— Теперь, когда вы целиком завладели нашим вниманием, быть может, вы поделитесь своими открытиями? — сухо поинтересовался Питт.

Редферн помотал головой, словно хотел стряхнуть наваждение.

— История, вернее, сага, — по-моему, это слово наиболее подходящее — воистину удивительна. Я сам не в состоянии ее постичь.

Лили спросила:

— На этих табличках объясняется, почему греко-римское судно оказалось так далеко от родных берегов?

— Не греко-римское, — поправил Редферн, — а византийское. Когда «Серапис» вышел в плавание, столица империи была перенесена Константином Великим из Рима на Босфор, где находился греческий город Византии.

— Который позднее стал Константинополем, — добавил Питт.

— А затем Стамбулом, — продолжил Редферн, обращаясь к Лили. — Извини, что сразу не дал прямого ответа. Да, на табличках сказано, почему судно пришло сюда. Чтобы понять это, необходимо вспомнить, что в триста двадцать третьем году до нашей эры в Вавилоне умер Александр Великий. Его империя была разделена генералами. Один из них, Птолемей, стал царем Египта. Он заполучил и тело Александра, поместив его в саркофаг, сделанный из золота и хрусталя. Позднее он воздвиг красивый мавзолей, вокруг которого построил великолепный город, по роскоши превзошедший Афины. В честь бывшего царя город был назван Александрией.

— Какое все это имеет отношение к нашему кораблю? — не поняла Лили.

— Потерпите немного, — сказал Редферн. — Сейчас вы все поймете. Птолемей также создал музей и собрал огромную библиотеку. Его преемники, в том числе и Клеопатра, и более поздние, продолжали пополнять музей ценными манускриптами и предметами искусства, так что со временем музей и в первую очередь библиотека стали величайшим хранилищем литературы и искусства из всех, доселе существовавших. Так продолжалось до триста девяносто первого года нашей эры. В том году император Феодосий и александрийский патриарх Теофилий, человек очень религиозный, решили, что почитание чего бы то ни было, кроме только что возникших христианских догм, есть язычество. Именно они явились вдохновителями уничтожения библиотеки. Статуи, произведения искусства из мрамора и бронзы, золота и кости, картины и гобелены, книги в кожаных и папирусных свитках и даже тело Александра — все это должно было быть сожжено.

— О каких количествах идет речь?

— Только книг нам были десятки тысяч.

Лили покачала головой:

— Какая ужасная потеря!

— Остаться должны были только библейские и церковные письмена, — продолжил рассказ Редферн. — Библиотека и музей в конечном счете были стерты с лица земли арабскими и исламскими армиями примерно в шестьсот сорок шестом году нашей эры.

— Шедевры, которые накапливались веками, — сказал Питт, — были безвозвратно утрачены.

— Да, — согласился Редферн. — Так считалось до сегодняшнего дня. Но если то, что я сейчас прочитал, окажется правдой, самая ценная часть коллекции вовсе не потеряна. Она спрятана.

— Вы хотите сказать, что она существует до сих пор? — переспросила ошарашенная Лили. — Ее не сожгли? Погрузили на судно? Вывезли?

— Во всяком случае, именно это написано на дощечках.

На физиономии Питта явственно отразилось сомнение.

— Но ведь «Серапис» мог вывезти только незначительную часть коллекции. Судно слишком маленькое, его грузоподъемность не более сорока тонн. Экипаж мог разместить в грузовом трюме пару статуй и несколько тысяч свитков, но в нашем случае и речи быть не может о тех количествах произведений искусства, о которых ты говорил.

Редферн покосился на Питта с уважением.

— А ты, однако, проницателен, — сказал он, — и хорошо знаешь морское дело.

— Давай вернемся к нашему судну, — поторопил профессора Питт, — и к тому, как оно оказалось в Гренландии.

Редферн взял листочки с текстом и разложил их в нужном порядке.

— Я не буду дословно переводить латынь четвертого века, — сказал он. — Тогда язык был сухим и формальным. Я постараюсь на английском передать суть того, что здесь написано. Первая запись датирована третьим апреля триста девяносто первого года по юлианскому календарю. Начинается она примерно так: «Я, Кассий Руфинус, капитан судна „Серапис“, состоящий на службе у греческого купца Никиаса в портовом городе Родос, дал согласие перевезти груз для Юния Венатора из Александрии. Рейс предстоит длительный и напряженный. Венатор не называет пункта назначения. В этот рейс со мной отправляется моя дочь Ипатия, и ее мать очень обеспокоена предстоящей долгой разлукой. Но Венатор платит в двадцать раз больше наших обычных ставок, это хороший доход и для Никиаса, и для нас. Груз был доставлен на борт ночью под усиленной охраной. Все было окутано тайной. Во время погрузки мне и экипажу было предписано оставаться на берегу. На судне осталось четыре солдата под командованием центуриона Домиция Северуса. Они отправятся с нами в рейс. Мне все это чрезвычайно не нравится, но Венатор полностью расплатился с нами, и я не могу нарушить условия контракта».

— Честный человек, — заметил Питт. — Трудно поверить, что он так ничего и не выяснил о характере груза.

— Он узнал правду слишком поздно. Следующие строки — это записи о ходе путешествия. Он также упоминает о происхождении названия своего судна. Я сразу перейду к тому месту, где он говорит о первом заходе в порт.

"Я не устаю благодарить нашего бога Сераписа, даровавшего нам спокойное и необременительное путешествие продолжительностью четырнадцать дней до Картаго-Нова, где мы смогли отдохнуть в течение пяти дней и принять на борт четырехкратный по сравнению с обычным запас продовольствия. Здесь мы присоединились к другим кораблям Юния Венатора. Это преимущественно большие суда грузоподъемностью двести тонн. Всего флот Юния Венатора состоит из шестнадцати кораблей, включая флагманский, на котором находится сам Венатор. Наш «Серапис» — самый маленький из них".

— Целый флот! — воскликнула Лили. Не усидев на месте, она вскочила, словно намеревалась немедленно бежать на поиски этого флота. — Они действительно спасли коллекцию!

Редферн, улыбаясь, кивнул.

— Во всяком случае, есть шанс, что им это удалось. Суда грузоподъемностью двести — триста тонн были самыми крупными для той эпохи. Предположим, два судна были загружены продовольствием. Даже если считать грузоподъемность остальных ровно двести тонн, мы имеем общий тоннаж флота две тысячи восемьсот тонн. Этого достаточно, чтобы перевезти как минимум треть сокровищ библиотеки и значительную часть музейной коллекции.

Питт попросил сделать небольшой перерыв. Он взял у стюарда две чашки кофе и поставил одну перед Лили. Потом, подумав, он сходил на камбуз еще раз и принес тарелку с пончиками. Сам он принялся медленно расхаживать между столами, временами прихлебывая кофе: так ему лучше думалось.

— Пока, насколько я понимаю, похищение библиотеки является вашей теорией, — сказал он. — Лично я еще не услышал никаких фактов, ее подтверждающих.

— Об этом сказано далее, — пояснил Редферн. — Описание груза, находившегося на судне, приведено в конце журнала.

Питт окинул морского археолога взглядом, полным нетерпения, и снова сел.

— На следующих табличках Руфинус упоминает о небольших поломках, выполнении ряда ремонтных работ, слухах, дошедших до него в доках, и многочисленных зеваках, посещающих причалы Картаго-Нова. Думаю, вы знаете, что сегодня это порт Картахена. Странно, но он больше ничего не пищет о тревогах в связи с предстоящим путешествием. Он даже не указал дату, когда флот покинул порт. Но самое удивительное — это цензура. Послушайте следующий параграф. «Мы вышли в море. Быстроходные суда берут на буксир тихоходные. Я больше не могу писать. Солдаты следят за всеми моими действиями. По строжайшему приказу Венатора мы не должны делать никаких записей во время этого путешествия».

— Мы собрали вместе кое-какие кусочки головоломки, но главные ее фрагменты отсутствуют, — пробормотал Питт.

— Там должно быть что-то еще, — сказала Лили. — Я точно знаю, я же переписывала текст с табличек.

— Совершенно верно, — согласился Редферн, перелистывая страницы. — Вот что Руфинус пишет спустя одиннадцать месяцев: «Теперь я могу свободно писать все, что захочу, о нашем ужасном путешествии, не опасаясь наказания. Венатор и его армия рабов, Северус и легионеры, а также все судовые команды уничтожены варварами. Флот сожжен. „Серапис“ уцелел, потому что мой страх перед Венатором сделал меня осторожным. Я узнал, что за груз мы перевозили, и запомнил место, где его спрятали. Такие секреты должны держаться в тайне от простых смертных. Я подозревал, что Венатор и Северус планировали убить всех, за исключением самых верных солдат и экипажа одного из кораблей, который обеспечил бы их возвращение домой. Я опасался за жизнь дочери, поэтому вооружил своих людей и приказал им оставаться поблизости от корабли, чтобы мы могли отплыть при первых же признаках опасности. Но варвары нанесли удар первыми. Они убили рабов Венатора и легионеров Северуса. Наши стражники погибли в бою, после чего мы подняли якорь и отвели судно от берега. Венатор пытался спастись и поплыл за нами. Я не мог рисковать жизнями Ипатии и команды и не повернул назад. Учитывая направление течения, такая попытка была бы самоубийственной».

Редферн сделал паузу и пояснил:

— В этом месте Руфинус возвращается назад, к моменту выхода флота из Картахены. «Путешествие из Испании к месту назначения заняло пятьдесят восемь дней. Погода благоприятствовала, ветер был попутным. За эту милость Серапис потребовал жертву. Два члена команды умерли от неизвестной болезни».

— Должно быть, он имеет в виду цингу, — сказала Лили.

— Древние мореплаватели очень редко совершали долгие рейды без захода в порт, — пояснил Питт. — Цинга стала известна только во время длительных путешествий испанцев. Хотя это ничего не значит, они могли умереть и по другим причинам.

Лили взглянула на Редферна и нерешительно улыбнулась:

— Извини, что перебила. Продолжай, пожалуйста.

— «Сначала мы подошли к острову, населенному варварами, похожими на скифов, но с более темной кожей. Они проявили дружелюбие и с радостью помогли нам пополнить запасы продовольствия и воды. Мы видели вокруг много островов, но флагманский корабль двигался вперед. Только Венатор знал, куда мы направляемся. Наконец мы увидели пустынный, лишенный растительности берег и приблизились к широкому руслу реки. Мы стояли там пять дней и пять ночей, дожидаясь попутного ветра. Затем мы вошли в реку и двинулись вверх по течению, причем временами были вынуждены грести, пока не достигли холмов Рима».

— Холмов Рима? — удивленно воскликнула Лили. — Но этого не может быть!

— Очевидно, это было просто сравнение, — предположил Питт.

— Нелегкая задачка, — согласился Редферн.

— «Рабы, ведомые надсмотрщиком Латинием Мацером, долго вели земляные работы в холмах над рекой. Восемь месяцев спустя груз, доставленный флотом, был выгружен с судов и спрятан под землей».

— Он описал, где именно был спрятан груз? — спросил Питт.

Редферн взял одну из табличек и сравнил ее с копией Лили.

— Некоторые слова написаны неразборчиво. Мне придется как следует поработать, чтобы с максимальной точностью восстановить текст. «Итак, секрет секретов спрятан в холмах в огромной пещере, выкопанной рабами. Этого места не видно с берега из-за острых скал. После того как все работы были завершены, с холмов налетела орда варваров. Я не знаю, успели ли Венатор и его люди вовремя замуровать пещеру, поскольку я был занят — помогал экипажу отвести судно от берега».

— Руфинус не фиксировал расстояния, — разочарованно протянул Питт, — и никогда не указывал направление. К тому же есть шанс, и немалый, что варвары, кто бы они ни были, давно разграбили хранилище.

— Я все-таки не думаю, что случилось худшее, — оптимистично заявила Лили. — Огромная коллекция не могла пропасть бесследно, словно ее никогда не существовало. Какие-нибудь ее части или хотя бы отдельные предметы непременно всплыли бы где-нибудь.

— Все зависит от района, где происходило действие, — сказал Питт. — За пятьдесят восемь дней при средней скорости примерно три с половиной узла суда могли пройти более четырех тысяч морских миль.

— Если они шли по прямой, — вмешался Редферн, — что маловероятно. Руфинус только утверждал, что за пятьдесят восемь суток они ни разу не пристали к берегу. Путешествуя в незнакомых водах, они наверняка были вынуждены держаться невдалеке от береговой линии.

— Но в каком направлении они двигались? — спросила Лили.

— Наиболее логично предположить, что к южному побережью Западной Африки, — сообщил Редферн. — Финикийское судно обошло по часовой стрелке вокруг Африки еще в пятом веке до нашей эры. Карты этого маршрута уже существовали во времена Руфинуса. Здравый смысл подсказывает, что Венатор после прохождения Гибралтарского пролива повернул свой флот на юг.

— Ну я бы не был столь категоричен, — сказал Питт. — Руфинус описывает острова.

— Это могут быть Мадейра, Канары или острова Кейп-Верде.

— Все равно не получается. Невозможно объяснить, каким образом «Серапис» оказался в другом конце земного шара, преодолев расстояние от юга Африки до Гренландии. Это все же более восьми тысяч миль.

— Ты прав. Это меня тоже смущает.

— Лично я голосую за северное направление, — с энтузиазмом заявила Лили. — Почему это не могут быть Шетландские или Фарерские острова? Раскопки при этом придется вести вдоль побережья Норвегии, а может быть, и Исландии.

— Я согласен с точкой зрения Лили, — сообщил Питт. — Эта теория прекрасно объясняет, как «Серапис» оказался в Гренландии.

— Руфинус описал, как им удалось спастись от варваров? — спросила Лили.

Редферн залпом допил свой шоколад, уже, к сожалению, остывший, и продолжил:

— «Мы вышли в открытое море. Процесс плавания был нелегким. Звезды занимали другое положение, да и солнце было не на своем обычном месте. С юга то и дело налетали яростные штормы. На десятый день один из наших людей был смыт за борт. Нас сносило в северном направлении. На тридцать первый день наш бог привел нас в спокойную бухту. Мы смогли выполнить необходимый ремонт и запастись продовольствием. Также мы увеличили балласт. Недалеко от берега виднелось бескрайнее море карликовых сосен. Почва была насыщена влагой. Достаточно было воткнуть в песок палку, и из него начинала сочиться пресная вода. После шести дней плавания последовало еще одно потрясение, гораздо хуже, чем предыдущее. Теперь наши паруса бесполезны. Страшный шторм сломал мачту и унес рулевые весла. Много дней мы дрейфовали, оставаясь совершенно беспомощными, отдавшись на волю ветра и волн. Я потерял счет дням. Спать было невозможно. Вода была очень холодной. На палубе стал намерзать лед. Судно лишилось остойчивости. Я приказал своему измученному и окоченевшему экипажу сбросить кувшины с водой и вином за борт»… Вот откуда взялись амфоры, найденные вами на дне при подходе к фьорду, — сказал Редферн и продолжал: — "Вскоре после того как нас занесло в длинный, узкий залив, мы сумели подвести судно к берегу и тут же провалились в глубокий сон, длившийся два дня и две ночи. Серапис — недобрый бог. Наступила зима, и лед сковал судно. У нас не было выбора, оставалось только попытаться пережить зиму в ожидании теплых дней. На противоположном берегу залива мы обнаружили поселение варваров. Оказалось, что они готовы торговать с нами. Мы покупали у «их еду. Они использовали наши золотые монеты в качестве украшений, не имея понятия об их стоимости. Они показали нам, как можно согреться, сжигая жир гигантских рыб. Мы сыты и, я надеюсь, выживем. У меня появилось много свободного времени, и я решил каждый день вести записи. Сегодня я опишу груз, который рабы Венатора выгрузили из трюма моего судна. Никто не видел, что я наблюдал за процессом выгрузки из камбуза и даже вел некоторые записи. При виде одного большого предмета все упали на колени, всем своим видом выражая почтение».

— Что он имеет в виду? — спросила Лили.

— Терпение, — ответил Редферн. — Слушайте. «Триста двадцать медных труб с маркировкой Геологические карты. Шестьдесят три крупных гобелена. Они были обернуты вокруг большого, изготовленного из золота и хрусталя саркофага, в котором находился прах Александра. Мои колени задрожали. Я видел его глаза сквозь…» К сожалению, на этом текст обрывается, — грустно сказал Редферн. — Он не окончил фразу. На последней табличке изображена конфигурация береговой линии и направление течения реки.

— Саркофаг с телом Александра Великого, — взволнованно прошептала Лили. — Неужели он так и лежит в какой-то пещере?

— Вместе с другими сокровищами Александрийской библиотеки, — добавил Редферн. — Увы, мы можем только уповать на это, но сделать, к сожалению, не можем ничего.

Реакция Питта была совершенно другой. Он казался совершенно уверенным в себе, когда заявил:

— Надежда — это для мечтателей. А я человек действия и утверждаю, что смогу найти эту античную реликвию за тридцать, нет, пожалуй, даже за двадцать дней.

Глаза Лили и Редферна удивленно округлились. Они взирали на Питта с подозрением, каким обычно взирают на политика, обещающего снизить налоги. Иными словами, они ему не поверили.

— Заливаешь, — вздохнула Лили.

Но Питт был воплощением искренности:

— Давайте взглянем на карту.

Редферн передал ему копию, которую Лили сделала с рисунка на дощечке, увеличив его. В общем-то там нечего было рассматривать — только набор волнистых линий, расположенных, казалось бы, абсолютно произвольно.

— Она нам ничего не даст, — сказал ученый, — здесь нет никаких названий.

— Этого вполне достаточно, — заявил Питт сухим и уверенным тоном, — чтобы привести нас к цели.

В четыре часа утра Питт проснулся. Он автоматически перевернулся на другой бок, чтобы снова провалиться в сон, но тут до него дошло, что он в каюте не один. Кто-то включил свет и разговаривает с ним:

— Извини, дружок, но тебе придется встать.

Питт зевнул, приоткрыл один глаз и мрачно уставился на серьезное лицо Байрона Найта.

— Какого черта?

— Приказ с самого верха. Ты должен немедленно отправляться в Вашингтон.

— Они сказали тебе — зачем?

— Если ты еще не понял, поясняю: они — это Пентагон. А теперь отвечаю: нет, они не снизошли до объяснений.

Питт сел и спустил босые ноги на пол.

— А я, признаюсь, надеялся подольше побыть здесь и понаблюдать за раскопками.

— Значит, тебе не повезло, — резюмировал Найт. — Ты, Джордино и доктор Шарп должны вылететь не позднее, чем через час.

— Лили тоже? — Питт встал и направился к туалетному зеркалу. — Понимаю, большие боссы желают расспросить меня и Ала насчет советской субмарины, но Лили-то здесь при чем?

— Хозяева не откровенничают с рабами, — усмехнулся Найт. — Я ничего не знаю.

— А что с транспортом?

— Полетите тем же путем, что Редферн. Вертолетом до эскимосской деревни, оттуда военным самолетом на Исландию, там пересядете на бомбардировщик «Б-52», который возвращается в Штаты на ремонт.

— Мне это не нравится, — сообщил Питт, едва не подавившись зубной пастой. — Если они хотят со мной сотрудничать, почему не прислали личный самолет?

— Ты очень сообразителен для столь раннего часа.

— Если меня вытаскивают из постели еще до рассвета, мне ничего не стоит сказать всем объединенным начальникам штабов, вместе взятым, куда засунуть свои желания.

— Туда же отправится и мое очередное звание, — простонал Найт. — Я буду виновен заодно с тобой.

— Наоборот, держись за меня — и станешь адмиралом.

— Хотелось бы верить.

Питт вытащил изо рта зубную щетку, тщательно вымыл ее и постучал ею Найта по голове:

— Ты имеешь дело с гением и никогда не забывай этого. Отправь радиограмму. Мы полетим на вертолете НУМА прямо на базу ВВС в Туле, а там нас пусть ждет правительственный самолет, который и доставит нас в столицу.

— А может быть, лучше не дразнить голодного добермана, который наконец дождался своей законной миски с мясом?

Питт картинно воздел руки к небу:

— Ну почему здесь никто не верит в мои творческие возможности?