инвалида я не стал. Да, при выключении в моторе пришлось бы менять только подшипник, а продолжение работы приведет к списанию всего мотора, но не хотелось показывать императрице, что у инженера Найденова что-то может пойти не так. Хрен с ней, железякой дюралевой, имидж важнее, а на малом газу еще час она точно проработает.
Я прибрал крайний левый сектор.
На подлете к Серпухову нас ждал сюрприз. Со стороны Оки приблизились два «Святогора» и пристроились к нам по бокам и чуть сзади — эскорт, однако. Я снизил скорость, чтобы тихоходные «истребители прикрытия» не отставали. Присмотрелся, кто их пилотирует, — ага, Михаил и Гоша. Императрица тоже узнала сыновей и помахала им рукой из окна. Вот и Георгиевск…
— Огромное вам спасибо, это было незабываемо! — с чувством сказала мне Мария Федоровна, когда я помогал ей спуститься на землю по трапу из трех ступенек.
Через день дамы покидали Георгиевск.
— Будете в Петербурге — обязательно жду в гости, — сказала императрица на прощание. — Помните, что теперь двери Аничкова дворца для вас всегда открыты.
