6
Дзимбээ Дуо отпил очередной глоток из четвертой за сегодня бутылки пива и широко улыбнулся.
— Почему я проголосовал за жизнь этого урода? — переспросил он. — Я голосовал не за его жизнь, а за свою жизнь.
— Что ты имеешь в виду? — не понял Рамирес.
— Я имею в виду, что цианиды никогда не упаковывают в ампулы с толстыми стенками. А вот психотропную органику вроде феназина хранят, наоборот, исключительно в таких ампулах.
— Думаешь, там был феназин?
— Но уж точно не цианид. Сингх не такой человек, чтобы совершить самоубийство из-за мук совести. А вот прикончить всех нас, чтобы самому остаться в живых, для него раз плюнуть.
— Но у него же не было респиратора!
— Существует универсальный антидот против всех ядов семейства YS. Если заблаговременно съесть десяток таблеток, можно принять внутрь до грамма яда и не ощутить никаких неприятных симптомов. Как раз наоборот, — Дзимбээ хихикнул, — будет приятно, феназин в малых дозах оказывает наркотический эффект, вроде как от героина, но с меньшим привыканием.
— Ты уверен? Там действительно был феназин?
— Скорее всего. Знаешь, Джон, мне проще поверить в это, чем в то, что в старом душителе проснулась совесть.
— Ты уже второй раз называешь его душителем. Почему?
— Это у него погоняло такое. Прозвище. Нет, сам он никого не задушил, просто в его народе бандитов называют душителями. Традиция такая.
— Но почему ты ничего не сказал?
— Я тебе говорю.
— Почему ты тогда ничего не сказал?
— Если бы я сказал, он бы вскрыл ампулу.
— А потом? Если ты уверен в своей правоте… такие вещи нельзя оставлять безнаказанными!
— Тогда это было невозможно, он бы всех отравил, не моргнув глазом. А сейчас я не вижу смысла наказывать Сингха. Да, он поступил нехорошо, но жизнь вообще нехорошая штука. Теперь у него больше нет причин желать нам зла. Наоборот, если он доставит на Деметру всю свою ячейку в целости и сохранности, это поможет ему, когда его обвинят в неаккуратном проведении операции.
— Это не его ячейка, это моя ячейка!
— Ты все еще так думаешь? Ну-ну. Вот приедем на Деметру, увидишь, кому поручат нами руководить.
— Но это несправедливо! Если все так, как ты говоришь, Сингх — законченный мерзавец, ему не место в наших рядах!
— А кому место в наших рядах? Думаешь, я делал меньше подлостей, чем он?
— Я думаю, ты не предавал своих.
— Своих не предавал, а чужих…
— Чужих невозможно предать!
Дзимбээ печально улыбнулся и отпил еще один глоток.
— Хорошо тебе, Джон, — сказал он, — у тебя всегда есть ответ на все вопросы. Ты замечательный проповедник…
— Я не проповедник!
— Дослушай до конца, Джон, не перебивай меня. Ты прекрасно говоришь об идеях братства, у тебя твердая вера, ты умеешь зажигать других своей верой. Ты хорошо проявил себя в роли номинального руководителя ячейки. Да-да, именно номинального, всеми серьезными мероприятиями руководил Сингх, ведь так?
Рамирес задумался. Получалось именно так.
— Вот видишь, — продолжил Дзимбээ. — Люди созданы разными, у тебя хорошо получается делать научные открытия и говорить о хороших вещах, а у Сингха хорошо получается делать грязную работу. Понимаешь, Джон, всегда кто-то должен делать грязную работу; такие люди, как мы с Сингхом, нужны всегда. Другие говорят, что мы мерзавцы, и они правы, но чаще всего они не понимают того, что обществу нужны и мерзавцы тоже. Когда-нибудь мир станет един, и мы с Сингхом перестанем быть нужными, но это произойдет не скоро, на наш век хватит.
— Но ты же сам говорил, выступление начнется в ближайшие недели!
— Да, ну и что? Но что будет дальше? Анархия, хаос, затем диктатура, переходный режим. Думаешь, переходный режим пройдет быстро? Мирабо, Гитлер и Мао Цзэдун тоже так думали.
— Какой еще Мирабо?
— Был такой граф, стоял у истоков Великой французской революции.
— Разве главным был не Робеспьер?
— Робеспьер поднялся потом. Так вот, все революционеры страдают одним и тем же заблуждением — они думают, что светлое будущее наступит если не завтра, то хотя бы послезавтра. Но так никогда не бывает, всегда появляются проблемы, революция затягивается, она переходит из одной фазы в другую, но светлое будущее остается все таким же недостижимым. Если повезет, его может увидеть следующее поколение, но пока еще никому не повезло.
— Нам повезет. У нас есть то, чего не было у других.
— Да, я знаю, у нас есть реальный шанс на победу. Но я думаю, что для победы потребуется не меньше двадцати лет. Может быть, я не прав, я буду очень рад, если я не прав, но, ты знаешь, я очень редко оказываюсь не прав.
— Так, по-твоему, все бессмысленно?
— Почему бессмысленно? Все осмысленно, светлое будущее наступит, но не сразу. Никто ведь не обещал, что это случится уже завтра. Всему свое время.
— Ладно, я понял. Но что делать с Сингхом?
— Ничего. Ты знаешь кого-нибудь на Деметре, с кем можно выйти на связь?
— Нет.
— Я тоже не знаю, а Сингх знает. Если мы прибудем на Деметру без него, у нас будут проблемы.
— Какие проблемы? Наши документы в порядке.
— А как ты объяснишь цель поездки?
— Там же написано — командировка.
— С какой целью?
— С секретной.
— Ага, Иван Мастерков направлен в секретную командировку. Да у него допуск нулевой!
— Но не оставлять же его было!
— Не оставлять. Кстати, я никак не пойму, зачем ты его завербовал?
— Он хороший человек, он принял идеи братства…
— Если вербовать всех хороших людей, в братство войдет каждый десятый.
— Иван много сделал для нас.
— Не спорю. Но он мог сделать то же самое, не будучи членом братства.
— Могла быть утечка информации…
— Ты бы взял с него подписку. Иногда случается, что простые рабочие оказываются посвящены в самые сокровенные тайны компании.
— Я знаю. Но все равно… всегда могут быть случайности… нет, по-моему, по-настоящему преданным может быть только тот, кому доверяют.
— Согласен. Но зачем нам преданность Ивана? Что от него требовалось? Изваять статую? Ты мог и сам это сделать. Да, это заняло бы больше времени, но число посвященных стало бы меньше на одного человека. Либо ты мог взять с Ивана подписку и приказать ему изваять эту статую на правах начальника.
— Я не его начальник.
— Ах, да… Ну тогда взял бы за хобот кого-нибудь из своих оболтусов.
— Их не так просто взять за хобот.
— Попросил бы меня.
— Я же не знал, кто ты такой.
— Да, действительно. Ну да ладно, что сделано, того не воротишь. Давай лучше выпьем.
— Подожди! Ты действительно хочешь оставить Сингха безнаказанным?
— Да.
— После всего, что он сделал?
— Да.
— Но почему? Если ты сказал про него правду, он не должен входить в братство! Это все равно что чистокровный ейрей в правительстве Гитлера.
— Оригинальное сравнение, — хихикнул Дзимбээ. — Но что делать, если единственный, кто способен справиться с делами, оказался евреем? По-моему, одна из причин, по которой Гитлер проиграл, была в том, что он никогда не мог посмеяться над своей верой. Если ты относишься к своим убеждениям слишком серьезно, в этом твоя слабость.
— Но нельзя же относиться к своим убеждениям настолько несерьезно!
— Почему нельзя? По-моему, очень даже можно. Да, в братство затесался самый отъявленный негодяй, мерзавец, гад и кандидат на истребление. Ну и что? Он выполняет свои функции, он делает то, что лучше него никто не сделает. Зачем отказываться от его услуг?
— Затем, что, если мы не откажемся от его услуг, мы тем самым откажемся от наших идеалов.
— Мы не откажемся от наших идеалов, мы просто отступим от буквального следования правилам во имя великой цели. Ты ведь христианин? Помнишь, Христос говорил: не ругайтесь, порождения ехиднины!
Рамирес поморщился. Хоть он и не считал себя ортодоксальным христианином, богохульства он не терпел.
— Христос говорил совсем не то, — сказал он. — Христос говорил “не ругайтесь” один раз, а обзывал апостолов в другой раз. Он был человеком, ему не были чужды человеческие слабости.
— А ты не человек? Или, может быть, Сингх не человек?
— Нет, но… должны же быть какие-то пределы человеческой подлости!
— Должны. Я даже скажу, какие пределы. Подлость допустима в тех пределах, в каких она не мешает общему делу. Не согласен?
— Не согласен. Это получается прагматизм какой-то.
— Это и есть прагматизм. А что в нем плохого? Наша революция насквозь прагматична, и это дает нам шанс Революцию нельзя делать в упоении от собственной чистоты, рано или поздно тебе придется запачкать руки, и тогда ты начнешь колебаться и упустишь момент. С чистыми руками революцию не делают.
— Значит, по-твоему, Сингх все-таки должен остаться безнаказанным.
— По-моему, да. По крайней мере, до тех пор, пока поезд не прибудет на Деметру и мы не установим контакт с руководством братства. До этого расправляться с Сингхом просто глупо. А после… если ты его пристрелишь, я не буду мешать. Только лучше сам с этим делом не связывайся, предоставь это Ивану.
— Думаешь, у него получится лучше?
— Думаю, да. Он уверен в своей правоте, а это очень помогает в таких делах. А пока давай больше не будем грузиться. Лучше выпей, расслабься, приди в себя. Начинается война, а на войне надо использовать любую свободную минуту.
— Разве ты воевал?
— Мне приходилось лежать на тюфяках, это примерно то же самое. Успокойся, Джон, если ты хочешь что-нибудь обсудить, давай лучше обсудим, что творится с подпространством.
— А что с ним творится?
— Разве ты не слышал? Скорость движения поездов увеличилась в среднем в два раза, говорят, это какая-то буря. Непохоже на божий знак?
— Какой же здесь знак?
— Когда мы взорвем терминалы, все подумают, что межзвездное сообщение прервалось из-за бури.
— Да, действительно. Ты прав, за это стоит выпить.
— Наливай. Может, пойдем к девчонкам? Знаешь, Джон, я иногда жалею, что ты насквозь гетеросексуален. Джон еще раз поморщился.
