Глава 1
ЖИЗНЬ В ИНТЕРНАТЕ
— Ну и кто ж тебя такую к нам направил-то? Что же это в вашем пединституте для тебя других «практик» не нашлось? — начала свой допрос Клавдия Семеновна, или, как ее еще все называли, тетя Клава, работавшая главной поварихой, в Доме малютки номер три. Словно огромная гора, она возвышалась сейчас над невысокой щупленькой студенткой педагогического института Леной Зориной, сидевшей за столом на кухне столовки и без аппетита ковырявшейся в холодных «макаронах по-флотски».
— Ну почему же? — возразила Лена, отделяя алюминиевой вилкой серые кусочки фарша от разварившихся макаронин. — Нашлось. Только я сама сюда попросилась.
— Сама? — удивилась тетя Клава, сев за стол и налив себе из чайника бледно-розового компота в граненый стакан.
— Ну да. А что? Чем плохо это место? Вы же тут работаете…
— Хех… Я! Да я здесь, потому что другой работы не было… А ты… Ой, дитятко… Беги ты отсюда, пока сердечко не прикипело…
— Не прикипит, не волнуйтесь, а вот опыта поднаберусь. Как-никак я будущий психолог.
— Это да… Опыта тут хоть отбавляй… Вон их сколько, сиротинушек… И у каждого своя история.
Лена, поковырявшись еще немного в тарелке, отложила наконец вилку и спросила:
— Кстати, они ведь не все сироты? Ну в смысле у многих ведь родители еще живы?
Повариха вздохнула и ответила:
— Ох… Знаешь… Что они есть, эти родители, что их нет — все равно. Вон погляди на того мальчишку. Да вон того, в красной байковой рубашке. Это Сережа Филатов. Его у матери-алкоголички забрали. Мы его месяц потом откармливали — постоянно кушать хотел. А вон ту девочку в голубеньком платьице, Лидочку, родители сами отдали. Сказали, мол, седьмого ребенка не потянут… Вот так-то. А Гришеньку вообще в мусорном баке нашли…
Пораженная студентка молча смотрела на кушающих детишек. Они сидели в обеденном зале столовой на маленьких стульчиках за маленькими столами. Точно так же, как и в любом нормальном детском саду, только родители за ними никогда больше не придут… Раз седьмой для них лишний или в мусорный бак выбросили, значит, точно не придут…
— Хотя есть и такие, судьба родителей которых неизвестна. Им ставят в личные дела пометки «брошен», — продолжала тетя Клава. — Например, Саша Трофимов — вон тот мальчик, что сейчас делится с тем, что покрупнее его. Он появился у нас, когда ему было пять месяцев всего. И странное дело…
— Что? — спросила студентка заинтересованно, наблюдая за указанным малышом, щедро отсыпающим половину своей порции в тарелку другого мальчишки.
— Обычно о детях, поступающих сюда, все известно, а у Трофимова только имя да фамилия, ну и дата его поступления…
— И все?
— И все, — ответила повариха. — Даже Зоя Марковна, наша заведующая, затрудняется что-то сказать. Говорит, будто не помнит ничего. Странно…
— Действительно, странно… — согласилась Лена и снова взглянула на симпатичного мальчугана.
Саша Трофимов рос очень спокойным и не капризным мальчиком. Наверное, поэтому все нянечки и воспитательницы относились к нему по-особенному — никогда не повышали голос и не наказывали. Постепенно, с каждым прожитым днем, он превращался в любимца всего персонала. Ему чаще других детей перепадало от щедрот работников Дома малютки — то конфет подкинут, то кусочек сладкой халвы, а бывало, если уж очень повезет, то и импортную жвачку. Даже Зоя Марковна, не имеющая собственных детей, иногда брала с собой в город маленького Сашеньку, нарядив его в красивую одежду. Так они и прогуливались вдвоем по парку, будто бы настоящая семья. В такие дни заведующая покупала четырехлетнему мальчугану вкусное мороженое, сахарную вату и еще много всяких сладостей, и даже разрешала называть ее мамой.
Они привлекали к себе внимание. Люди иногда оборачивались, чтобы посмотреть на красивую женщину с красивым ребенком. Счастье переполняло детскую душу Сашеньки. Как же ему хотелось видеть в Зое Марковне маму! Маму, которую он никогда не знал и которую так хотелось иметь. Как потом он сам вспоминал, пребывание в Доме малютки было самым счастливым временем в его жизни…
Годы летели, а с ними взрослел и Саша…
Примерной датой появления Трофимова на свет принято было считать пятое марта. И сегодня праздновался его шестой день рождения. В столовой повариха Семеновна пекла свой фирменный пирог с яблоками, который так любила вся малышня. Воспитательница тетя Люба разучивала с детьми поздравления. Все как обычно. Но это уже была последняя страница его жизни здесь, с этими добрыми людьми… Его ждал «красный корпус» — так между собой все называли здание школы-интерната номер восемь, находившееся по соседству. Каждый ребенок, которому исполнялось шесть лет, переходил в подготовительный класс этого интерната со всеми вещами. Там начиналась новая жизнь…
— Сань, ты математику сделал? — спросил Вовчик Толстый, лежа на кровати и смотря в потолок. Он удобно устроился на железном, скрипящем сотнями пружин «ложе» и приготовился заниматься любимым делом — лентяйничать. В учебных заведениях, подобных этому, упитанные дети — фантастическое исключение. Каждодневное недоедание и, как закономерный итог, худоба — вот норма жизни всех интернатовцев. Володя же Гориков, а попросту Вовчик Толстый, опровергая все нормы и закономерности, являлся тем самым исключением из правил. Частые посетители школы-интерната, будь то иностранные спонсоры, привезшие очередную гуманитарную помощь, или же госинспекторы, «неожиданно» нагрянувшие с проверкой, заканчивающейся обыкновенно богато накрытым столом в школьной столовой, постоянно принимали Вовчика за сына Лаврентьевны — главной поварихи, имевшей довольно внушительные формы. Как ни странно, это очень импонировало Толстому, и даже сама повариха на очередной вопрос «А это не ваш сын?» — частенько отшучивалась: мол, внебрачный.
«Родство» с поварихой постепенно переросло в очень выгодные для Вовчика отношения. То ли это был результат постоянного давления на подсознание Лаврентьевны, то ли Толстый себя очень грамотно поставил — не суть важно. Важным являлось то, что Вовчик, как «внебрачный сын» главной поварихи, получил постоянный доступ в святая святых школы-интерната — кухню. Благодаря этому чистый вес и внутренний статус Толстого среди учащихся неимоверно вырос. Еще бы, теперь он мог достать все! Ну или почти все… Бывшие недруги мальчишки, постоянно пинаемого за чрезмерный вес и неуклюжесть, резко превратились в закадычных друзей и приятелей. Но Гориков на все имел свою точку зрения и дураком конечно же не был. Его единственным другом и, наверное, самым родным человеком был Саша Трофимов. Вместе они росли в Доме малютки, а затем вместе перешли в «красный корпус». Трофимов, единственный в этом злом и жестоком мире, всегда был рядом с Вовчиком и никогда не отступал, защищая слабого друга. Толстый являлся патологическим лентяем, за что ему, естественно, не раз влетало от преподавателей, а в особенности от Сергея Петровича, директора интерната. Жизненное правило Вовчика гласило: «Мало делай, но много получай». Правило это почти всегда действовало, но, увы, не так, как хотел сам Вовчик: делал-то он мало, а получал много, но зачастую — по голове.
— Сань, ты чего молчишь? Сделал или нет? — Толстый был настойчив. Правило правилом, но голова все же одна.
— Вот сейчас делаю, а ты мне мешаешь. — Саша привычно отмахнулся, внимательно читая учебник.
— А когда сделаешь, дашь списать? А?
— М-да, Вовыч, ты, как всегда, в своем репертуаре. Попробуй сам, это не так уж и сложно.
Саша, в отличие от Толстого, учился хорошо и даже с интересом. Особенно легко ему давался английский, так считал сам Константин Николаевич, их учитель. О! Как бы он удивился, если бы узнал правду о настоящих способностях своего ученика!
Тут нужно кое-что прояснить… Все дело в том, что с самого детства Трофимов понимал любой язык и воспринимал его как родной. Да-да, именно как родной. Он, конечно, никому об этом не говорил, не любил лишнего внимания, но, если представлялся случай, всегда старался проверить свой дар.
Впервые он заметил за собой эту особенность еще в первом классе, когда с одноклассниками поехал на экскурсию в ботанический сад. Построившись по двое и взявшись за руки, дети подходили к разным цветам, кустам и деревьям, о которых увлеченно рассказывала какая-то тетя в зеленом комбинезоне.
Итак, весь класс, шепчась, смеясь и разговаривая, остановился около клумбы с тюльпанами. Они были разные: чисто-белые, желтые, красные, желтые с красными пятнами, сиреневые в черную точечку… В глазах пестрило от разнообразия. Но Сашино внимание привлекли не цветы, а двое рабочих, объяснявшихся между собой жестами. Он уже знал из рассказов учительницы, что так разговаривают глухонемые люди, но увидел это впервые. И самым странным являлось то, что он их понимал, причем так, будто всегда говорил на этом языке.
Сначала мальчик подумал, что это плод его воображения, но фразы, которыми обменивались большие дяди, были ясны, хотя многих слов он вообще не понимал, так как не знал их значения.
«Как же можно фантазировать словами, которых не знаешь?» — удивлялся маленький Саша.
В тот день он постеснялся рассказать о случившемся учительнице, а потом это вылетело из головы, пока не пришло время изучать английский язык… А дело было так. После получения книг в библиотеке и предварительного просмотра, пятиклассник Саша как-то незаметно для себя углубился в текст одной из книжек… В ней рассказывалось, как английские туристы, путешествовавшие по Парагваю, обратились с вопросом к местному знахарю, по слухам практически безошибочно предсказывающему погоду на ближайшие дни. Действительно, старый пройдоха за небольшую плату сообщил, что сегодня и завтра будет пасмурно, но дождя не предвидится. Так и случилось. Два последующих дня небо было затянуто тучами, но дождь так и не пошел. Любознательные туристы снова попросили старика предсказать погоду на ближайшую неделю, но уважаемый знахарь ответил, что не может этого сделать по простой причине — синоптики по радио сообщили прогноз погоды только на ближайшие три дня. Рассказ был забавный, но Сашу смутили два момента. Первый — это слишком простой стиль повествования. Создавалось впечатление, будто текст написан для умственно отсталых. А второй момент — предлагалось его перевести, но не указывалось, на какой язык.
«Учитель потом объяснит», — подумал он.
Саша, закрыв книгу, хотел было отложить ее, но внимание привлекли заглавные буквы. Поразительно! Обложка гласила: «Английский язык. 5 класс». Трофимов дрожащими руками снова открыл учебник, перелистал несколько страниц… Да, действительно, буквы английского алфавита отличались от кириллицы, но для Саши были понятны.
Первый испуг прошел. Он на всякий случай протер глаза. А вдруг показалось? Но понимание никуда не исчезло. Значит, то, что произошло четыре года назад, — не случайность? Вспомнились разные мелкие случаи из жизни — например, всегда понятные голоса актеров в иностранных боевиках или услышанные на рынке разговоры гастарбайтеров. Особенно запомнился случай, когда в интернат приехала одна уже немолодая пара. Очень крупный мужчина и высокая худощавая женщина. Выглядели они достаточно нелепо, будто с другой планеты. Оба абсолютно рыжие, с множеством веснушек на лицах и руках. Они постоянно вертели головами, а мужчина периодически останавливался и щелкал огромным фотоаппаратом. Женщина часто тыкала пальцем то в одного, то в другого малыша и что-то объясняла своему спутнику.
Интернат в тот день просто кипел. Все готовились к приезду большой делегации из-за границы. Обычно в такие дни детей неплохо кормили, да и одевали в хорошую одежду, которую им выдавали специально для таких вот случаев. Но была еще одна причина суматохи: вши.
Два дня назад все вторые классы были обриты наголо и продезинфицированы «фузой». Ух и вонючая же это гадость! Так вот, все вторые классы, срочно построенные с вещами, ожидали прихода двух автобусов — их отправляли на неделю в местный лагерь «Орленок». По мнению руководства интерната, картина бритых девочек и мальчиков не самая подходящая для иностранцев.
Пара «рыжих», проходя мимо строя стриженных наголо детей, не могла оторвать взгляд от этого зрелища. Малышня же, науськанная «старшаками», наперебой пыталась объяснить холеным дяде и тете, что они хотят чего-нибудь сладенького или просто поесть, а то и вовсе не против усыновления…
— Дядь! А дядь! А вы не мой папа? — говорила маленькая девочка.
— Тетя! Заберите меня! Я очень хороший! — кричал с задних рядов худой мальчонка.
— Тетя! А у вас есть шоколадка?
Пройдя этот галдящий строй, мужчина и женщина на минуту приостановились возле места, где стоял Саша и еще несколько мальчишек.
— Мартин! Мартин! Ты видишь это? Что это, Мартин? — Женщина лопотала не прекращая и постоянно дергала своего спутника за рукав дорогой рубашки.
— Нелике, успокойся! Я все вижу. Петр говорил, что у них нашли каких-то насекомых, поэтому обрили. Только я не понимаю, зачем это нужно?
Саша стоял рядом и понимал абсолютно все. Он заинтересованно смотрел на эту пару и гадал, кто же они и на каком языке изъясняются.
— Как противоестественно! — возмущалась женщина, похожая на гусыню. — Посмотри на ту девочку! Боже, Мартин, я не буду спать целую неделю!
Женщина полными боли глазами разглядывала малышей, и вдруг ее взгляд остановился на Саше. Она заметила, что этот мальчишка очень внимательно их слушает.
— Мартин! Взгляни на того мальчика. Мне кажется, он нас понимает! Подзови-ка его!
Мужчина приветливо посмотрел Саше в глаза и стал манить его, приговаривая:
— Ну иди, не бойся. Иди сюда. Моя сердобольная Нелике думает, что ты нас понимаешь…
Саша нехотя подошел к этим странным людям. Он уже знал, что они иностранцы, скорее всего приехавшие усыновить или удочерить кого-то. На все вопросы мужчины и женщины он отрицательно качал головой, старательно изображая непонимание. И когда уже отходил от разочарованной пары, услышал, как женщина сказала:
— Показалось…
Так Саша чуть было не стал голландцем.
Постепенно он свыкся со своими сверхвозможностями. Но иногда ему стоило немалого труда не поправлять учителя на уроках английского языка.
Уже к тринадцати годам он, как заправский шпион, полностью контролировал себя…
— Так дашь списать или нет? — Вовчик по-прежнему не отставал, лежа на кровати и ковыряясь в носу.
— Ладно, дам, но только скатай так, чтобы не было, как тогда, — ответил Саша, не отрываясь от тетради.
В прошлый раз им обоим влепили по «паре»: Сане за то, что дал списать, а Вовчику — за то, что скатал.
— Обижаешь, товарищ отличник, — обрадованно ответил Толстый, принимаясь за правую ноздрю. — Кстати, а что сегодня по телику?
— Наверное, как обычно — сериалы и реклама.
Трофимов больше любил проводить свободное время в обществе книг. Его любимым предметом была история. В школьной библиотеке он перечитал все, что касалось античных цивилизаций. Особенно интересовали древние технологии: знаменитые римские кальсады, земледелие египтян, история булата. И хотелось узнавать, узнавать и узнавать…
В одном из советских журналов семидесятых годов он прочитал об археологических раскопках, проводимых в Египте. Там были найдены древние письмена, которые еще предстояло расшифровывать. У ученых на эту кропотливую работу порой уходили целые десятилетия. Саша уже в мыслях представлял себя археологом, ведь с его умением он мог бы легко читать древние манускрипты и письмена. Его мечтой являлось поступление на исторический факультет, ну или на факультет иностранных языков — так, по крайней мере, советовал Константин Николаевич… От математики Сашу отвлекли голоса в коридоре. Открылась дверь, и в комнату вошли трое ребят: Гришка Мальков, Петька Чалов и Серега Баров.
— Толстый, ты идешь? — спросил Гришка. Все его называли Мальком из-за фамилии и низкого роста. — Сань, Паша хочет с тобой поговорить, он ждет тебя в комнате.
— Ему надо, пусть сам и приходит, я в бегунки не нанимался. — Саша продолжал решать математику, не поднимая головы.
— Как знаешь, Санек, мы так ему и передадим, — сказал Петька, прозванный Рыжим за цвет своих волос и за веснушки по всему лицу. Баров же стоял молча, смотря в окно напротив двери. Из всех он был самым серьезным парнем, единственный, кто находил общий язык с Сашей. Но сейчас не тот случай — их троих послал Паша Раков.
— Смотри сам, — сказал он и вышел.
За ним посеменил Вовчик.
— Зря ты так, мог бы и сходить, — пробурчал он, уходя.
Саня промолчал, продолжая учить математику, как будто ничего не произошло…
Паша Раков был старшим по интернату и, по сути, являлся неплохим парнем. Он следил, чтобы не обижали малышню, и, когда кто-то из младших оставался без обуви или теплой одежды, всегда шел к директору, и директор выдавал ему новую.
Раков был лидером интернатовцев, и начальство это устраивало. Так даже проще: не нужно возиться с двоечниками, шкодниками и хулиганами. Сергей Петрович просто вызывал Пашу, и на следующий день проблема решалась. Естественно, Раков обладал определенными привилегиями: он имел свободный вход и выход из интерната, на него не распространялись многие правила. Конечно же так называемый «король интерната» ничего не смог бы сделать сам. «Опорой монаршей власти» были одноклассники и ребята помладше, выбранные Раковым по критерию, известному только ему одному. Сегодня как раз такой день — «день набора новобранцев», как его называл про себя Саша. В глубине души он понимал, что эта система очень даже эффективна, но сам факт повиновения чьим-либо даже полезным приказам порождал бесконтрольную волну неподчинения. Их отношения нельзя было назвать конфликтными, просто Трофимов был одиночкой, ну а Раков до сегодняшнего дня на него никогда не давил.
Первое знакомство с Пашей состоялось, когда Сане было десять лет. Они тогда с Вовчиком лазили в интернатовский сад. Кроме четырех яблонь в саду росли три грушевых дерева, шесть ореховых, пять абрикосовых и десять черешневых. На грядках всегда сажалась морковка, клубника, редиска, в небольших теплицах росли помидоры, огурцы… Были даже свои небольшие заросли малины. Сад занимал довольно значительную территорию бывшего княжеского имения, которую после запроса директора город закрепил за школой-интернатом. В распоряжении горсовета стояла фантастическая фраза: «Для нужд детей».
Все это подсобное хозяйство охранял Иваныч, дядя жены директора, зачисленный на полставки по просьбе родственников. В прошлом — неплохой охотник и слесарь, а в настоящем — спившийся и никому не нужный человек. Приходя на работу, уже «приняв на грудь», он доставал свои законные пол-литра, добавлял их к принятой в пути дозе и заваливался спать в своей сторожке. Этим, естественно, пользовалась ребятня, ведомая постоянным голодом, так как от щедрот этого сада им конечно же ничего не доставалось — все уходило в директорские закрома. Той порции, что готовили в столовке, молодым и активным организмам хватало ненадолго. Чтобы иметь на столе витамины или консервы на зиму, директор был вынужден поставить сторожа.
Однажды, после очередного дежурства, проспавшийся Иваныч получил серьезный нагоняй от директора, пришедшего проверить, как там груши. Деревья были в порядке: высокие, красивые, их единственным недостатком являлось отсутствие самих плодов, которые, между прочим, так прекрасно консервировала супруга Сергея Петровича. После бурной дискуссии с использованием ненормативной лексики как со стороны одного оппонента, так и со стороны другого Иваныч под психологическим воздействием, а может, просто с опохмела, достав свою двустволку, выдал фразу: «Кого увижу в саду — убью» — и пальнул в воздух. С тех пор дети в саду старались не показываться, и даже сам директор без надобности туда не заглядывал. А Саша, никогда ранее не проявлявший особого интереса к походам за яблоками, после этого случая стал просто считать своим долгом хотя бы раз в неделю, а то и чаще, наведаться в этот фруктовый рай. Что-то необъяснимое тянуло его туда. Не сами яблоки и абрикосы, которые он потом раздавал малышне, а сам процесс добычи и его опасность. Для удобства общения во время вылазок Трофимов создал простой, легко запоминающийся язык жестов, который усвоил даже такой балбес, как Вовчик.
«Операция» проходила довольно обыденно: Толстый занимал удобную позицию для просмотра территории, а Саня орудовал в саду. Если вдруг возникала опасность, наблюдатель подавал сигнал, и вор исчезал.
Вот за этим занятием и застал их Паша Раков, которому не далее как вчера директор поручил узнать, кто повадился в сад, и по возможности отбить охоту у воришек, так как осенний урожай с каждым днем все уменьшался и уменьшался.
После очередной успешной вылазки Саню и Вовчика взяли за шиворот и поставили пред очи Ракова. Вовчик как-то сразу сник, а вот Саня успел наставить несколько синяков «конвою». С юными разорителями директорских садов была проведена воспитательная беседа. Итог — запрет на вход в сад. Вовчик воспринял все очень серьезно, так как был порядком напуган, а Саша просто затаился.
Впоследствии Раков частенько замечал у малышни абрикосы и черешни, но, как говорится, не пойман — не вор. Да и ловить он уже никого не собирался, ему начал нравиться этот пацан, было в нем что-то, за что уважают людей…
— Ну и че не пришел? — Раков встретил Саню утром возле умывальника, когда они были одни.
— Тебе надо — ты и приходи, — ответил тот, вытираясь полотенцем.
— Гордый… Между прочим, то, что я хотел тебе сказать, больше нужно тебе, чем мне. — Паша выдавливал из тюбика зубную пасту (по интернатовским меркам настоящий деликатес). — В Клетку поедешь с нами сегодня?
Клеткой называлась дискотека в центре города. Туда приезжали со всех районов, и не всегда было понятно — танцевать едут или драться. Раков в Клетку ездил вместе с ребятами из Подольского района, на территории которого, собственно, и находился сам интернат. С собой он брал несколько крепких ребят из своего окружения и частенько участвовал в потасовках, которые, как правило, случались после окончания дискотеки.
Клетка, образно выражаясь, «переходила» от одной группировки к другой — все зависело от того, кто побеждал в этих уличных боях.
— Подольские и Вокзальные хотят отбить Клетку у Центра. Мы, формально, Подольские и обязаны явиться, и нас должно быть как можно больше. — Раков был серьезен.
— Слушай, я всегда хотел тебя спросить: оно тебе надо? Подольские, Центр, Клетка? Какое тебе дело до этих тупоголовых, пусть бьют друг другу морды, если им так нравится. Ты с пацанами здесь при чем? — Саша смотрел ему в глаза, ожидая ответа.
— Ты что, думаешь, мне все это нравится? — Раков улыбался, но в улыбке этой не было ни капли веселья. — Таскаться в эту Клетку, смотреть на этих уродов, драться непонятно за что? Хочешь знать, ради чего все это? Хорошо, я объясню тебе, уважаемый чистюля, но прежде задам пару вопросов. Ты никогда не обращал внимания, что интернатовцев никто не трогает возле ларька на автобусной остановке? Что они всегда могут спокойно ходить по дороге в интернат, да и в самом районе наших никто не трогает? Тебе не приходило в голову, почему это так? Все просто: мы тоже Подольские, но нам нужно это постоянно доказывать. Ты спросишь, зачем это нужно лично мне? Все просто — я не смогу стоять в стороне, когда у наших «мелких» будут выворачивать карманы возле ларька. Можно, конечно, воевать с Подольскими. Но зачем? Можно ведь поступить по-другому, мудрее. Так что тебе решать: оставаться в стороне или помогать. Ладно, бывай.
Паша, перебросив полотенце через плечо, пошел в сторону корпуса, оставив Саню наедине со своими мыслями.
Неизвестно, чем бы все кончилось для Трофимова, если бы не событие, изменившее навсегда его дальнейшую жизнь…
