16
Давненько я не бывал на родине. Сколько уже прошло времени? Меня изгнали в конце осени три тысячи шестого года, а сейчас заканчивается три тысячи восьмой. Два года.
Я материализовался неподалеку от частокола и медленно пошел в сторону ворот. На этот раз я был в теле хоббита.
Через четверть часа я сидел в кресле для почетных гостей своего родного дома, курил свою старую трубку, бережно сохраненную родственниками, наверное, в качестве реликвии, и прихлебывал шиповниковый чай из тяжелой глиняной кружки. Оказывается, я отвык от того, что в мире бывает холодно. Настоящая зима в Хоббитании еще не наступила, но пройдет неделя-другая, и земля покроется искристо-белым одеялом первого снега. Лора говорит, что в реальном мире такого белого снега не бывает, потому что там снег пропитан сажей от магических повозок и гадостью, которую высыпают на дорогу, чтобы эти повозки не скользили. Хорошо, что в Хоббитании таких повозок нет и, наверное, никогда не будет.
— Ну что, Хэмфаст, — спросил Хардинг, когда трубка была докурена, а кружка допита и заменена на другую, с пивом, — ты вернулся в славе?
— Нет, дядя, — ответил я, — я просто соскучился по родной стране и родной норе. Сейчас у меня своя собственная нора в другом мире, но нора, в которой прошло детство, остается родной до конца дней.
— Я рад, что ты понял это, — пророкотал Хардинг, — ты стал мудрым не по годам, приятно сознавать, что я не ошибся, когда пришло время определять твою судьбу.
— Будто у кого-то были сомнения, — вставил Дромадрон.
— Да нет, особых сомнений не было, но все-таки… Впрочем, о чем я говорю… Хэмфаст, ты пришел рассказать о своих подвигах?
— А чего о них рассказывать? Да и какие это подвиги? Ничего выдающегося я так и не совершил.
— Разве истребление мантикор — не твоих рук дело?
— Моих.
— Вот видишь! А ты говорил, не о чем рассказывать! Олеся! Позови сюда Покена, пусть послушает, а потом песню сочинит. Должна же у нас быть песня о подвигах шестого героя.
— Да какие это подвиги?… — Я отхлебнул из кружки. — Истребить мантикор было совсем просто, труднее было разобраться с тем, что потом началось в Аннуре.
— Помню-помню, — покивал Хардинг. — У нас в то время торговля, считай, на нет сошла. Странные дела творятся в мире — стоит только герою избавить страну от одной напасти, сразу же обрушивается другая.
— Какая другая напасть? — не понял я. — Войны же не было, она не успела начаться.
— Не успела… — передразнил меня Хардинг. — Это ты при королевском дворе сказки рассказывай, а я видел зарево своими глазами.
— Какое зарево?
— Над Могильниками. Когда Церн выгнал в Могильники ганнарских урукхаев…
— Урукхаев? В Аннуине все говорили, что это были люди.
— Как же, люди… Стал бы Церн людей на убой гнать. Нет он предложил урукхаям-ревизионистам переселиться на чернозем и еще обещал освобождение от налогов на три года. А вышло — на всю оставшуюся жизнь. Страшное было зрелище: аннурские летчики нарочно метали яйца чуть в сторону, чтобы не просто остекленевшая яма на месте городища осталась, а чтобы потом можно было трупы во всех подробностях рассмотреть и пораскинуть мозгами, сколько времени прошло от бомбардировки до смерти этих несчастных и что они при этом испытали.
Я многое повидал за последние два года, но от этих слов у меня встал ком в горле.
— Ты сам это видел? — спросил я непослушным голосом.
— Сам — нет. Туда Хронинг ездил с ребятами. Вернулись сумасшедшие, три дня облепиховое вино глушили, пока совсем не опухли. Я их потом полгода в караулы не выставлял, чтобы другим бойцам головы не мутили. Все им хотелось людей резать, чтобы не осталось в мире гадкого племени. А потом ничего, отошли. А ты что, не знал этого?
Я помотал головой.
— Ничего, Хэмфаст, не расстраивайся. Я вот той зимой Оранжевую книгу перечитал, Фолко тоже был палач еще тот. Я так думаю, у каждого героя руки по локоть в крови, просто, пока геройские подвиги живьем не увидишь, об этом не думаешь. И Фродо с товарищами тоже не просто так гулял по Мордору.
— Разве Фродо кого-то убивал? В Красной книге этого нет.
— В Желтой книге тоже ничего не будет про то, как урукхайские младенцы захлебывались плачем от ожогов. Они живучие, оказывается. Хронинг рассказывал, что через десять дней некоторые были еще живы. Странный народ эти орки, непонятно, если вдуматься, почему они все Средиземье еще не завоевали. То есть понятно, конечно, проклятие валаров и все такое, но все равно не верится, что обычное проклятие смогло их остановить.
Я мог бы сказать, что орки не завоевали Средиземье только потому, что не понравились автору Красной книги.
Но тогда пришлось бы объяснять Хардингу, что автор Красной книги вовсе не Мериадок Брендибэк, как думают в нашем клане, и не Неизвестный Герой, как думают все остальные, а обычный человек, ничем не примечательный, кроме того что написал Красную книгу. Нет, пусть лучше мой дядя продолжает пребывать в блаженном неведении.
— Как Гэндальф? — спросил Дромадрон. — Все еще в нашем мире?
— Нет, — я помотал головой, — Гэндальф вместе с Уриэлем сейчас в… в другом мире.
— Уриэль? Имя эльфийское. Это еще кто такой?
— Мой учитель. Я рассказывал про него, когда ты допрашивал меня в хейнбирсе.
— Разве это был не Гэндальф?
— Нет, Гэндальф был тогда в Валиноре. То есть не совсем был… но не суть.
— Так, значит, не все западные эльфы ушли за море? — оживился Дромадрон. — Я всегда подозревал это, не такой они, эльфы, народ, чтобы так просто взять и уйти из-за какого-то там Олмера. Как здорово! Было бы обидно, если бы их магия ушла вместе с ними.
— Их магия ушла вместе с ними, Уриэль — единственный эльф в западном Средиземье. Впрочем, он уже не столько эльф, сколько…
— Человек? — предположил Дромадрон.
— Нет, скорее майар. Уриэль открыл совершенно новый подход к магическим воздействиям на окружающий мир, и сейчас он, пожалуй, превосходит в силе даже Гэндальфа.
— Разве может смертный… ну или даже бессмертный превзойти высшее существо? — не поверил Дромадрон.
— Да разве Олорин — высшее существо?
— Кто?
— Олорин. Это настоящее имя Гэндальфа. Они с Саруманом находились в Средиземье инкогнито и потому назывались другими именами. Так о чем я?… Олорин — он очень умный, добрый, он владеет многими заклинаниями, но в нем нет ничего существенно превосходящего обычных разумных. Он не всегда владеет собой, иногда впадает в ярость, иногда принимает ошибочные решения. Нет, его никак нельзя назвать высшим существом.
— Но его скилл…
— Когда ты владеешь высшей магией, не важно, какой у тебя скилл. Достаточно, чтобы ты мог пользоваться магическим зрением и совершать простейшие заклинания. Все остальное в высшей магии совершенно по-другому.
— Ты не научишь меня? — спросил Дромадрон и сразу же устыдился вопроса. В прошлый раз я ему отказал, он обиделся и сейчас, кажется, обидится еще раз.
А с другой стороны, почему я не хочу учить Дромадрона высшей магии? Что плохого в том, что в Средиземье будут жить семеро разумных ботов? Не думаю, что Дромадрон применит новообретенные знания во зло, он настолько уравновешенный и здравомыслящий, насколько разумный вообще может быть таковым. Но я почему-то не хочу учить Дромадрона. Может, дело в том, что раньше он учил меня и, уча своего учителя, я буду чувствовать себя неуютно, буду чувствовать, что делаю что-то противоестественное?
— Нет, Дромадрон, — сказал я. — Я не буду учить тебя высшей магии.
Дромадрон тяжело вздохнул.
— Когда ученик превосходит учителя, он почти всегда отказывается учить того, кто учил его раньше. Что ж, это закон природы. — Я покраснел. — Не смущайся, Хэмфаст, против закона не попрешь. И не волнуйся, я больше не буду просить тебя об этом. По крайней мере, постараюсь не просить.
Дверь открылась, и в комнату ввалился запыхавшийся Покен, лучший менестрель клана, с гуслями под мышкой. Ну и зачем он припер сюда гусли, ему же предстоит слушать, а не петь! Или ему неправильно передали слова вождя? Но это не важно, на самом деле ему ничего не предстоит.
— Ты зря пришел сюда, Покен, — сказал я, — я не буду ничего рассказывать. Я приду еще раз и вот тогда все расскажу, а пока я еще не готов. Извините. Спасибо за теплый Прием и за угощение, тебе, дядя, тебе, почтенный Дромадрон, и тебе, Олеся. Мне пора.
Дядя проводил меня до ворот, а Дромадрон прошел со мной чуть дальше, а когда я остановился и обернулся, он сделал движение, как будто хотел по-отечески положить мне руку на плечо, но передумал.
— Тебя что-то гнетет, Хэмфаст, — сказал он. — Поделись со мной, успокой душу.
Некоторое время я молчал, а потом заговорил.
— Представь себе, Дромадрон, — начал я, — что ты обнаружил убедительные доказательства того факта, что Красная книга не описывает реальные события, а выдумана от начала до конца.
— Невозможно! Если не верить в Красную книгу, то во что тогда верить?
— Вот и я спрашиваю: во что?
Дромадрон нахмурился, постоял неподвижно, а потом тихо спросил:
— Доказательства убедительные?
— Убедительнее не бывает.
— Хреново…
Он помолчал еще с минуту, а потом вдруг рассмеялся и сказал:
— А знаешь, Хэмфаст, не так уж это и хреново! Кто-то из аннурских философов говорил, что, если бы Красной книги не было, ее стоило бы выдумать. Какая разница, происходили эти события в действительности или нет? Пусть они происходили только в книге, но ведь книга — тоже часть реального мира, и она способна изменить мир нисколько не меньше, чем реальные события. Не бери в голову! Живи, как будто все было так, как написано, ведь законы Красной книги справедливы не потому, что они когда-то были сформулированы в торжественной обстановке, а потому, что они справедливы. Только молодым хоббитам о своем открытии не рассказывай, они не поймут. Бывает у незрелых разумов одна заморочка: если нет высших сил, то все позволено. Высшие силы, конечно, есть…
— А если нет?
— Как это нет? Хэмфаст, ты заговариваешься! Куда же тогда делся Эру Илуватар?
— Его никогда не было.
— А кто сотворил наш мир?
— Жители иного мира. Люди.
— Люди? Сотворили мир? Не смеши меня! Если бы это были хотя бы эльфы…
— В реальном мире живут только люди. Эльфы, гномы и орки — персонажи их сказок. Красная книга — роман в стиле фэнтези. Нас, хоббитов, придумал тот самый человек, который написал Красную книгу. А наш мир они сотворили скорее всего для развлечения. Полагаю, им было интересно посмотреть, что будет дальше, после того как книга закончилась.
Дромадрон смотрел на меня как на ненормального, но, странное дело, мне стало легче. Видно, не зря среди орков принято исповедоваться друг другу перед боем. Действительно, выговоришься, и на душе спокойнее.
— До встречи, Дромадрон! — сказал я. — Я еще вернусь. Скорее всего.
И я растворился в воздухе.
