Глава 5
Селениты: Лунные Искусители (Местное Поверье)

Отец Вуди пил холодное шампанское из горлышка, давясь пеной и страшно вытаращив глаза. Изредка он отнимал бутылку от рта, переводил дух, громко отрыгивал и пил дальше; Семён сидел напротив монаха, рассеянно теребя медальон на цепочке и глядя, как святой отец восстанавливает своё душевное равновесие. То есть по быстрому надирается.

Наконец монах отставил пустую бутылку в сторону, вытер с лица пену и уставился на Семёна слегка окосевшим взглядом: душевное равновесие, судя по всему, было восстановлено.

— Колдун, — узнав Семёна, утвердительно сказал монах. — Лунный, — и потянулся за новой бутылкой.

— Стой, — приказал Семён, — ещё успеешь! Шампанского валом, даже на опохмел останется. Давай-ка, отче, сначала разберёмся, что к чему, а уж после пей себе сколько влезет!

— Разбираться? В чём? — вяло удивился монах, так и не донеся руку до бутылки. — Ты — лунный колдун. Я — дурак, который с тобой связался. Всё просто и ясно.

— Почему ты решил, что я — лунный колдун? — спросил Семён, оставив наконец медальон в покое. — Почему именно — лунный? Из-за того, что к лунным демонам обратился, да?

— Ну, — утвердительно кивнул отец Вуди и, ненароком уцепив бутылку за горлышко, подтащил её поближе к себе. — А ещё потому, что они твоё желание немедленно исполнили.

— Это была шутка, — сухо сказал Семён. — Глупая шутка. На самом деле ужин был запакован в одноразовом заклинании и вызван по паролю. Паролем были слова «Жрать давай». Вот и всё. Никаких демонов, никакой мистики. Обычная бытовая магия!

— Я ж и говорю — колдун, — не слушая Семёна, уныло продолжил монах. — А все колдуны, как известно, живут на луне и по ночам спускаются к людям, чтобы смущать их незрелые умы и скупать человеческие души. В обмен на выполнение сокровенных желаний. А из похищенных душ колдуны выращивают лунных чертей, которых после сбрасывают вниз, на землю. Для того, чтобы они сотрясали земную твердь, высушивали реки и били урожай громом. И заодно разводили блох и вшей. И крыс.

— Это всё полный бред, заблуждение и суеверие, — авторитетно заявил Семён, беря фазана и счищая с него декоративные перья. — Лунных колдунов не бывает! Земля трясётся от внутренних тектонических процессов, реки мелеют от жары… Урожай бьёт не гром, а град. Про вшей, блох и крыс вообще говорить не стану. Потому что где крысы, там и всё остальное.

— Бред? — возмутился отец Вуди, раскупоривая бутылку. — Какой же бред, если я сам таких чёртей видел! Как они на землю падают.

— Правда? — Семён даже чистить фазана перестал. — Где?

— В небе, — монах сердито ткнул бутылкой в звёзды. — Ночью их хорошо видно-то! Особенно летом. Бывает, полыхнёт на полнеба, а потом летит… огненный такой, круглый. И след за ним дымный, вроде хвоста. Что скажешь, не чёрт, что ли?

— Метеорит, — равнодушно ответил Семён, продолжая чистить птицу. — Небесный камень. Из космоса прилетает и сгорает в атмосфере. Астрономическое явление, ничего особенного.

— Ну вот на всё у тебя есть объяснение, — расстроился отец Вуди. — Верно говорят, что лунный колдун всё знает, а чего не знает, так о том наврёт. Причём убедительно наврёт! И заморочить простого человека для него — одно сплошное удовольствие… Камень с неба падает, ха! Не бывает такого и точка. — Монах надолго присосался к горлышку.

— А ведь в этом что-то есть, — рассудительно заметил Мар. — Во всяком случае, вариант с лунными чертями мне более понятен, чем вариант с какими-то там космическими камнями. Но всё же он ошибается, наш отец-выпивоха. И ты, Семён, ошибаешься. Потому что всем известно: огненные шары в небе — ни что иное, как падающие с неба кирпичи из магических стен между Мирами! А вышибает те кирпичи из стен великан Додо, которого за его безумие древние волшебники заточили в чёрное межмировое пространство. И когда у великана плохое настроение и ему хочется вырваться из своего заточения, он бьёт в стены кулаком. Оттого и происходит огненное полыхание — это камни из стен выпадают! И когда хоть одна стена окончательно разрушится, тогда и наступит конец света. Со всеми вытекающими из этого последствиями.

— Час от часу не легче, — Семён хотел было схватиться за голову, но вовремя вспомнил о том, что руки у него в фазаньем жиру и перьях. — Мракобесие какое-то, чесслово… Да ну вас обоих в… Эх, — Семён не договорил, взял непочатую бутылку с шампанским и откупорил её.

Минут пять прошло в тишине: Семён неспешно потягивал колючее вино, запивая печёное мясо; отец Вуди продолжал накачиваться дармовым колдовским шампанским, то и дело отрыгивая и искоса поглядывая то на Семёна, то на луну; Мар, по-видимому, сосредоточенно обдумывал, куда именно Семён хотел послать его и зачем. И потому тоже молчал.

— Я готов, — сказал наконец отец Вуди, не допив третью бутылку; язык у монаха заплетался: святой отец пил вино не закусывая, напрочь игнорируя фазанов и салаты. И свой хлеб с сыром заодно.

— К чему? — нейтрально поинтересовался Семён, обгладывая фазанью ножку.

— К продаже, — решительно сказал монах. — Давай, лунный колдун, бери мою душу, чёрт с ней! Но взамен я хочу следующее, — отец Вуди принялся перечислять, загибая пальцы:

— Во-первых, хочу молодость. Во-вторых, денег. В-третьих, удачу при игре в кости… Хочу ещё, чтобы женщины любили, чтобы драться хорошо умел… Сильный чтобы был! Высокий и кр-расивый… Коня белого хочу, знамя своё, герб личный, дворец… Чего же я ещё хочу? — на секунду задумался отец Вуди. — А, бессмертия хочу! И ещё, чтобы…

— Чтобы черти у тебя на посылках служили, — рассмеялся Семён. — Пятки чтобы чесали. И за пивом бегали.

— Ох ты! — изумился монах. — Об этом я не подумал. Да, черти на посылках — это хорошо. Это здорово. Хочу!

— Наш друг от скромности не умрёт, — с нескрываемой завистью сказал Мар. — Вот это размах, вот это я понимаю! Сам бы себе такого же пожелал, будь я человеком. Ты спроси, а как он насчёт того, чтобы самому лунным колдуном стать? Тогда всё бы разом получил, халявно и бесконтрольно.

— Папаша Вуди, — Семён уже откровенно веселился, — тут предложение поступило, чтобы ты лунным колдуном стал. От веры отказался и в маги подался. Тогда всё и так иметь будешь, оптом и бесплатно.

— Веру не отдам, — косноязычно, но гордо ответил монах, вновь припадая к бутылке. — Вера — это святое! Для души.

— Так у тебя души не будет, — подзадорил его Семён. — Заберут у тебя душу-то. Зачем тебе тогда вера?

— Чтобы хоть что-то было, — немного подумав, твёрдо ответил отец Вуди. — Взамен души. Чтобы оно не так болело.

— Молодец, — с уважением сказал Семён. — Ей-ей как тот казак на бочке: хоть и голый, но с шашкой. Так и ты — берите всё, но веру не троньте! Ладно, отец Вуди, открою тебе великую тайну — я не лунный колдун! Не колдун я. Не колдун! Вор я. И точка!

— Значит, не хочешь мою душу покупать, — окончательно расстроился монах. — Ну не везёт мне со сделками, хоть плачь! Никогда ничего толком продать не могу… Видать, не судьба мне молодым стать! И коня белого у меня не будет, — отец Вуди пустил пьяную слезу.

— Куплю я тебе белого коня, — утешил монаха Семён. — Взамен волка. Самого быстрого и выносливого коня! Какого сам выберешь. А насчёт молодости — увы. Ничем помочь не могу. Не обучен, знаешь ли.

— Какой же ты колдун после этого, если молодость делать не умеешь, — ухмыльнулся отец Вуди, пытаясь ухватить свою недопитую бутылку за горлышко и всё время промахиваясь. — У нас некоторые, из высших адептов… из руководства, м-мать их… по пять раз молодость себе возвращали! Есть у них такие снадобья… а нам, простым, чёрта с два — ни рецепта тебе, ни намёка на состав зелья… Опа! — монах наконец поймал бутылку, но пить не стал. — Р-рецепты! — Отец Вуди побултыхал шампанским внутри бутылки. — Окаянные рецепты… Весь мир держится только на рецептах и снадобьях! Приворот, отворот… Жизнь, не жизнь… Возвращённая молодость и преждевременная старость, — на всё есть свои рецепты! Тайные и не тайные. Всякие, — монах со вздохом отставил бутылку в сторону. — Желудок что-то болит, — пояснил отец Вуди. — Хватит на сегодня уже! Не мальчик шипучкой баловаться. Хлебного винца — это да, можно было бы. А от этой дряни одно бурчание в животе и изжога. А удовольствия никакого! Не цепляет, — монах посмотрел на Семёна разведёнными глазами. — Ни капельки не цепляет! — Отец Вуди похмыкал себе под нос, после достал нетвёрдой рукой что-то из внутреннего нагрудного кармана сутаны и съел. Наверное, это было лекарство от изжоги. Или от бурчания в животе.

— Оно и видно, что ни капельки, — насмешливо заметил Мар. — Глаза от нецепляния уже в разные стороны глядят! Как у рака.

— Зелья, снадобья, — медленно повторил Семён. — Молодость по рецепту… Скажи, Вуди, а как у вас насчёт магии слова? Или магии жеста? Комплексная магия — есть?

— Никакой нет, — отрицательно помотал головой монах и чуть не упал на спину от столь резкого движения. — Ересь это! Только лунные колдуны владеют ерес… магией. А раз колдунов нет, то и магии тоже нет. А колдунов точно нет? — отец Вуди с трудом подмигнул Семёну.

— Считай меня кем хочешь, — обречёно махнул рукой Семён. — Хоть сумасшедшим великаном Додо, мне без разницы. Кирпичи из стен мироздания я тоже вышибать не умею… Что же это за Мир такой, а? — Семён вытер руки о траву. — Нет у них магии, подумать только! А как умертвия клепать, или волка оживить, или молодость по пятому разу вернуть — это они могут. А магии нет! Парадокс.

— Никакого пера… парадокса, — горячо запротестовал монах. — Нету магии, да. Но зато есть сила летних трав и корней, глубинных руд и горных минералов, крови порченной и крови обыкновенной… Сила воды и огня — есть! Сила знания, в конце концов. Знания как всё это правильно смешать, взболтать и употребить.

— Вон оно что-о, — с пониманием протянул Мар. — У них магия в подземно-травяном направлении развивалась. В знахарском. В корень, так сказать, пошла, — и захихикал собственной шутке. — Вот же чудной мир! Семён, нас здесь наверняка ждут сюрпризы. Точно, ждут! Интересно-то как!

— Громобойную дубинку отдашь? — неожиданно трезвым голосом сказал монах. — Взамен волка. Отдашь, а?

— Эге, да ты, отче, никак в себя пришёл? — изумился Семён. — Быстро ты как-то! Аж удивительно.

— Лекарство специальное съел, — отец Вуди поморщился, потёр виски. — Раз душу из тела вынимать не будешь, так чего же тогда в стельку пьяным сидеть? Не тот момент… Хорошее лекарство, только голова после него побаливает… Так отдашь дубинку, Симеон? Мне она в дороге очень пригодилась бы! Работа у меня разъездная, всяко в пути бывает, сам видел…

— Нет, — решительно сказал Семён: у монаха обиженно вытянулось лицо. — Я же тебе сказал — за волка заплачу, можешь не сомневаться! Или коня тебе куплю, на выбор… Отдать — не отдам. Но могу поменяться с тобой на что-нибудь не менее ценное. У тебя есть что ценное?

— Ценное-то есть, да не моё, — с тоской в голосе ответил монах. — Аптечка не моя, таратайка тоже. Волк — и тот общественный был, монастырский… Слушай! — вдруг, что-то вспомнив, обрадовался отец Вуди, — а что, если я расскажу тебе, где лежат всякие редкости и, мало того, помогу пробраться в то место? Это я сумею. Запросто! А ты мне за услугу дубинку отдашь, идёт?

— Какие редкости? — деловито спросил Семён. — Снадобья-порошки или что посерьёзнее? Золото, бриллианты? Так вот, мне не нужно ни то, ни другое.

— Тю, — изумился монах, — нашёл великие ценности: золото и бриллианты! Снадобья, между прочим, гораздо ценнее любого золота-серебра и любых камней-самоцветов будут. Гораздо. Но если тебе ни то, ни другое не нужно, тогда… — отец Вуди запнулся, сторожко огляделся по сторонам. Словно их кто-то мог подслушивать.

— Тогда? — с интересом переспросил Семён. — Что — тогда?

— Понимаешь, — понизив голос, сказал монах, — я еду по вызову в один городок… он тут неподалёку, сначала селение будет, потом городок… а хозяин городка — граф Локир, вредный, между прочим, человек! Зануда, педант, да ещё и жмот: за работу платит не исполнителю, а напрямую в монастырскую казну. Я уже был у него несколько раз, — отец Вуди покривился, словно вспомнил что-то неприятное. — Представляешь, он вино не пьёт! То есть вообще ничего хмельного не пьёт! Даже пива. Трезвенник, мать его… И мне пить не разрешал, тьфу на него! А у меня работа нервная, без вина никак нельзя. И отказаться от поездок в замок Локира невозможно, он за мной пожизненно закреплён, замок тот. Эх-хо-о…

— Да ты кем работаешь-то? — Семён допил остатки шампанского и бросил пустую бутылку в сторону, далеко в степь.

— А я разве не сказал? — удивился отец Вуди. — Скорой помощью работаю. Скорой алхимической помощью. Я — разъездной лекарь-алхимик из Братства Единых. Лечу всё, что лечится. Вернее, что разрешено лечить, — поправил себя монах. — К особым секретам Братства не допущен, к специальным рецептам то есть. Пользуюсь лишь стандартными, дозволенными. Хотя кое-что знаю! — похвастался отец Вуди. — Сам дошёл. Например, как бесов из ног изгонять. Это когда человеку всё время бегать хочется, вот он и бегает, как дурак. Как проснётся, так сразу и начинает бежать. Куда-нибудь.

Значит так — берём кусочек очищенного корня мандрагоры и круто натираем его желчью подземного зверя по имени крот, а потом…

— Погоди ты со своей желчной мандрагорой, — отмахнулся Семён, — о деле давай, о графе. Про корешки потом.

— Да, точно, — спохватился отец Вуди. — Так вот, был я у него… э-э… два раза был: сперва порчу с самого графа снимал, по причине которой он с женой супружескими делами не мог заниматься, хе-хе… Потом, по срочному вызову, и саму супружницу оживлял: граф Локир после снятия порчи стал очень… как бы это сказать… очень активным стал, супружница не вынесла той его активности и отравилась. Ну, я её и оживил, согласно заказу.

Граф свою ожившую любовь немедленно опробовал в спальне, после чего приказал её, любовь, закопать. Заколотить в гроб крепко-накрепко и закопать. Сказал, мол, она и раньше в постели холодной была, а сейчас вообще ледяной стала. В буквальном смысле.

Но за работу всё же заплатил, а как же! Оживление, оно до-орого стоит!

Так вот: есть у графа в замке одна зачарованная комната, я случайно о ней узнал. — Монах предупреждающе поднял руку, заранее отметая возможные вопросы Семёна. — Никакой магии! Никакой! Дверь и стены комнаты попросту обработаны неким запирающим зельем неизвестного состава. Много лет тому назад обработаны, дедом графа. И с тех пор никому в ту комнату хода нет! А дед графа, говаривали, якшался с лунными колдунами. Оттого, видать, и помер в одночасье молодым… Вот и подумай, что может быть в той комнате, — отец Вуди предвкушающе потёр руки. — Ох как я бы туда заглянул! Ох и заглянул бы! Да вот не берут мои снадобья ту дверь… Я во второй раз специально одно мощное зелье с собой прихватил, по знакомству достал, как раз для таких случаев. Не взяло, представляешь! — монах в удивлении развёл руками. — Железный ящик с деньгами в кабаке отворило, а… — тут отец Вуди осёкся, словно язык прикусил. Семён сделал вид, что не расслышал оговорки; но Мар молчать не стал:

— Ай да монах! Ай да божий человек. Мда-а, похоже, и божьим людям ничто человеческое не чуждо. Семён, берёмся за дело! Может, ничего ценного в той комнате нет, один лишь ходячий труп дедовой тёщи. Которую графский дед раз двадцать оживлял и садистски убивал в воспитательных целях. Чтобы в семейные дела не лезла.

А, может, там действительно что-то весьма ценное найдётся! Такое, что и пистоль за наводку отдать не жалко. Соглашайся! В любом случае ничего не теряем, кроме времени. А время у нас пока что есть!

— Едем, — решил Семён. — Кстати, отец Вуди, а нынче ты по какому поводу к графу едешь? Тоже кого-то оживлять?

— А пёс его знает, — равнодушно ответил монах. — Гонец с глазу на глаз передал, чтобы я взял с собой все рецепты и снадобья, какие у меня есть. В смысле, не только официально дозволенные. Больше ничего не сообщил, сразу назад ускакал. Что-то спешное, поди… А я тут кукую! — закручинился отец Вуди. — Коня бы! Да где его сейчас возьмёшь, коня того. Давай, Симеон, спать. Утром что-нибудь придумаем.

— Верно, — согласился Семён: он встал, собрал с земли оставшиеся бутылки с шампанским и уложил их в повозку, чего добру зря пропадать! Остальное — недоеденных фазанов, соусы и закуски — оставил там, где они лежали. Руки пачкать не хотелось.

Пока Семён наводил порядок, монах залез в повозку и улёгся там, обхватив рукой свой сундучок-аптечку.

— На траве-то помягче будет, — с усмешкой сказал Семён. — Охота тебе, папаша всесвятейший, в повозке лежать! Никто твой сундук не украдёт, красть некому.

— Мало ли, — сонно ответил отец Вуди. — Вещь казённая, подотчётная… Я уж лучше так, чем без аптечки остаться, а то… — и захрапел, не окончив фразу.

— Мар, ты поглядывай за обстановкой, — зевнул Семён. — Лес хоть и далеко, но всё же… За таратайкой тоже пригляди, чтобы не угнали, — и улёгся в траву.

— Кровать не желаешь? — услужливо предложил Мар. — С балдахином, массажем и музыкальными пружинами. У меня есть!

— Нет, — Семён рассеянно смотрел на загадочную луну. — Не желаю. Ни массажа, ни музыки — ничего не хочу.

Было тихо, ночной ветерок унялся и больше не шелестел травой; в повозке негромко похрапывал лекарь-алхимик, специалист по знахарскому лечению и хлебному вину; где-то далеко-далеко, в лесу, ухала сова; заметно похолодало — близился рассвет.

Семён слипающимися глазами смотрел в чёрное небо: небо, как и луна, тоже было неправильным — на нём не было видно звёздной мелочи, той лёгкой небесной россыпи, которая обязательно присутствует в ночном небе. В любом из Миров.

Крупные редкие звёзды были абсолютно одинаковы и висели слишком упорядоченно… слишком. Как будто их туда нарочно повесили. Сделали на конвейере и повесили.

А ещё звёзды не моргали. Светили ровно, как лампочки.

— Странный Мир, — уже засыпая, подумал Семён. — Очень странный… — и уснул. Крепко. Безмятежно.

Утром по дороге двинулись крестьянские подводы.

Отец Вуди сторговался с одним из крестьян помочь доставить безлошадную повозку в селение: лёгкий возок прицепили к гружёной подводе и та тронулась в путь. Семён и монах шли рядом, хотя вполне могли бы и ехать — пара впряжённых в подводу волов даже не заметила дополнительного прицепа, — но уж больно хорошее стояло утро! И Семёну, и отцу Вуди захотелось поразмять ноги.

Пожилой крестьянин оказался человеком общительным и всё время, пока они ехали до посёлка, обстоятельно рассказывал своим случайным спутникам о виденных им сегодня на лесной дороге ужасах: о разбросанных там и тут руках, ногах, головах… Раза четыре рассказывал, причём с каждым разом подробностей становилось всё больше, и были они всё ужаснее. Появились в рассказе и стонущие деревья, и потеющая кровью земля, и громадная крыса с золотой короной, пляшущая на обглоданном черепе…

Ехавший с возницей мальчонка лет десяти, сын крестьянина, открыв рот смотрел на отца: мальчик таких подробностей не заметил. О чём теперь искренне жалел.

Наконец они въехали в посёлок и остановились у поселкового кабака. Заведение называлось «У дуба», что полностью соответствовало действительности — возле кабака рос дуб. Громадный, вековой.

— А мёртвые с косами вдоль дороги не стояли? — с испуганным видом спросил напоследок Семён у разговорчивого возницы, — гнилые такие, в саванах?

— Знамо дело, стояли, — важно покивал крестьянин, — именно что с косами. Бабы, мёртвые-премёртвые, аж воняют, а косы у них до самой земли. Седые. Лунные ведьмы, тять их растять! — и, отцепив повозку от подводы, получил от монаха свою обещанную серебряную монету. После чего прямиком направился в поселковый кабак, оставив подводу под приглядом сына. О ведьмах рассказывать пошёл.

Отец Вуди тоже остался сторожит повозку и свой ценный сундук-аптечку, а Семён отправился на поиски коня. Или лошади.

Ходил он долго, уже и полдень настал, но желающих продать Семёну лошадь не оказалось — с Семёном не только не хотели говорить, но и гнали от ворот, обещая набить морду, если он сейчас же отсюда не уберётся.

— Дурацкие у них тут нравы, — зло бормотал себе под нос Семён, широким шагом направляясь назад, к кабаку. — Им, блин, натуральное золото предлагаешь, а они тебе оглоблей по хребту обещают! Вот же дикий народ…

— Попробуй одежду сменить, — сочувственным голосом посоветовал Мар. — Встречают-то по одёжке! А ты сейчас как батрак одет. Видел работников во дворе у того толстого селянина? Который на тебя ещё собак чуть не натравил. Так они были одеты точь-в-точь как ты! Сам посуди, откуда у батрака золото? Скорее всего, селяне решили, что ты или пришлый дурачок, или нарочно над ними издеваешься. Хорошо хоть и впрямь оглоблей не перетянули! А то пришлось бы мне вмешиваться.

— Ах ты! — Семён остановился и расстроено хлопнул себя по лбу. — Одежда! Вон оно что, — и, оглянувшись по сторонам, убедился, что на улице никого нет. После чего быстро превратил батрацкую робу в нечто, похожее на дорогую дворянскую одежду, виденную Семёном при дворе королевы Яны: неудобный тёмно-зелёный бархатный сюртук с множеством блестящих пуговок на груди, с широким кружевным воротником и кружевными манжетами; бархатные брюки-галифе такого же цвета и обязательные высокие сапоги-ботфорты. Через грудь протянулась синяя атласная перевязь, на которой родовитые дворяне Изумрудного Мира носили парадные шпажки, короткие, тупые и неопасные.

Вместо шпаги Семён, не долго думая, вдел в ременную петельку пистолет. Чтобы убедительнее выглядеть. Тем более, что всё равно девать его было некуда — не в руках же нести! А карманов у парадного сюртука не предполагалось.

Ходить заново по дворам Семён не решился — ещё опознают в новоявленном дворянине бывшего батрака, только что предлагавшего золото за лошадь! Могут возникнуть ненужные вопросы, а следом за ними — ненужные проблемы. Потому Семён отправился, как и решил, к кабаку: там или с кабатчиком насчёт коня сторгуется, или пошлёт отца Вуди на закупку. Денег даст и пошлёт.

Крестьянской подводы возле кабака не было. Видимо, крестьянин-возчик за то время, пока Семён искал лошадь, достаточно пообщался с народом за стаканом вина: и про мёртвых с косами рассказал, и про танцующую крысу, и ещё невесть про что. Пока монета не закончилась. Пообщался и уехал. Семён не сомневался, что волами теперь управляет сын крестьянина, а сам рассказчик дрыхнет в подводе, уставший от россказней. До невменяемости уставший.

Не было и повозки с сундуком-аптечкой: отец Вуди стоял, прислонясь к вековому дереву и понуро уставившись в землю. Вид у монаха был крайне несчастный, словно он только что похоронил кого-то из родственников; от отца Вуди за несколько шагов несло ядрёной сивухой.

— Папаша, а где ж твоя повозка? — изумился Семён, останавливаясь перед монахом. — Я, понимаешь, весь посёлок на уши поставил, отыскивая коня, а повозки-то и нету! И сундук куда-то подевался.

— Нету, — убито согласился монах, поднимая на Семёна мутный взгляд и пристально глядя сквозь собеседника куда-то вдаль. — Граф, я не виноват! Д-дорожные обстоятельства… мёртвые крысы с з-золотыми косами огр… ик… ограб-били. Вот. Всех убили и ограбили. И меня тоже ог… и уб-били, — отец Вуди был пьян в слякоть. Как грузчик после магарычёвой работы.

— Ух ты, — восторженно сказал Семён. — И когда это он успел так надраться? Впрочем, как наш лекарь-аптекарь умеет надираться, я уже видел. Умеет, ещё как умеет! Что же делать? Повозки нет, коня нет, — Семён с насмешкой посмотрел на монаха. — Папаши Вуди тоже, считай, нет… На пробку наступил и временно выпал из реальности. Мда-а… Может, отрезвин у него в кармане поискать? — предложил Семён, но тут же отказался от своей идеи. — Хрен его знает, что у него ещё там в кармане лежит! Яд какой ненароком подсуну… Или того хуже — какую-нибудь местную виагру, — Семён расхохотался в полный голос, но тут же помрачнел. — Однако, надо что-то делать. Но что?

— Предлагаю перенестись в повозку, — посоветовал Мар, — и на месте разобраться, что к чему. От гражданина монаха ты сейчас никаких толковых показаний не добьёшься… в полной несознанке наш гражданин находится! В буквальном смысле.

— А что, можно? — обрадовался Семён. — Но ты ведь сам предупреждал, что без адреса никуда переноситься нельзя! Ещё склеимся с повозкой ненароком, — он озабоченно покачал головой. — Не хотелось бы.

— Всё нормально будет, — заверил Семёна медальон. — Я ночью, когда вас охранял, на повозку специальную метку поставил, на всякий случай. Вернее, на случай возможного угона. Типа её пространственный адресок взял! Вот, пригодилось.

— Это ты молодец, — одобрительно сказал Семён, вынимая из петельки пистолет и приводя его в боевое состояние. — Цепляй нашего падре и поехали! Будем, стало быть, закон и порядок восстанавливать. Не слезая с повозки.

— Ты что, в людей стрелять будешь? — полюбопытствовал Мар, следя за приготовлениями Семёна. — В живых?

— Нет, в дохлых, — огрызнулся Семён. — Скажешь ещё! Ни в кого я стрелять не собираюсь… пока что. На всякий случай пушку готовлю! Может, пугнуть кого придётся. — Семён направил ствол в небо. — Поехали!

В ту же секунду Семёна сшибло с ног: падая, он нажал на спусковой крючок и пистолет громыхнул, выпустив короткую очередь в небо.

— Караул! — истошно завопили где-то рядом, — спасите! — крик внезапно оборвался, послышался тяжёлый удар и удаляющийся дробный топот сапог.

Семён сел, огляделся: он был в повозке. Рядом, недоумённо вертя головой по сторонам, сидел отец Вуди, обхватив руками свой бесценный сундучок-аптечку. Похоже, монах начинал приходить в себя и без всякого отрезвина — взгляд у отца Вуди стал осмысленным. В меру осмысленным.

Повозка, никем не управляемая, мчалась полным ходом — впряжённый гнедой жеребец бодро стучал копытами по утоптанной грунтовке, встречный ветер развевал его длинную гриву; повозка то и дело подпрыгивала на ухабах, не спасали и резиновые шины с рессорами.

По левой стороне дороги, что-то невнятно крича, убегал в чисто поле незнакомый Семёну мужичёк; впереди, неподалёку, высились зубчатые городские стены — дорога упиралась в раскрытые настежь въездные ворота. У ворот стояли вооружённые алебардами стражники и с нескрываемым интересом наблюдали за происходящим.

— Тпру! — заорал Семён, на четвереньках добравшись до лавочки возницы и хватая брошенные ремни вожжей. — Тпру, кому говорю! Стой, животное! — Семён натянул вожжи, конь постепенно перешёл на шаг и остановился.

В наступившей тишине было слышно как громко дышит жеребец, как вдалеке голосит напуганный мужичёк, с курьерской скоростью уносясь в неизвестность, как чему-то хохочут стражники.

— Соображать можешь? — Семён повернулся к монаху, тот пожал плечами, подумал и согласно кивнул.

— Что случилось? — садясь на лавочку, спросил Семён. — Поехали потихоньку, что ли, — он легонько тряхнул вожжами: конь фыркнул и неспешно потрусил дальше.

— Случилось-то что?! — Семён обернулся к отцу Вуди. — Этот, который из повозки выпрыгнул, он — кто?

— Сволочь он, — хриплым голосом ответил монах, роясь за пазухой. — Крыса. Проезжий шаромыга на коне. Опоил меня дурью и повозку украл. Я с ним в кости со скуки поиграть согласился и хлебного винца выпить, а он, мразь, вон чего сделал… — отец Вуди проглотил таблетку, привычно поморщился.

— Универсальное лекарство? — подмигнул Семён. — На все случаи жизни, да? А понос лечит?

— Нет, — буркнул монах. — От поноса, говорят, пробка в нужном месте хорошо помогает, — и захихикал, но тут же со стоном схватился за голову. — Ох, башка как трещит! — отец Вуди со вздохом привалился спиной к борту повозки. — Противоядие это. Но действительно, универсальное. Всем лекарям перед поездкой выдают: заказчики, мать их, разные попадаются… Иной вместо платы может тебя и особым вином напоить, в целях личной экономии.

— Ну что ж, — рассудительно сказал Семён, глядя на приближающиеся ворота, — нет худа без добра! У нас теперь есть конь и новая упряжь, причём бесплатно, да и дорогу мы изрядно сократили. В общем, спасибо шаромыге, — и замолчал, приняв надменный гордый вид: стражники во всю пялились на них, пытаясь разобраться, кто ж такой важный едет в повозке, если кучером у него — богатый дворянин. Так ничего и не поняв, стражники на всякий случай взяли алебарды «на караул».

Отец Вуди торжественно повёл рукой, осеняя благодатью и стражников, и алебарды, и ворота заодно. После чего шумно высморкался через борт, сказал: «Да ну вас всех к чёрту, у меня голова раскалывается» и улёгся на дно повозки.

Копыта коня застучали по тёсаным камням: повозка въехала в город.

В город графа Локира.