Глава первая. ПЕСНЬ КРОВИ
Небо представляло собой черную бездну, заполненную нескончаемым сонмом звезд. Бескрайние просторы севера тянулись от горизонта к горизонту во всех направлениях. Тишина, такая же безмятежная, как сама смерть, расстилалась над этими застывшими от мороза землями. А затем с севера пришел едва слышный призывный стон.
Сквозь тьму прорывался всадник верхом на сухопаром белом коне, похожем на давно высохший труп. Ни всадник, ни его конь не издавали ни звука, слышны были лишь завывания вьюги.
Ребристые бока худой белой лошади тяжело поднимались и опускались с каждым вдохом, но багровые угольки тлели в ее глазах, когда она изо всех сил на полном галопе, с противоестественной скоростью, рвалась на юг в безумных вихрях ураганного ветра, который, казалось, подхватывая ее, уносил все дальше и дальше. Лошадь летела по воздуху, не касаясь копытами земли.
Всадница была воительницей. Ее звали Песнь Крови.
Полы ворсистого грубого плаща с капюшоном из черного меха вздымались и беззвучно хлестали в потоках колдовского Ветра Тьмы. Ее тонкое, по-воински крепкое тело было затянуто в черные кожаные штаны, тунику, башмаки и перчатки.
Тщательно подогнанный шлем из черной стали покрывал развевающиеся темные волосы Песни Крови. Нагрудник из вороненой стали защищал грудь и крепкие, мускулистые плечи. Черный кожаный пояс стягивал талию воительницы. Спрятанный в ножны кинжал был прикреплен с правой стороны к поясу. Топор, меч и щит висели, притороченные к седлу, и на щите красовалась руна — серебряный «Бьорк», заключающий в себе тайны Хель, Владетельницы Тьмы, богини Смерти, той самой, которой Песнь Крови поклялась служить.
Вцепившись в поводья лошади Тьмы, несшейся во весь опор, словно северный ураган, Песнь Крови стремилась сквозь пронизывающую ночь, все дальше и дальше на юг, прочь от владений Хель. Упорно, шаг за шагом, она приближалась к землям, которыми правил Нидхегг — король и изменник. Песнь Крови поклялась его уничтожить.
Будучи воительницей, она испытывала отвращение к волшебству и магии, однако прекрасно осознавала, что одно лишь воинское искусство и сталь недостаточны, чтобы разрушить магические чары Нидхегга. Вот для чего она несла на поясе маленький кожаный мешочек с волшебным зельем от самой Хель. И еще, на указательном пальце левой руки, затянутой в тугую черную кожу перчатки, было надето серебряное кольцо Хель, дававшее силу и мощь настоящей ведьмы и позволявшее самой Хель проникать беспрепятственно в ее сознание и передавать самые нужные знания и умения. Именно для того и было создано это серебряное кольцо.
Нехитрое украшение богини Смерти было увенчано изображением оскаленного черепа — лица Хель, постоянным напоминанием о богине Смерти, причине служения ей. «Гутрун», — подумала Песнь Крови, и в ту же секунду слезы сверкнули в ее глубоко посаженных темных глазах, воспоминания вспыхнули, точно живая картинка реального сна: костлявые руки мертвецов, вцепившиеся в маленькую темноволосую девчушку, грубо уволакивают ее от матери прочь, в темные чертоги Нифльхейма. Гутрун…
Несколько часов безмолвной гонки сквозь ночь, и вот уже небо стало бледнеть, предвещая близкий рассвет. Песнь Крови обратила взгляд на стремительно светлеющее небо и стала внимательно оглядывать горизонт с возрастающей тревогой. И вот наконец вдалеке почти у самой кромки горизонта показался лес, покрытый снегом. Далеко, слишком далеко.
Песнь Крови лишь ласковыми уговорами заставила лошадь двигаться еще быстрее, чтобы обрести спасительную тень леса над своей головой раньше, чем солнечный диск поднимется над горизонтом. Подгоняемая ужасом перед приближающимся рассветом, лошадь Тьмы рванулась, стремясь достичь далеких деревьев.
Алые копья солнечного света неожиданно сверкнули над горизонтом, пронизывая собой пространство. Заклинание ночи разрушилось, превращаясь в ничто. Воющий Ветер Тьмы затих, метель улеглась, и теперь они неслись в тишине заснеженной равнины, точно призрак из легенды.
Солнечный свет коснулся животного. Лошадь захрипела от боли, прожегшей ее насквозь, копыта коснулись земли, она споткнулась и начала падать.
Песнь Крови успела рывком высвободить ноги из стремян, когда несчастное животное кубарем покатилось, поднимая копытами фонтаны снега. Воительница с глухим ударом слетела на жесткий после ночного мороза наст и вскрикнула от боли, когда левая лодыжка подвернулась под тяжестью тела.
Она выругалась, но все же немедленно поднялась на ноги. Превозмогая боль, женщина с трудом подковыляла к упавшей лошади. Удушливая волна зловония ударила ей в нос, когда она приблизилась к быстро разлагающемуся трупу.
Шкура лошади уже стала облезать, оголяя внутренности, в которых извивались и копошились белые жирные личинки, умиравшие под лучами восходящего солнца. Кости обнажились минутой позже и начали быстро рассыпаться в пыль.
Рывком схватив боевой топор, притороченный к седлу, Песнь Крови подняла оружие и с размаху ударила по полуразложившимся останкам, превращая их в облачко праха.
Затем она опустилась на колени прямо в снег и быстро подобрала три маленьких кусочка черепа, еще не успевшие рассыпаться в пыль. Воительница осторожно спрятала их в свой заколдованный мешок на поясе, спасая от губительных лучей.
Обезопасив хотя бы эти кусочки, она поднялась и, прихрамывая, сделала несколько шагов в сторону, пока не почувствовала, что зловоние трупа уже не так сильно мешает дышать.
— В конце концов Хель снова забирает тебя в свое лоно, — проворчала Песнь Крови, наблюдая за тем, как ее лошадь быстро превращается в ничто. Вскоре только черное кожаное седло да уздечка одиноко лежали на снегу.
Затем воительница Тьмы повесила боевой топор на пояс и подковыляла к седлу. Она опустилась на колени, чтобы высвободить щит и меч, а затем медленно вытянула из ножен обоюдоострое лезвие вороненой стали и внимательно осмотрела его, стремясь убедиться, что даже после падения лошади оно осталось в целости и сохранности.
Серебряная головка эфеса в виде черепа вспыхнула в лучах раннего солнца, и этот же свет запылал, словно откликаясь, на маленьком черепе кольца воительницы. Заклинания Тьмы, вырезанные у основания лезвия, выступили темными очертаниями, еще более черными, нежели сталь самого клинка.
Глядя на это черное лезвие, Песнь Крови вспомнила мрачный провал теснины, прорезанный темными водами реки Гьелль, реки, служившей границей между владениями богини Хель — Нифльхейма — и царством живых. Ей вдруг показалось, что оскалившиеся черепа — на ее кольце и на головке эфеса — сами по себе как бы насмехаются над ней.
— «Хель смеется последней», — напомнила она себе древнее изречение.
Воительница вложила меч в ножны, привязала щит и меч к спине таким образом, что эфес меча слегка высовывался из-за правого плеча. Затем она пристегнула уздечку к седлу, водрузила тяжелую поклажу на левое плечо и, прихрамывая, направилась к лесу, видневшемуся вдалеке. Так или иначе, с лошадью или без, она должна добраться до Ностранда, а значит, ее путь далек и опасен. Цепким взглядом она осматривала окрестности, внимательно приглядываясь к каждому холмику, каждому кустику. Инстинкт воина выискивал любые признаки опасности.
Лодыжку жгло от острой боли, и все же она продолжала двигаться вперед, не давая себе останавливаться. Она должна добраться до перекрестка на границе раньше, чем наступит ночь. Только там, на этом перекрестке, и только в определенный момент времени, когда усталое солнце коснется горизонта, из трех маленьких останков лошади, спрятанных в ее волшебный мешок, богиня Хель сумеет создать ей новое животное. И только верхом на этой магической лошади, в вихрях Ветра Тьмы, она сумеет избежать пленения и смерти. Тяжелое седло давило на плечо, и от этого боль в ноге становилась и вовсе нестерпимой, и все же воительница не могла его бросить. Заклинания, заключенные в нем, делали седло способным укротить лошадь Тьмы и подчинить воле всадника.
Прихрамывая, она двигалась все дальше, то проваливаясь в снег едва ли не по колено, то скользя по жесткому насту. Она стремилась как можно быстрее добраться до далекого леса и все это время не переставая думала о том, кого поклялась убить. Проведя много лет в пределах Нифльхейма, она многое успела узнать об этом человеке от самой богини Хель. Размышляла воительница и о том, что знала о нем сама, и о той боли, которую он причинил ей когда-то давно, и о своей любви и страданиях, которые ей пришлось вынести.
Много столетий назад Нидхегг был одним из многочисленных воинов Хель. Тогда, по приказу богини, он разыскивал Череп Войны — хрустальный источник магической энергии, когда-то украденный Одином у Хель и ее союзников. Нидхегг был любимцем Хель, делившим с ней жажду смерти. И, несмотря на то что Нидхегг стал любовником богини, он все же предал ее, и с тех пор неугасающий гнев и ярость горят в ее груди.
После долгих лет упорных поисков ему все же удалось отыскать Череп Войны, который к тому времени был вживлен в монолитный камень в глубине подземной пещеры. И, вместо того чтобы спасти Хель, вызволив ее из Нифльхейма, как он и клялся ей, Нидхегг использовал волшебную мощь Черепа, чтобы продлить собственную жизнь и воздвигнуть свое королевство, королевство рабства и деспотии.
Хель посылала многих воителей, чтобы отомстить ему и уничтожить его власть, однако все они погибли. Используя силу Черепа и собственное искусство воина, Нидхегг истреблял всех врагов, низвергая их души в царство вечных мучений за пределами Земли.
И вот уже прошло почти два века с тех самых пор, когда последний воин Тьмы отважился отправиться в свой последний путь в поисках колдуна-властителя, чтобы бросить ему вызов. Но Песнь Крови отважилась. Она делала это и ради собственного спасения, и ради Гутрун, дочери, которую сейчас держали в заложниках глубоко в подземных темницах владений Хель. Это был их единственный шанс получить в подарок жизнь и свободу. Правда, шанс мизерный, по сравнению с угрозой смерти и агонией души, нависших над ней также неизбежно, как пришествие старости и немощи в конце жизни.
Стиснув зубы, Песнь Крови терпела мучительную боль в ноге и продолжала двигаться к спасительному лесу впереди. Ей даже не стоило напоминать себе, что благодаря своей магии Нидхегг мог уже определить ее присутствие в пределах живых земель. Смертельные ловушки уже наверняка ожидали ее по дороге в Ностранд, а нападение колдуна могло начаться в любое мгновение.
Ругаясь шепотом и стараясь сохранить дыхание, с надрывом вырывавшееся из груди, она вспоминала обещание Хель, что на лошади Тьмы ей удастся добраться до леса еще до рассвета. Если бы это все-таки произошло, то там, под тенью густых деревьев, ночное заклинание не растаяло бы, точно снег весной, и она бы не подвернула себе ногу при падении.
«Надейся на колдовство Хель и ее обещания! — подумала она сердито, но тут же вспомнила о других обещаниях богини. — Неужели и они будут нарушены с такой же легкостью?»
«Гутрун», — пронеслось у нее в голове, и вновь она увидела, какой ужас был написан на лице дочери, когда Песнь Крови садилась в седло, готовая отправиться в далекий путь на волшебной лошади Тьмы. Вспомнила она и то, как удерживали ее маленькую дочурку костлявые руки мертвецов с ошметьями плоти на костях. Они оставили ее там, в темницах Нифльхейма, заложницей. Вспоминала Песнь Крови и другое: какую гордость она испытала за свою дочь, воспринявшую со стойким мужеством взрослой женщины все ее объяснения и даже не пытавшуюся плакать и просить, хотя маленькое тело тряслось от страха.
Гутрун. Сдержит ли Хель свое обещание отпустить девочку, как только Нидхегг будет уничтожен? Увидит ли она когда-нибудь свою дочурку вновь? Доведется ли ее дочери, названной в честь бабки, еще хоть раз в жизни увидеть сияние начинающегося дня вдали от мрачных владений Хель?
Песнь Крови снова выругалась, старательно прогоняя прочь такие сомнения. Теперь уже слишком поздно, и повернуть назад нельзя. Уже шесть лет прошло с тех самых пор, как этот вопрос потерял свое значение — сдержит богиня Смерти свое слово или нет.
«Хель смеется последней», — снова вспомнила воительница. — Но не на сей раз «, — поклялась она и, сжав зубы, прибавила шагу, устремляясь к лесу.
Солнечный свет потоком хлынул в проем открытой двери небольшой лесной избушки, будя высокую женщину с короткими пшенично-рыжими волосами, которая спала, накрывшись тяжелыми медвежьими шкурами. Она лениво приоткрыла широко посаженные бледно-голубые глаза. Ее мужа, Торфинна, рядом с ней не было.
Недовольно нахмурившись, Вельгерт сбросила с себя мохнатые шкуры и поднялась с постели. Натянув на голые плечи тяжелый плащ, она на цыпочках подобралась к открытой двери и выглянула наружу.
Снег сверкал в косых лучах восходящего солнца, искрясь всеми цветами радуги. Хорошо заметные следы обутых в башмаки ног вели от самого порога в лес и терялись среди деревьев. Дальше виднелись лишь чистые, нетронутые сугробы.
— Торфинн! — позвала Вельгерт, все еще хмурясь. Она подождала, но не получила никакого ответа. Женщина скинула с себя плащ и принялась торопливо одеваться, но тут она вдруг заметила большой деревянный сундук возле кровати. Он почему-то был открыт, откинутая крышка упиралась в стену. Холодные мурашки побежали у нее по спине, когда она наклонилась, чтобы заглянуть внутрь.
Кожаное снаряжение Торфинна исчезло. Ее же все еще оставалось на месте. Она посмотрела на стену рядом с дверью, где на колышках обычно висели мечи. Место, где, как правило, висел меч Торфинна, пустовало.
Вельгерт быстро захлопнула дверь и поплотней задвинула щеколду, затем сняла свой меч с колышка, вытащив из кожаных ножен недавно наточенное и тщательно смазанное лезвие.
Она бросилась к сундуку, положив обнаженный меч поближе к себе, чтобы его было удобно схватить в минуту опасности, и, тщательно прислушиваясь к каждому шороху, исходящему извне, стала быстро натягивать свое воинское одеяние: штаны, башмаки, тунику. А затем так же торопливо Вельгерт принялась завязывать тесемки кожаной куртки с металлическими накладками.
Привычка взяла верх, всколыхнув память из пустоты забвения, словно никогда и не было этих шести спокойных лет жизни. Ее пальцы отработанными движениями скользили по застежкам, завязывая тесемки и застегивая пряжки с такой сноровкой, что не было потеряно ни одного драгоценного мгновения. Уже одевшись окончательно, она застегнула на себе пояс с ножнами, надела на голову боевой шлем из кожи со стальными пластинами, натянула перчатки, набросила на плечи тяжелый плащ, схватила круглый деревянный щит, и ее пальцы ровно легли на его железную рукоять на внутренней стороне. И только тогда она, взяв в правую руку меч, решительно шагнула к двери и распахнула ее.
Опасность могла поджидать ее прямо за дверьми. Она перешагнула порог, выйдя наружу, и замерла на месте с мечом наготове, напряженно ожидая нападения. Но атаки не последовало. Не было и никакой угрозы. Видимой угрозы, по крайней мере. Утренний ветер мягко шелестел в ветвях высоких сосен, окружавших хижину. Потрескивали сухие ветки старых деревьев после морозной ночи. Где-то неподалеку пела птица.
Вельгерт медленно двинулась по отчетливо видневшимся в снегу следам мужа. Она шла след в след между деревьями, а затем вдруг увидела его. Он спокойно сидел на заснеженном за ночь стволе поваленного дерева, живой и здоровый, его брови слегка хмурились, точно он запутался в собственных мыслях и пытался их привести в порядок. У самых ног, прислоненный к упавшему стволу, стоял щит, а боевой кожаный шлем лежал рядом на бревне. Темные волосы мужа оставались все еще взъерошенными после сна, одной рукой он совершенно машинально теребил коротко подстриженную бороду.
Цепкий взгляд Вельгерт снова осмотрел лес, выискивая опасность. Зародившаяся в ее сердце тревога стала понемногу успокаиваться. Еще несколько секунд она стояла неподвижно, вслушиваясь в звуки леса, а затем подошла ближе.
— Я слышал, как ты звала меня, — неожиданно произнес Торфинн, даже не посмотрев в ее сторону. Затем он все же повернул голову и, поймав тревожный и в то же время озадаченный взгляд ее светло-голубых глаз, мягко улыбнулся. — Иди сюда и сядь рядом со мной, — пригласил он, беря в руки шлем и заботливо сметая снег с бревна.
Какое-то мгновение Вельгерт все еще сомневалась, а затем, сердито выругавшись, одним резким движением вогнала меч в ножны.
— И что, все в порядке? Никакой опасности?
— Фрейядис жива, — произнес он, выдерживая ее испытующий взгляд.
Вельгерт недовольно фыркнула.
— Фрейядис мертва.
— Да, — согласился он. — Была. Но теперь…
— Не надо, Торфинн, — предупредила она, и в ее голосе зазвучала боль. — Фрейядис мертва. Она потеряна для меня раз и навсегда. Все обстоятельства подтверждают это. Да и твои видения еще тогда, шесть лет назад, когда произошла эта жуткая резня в деревне, где она жила…
— Да, будь оно все проклято. Я знаю, — перебил он ее, устремив взгляд куда-то в пустоту. — Но мы так и не нашли ее тело, и сейчас, как раз перед самым рассветом, меня посетило другое видение. Это началось как обычный сон, Вельгерт, а потом стало чем-то гораздо более значимым. Я видел, как она ехала верхом на лошади. Она неслась галопом с севера, одетая во все черное, верхом на страшной белой лошади, похожей на иссохший труп с горящими, точно угли, багровыми глазами. Она жива, Вельгерт. Я чувствую это. Я знаю, — закончил он, делая ударение на последних словах, словно пытался передать ей все свои мысли и чувства. Торфинн повернулся к жене, и теперь его лицо было буквально сковано напряжением.
— Будь прокляты твои видения, — прошептала Вельгерт. — Это не может быть правдой. Только недавно я перестала страдать, что потеряла ее.
— Сядь со мной, Вель. Пожалуйста. Она сделала несколько шагов и опустилась на бревно рядом с ним.
— Как ты думаешь, не настало ли время снова надеть доспехи, — спросил он, — если и в самом деле это может оказаться веской причиной? Я не забыл, что мы дали клятву не надевать доспехов до тех пор, пока нашим жизням не будет угрожать опасность или пока кто-нибудь не обнаружит, кто ты такая на самом деле и где находишься, и не выдаст тебя королю Нидхеггу. Но поклялись мы, когда услышали известие о смерти Фрейядис. А теперь…
— Я не поверю в то, что она жива, пока собственными глазами не увижу ее, как вижу сейчас тебя, — с чувством возразила Вельгерт.
— В видении было либо уже произошедшее, либо то, что случится в ближайшем будущем, — заметил он. — Представления не имею, откуда начинать поиски, но в видениях все это происходило на заснеженной равнине. А если она и в самом деле пробивается на юг от северных границ, то существует единственная дорога, по которой она может проехать, во всяком случае, пока не минует горы. Возможно, другие мои видения помогут нам ее найти. Или боги приведут нас к ней. Ее и твоя судьбы всегда были сплетены между собой, и, похоже, эта связь до сих пор не утрачена.
Вельгерт сидела, напряженно вслушиваясь в слова мужа. Тлеющий уголек надежды, давно уже потухший, как она думала, вспыхнул в ее сердце с новой силой.
Торфинн взял ее руку в свою и с чувством пожал.
— У меня нет столько серебра, чтобы купить двух лошадей, — произнесла она задумчиво.
— Тогда мы их украдем. Нам ведь уже приходилось проделывать подобное. — Он рассмеялся, поймав ее взгляд, в котором вдруг вспыхнули живые искорки. Давно он их не видел. Долгих шесть лет. Казалось, вместе с Фрейядис умерла и какая-то часть ее самой, но теперь…
И Вельгерт почувствовала огромное возбуждение, чего, как ей казалось, она уже больше никогда не испытает. Неожиданно она поняла, что может думать только об одном: о боевом кличе, выкрикнутом ею и горсткой рабов, когда они сами отрезали себе путь к свободе за спиной Фрейядис, дочери Гутрун, воительницы арены по прозвищу Песнь Крови.
Вельгерт медленно вытянула меч из ножен и пылко поцеловала клинок.
— За Песнь Крови и свободу, — прошептала она, глядя прямо в глаза Торфинну.
Он наклонился и тоже прижал губы к клинку Вельгерт.
— За Песнь Крови и свободу, — послушно повторил он, а затем губы его под темными усами разъехались в хитроватой улыбке. — А знаешь, я ведь мог пропустить замечательное приключение.
Хмурое лицо Вельгерт смягчилось. Улыбка коснулась кончиков ее губ.
— Вероятно, спокойная жизнь в лесу не совсем согласуется с моим характером, как я думала вначале.
— Ну, так давай ее оставим, — решил он, надевая боевой шлем и беря в руки щит.
Вместе, плечо к плечу два воина двинулись по направлению к своей лесной хижине, на ходу обсуждая предстоящее путешествие. Заботы начались.
