Тесса

Развернув бумагу, я с удивлением смотрю на нее. Весь лист исписан неразборчивым почерком – с обеих сторон. Это письмо, написанное от руки, – письмо от Хардина.

Я даже боюсь читать… но понимаю, что должна это сделать.

 

Тесс, я не очень-то умею облекать чувства в слова, поэтому решил украсть кое-что у мистера Дарси, который тебе так нравится. Я пишу, отнюдь не намереваясь причинить Вам боль или же унизить себя, цепляясь за мечты, кои ради взаимного счастья невозможно забыть чрезмерно скоро, и усилия, необходимые для сочиненья, а равно прочтенья сего послания, были бы избегнуты, если б натура моя не требовала, чтобы оно было написано и прочитано. Посему я настаиваю на Вашем вниманье, и простите мне сию вольность; Ваши чувства, я знаю, даруют мне сие вниманье без охоты, однако я требую его от Вашей справедливости…

Я знаю, как хреново я поступал с тобой и что я совершенно тебя недостоин, но я прошу – нет, умоляю тебя – забыть обо всем, что я сделал. Понимаю, что я, как всегда, требую слишком многого, и прошу простить меня за это. Имей я возможность все исправить, я бы это сделал. Я знаю, сколько гнева и печали вызвали у тебя мои поступки, и это меня убивает. Но вместо оправданий я хочу рассказать о себе – о том Хардине, которого ты никогда не знала.

Начну с того дерьма, которое лучше всего помню. Уверен, его было немало, но я клянусь, что с этого момента не стану намеренно что-либо от тебя скрывать. Когда мне было девять лет, я украл велосипед у соседа и сломал колесо, а потом соврал, что ничего этого не делал. В том же году я разбил окно мячом и снова соврал. Тебе известно все про мою мать и тех солдат. Вскоре после этого отец ушел, чему я был рад.

Друзей у меня было немного, потому что я вел себя как урод. Я постоянно дразнил одноклассников. Практически каждый день. Я ужасно обращался с матерью – с тех самых пор я никогда больше не говорил, что люблю ее. Эти издевательства и идиотское поведение продолжались до недавнего времени, так что я не могу вспомнить обо всех случаях – просто знай, что их было много. Лет в тринадцать вместе с друзьями мы вломились в аптеку недалеко от моего дома и вынесли оттуда кучу всякой всячины. Я не знаю, зачем мы это сделали, но когда одного из моих друзей поймали, я угрожал ему и заставил взять всю вину на себя, и он так и сделал. В тринадцать я выкурил свою первую сигарету. На вкус было дерьмово, и я не мог откашляться минут десять. После этого я не притрагивался к сигаретам, но потом начал курить травку; до этого мы еще дойдем.

Когда мне было четырнадцать, я потерял девственность со старшей сестрой моего друга Марка. Ей тогда исполнилось семнадцать, и она была настоящей шлюхой. Все получилось неловко, но мне понравилось. Она переспала не только со мной, но и со всеми ребятами из нашей компании. В следующий раз секс у меня был уже в пятнадцать лет, но после этого я не мог остановиться. Я цеплял каких-то девчонок на вечеринках, всегда говорил, что я старше, и они легко велись на это. Никому из них не было до меня дела, и мне тоже было пофиг. В том же году я стал курить травку – и курил часто. Потом начал пить: мы с друзьями часто таскали выпивку у родителей и не только. Кроме того, я много дрался. Несколько раз мне надрали задницу, но чаще всего я выходил победителем. Я всегда был чертовски зол, всегда, и, причиняя кому-то боль, чувствовал себя лучше. Я постоянно провоцировал кого-то на драку ради развлечения. Хуже всего вышло с одним парнем по имени Такер родом из бедной семьи. Он всегда ходил в старой, поношенной одежде, и я просто изводил его из-за этого. Я помечал его рубашки ручкой, чтобы показать всем, сколько дней подряд он носит их, не стирая. Отвратительно, знаю.

В общем, однажды я увидел его по дороге и задел плечом – просто чтобы позлить. Он рассердился и назвал меня засранцем, так что я выбил из него за это все дерьмо. Сломал ему нос, а у его матери даже не было денег, чтобы вызвать врача. Даже после этого я продолжал издеваться над ним. Через несколько месяцев его мать умерла, и его отправили в приемную семью – тут ему повезло, новые родители оказались богатыми. Я увидел его в мой шестнадцатый день рождения: он проехал мимо меня на крутой новенькой тачке. Я был так зол, что хотел снова разбить ему нос, но, думая об этом сейчас, я понимаю, что рад за него.

В шестнадцать лет я лишь напивался, курил травку и дрался, так что не стоит на этом подробно останавливаться. Как и на рассказе о том, что было после семнадцати. Я взламывал машины, разбивал окна. Когда мне было восемнадцать, я познакомился с Джеймсом. Он мне понравился, потому что ему было так же на все наплевать, как и мне. В нашей компании мы выпивали каждый день. Я приходил домой пьяным поздно ночью, меня рвало прямо на пол, а маме приходилось все это убирать. Почти каждую ночь я что-нибудь ломал или разбивал… У нас была настоящая банда, и никто с нами не связывался. Знали, что не стоит.

Начались наши игры, о которых я тебе рассказывал, а что случилось с Натали, ты уже знаешь. Клянусь, это было самое ужасное из всего. Знаю, я и так вызываю у тебя отвращение из-за того, что меня не волновала ее судьба. Не знаю, почему это было так, но мне было просто наплевать. Сейчас, когда я ехал в этот пустой номер в отеле, я думал о Натали. Совесть не мучает меня так сильно, как должна бы, но я вдруг подумал: что, если кто-нибудь поступил бы так с тобой? Представив тебя на месте Натали, я почувствовал такую тошноту, что мне едва не пришлось остановиться на обочине. Это было низко, так низко по отношению к ней! Еще одна девушка, Мелисса, тоже привязалась ко мне, но из этого ничего не вышло. Она была надоедливой и крикливой. Я всем рассказал, что у нее проблемы с гигиеной там, внизу… так что все стали доставать ее по этому поводу, а ко мне она больше не липла. Однажды меня арестовали за то, что я напился в общественном месте, и мама так разозлилась, что оставила меня в полиции на всю ночь. Ее терпение кончилось, когда все узнали про историю с Натали. Когда мама сказала, что отправит меня в Америку, я пришел в ярость. Я не хотел оставлять всю свою жизнь там, какой бы мерзкой она ни была, каким бы мерзким ни был я сам. Но когда я избил кого-то в толпе на концерте, мама решила, что с нее хватит. Я подал заявление в Центральный вашингтонский университет и, конечно же, поступил.

Я возненавидел Америку, как только сюда приехал. Я все здесь ненавидел. Меня так бесило, что мне придется видеться с отцом, что я и вовсе вышел из-под контроля: все время пил и тусовался на студенческих вечеринках. Сначала я познакомился со Стеф. Я встретил ее на одной из таких вечеринок, и она свела меня с остальной компанией. Больше всего я сдружился с Нэтом. Дэн и Джейс были настоящими ублюдками, особенно Джейс. Про сестру Дэна я уже рассказывал. После этого я спал с несколькими девчонками, но их было не так много, как рисует твое живое воображение. Я действительно один раз переспал с Молли после того, как мы с тобой поцеловались, но я сделал это лишь потому, что никак не мог выкинуть тебя из головы, Тесс. Я все время думал о тебе. Я надеялся, что это поможет, но ничего не вышло. Ведь это была не ты. С тобой все было бы лучше. Я продолжал уверять себя: вот увижу Тессу еще один раз и тогда пойму, что это лишь глупое увлечение, и только. Похоть, ничего серьезного. Но каждый раз хотел быть с тобой все сильнее и сильнее. Я придумывал, каким способом тебя разозлить, только чтобы услышать, как ты обращаешься ко мне по имени. Я хотел знать, о чем ты так сосредоточенно думаешь на занятиях, когда хмуро смотришь в книгу; я хотел разгладить твою кожу, когда ты морщила лоб; я хотел знать, о чем вы шушукаетесь с Лэндоном; я хотел знать, что ты там пишешь в своем чертовом ежедневнике. Я однажды чуть не забрал его себе – в тот день, когда ты уронила его, а я поднял и отдал тебе. Вряд ли ты помнишь об этом, но тогда на тебе была сиреневая рубашка и ужасная серая юбка, которую ты надевала чуть ли не каждый день.

А после того, как я пришел к тебе в комнату, разбросал все твои лекции и поцеловал тебя, прижав к стене, я понял, что назад пути нет. Я постоянно думал о тебе. Все мои мысли касались только тебя. Сначала я не понимал, в чем дело, – не понимал, почему так помешался на тебе. В тот первый раз, когда ты провела со мной ночь, я понял, действительно ПОНЯЛ, что люблю тебя. Понял, что пойду ради тебя на что угодно. Знаю, сейчас, после всего, что я с тобой сделал, ты подумаешь, что это просто болтовня, но это правда. Я клянусь тебе.

Я вдруг заметил, что стал мечтать. Представляешь, я – и мечтать? О том, как могла бы сложиться наша с тобой жизнь. Я мечтал, что ты будешь сидеть на диване и читать книгу, положив ноги мне на колени. Не знаю почему, но я не мог выкинуть из головы эту картину. Это просто изводило меня – я так хотел быть с тобой, но знал, что ты никогда не будешь чувствовать ко мне того же. Я угрожал всем, кто сидел с тобой на занятиях, угрожал Лэндону ради того, чтобы просто быть рядом с тобой. Я все время повторял себе, что делаю это лишь для того, чтобы выиграть спор. Да, я врал самому себе, потому что не был готов признать правду. Я занимался какой-то безумной хренью, чтобы еще больше усилить свою одержимость. Я отмечал в книгах цитаты, которые напоминали мне о тебе. Знаешь, какую я подчеркнул первой? «Он сошел вниз, избегая подолгу смотреть на нее, как на солнце, но он видел ее, как солнце, и не глядя» .

Я понял, что люблю тебя, когда начал выделять эти чертовы цитаты в романе Толстого.

Когда я при всех признался тебе в любви, я говорил искренне – просто был слишком упрямым идиотом, чтобы самому поверить в это, когда ты ушла. В тот день, когда ты сказала, что любишь меня, я впервые почувствовал, что есть надежда – надежда в этой жизни для меня. Надежда для нас. Не знаю, почему я продолжал причинять тебе боль и так с тобой обращаться. Я не стану тратить время на поиски оправдания, потому что у меня его нет. Я полон лишь низких инстинктов и дурных привычек, но я борюсь с ними ради тебя. Я знаю лишь одно: ты делаешь меня счастливым, Тесс. Ты любишь меня, хотя не должна любить, и ты нужна мне. Всегда была нужна и всегда будешь. Когда на прошлой неделе ты ушла, меня это просто убило, я потерялся. Совершенно потерялся в этой жизни без тебя. У меня было свидание. Я не хотел говорить тебе, но не желаю из-за каких-то недомолвок снова тебя потерять. Это даже нельзя назвать свиданием. У нас ничего не было. Я думал поцеловать ее, но остановился. Я не мог целовать ее, не мог целовать никого, кроме тебя. Она оказалась занудой и никак не могла сравниться с тобой. Никто и никогда не сможет с тобой сравниться.

Понимаю, что, возможно, теперь уже слишком поздно, ведь ты знаешь обо всех мерзких поступках, которые я совершил. Я могу лишь молиться, чтобы, прочитав это, ты все так же продолжала любить меня. Но если нет, я пойму. Ты можешь найти кого-то получше. Я никакой не романтик, и не стоит ждать, что я напишу тебе стихи или спою песню.

Меня даже нельзя назвать добрым.

Не могу обещать, что я снова не сделаю тебе больно, но я клянусь, что буду любить тебя до конца своих дней. Я ужасный человек, и я тебя недостоин, но надеюсь, что ты дашь мне шанс, и я сумею завоевать твое доверие. Прошу прощения за всю ту боль, что причинил тебе, и пойму, если ты не сможешь простить меня.

Извини. Не ожидал, что письмо получится таким длинным. Видимо, за свою жизнь я налажал даже больше, чем думал.

Я люблю тебя. И всегда буду любить.

Хардин

Я сижу и изумленно смотрю на письмо, затем дважды перечитываю его. Не знаю, что я ожидала узнать, но уж точно не такое. Как он может считать себя неромантичным? Браслет с подвесками на моем запястье и это прекрасное – пусть и тревожное, но все же прекрасное – письмо доказывают обратное. Он даже процитировал первый абзац письма Дарси к Элизабет.

Теперь, когда Хардин открылся мне, я чувствую, что люблю его еще больше. Он сделал много всего, на что я никогда не пошла бы, он причинил боль стольким людям – но для меня самое главное, что он больше так не поступает. Он часто вел себя отвратительно, но я не могу не замечать, как он пытается показать мне, что меняется – что пытается измениться. Что он любит меня. Не совсем приятно это признавать, но в его нежелании волноваться о ком-то другом, кроме меня, есть своя романтика.

Я все еще смотрю на письмо, когда вдруг раздается стук в дверь спальни. Я сворачиваю бумагу и убираю ее в нижний ящик комода. Я не хочу, чтобы Хардин попытался порвать или выкинуть письмо после того, как я его прочитала.

– Заходи, – говорю я и подхожу к двери.

Он входит, опустив взгляд в пол.

– Ты уже…

– Да… – Я поднимаю его подбородок, чтобы он посмотрел на меня, – обычно он делает так со мной.

Его покрасневшие глаза полны печали.

– Это было глупо… я же знал, что не надо… – начинает он.

– Нет. Вовсе не глупо. – Я убираю руку, но он не отводит взгляд. – Хардин, в этом письме – все то, что я так давно хотела от тебя услышать.

– Прости, что заставил тебя так долго ждать и что не сказал, а написал это… Так было легче. Говорить об этом вслух у меня не очень получается.

Его усталые ярко-зеленые глаза красивы даже с покрасневшими белками.

– Я знаю, что не очень.

– Ты… нам стоит об этом поговорить? Или тебе понадобится еще время, раз ты узнала, какой я на самом деле хреновый человек? – Он хмурится и опять опускает взгляд.

– Ты не такой. Ты был… Ты сделал много всего… много всего ужасного, Хардин. – Он кивает в ответ. Даже несмотря на все его прошлое, я не могу видеть, когда он так злится на самого себя. – Но это не значит, что ты плохой человек. Ты сделал немало ужасных вещей, но ты больше не такой.

Он поднимает на меня взгляд.

– Что ты сказала?

Я беру его лицо в ладони.

– Я сказала, что ты больше не такой, Хардин.

– Ты правда так думаешь? Ты прочитала все, что я там написал?

– Да, и то, что ты рассказал об этом, доказывает мои слова.

Судя по его прекрасному лицу, он явно в смятении.

– Почему ты так говоришь? Я не понимаю – ты хотела, чтобы я дал тебе свободу, и теперь ты прочитала все это дерьмо обо мне и все равно говоришь такое? Я не понимаю…

Я провожу пальцами по его щекам.

– Я прочитала, и теперь, когда я знаю обо всем, что случилось, мое решение не изменилось.

– Вот как… – Его глаза блестят от слез.

Мысль о том, что он снова будет плакать и тем более в моем присутствии, причиняет мне боль. Судя по всему, он не понимает, что я имею в виду.

– Пока тебя не было, я уже приняла решение. И, прочитав твое письмо, чувствую себя еще более уверенной в своем желании остаться с тобой. Я люблю тебя, Хардин.