Глава 4
Сухов спал уже третий час, а Такэда все продолжал беседу с лемуром Истуутукой, Наблюдателем мира Аримойи, отказавшись от угощения и отдыха. В свою очередь и хозяин не проявил нетерпения и недовольства, увлеченный беседой. Видимо, все Наблюдатели Собора Веера сходились характерами и непреодолимой тягой к знаниям.
Хозяин снял скафандр, переоделся в голубовато-серое «трико» с блестками каких-то устройств и превратился в гибкую обезьянку в серебристой шерстке не выше земного подростка двенадцати лет. Лишь лицо его не заросло шерстью да узкие розовые ладони с длинными тонкими пальцами. Пальцев было четыре, и Такэда обратил на это внимание.
— А скафандр был пятипалый, э?
— Необходимая предосторожность. — Речь Истуутуки напоминала птичий щебет, но лингвистическая аппаратура продолжала работать и без скафандра, отвечая баритоном на чистом русском языке. — Скафандр и ловушка, которыми я пользовался, из другого хрона, так что погоня пойдет по ложному следу. Но запас времени не особенно велик, часа четыре.
Такэда глянул на свои часы.
— Через час мы уйдем. Как высоко расположен ваш хрон, вернее цивилизация, на эволюционной гиперболе?
— Вы знаете геометрию закона развития?
Толя достал записную книжку, набросал на листке чертеж и протянул Истуутуке.
— Так? Закон универсален и применим для каждого «пакета» Миров Веера.
Истуутука глянул на чертеж, лицо его исказила гримаса, которая обозначала улыбку.
— На самом деле кривая закона сложнее.
Из стены на тонкой нити отделилась капля «смолы», приблизилась к сидящим в креслах-гнездах, на руку хозяина упал плоский квадратик перламутра. Истуутука поводил пальцем по его поверхности и подал гостю. Такэда с интересом глянул на проступивший из глубины квадрата чертеж. Все надписи на нем были сделаны на русском языке.
Истуутука дал гостю несколько минут на созерцание рисунка, снова улыбнулся, смешно сморщив нос.
— У вас еще будет время разобраться с этим, оставьте у себя.
— Провал «эго», — пробормотал Такэда. — Видимо, имеется в виду способность разумных существ, руководствующихся только личными интересами, заводить цивилизации в экологические и технологические тупики?
— Нечто в этом роде. Поговорим теперь о вас. — Истуутука шевельнул пальцем, и снова из стены вылетела опаловая капля на сверкающей нити, развернулась в широкую пиалу, упала в подставленную руку хозяина. А другая капля — с потолка — наполнила пиалу пушисто-маслянистой пеной. Проводник лизнул пену длинным розовым язычком, потом за два глотка осушил пиалу и бросил в стену, где она растворилась без следа.
— Да, техника у вас на высоте! — Такэда облизнул губы, обнаружив, что хочет пить.
— Высокая, — согласился Истуутука, явно мрачнея. — Но дыхание Хаоса коснулось и нашего хрона. Вы заметили отсутствие жителей в городе? Еще год назад он был намного оживленней и праздничней. Так вот, нас постигла беда худшая, чем экологическая катастрофа. Название беды — потеря интереса: к творчеству, созиданию, познанию, к жизни вообще. Вот почему, получив Весть, я не отказался помочь вам, хотя меньше всего хотел бы помогать человеку.
— Почему?
— Потому что из всех известных мне разумных существ человек наиболее жесток и противоречив. Кроме разве что хаббардианцев. Шаданакар в опасности, и мы должны бороться. Но… — Хозяин замялся, глянул на спящего друга Такэды. — Но я не думал, что Посланник столь беспомощен. Не то чтобы я сожалею, что вмешался, но и не очень верю в успех вашей миссии. Стать махасиддхой вашему другу уже не удастся, не хватит времени. Путь не ждет.
— У него есть задатки экстрасенса.
— Блажен, кто верует. Впрочем, кто знает, каким путем достигается вершина магического искусства? Достичь прямого знания-действия может далеко не каждый, большую роль играет масштаб личности, размах устремлений, запас духовных сил и веры. Будите своего… Посланника, пора идти.
Пока Такэда будил Сухова, Истуутука исчез и вернулся уже с двумя плавающими в воздухе вогнутыми листами в форме подносов. На одном вместе с копьем-вардзуни лежали незнакомые предметы, на другом — предметы, явно относящиеся к продуктам питания.
— Ешьте, — кивнул на этот поднос Истуутука. — Наша пища не содержит мяса убитых животных, мы вегетарианцы, и почти все местные фрукты и овощи съедобны и для вас, я проверил.
Гости набросились на еду, даже не пытаясь попробовать ее сначала на вкус. Проводник понаблюдал за ними, склонив голову к плечу, потом подвинул к себе второй поднос.
— Возьмите с собой кое-что в дорогу. Это акваблок, сгущенная вода, хватит обоим на неделю. — Он показал на белый кубик с колечком на одной из граней. — Это НЗ: еда подвергнута субмолекулярному сжатию. Рассчитан примерно на десять земных дней. — Палец хозяина коснулся белой коробки с пятью цветными кнопками по всей ее длине. — А это оружие.
Сухов перестал есть, взял одно из эстетически совершенных, отблескивающих металлом, но хищных на вид устройств.
— Красивая машинка.
— Это нервайлер, аппарат, создающий наводки в нервных окончаниях. Любое существо, имеющее нервную систему, попадая под разряд нервайлера, будет в шоке.
— В спутников Хуббата вы стреляли из него?
— Нет, на них нервайлер не подействует. Они не люди, да и к тому же хорошо защищены. Я нейтрализовал их особым ядом. Второй аппарат — хардсан, широкодиапазонный лазер.
— Как раз для меня. — Такэда взвесил в руке золотисто отсвечивающий пистолет с толстым чешуйчатым стволом. — Я не воин Пути и могу не стесняться в выборе оружия. Да и нервайлер пусть будет у меня.
— А мне, значит, меч, — сердито фыркнул Никита. — Ничего себе, равноценная замена.
— Вы просто не знаете, о чем идет речь, — прощебетал Истуутука, насмешливо блеснув глазами. — Меч мага — самое совершенное оружие в Мирах Веера. Таких мечей существует…
— Знаю, Толя рассказывал. — Никита махнул рукой и снова фыркнул. — По одному из наших земных мифов, Зу-л-Факар, меч Мухаммеда, якобы тоже обладал волшебной силой, но как это выглядело — миф не говорит. Видимо, создателю мифа не хватило фантазии. Меч — он меч и есть — большой ножик.
— Вы не правы…
— Не обращайте внимания, — перебил Такэда хозяина, — он капризничает от недостатка информации. Tantum possumus, quantem scimus.
— Что? — не понял Истуутука, выслушав своего киб-переводчика. — На каком языке вы это сказали? У лингвера нет аналога.
— На одном из древнейших земных — латинском. — И Толя перевел:
— Столько можем, сколько знаем.
Лемур сморщил нос, но продолжать в том же духе не стал. Бросил гостям два свертка.
— Переодевайтесь, это костюмы с терморегуляцией и удалением кожных выделений.
Костюмы оказались удобными, подстраивающимися под форму тел и похожими на спортивные из толстой, упругой, прочной и одновременно мягкой ткани. Карманов у них не было, но к поясу на специальных липучках крепилось что угодно, в том числе и коробки НЗ, «фляги» акваблоков и оружие — кроме вардзуни. Такэда вынужден был сунуть его в заплечный ранец. Оглядев друг друга, гости остались довольны.
— Теперь примите пару советов, — произнес Истуутука с некоторым сомнением и в то же время с восхищением, глядя на Сухова снизу вверх; он едва доставал головой танцору до пояса. — «Лестницу» Шаданакара нельзя использовать бесконечное число раз. Во-первых, это небезопасно для здоровья, а во-вторых, вас просто перехватят слуги Четырех.
— Мы называем их боевиками «свиты Сатаны».
— Не важно. Я выведу вас в любой хрон, в том числе и домой… — Проводник сделал паузу, но гости молчали, — куда захотите, но если решите продолжать Путь, не бегайте по «лестнице» вверх-вниз. А еще лучше, если бы вы отыскали устройства, способные преодолевать хронобарьеры между Мирами Веера самостоятельно.
— Мы знаем только одно такое устройство — жругр, — сказал Никита. — Но им пользовались только демономаги, игвы.
— Подобные были и у магов-творцов, но можно воспользоваться и жруграми. Эти гиганты рождены демономатематикой, живыми их назвать нельзя, но и чисто механическими тоже.
Никите вспомнилась сопка Медведь, показанная Толей во время вояжа к Неплюеву. Он глянул на Такэду и встретил его ответный взгляд: оба поняли, о чем речь.
— Не все они были уничтожены во время последнего сражения сил Семерых и Синклита Четырех, — продолжал хозяин, — попробуйте найти хотя бы одного из них. Тогда вы станете почти неуязвимы. — Истуутука помолчал. — Если, конечно, сможете оживить жругра и подчинить своей воле. Вы готовы?
Никита и Толя молча кивнули.
Через пять минут они уже выходили из каплевидного аппарата у знакомых скал. Сухов тайком взглянул на перстень — желтый крестик горел спокойно.
— Вы обещали рассказать, как работает перстень… эрцхаор и рация, то есть хохха.
— Пока ты спал, я все узнал, — успокоил товарища Такэда.
— Тогда вперед, самурай, нас ждут великие дела! Мне нужен год, чтобы я смог спокойно тренироваться, и тогда…
— Боюсь, года у нас не будет, — тихо сказал инженер.
Сухов недоумевал:
— Почему?
— У вас нет даже месяца на «спокойные» тренировки, — вставил Истуутука, уже одетый в свой чешуйчатый скафандр. — Шаданакар разрушается, Хаос поглощает хрон за хроном, и цена каждого дня неимоверно велика.
— Если вы тот, за кого себя выдаете, — голос киб-переводчика Истуутуки стал суше, — если вы Посланник — вам должны подчиняться все формы гиперчувствительности и гипервоздействия. Сможете разбудить в себе эти силы, активизировать нужные формы психики — достигнете цели.
Проводник не сказал, что произойдет в противном случае, но это и так было понятно.
Никита задумался. В душе происходила борьба между «да» и «нет», между отвагой и нерешительностью, свободой и ограниченностью. У него вдруг проснулось чувство незавершенности собственных намерений, но никто не мог ему помочь ни советом, ни примером.
— Мне нужно подумать. — Никита, чувствуя прилив крови к щекам, с трудом заставил себя взглянуть прямо в глаза Проводника. — Дня два-три. Если есть место, где нас не достанет команда СС, доставьте нас туда. Дальше я пойду один… или не пойду вовсе.
— Что ж, — поразмыслив, сказал лемур, — по крайней мере честно и откровенно. Возьмите еще вот это. — Он протянул Сухову две пары маленьких дисков, соединенных спиралькой. — Лингверы. В их памяти хранится большинство основных языков Шаданакара. На первых порах они вам помогут. Следуйте за мной.
Спустя минуту дверь темпорала закрылась за ними, станция сдвинула время на определенное количество «хроноквантовых градусов», следуя приказу Истуутуки, и они вышли в другой Мир Веера.
Проводник-Наблюдатель Истуутука покинул их сразу же, как только они огляделись на новом месте. Посланник и его спутник остались одни, чувствуя непривычную робость и ожидая появления чудес, жутких и опасных или приятных и добрых. Однако ничего не происходило. Вне стен кокона темпорала шел дождь, и за его пеленой ничего нельзя было рассмотреть даже в трех десятках шагов.
— Где мы? — осведомился Сухов, попятившись под козырек какого-то каменного строения, из которого они вышли.
Такэда покосился на стену строения, сложенную из крупных каменных блоков, когда-то хорошо обработанных и гладких, а сейчас в оспинах и шрамах эрозии.
— На нейтральной полосе. В этом хроне с давних пор никто не бывает. Это мертвый мир, никого в нем не осталось, я имею в виду — разумных существ. Цивилизация погибла, остались одни развалины.
— От чего она погибла?
— Вирус, выращенный в военных лабораториях, нечто вроде нашего СПИДа.
— Хорошенькое дело! И проводник хорош! А если мы подхватим этот вирус?
— Не подхватим. Хрон изолирован уже около тысячи лет, вирус давно сдох, но изоляцию не сняли. Просто Проводник имеет доступ к тайнам подобного рода.
— Он что, маг?
— В некотором роде. Маг научного знания. В своем мире он известный ученый.
— Ну, раз вирус исчез, остановимся здесь. А как далеко от Земли мы ушли по «лестнице» Шаданакара? Вверх или вниз?
— Шли мы вниз, но по отношению к цивилизации Земли этот мир хоть и не намного, но старше. И принадлежит он «пакету» Земель, где властвуют военные диктатуры, суперкомпьютеризированные системы и полное пренебрежение к судьбе личности. — Такэда помолчал. — Нашу Землю, вероятно, ждет то же самое.
— Не каркай. — Никита помрачнел, вспомнив все перипетии их бегства. — Пошли поищем сухое помещение. Я все еще хочу спать, к тому же мне надо… кое о чем подумать, поразмышлять.
— Думай. Еще Дюма говорил, что «размышлять — высшее счастье для людей действия, единственный отдых, который они себе позволяют».
Побродив по огромному, хорошо сохранившемуся зданию, напоминавшему замок и административный центр одновременно, они набрели на относительно чистую комнату с единственным окном, стеклом в котором служил полупрозрачный лист какого-то сверхпрочного материала, выдержавшего тысячелетие. В комнате сохранились остатки камина и стола да встроенные в стены шкафы, остальное давно превратилось в пыль.
Поворошив в шкафах, Никита отчистил угол помещения, снял с пояса снаряжение и улегся прямо на голом каменном полу.
— Разбудишь, когда закончится дождь.
— Ты же собирался размышлять.
— Не хватай за язык, зануда.
Такэда смел слой пыли в другом углу, нажал на поясе на ряд металлических полосок, и «спортивный костюм» на нем раздулся, приобрел сходство со старинным водолазным скафандром, а из воротника вырос такой же раздутый капюшон. Толя плюхнулся на пол, поправил под головой капюшон и закрыл глаза. Наблюдавший за ним Сухов хмыкнул.
— Как интересно! А мой почему-то не трансформируется. Или Посланнику не положено спать в комфортных условиях?
— Посланник должен был спросить, как работает врученная ему одежда и техника. — Толя встал и коснулся пластинок на поясе танцора в нужной последовательности. — Мыслитель.
Костюм Сухова бесшумно превратился в пневмоматрац.
— Спасибо, — сказал он в спину Толе. — Метис.
— От такого слышу, — парировал Такэда, лег и мгновенно уснул. В отличие от приятеля он не отдыхал уже вторые сутки.
Зато Никита долго не мог уснуть, несмотря на мягкие объятия костюма-скафандра. В конце концов сон сморил и его.
Проспали они часов пять.
Первым проснулся Такэда, выпустил из костюма воздух, откупорил «флягу» с водой — то есть включил механизм понижения плотности акваблока, и напился. Подумал: чайку бы сейчас, горяченького!.. Затем сделал зарядку и разбудил Сухова.
— Дождь кончился, вставай. Что-нибудь надумал?
Никита вскочил. Он был бодр и весел, тяжелые мысли ушли, хотелось двигаться, что-то делать, к чему-то стремиться и… танцевать. Он даже сделал было несколько па из своего «фирменного» танца, но быстро опомнился и занялся зарядкой. Потом позвал Толю, и они почти час вели полуконтактный бой, забыв обо всем, подняв тучу пыли. Костюмы на них были поистине волшебными. Они впитывали пот и принимали любые удары: те не достигали тела. Сухов первым опустил руки, отвесил поклон:
— Ясумэ, Тоява-сан.
Они умылись, перекусили какой-то зеленовато-коричневой массой, в которой похрустывали орешки — по вкусу она напоминала халву, — но прежде чем выйти из здания, проверили экипировку.
У них были акваблоки — полные «фляги» воды; почти неначатые коробки НЗ; «свисток», который «свистел» в соседние хроны — хохха; эрцхаор — перстень-индикатор и он же программатор станции хроносдвига, а из оружия — вардзуни, нервайлер и хардсан, один вид которого придавал уверенности больше, чем все остальное.
— Отобьемся в случае чего, — повеселел Сухов.
Такэда не был столь наивен, однако промолчал.
— Что будем делать дальше?
— Сначала осмотримся, куда мы попали. Дышится здесь неплохо, гравитация нормальная, и если никого агрессивного поблизости не окажется, можно будет немного пожить на природе. Потом я сообщу тебе свой план.
— Ого, у нас уже есть план?
— Не ерничай. — Никита вдруг о чем-то вспомнил, нахмурился. — А ну-ка, доставай хохху. Давай, давай, пошевеливайся. Прежде всего выясним, где Ксения.
Такэда вытащил из-за пазухи завернутую в платок бабочку-портсигар хронорации, вопросительно глянул на друга.
— На чем будем писать? Бумаги у меня нет.
— Истуутука дал тебе пластиковый лист…
— Только не на нем! Этому материалу, равно как и чертежу, цены нет. Лучше я вырву лист из записной книжки. Но не уверен, что сообщение дойдет. Раньше я наговаривал текст на аудиокассету, и она исчезала.
— Ничего, дойдет и так. Попробуем сформулировать.
Полчаса они мучились, составляя текст запроса, пока наконец не родились две фразы: «Посланнику необходима полная информация о местонахождении земной девушки Ксении Красновой, художницы, возраст — двадцать один год, проживающей в г. Москве по улице Королева, 5. Запрос весьма срочен».
Такэда сложил листок с надписью, аккуратно поместил в углубление портсигара и закрыл с тихим щелчком. Через минуту открыл хохху вновь, и друзья убедились, что листок исчез.
— Слава Богу! — вздохнул с облегчением Сухов. — Я боялся, что они не примут запрос в таком виде.
— Ты хоть представляешь, кто такие эти «они»?
Никита запнулся.
— А действительно, кто? Маги, которых я должен отыскать? — Он подозрительно глянул в узкие спокойные глаза Толи. — Оямович, не темни, ты обязан это знать. Ты же говорил что-то об информационной службе Собора Веера.
— Я не Посланник. — Такэда попятился, выставив вперед ладонь, глядя, как Никита наливается кровью. — Вижу, Весть отдает тебе свою информацию порциями. Связью через хохху и анализом сообщений, и вообще информацией, занимаются всего-навсего Наблюдатели, а это обыкновенные люди, вроде меня. Правда, в своей среде они выделяются по некоторым признакам…
— По каким же? Только не говори, что по уму.
— По любознательности и таланту обобщений. Не задирайся, воин, гони свой план.
— А разве мы не подождем ответа?
— Хохха сама даст знать.
Никита прошелся по комнате, попытался выглянуть в окно, но сквозь серо-белое «стекло» ничего нельзя было разглядеть, кроме того, что на улице — день.
— Что-то мне не очень хочется выходить… не идут из головы слова Истуутуки: Хуббат — брат Вуккуба! То-то мне все время казалось, что они похожи. Знаешь, во всей этой истории кроется какой-то парадокс. Если им, то есть боевикам СС, удалось убить Симаргла, Посланника, якобы обладающего магическим и телесным могуществом, то почему они с той же легкостью не убрали меня? Всего лишь танцора и акробата?
— Симаргла убрали вовсе не они — кто-то из Четырех, лично. Может быть, даже сам Гагтунгр… или Даймон. А «свита Сатаны» просто страховала убийцу. Ты подвернулся случайно… в чем я уже не уверен.
Никита постучал по пластику окна, вслушиваясь в сухой костяной стук, затем молча направился к выходу.
Снаружи царил тихий, безветренный, неяркий солнечный день. Но вместо солнца потрясенные путешественники обнаружили в небе гигантскую золотистую дугу, похожую на радугу. Именно она и давала свет, почти не уступающий по силе солнечному земному. Но самого солнца здесь не было.
— Что за ерунда? — опомнился Никита.
— Одно из двух: либо это пылевое кольцо вокруг Земли, либо кометно-пылевое вокруг Солнца. И то и другое вполне могло существовать в этом мире изначально.
Сухов некоторое время не сводил глаз с небосвода, потом огляделся. Замок, вернее его развалины, окружала серебрящаяся, посверкивающая кристалликами соли или какого-то другого минерала пустыня с редкими группами изъеденных временем скал. А может быть, построек наподобие замка, в котором прятался темпорал. Слева от здания пустыня переходила в холмистое предгорье, за которым сверкала изумрудным огнем цепь далеких гор, а справа начиналась цепочка нешироких и мелких с виду озер-луж молочно-белого цвета с лежащими в них ежастыми валунами.
Путешественники обошли замок с тыла и обнаружили неподалеку, за низкими холмами, в которых угадывались разрушенные постройки, самое настоящее кладбище каких-то механических конструкций-чудовищ, выглядевших даже с большого расстояния функционально завершенными.
— М-да, — сказал Никита, разглядывая кладбище из-под козырька руки, — что-то они мне напоминают.
— Ракеты, космодром, — предположил Такэда, — или звездолеты, если тот термин предпочтительнее.
— Давай сходим?
Такэда нагнулся, взял на ладонь несколько кристалликов серебристо-белого цвета, растер и понюхал.
— Гипс. Видимо, после исчезновения разума здесь образовалось озеро, а потом высохло и превратилось в мерайя. Сходить мы туда сходим, к этим чудищам, но ты что-то там говорил о плане.
— Потом, потом, дай отдохнуть хоть пару минут. — Никита двинулся было к холмам, с хрустом давя кристаллы гипса, но Толя остался на месте. Сказал тихо, но так, что Сухов услышал:
— Aut non tentaris, aut perfice.
Никита обернулся.
— Что ты бурчишь, как старый дед, да еще на латинском? Я не помню этого выражения, переведи.
— Или не берись, или доводи до конца.
— Ну, эта песня мне знакома, — беспечно махнул рукой Никита, потом присмотрелся к лицу друга внимательней и посерьезнел. — А ты все-таки зануда, Оямович. Хорошо, вот тебе мой план. Первое: постоянный тренинг, везде и всегда, в том числе и здесь. Второе: в моей памяти сохранилось любопытное утверждение Вести, что где-то в Мирах Веера, то есть на «лестнице» Шаданакара, обитает «первый меч всех времен и народов». Хотелось бы найти его и научиться махать им, раз уж мне на роду написано владеть этим мечом. Кстати, один из магов Семерки тоже живет в «пакете» тех Миров. Может быть, это он и есть?
Такэда хотел возразить, потому что он точно знал: искусство владения мечом не есть искусство творческое, созидающее, — но промолчал.
— Затем я начну эксперименты с Вестью, — продолжал Никита. — Пора наконец иметь в сознании всю информацию, а не носить ее на плече. Впрочем, эксперименты я начну уже здесь, через пару часов. Сходим к тем сооружениям, потренируемся и — с Богом! Третий пункт моего плана — поиск собственно меча. Очень меня заинтересовала шутка нашего друга Истуутуки о необычайных секретах меча Святогора, моего меча, как он сказал.
— Это не шутка. Как и то, что ты — параллельный родственник Святогора. Вестник вычислил тебя правильно.
— Тем более. Четвертое: поскольку по системе хронострун путешествовать опасно, воспользуемся советом того же Истуутуки — попытаемся найти живого или хотя бы полуживого жругра, способного преодолевать хронобарьеры между Мирами. Тогда мы станем независимы от темпорала, пусть «эсэсовцы» потом попрыгают, разыскивая нас. И в-пятых… собственно, это все.
— Разве? — удивился Такэда.
— Я имел в виду предварительную работу. Если выживем — продолжаем Путь, ищем всех магов, объединяемся, бьем морду Люциферу и возвращаемся домой в зените славы. Ура! Или ты имел в виду… Ксению?
Такэда отвернулся.
— Я уже испугался, что ты забудешь о ней.
Никита молча повернулся и зашагал прочь от здания. Такэда с улыбкой в глазах глядел ему вслед. И вдруг Сухов остановился, вскинув руку к лицу. По его напряженной спине Толя догадался, что произошло нечто непредвиденное планом.
— Что застрял? — подошел он с подчеркнутым спокойствием.
Никита, не оглядываясь, протянул ему руку с перстнем. Камень высвечивал последовательность фигур разного цвета: желтый крестик — оранжевый пятиугольник — алый полумесяц. Как завороженный, Толя несколько секунд смотрел на мигающий перстень и молчал. Ничего особенного, в общем-то, не произошло, перстень предупреждал лишь о повышении М-фона, о появлении всплеска магического поля без его идентификации, и все же сердце тревожно сжалось.
Инженер оглянулся. Показалось, будто из развалин за спиной выглянул черный человек, тут же скрылся, и людей накрыла холодная угрюмая тень.
Глава 5
Два часа они потратили на поиск неизвестного носителя магического поля и на исследование кладбища колоссальных сооружений, оказавшихся и в самом деле космическими кораблями, вернее, их останками.
Никого не обнаружив, путешественники немного успокоились и уже без особой опаски обошли гигантское поле с наполовину погруженными в почву скелетами звездолетов. Прошла тысяча лет с тех пор, как они перестали бороздить космос, но сделаны они были так добротно и из таких материалов, не поддающихся быстрому разрушению, что люди, ощущая себя пигмеями, только диву давались — почему такая умная раса позволила себя уничтожить какому-то ничтожному вирусу.
Форма кораблей почти у всех была одинакова — усеченный конус, разделенный тремя щелями шириной в полсотни метров на три части — до центрального цилиндра диаметром в двести метров, что соответствовало диаметру верхнего среза конуса. И почти все они имели одинаковые разрушения: внутри — холмы пыли и вещества, похожего на серо-зеленую смолу, ставшие хрупкими системы трубопроводов, тоннели и шахты, изъеденные коррозией, баки, контейнеры — все пустое, и ни одного намека на двигатели и централь управления. Зато нашелся еще один космический корабль, меньших размеров, но сохранившийся лучше. Вернее, с виду он был так же пуст и стар, погружен в почву на треть корпуса, мертв и тих, однако на самом деле его «древность» была лишь камуфляжем. Корабль оказался вполне современным, действующим, и внутри, на взгляд землянина, представлял собой чудо техники.
Внешняя его форма — параллелепипед — сначала не заинтересовала экскурсантов: барак не барак, но какое-то вспомогательное строение, металлическое, с гофрированными серыми стенами. Но поскольку треугольный люк в торце «барака» был открыт, наши герои заглянули в него… и оказались в царстве современной технологии, почти не отличимой от земной.
Загорались на сухих и теплых, перламутровых стенах коридоров какие-то знаки и надписи, бесшумно открывались впереди и закрывались позади перегородки и заслонки, бесчисленные люки в помещения, напоминающие залы вычислительных центров, спальни и бары. Эскалаторы начинали двигаться, как только люди появлялись на лестничных площадках, лифты в виде прозрачных пирамид услужливо распахивали двери, в комнатах загорались огни, светились потолки и полы, начиналась таинственная электронно-механическая жизнь.
Путешественники бродили по кораблю с час, не зная еще, что это звездолет, пока не набрели на рубку или зал управления с двумя рядами кресел перед необычной формы — ряд янтарных долек лимона — пультом, над которым нависла наклонная серая плита экрана в два человеческих роста. Стоило им войти в зал, как одна из секций пульта засветилась изнутри тающим золотистым сиянием, из нее выдвинулось нечто вроде козьих рогов с огоньками на концах и следом раздался вежливый голос, произнесший с вопросительной интонацией короткую фразу на неизвестном языке.
Быстро ориентирующийся Такэда надел на уши лингвер, Никита сделал то же самое, и когда голос повторил вопрос, компьютер аппарата перевел:
— Кто вы? Жители планеты?
Люди переглянулись.
— Я думал, что здание принадлежит аборигенам и просто хорошо сохранилось, — буркнул Сухов. — Оказывается, это новая постройка. Чья?
— Сейчас узнаем.
В результате переговоров с автоматом, впустившим их, путешественники выяснили, что находятся на борту космического корабля, прилетевшего сюда из иной звездной системы. Кто привел его, что за экипаж — и был ли он вообще или старт и посадка проводились автоматически — электронный хозяин корабля не сообщил. На все вопросы, касающиеся судеб экипажа, родной планеты, ее жителей, социального устройства, экономики и политики, он только зажигал алую полосу над пультом и отвечал лишь на вопросы жизнеобеспечения экипажа, поэтому вскоре гости отчаялись что-либо узнать. Но явное миролюбие и гостеприимство хозяев звездолета не могло быть прелюдией к рассчитанной ловушке и коварным планам, и путешественники решили отдохнуть здесь, дождаться хозяев и объясниться.
— Ни раругги, ни тем более игвы наверняка не пользуются таким средством передвижения, — закончил мысль Сухов. — У них должны быть другие возможности. А космонавты нам не страшны, тем более что мы похожи на них, если судить по форме кресел и антропоморфному убранству помещений.
— Но М-фон здесь повышен, — напомнил Такэда.
Никита глянул на перстень индикатора, играющий желто-оранжево-красную гамму, пожал плечами.
— Это либо след кого-то из наших недругов, либо предостережение, чтобы мы не теряли бдительности.
Толя не думал, что эрцхаор будет призывать к бдительности, он был запрограммирован на более серьезные вещи, однако говорить танцору об этом не стоило.
Спустя пять минут они нашли двухместную каюту, обследовали вырастающие прямо из пола мягкие лежаки, стены и пол на предмет неожиданных сюрпризов, напились воды и улеглись спать не снимая костюмов, к которым успели привыкнуть, словно ко второй коже. И в этот момент хохха Такэды подала сигнал: мышцы на боку, которого касалось «крылышко бабочки», свела приятная судорога.
Толя достал хрустальную коробочку, открыл, и подскочивший Никита вырвал у него из руки тонкий, размером с сигарету, белый рулончик, развернул, жадно шаря глазами по ленте. Но на матовой полоске неведомого материала о Ксении было сказано всего несколько слов, смысл остального сообщения сводился к предупреждению о близкой погоне и о невозможности помощи в случае их захвата. Никита, шевеля губами, дважды перечитал сообщение и выронил рулончик из пальцев. Такэда нагнулся, развернул ленту и прочитал: «Сведений о Ксении Красновой, художнице, Наблюдатели Шаданакара не имеют. Более глубокий поиск требует чрезвычайных мер и времени. Подтвердите необходимость». Дальше шел текст предупреждения.
— Куда же они могли ее запрятать? — как бы про себя проговорил Никита. Закрыл глаза, лег, утонув в кровати по грудь. Добавил, не открывая глаз:
— Подтверди запрос.
Такэда молча написал просьбу на другой стороне сообщения, вложил в футляр, закрыл, потом убедился, что запрос ушел, и лег сам. Сказал тихо:
— Еще не все потеряно, служба информации и у нас поставлена хорошо.
Никита не ответил.
Проснулся он от неприятного ощущения, что на него кто-то смотрит. Полежал, не шевелясь, прислушиваясь к тишине.
В каюте было темно, однако ощущение наблюдателя, третьего — не Толи, не уходило. Никита открыл глаза и, когда вспыхнул свет — от движения ресниц, скатился на пол, выставляя в сторону двери копье-вардзуни.
На него, округлив глаза, смотрела очень похожая на Ксению девушка в отливающем зеленью комбинезоне. Она была высокой, тонкой в талии, с великолепной фигурой богини и полудетским лицом, с пухлыми губами и бровями-крыльями. Именно этой детскостью да еще серьезным взглядом без тени испуга она и походила на Ксению.
Сухов загнал разочарование в глубь души, завозился, поднимаясь. Украдкой взглянул на эрцхаор — перстень все так же гнал гамму предупреждения, разве что чуть чаще, чем раньше. Фон магиполя все еще был повышен, однако, похоже, гостья к этому не имела отношения. Гостья ли? Может быть, хозяйка?
— Доброе утро, — поклонился Никита.
На соседней кровати зашевелился Такэда, глянул на девушку и сел.
— Ага, вот наконец и хозяева заявились. Здрасьте.
Незнакомка перевела взгляд на него, потом снова стала разглядывать Сухова, не отвечая Толе.
— Кто вы? — Танцор тоже оглядел девушку, отметив, что то, что он принял за золотистый шлем, всего лишь плотная замысловатая прическа. Девушка была сказочно красива, и красота ее была тревожна, заставляя сердце сожалеть о чем-то и биться сильней.
— Заавель, — назвалась наконец гостья, удовлетворившись осмотром. Голос ее переливался и журчал, как ручей. — А вы — Никита Сухов и Тоява Такэда, жители сто сорок четвертого хрона Шаданакара. Сухов — кандидат в Посланники, Такэда — Наблюдатель хрона. Чего еще я не знаю?
Путешественники онемели. С ними говорили, конечно, не на языке Земли, но лингвер не мог сам выдумать то, что было произнесено.
— Кто вы? — повторил вопрос Сухов, подразумевая поле ее деятельности, а не имя.
— Наблюдатель этого хрона, — последовал ответ.
— Но… ведь… цивилизация погибла… планета мертва…
— Я не являюсь жителем этой планеты. Вернее, мои предки жили на ней более тысячи лет назад.
— Переселенцы? — догадался Такэда. — Вы успели спастись, переселиться на другую планету? Я имею в виду ваших предков.
— Для Наблюдателя вы достаточно сообразительны, — отрезала Заавель. Ответ прозвучал слишком резко, но Никита был так зачарован красотой девушки, что не заметил этого. Такэда же хоть и удивился, но виду не показал. Отступив, он дал возможность танцору проявить самостоятельность.
— И вы летели сюда специально для встречи с нами? — сказал Сухов, выпрямляясь. Он вдруг обнаружил, что Заавель не просто высокая — одного с ним роста!
— По моей личной инициативе. — Лицо Наблюдателя ни разу не озарилось улыбкой, а глаза… огромные, черные, оценивающие, проникали в мозг, в тело, что-то измеряли, сравнивали, сомневались, удивлялись и прятали насмешку.
Никита встряхнулся, сбрасывая чары.
— Разве нам угрожает опасность? Тот, кто нас сюда доставил, уверял, что этот мир заблокирован.
— Именно поэтому я здесь. Собор Шаданакара предлагает обдумать степень вашего участия в предстоящем деле. Какие-то ваши характеристики заставляют сомневаться в успехе… вашего Пути.
— Мы… я его еще, по сути, не начинал.
— Ошибаетесь. Вы вступили на Путь, получив бинер.
— Что? Может быть, вы имеете в виду Весть?
— Почему весть?
— Запас информации.
— Кажется, мы говорим о разных вещах. Но пусть будет запас информации… метафизического созерцания древних посвященных. Но вы до сих пор не смогли им воспользоваться. Не так ли?
Настроение Никиты испортилось. Покраснев, он сказал хмуро:
— Во-первых, уже пользовался и собираюсь вывести всю информацию на уровень сознания. Собственно, поэтому мы и выбрали этот пустой мир. А во-вторых, мы живы, несмотря на все усилия «свиты Сатаны».
Брови девушки изогнулись, придав лицу ироническое выражение.
— Вы уцелели благодаря лишь самонадеянности хаббардианца Хуббата и благосклонности его брата Вуккуба.
— Хаббардианца? Не раругга?
— Раругги — это военная каста, элита охраны игв, а не раса, и родился Хуббат на Хаббарде, «Земле» середины «пакета» гуманоидных, но не человеческих миров. Если бы он сообщил о вас «по начальству», его шеф задействовал бы всю систему охранных мер: разведку — техническую, магифизическую и агентурную, наружное наблюдение, группу анализа и целенаведения и, наконец, группу захвата… или уничтожения и группу подстраховки. — Заавель помолчала, оценивая, какое впечатление произвели ее слова на землянина. — «Свита Сатаны» — это лишь группа подстраховки. А для вашего поиска Хуббат из всего арсенала подключил только разведку.
— То есть ЦРУ. А «чекистов»?
— ЧК — это группа нейтрализации: захват, блокирование, ограничение свободы… и физическое уничтожение. Итак, землянин… Посланник, так сказать, вы все еще колеблетесь?
Никита хотел ответить резкостью, но передумал. Улыбнулся сквозь мрачные раздумья, повел плечами. Красота собеседницы не давала сосредоточиться, возбуждала, заставляла напрягать ум, играть мускулами и делать храбрый вид.
— Мне надо подумать… посоветоваться.
— Если вы не в состоянии решить задачу сами — советуйтесь. Зачем работать на пределе? Можете оставаться у меня, сколько пожелаете, здесь вам никто не помешает. — Девушка повернулась одним гибким движением, шагнула за порог.
— Извините, — сказал Такэда ей вслед, — почему вы назвали Весть бинером? Насколько я помню, бинер — это совокупность двух противоположностей типа холод — тепло, свет — мрак…
— Добро — зло, — добавила Заавель, оглядываясь. — Жизнь — смерть. Именно так, джентльмены. — И исчезла.
— Не нравится она мне, — тихо сказал Такэда. — А тебя, вижу, задело, воин?
— Нет, она очень красивая, — не слушая, задумчиво произнес Сухов, — очень! Что ж, есть смысл ей кое-что доказать. Спать мы будем, наверное, здесь, а все остальное… необходимо поискать место. Она насмехалась над нами, вернее, надо мной, тонко и умело, но она права: мы отвыкли работать на пределе, а добивается успехов лишь тот, кто умеет заставить себя пройти «красный коридор».
Такэда кивнул, как спортсмен отлично понимая смысл термина. «Красный коридор» означал порог включения биоэнергетического потенциала, резерва психических сил, когда у спортсмена уже не осталось сил физических. Но пройти «коридор» мог далеко не каждый человек.
— На твоем месте я бы не стал ей ничего доказывать, — посоветовал инженер. — Если и стоит что-то кому-то доказывать, то лишь самому себе.
Никита упрямо свел брови в одну линию.
— Не зуди, Оямович, пошли лучше выполнять план.
Такэда безмолвно повиновался.
Место для тренировок они нашли неподалеку — достаточно большую и ровную площадку посреди разрушенных временем скал, образовывающих высокую зубчатую стену вокруг. Там же обнаружился и коридор-тупичок, где Никита надеялся поэкспериментировать с Вестью, полный решимости добиться «взаимности».
Тренировка длилась два с половиной часа, пока Такэда не изнемог и не сдался, вытянув ладонь вперед.
— Довольно, Посланник, не расходуй пыл зря. Я только что подумал: не слишком ли мы с тобой беспечны?
— Что ты имеешь в виду? — Сухов облил себя водой — занимались они, сняв костюмы-скафандры, — и насухо вытерся губкой из снаряжения костюма, заменяющей полотенце.
— Надо было взять в темпорале «дипломат», то есть транскоф. И может быть, выбрать что-нибудь еще из его оружейного арсенала.
— О транскофе я не подумал. Ты прав, сейчас схо… — Слово замерло у Никиты на губах.
Что-то произошло. Они не сразу догадались, что изменилось освещение. К золотистому, не дающему теней свету гигантской дуги в небе добавился янтарный оттенок. Не сговариваясь, путешественники взобрались на скалу и увидели восход солнца, вернее звезды, его заменяющей. Диск светила был больше солнечного, но не столь ярок, и казалось, по небу взбирается огромная капля расплавленного янтаря.
— Доброе утро, — пробормотал Такэда.
Никита недоумевающе глянул на него и понял: появление светила означало утро, хотя ночь в этом мире почти ничем не отличалась ото дня.
Первый же эксперимент с «родимым пятном» Вести едва не закончился плачевно: Сухов уже через несколько секунд потерял сознание и не приходил в себя больше часа, перепугав Такэду до смерти.
Привела танцора в чувство Заавель, вызванная Толей в «лабораторию» — на площадку в скалах. Что она подумала о Сухове, неизвестно, лицо ее, как всегда, оставалось серьезным и непроницаемым, но танцор потом чувствовал себя как нашкодивший щенок. Чувство стыда погнало его прочь, в пустыню, где он пробродил до заката местного светила, вспоминая встречи с Хуббатом, Вуккубом, Истуутукой, другими наблюдателями из соседних хронов, анализируя причины неудачи. Уверенность его в удачном исходе дела была поколеблена в очередной раз, однако в душе танцора бушевал ураган, разбуженный самолюбием и опирающийся на уже полученную информацию, и просто так сдаться он уже не мог.
Вернулся на корабль за минуту до ежевечернего дождя, поужинал и снова занялся тренингом, изредка заглядывая в книгу инструкций россдао, сохраняемую им во время странствий.
Такэда не мешал другу, понимая его состояние, и то и дело пытался разговорить Заавель, которая почему-то не желала беседовать, на вопросы отвечала неохотно и коротко или не отвечала совсем, но тон ее по отношению к инженеру оставался тем же — вежливо-высокомерным, с резкими ироничными выпадами. Правда, его это не задевало, держать себя в руках Толя умел с детства. Девушка оставалась для него загадкой, будучи лишь с виду по-детски открытой и наивной, на самом деле она таила в себе огромные скрытые резервы сюрпризов и знаний, недоступных простым смертным. Такэда чувствовал ее глубину каким-то «седьмым» чувством и уже не раз хотел заговорить с Никитой на эту тему, но тот ничего не замечал, увлеченный внешним проявлением красоты, и надо было ждать подходящего момента, накапливая аргументы. Пока же Такэда мог только мрачно наблюдать за развитием событий, видя, что Сухов проводит с девушкой все больше времени и не торопится выполнять свой «гениальный» план.
Неделя прошла, но ничего не изменилось.
Сухов продолжал тренироваться, но с иссякшим пылом. Разговоры его с Такэдой сводились к обмену мнениями о погоде, красотах пейзажа и невероятном уме Заавель, с чем Толя был вполне согласен. Хохха ничего о Ксении не сообщала, да и сам Сухов все реже вспоминал о ней, пока не произошло событие, резко изменившее все.
Инженера давно мучило ощущение скрытого наблюдения, возникшее сразу после того, как они заметили увеличение магического фона. Сначала он принял гипотезу «магического следа»: кто-то из свиты Люцифера побывал в этом мире незадолго до появления беглецов и оставил свой след. Однако после встречи с Заавель и долгих размышлений Толя начал склоняться к другому мнению, приняв к разработке две версии повышения фона. По первой — служители Хаоса вполне могли посетить этот мир и оставить где-то следящее устройство, по второй — фон повысила сама Заавель. Последний случай был наименее вероятен, но и наиболее нежелателен, ибо заставлял предполагать худшее: либо Заавель была вселенной, либо работала на СД — Синклит Четырех Демонов, будучи «двойным агентом».
Приняв в качестве рабочей первую гипотезу, Такэда сделал запрос через хохху о личном деле Заавель и несколько дней лазил по скалам и остаткам зданий разрушенного города, разыскивая следящее устройство с индикатором, одолженным у Сухова. Однако эрцхаор не работал как миноискатель, отмечая писком в наушниках присутствие металла, поэтому Толя бросил это занятие, обыскав напоследок кокон темпорала и забрав оттуда «дипломат» мгновенной масс-транспортировки. Тогда он переключился на изучение корабля Заавель и его компьютера, надеясь каким-то образом подключиться к файлу секретных данных. Последнее казалось невыполнимым, но Такэда не был бы инженером, если бы не умел решать такие задачи.
Изучив принципы управленческого комплекса по ответам охотно разговаривающего с ним компьютера и визуальным наблюдениям, Толя улучил момент, когда Заавель и Никита улетели на катере к океану, и с помощью хардсана вскрыл панель центральной «дольки лимона» — секции пульта. И не поверил глазам: она была пуста!
Кто-то негромко рассмеялся за его спиной. Такэда мгновенно обернулся, хватаясь за рукоять лазера… и обнаружил, что лежит на камнях, слабый и беспомощный, словно пролежал здесь месяц без еды и пищи. Рядом лежал Никита, бледный, исхудавший, заросший, с тенями под глазами, такой же беспомощный и бессильный.
Кто-то стоял над ними, загораживая полнеба. Огромная туша, не похожая ни на что живое, зловещая, тяжелая, как гора, но гора металлическая и функционально законченная. Глаза слезились, Такэда протер их, но продолжал видеть все так же смутно, как сквозь грязное стекло.
Кто-то снова рассмеялся, но теперь уже над головой. Смех был женским, и от него веяло холодом. Такэда с трудом повернул голову и увидел Заавель, только одетую иначе — в черный комбинезон, светящийся алыми зигзагами на руках и ногах.
— Ты довольно хитер, Наблюдатель, — произнесла девушка, с лица которой исчезло выражение детской незащищенности, — но недостаточно проворен. — Перевела взгляд на еще не верившего своим глазам Сухова. — Прощай, Посланник, воин Пути. Впрочем, Посланником ты уже никогда не станешь — слаб.
По губам Заавели скользнула презрительная усмешка, отчего Никита дернулся, как от пощечины.
— До меня дошли слухи о новом Посланнике, ухитряющемся водить за нос Хуббата целый год, и я решила проверить. — Она вдруг приблизила к лицу Сухова свое лицо, черты которого поплыли, испытывая быструю трансформацию смены множества лиц — от человеческих, в том числе и мужских, до жутких морд, не поддающихся описанию, — пока к ней снова не вернулся прежний облик сверхъестественно красивой земной женщины. — Ты был бы интересен мне, танцор, лишь в качестве неплохого образчика человеческой породы, но ни на что иное не годящийся. Даже для службы мне. Слабых никто не любит, в том числе и Путь. Поэтому я оставляю вас живыми, давая шанс постичь хотя бы малую часть себя. Выживешь — мы встретимся. Хотя я в это не верю.
Заавель выпрямилась, стала расти, вытягиваться, увеличиваться в размерах, пока не стала одинаковой с металлической горой рядом, а потом села на нее верхом.
— Удачи, воин, — раздался с небес громовой насмешливый голос, и гора с чудовищным существом, которое уже нельзя было назвать обаятельной женщиной, исчезла с резким хлопком, от которого у землян едва не лопнули барабанные перепонки. Для Такэды этот хлопок был лишним доказательством реальности происшедшего — с таким звуком воздух заполняет пустой сосуд.
— Оямович, я не сплю? — слабым голосом спросил Никита.
— Спал. Мы оба спали, хотя видели один и тот же сон. Хорошо еще, что проснулись живыми. Она действительно пожалела нас.
— Ты о чем?
— Как ты себя чувствуешь?
— Как после месячной голодовки.
— Не месячной, всего лишь двух — или трехдневной, но голодовки. Нас заставили пережить сложную, подстраивающуюся, отлично наведенную галлюцинацию, воздействующую практически на все органы чувств.
— Кто заставил? Заавель?
Никита с трудом сел, с недоверием глядя на исхудавшего приятеля.
— Господи, ты как из концлагеря сбежал!
— Ты выглядишь не лучше.
— Так кто это был, по-твоему?
— А ты не понял? Заавель… за-Авель…
— То есть… Каин?!
— Она и здесь посмеялась над нами. Гиибель — ее настоящее имя, или его — одного из Великих игв, единственного, кто имеет черты женщины. Хотя это лишь малая часть ее истинной сути.
— Мы попались, как мальчишки! — прошептал Никита, пряча лицо в ладонях.
Такэда мог бы возразить, он-то как раз попался в последнюю очередь, уступив инициативу Сухову, но говорить об этом вслух не стоило. Никита и так был растерян и унижен в достаточной степени. Кряхтя, Толя встал, огляделся. Они находились неподалеку от разрушенного замка с коконом темпорала. Гипсовая пустыня уходила вдаль и во все стороны, сверкая в свете пылевой дуги, пересекающей небосвод, и была она почти пуста из конца в конец. Лишь несколько песчаных холмов, из которых вырастали обломки зданий исчезнувшего в веках города, напоминали о погибшей цивилизации, да кладбище звездолетов в гигантском разломе. Оно все-таки не было рождено гипноиндукционным излучением Гиибели, как подумал было Такэда.
— Значит, нас списали, — раздался сзади скрипучий голос поднявшегося Сухова.
Толя обернулся. Глаза танцора лихорадочно блестели, но с лицом произошла перемена: растерянность и подавленность из него испарились, скулы выступили резче, а губы отвердели.
— Тем лучше, — продолжал Никита, улыбнувшись так, что у Толи заныло сердце. — Ты хорошо разглядел эту гору, на которой умчалась Заавель? То есть твоя Гиибель?
— Не очень, но, по-моему, это…
— Жругр! Тот самый механокентавр, или как там его можно назвать, который нужен и нам.
— Но Истуутука предупреждал, что обычный человек не может им управлять.
— Так то обычный, — осклабился Никита, повысив голос, так что лицо пошло пятнами. — А я — не совсем обычный, и с этим им придется считаться! — Он вдруг с криком ударил себя по плечу со звездой Вести. — Проснись, бинер, судьба моя!
По пустыне прокатилось странное грохочущее и звенящее эхо…
Глава 6
На сей раз ему удалось продержаться несколько минут, прежде чем сработал подсознательный «выключатель напряжения» и прервал поток удивительных, странных, в большинстве своем непонятных видений. Снова он пережил целый комплекс необычных состояний и ощущений, сбивающих поступающий «текст», изменилось не только визуальное восприятие пространства — он как бы видел все предметы снаружи и изнутри, но и ощущение собственного тела, вобравшего в себя чудесным образом мир вокруг на десятки, если не сотни километров. Все формы мира струились, колебались, текли сквозь тело, он понимал их суть, видел взаимодействие частей вплоть до атомов, мог рассчитать любое их изменение в будущем и читать прошлое, хотя человеческая оболочка сильно мешала и хотелось освободиться от нее, выйти за пределы, жить в космосе более свободно и мощно…
Такэда наблюдал за Никитой с растущей тревогой, а потом со страхом, видя, как меняется лицо танцора, отражавшее какую-то страшную внутреннюю борьбу. Дважды Толя пытался остановить друга, достучаться до его сознания, и оба раза Сухов оставался глухим, едва не сломав Толе руку, когда тот попытался потрясти его за плечи. Закончилась борьба внезапно — внутри Никиты, если судить по вспыхнувшему взгляду, произошло что-то похожее на взрыв, исказивший черты его лица до неузнаваемости, а затем Сухов обмяк и потерял сознание.
Однако его беспамятство, зловещее и глубокое — до потери пульса, длилось всего четверть часа, и очнулся он сам, практически без помощи суетившегося Толи, который пытался сквозь костюм делать ему массаж грудной клетки и шиацу активных точек головы и шеи. Улыбнулся вздохнувшему с облегчением инженеру, провел рукой по заострившемуся подбородку и сел, слабый, дрожащий от холода и потери энергии, но веселый и довольный.
— Испугался?
— Испугаешься тут! Как самочувствие?
— Не знаю, пережевнуть бы чего-нибудь нашего, родного… борща, например, свининки жареной… а потом поспать минуток шестьсот…
— О борще забудь, ешь, что Бог послал… то бишь лемур Истуутука. И спи. Потом поговорим. Я тут похожу рядом, поохраняю. Кстати, индикатор-то все равно нервничает.
Никита рассеянно глянул на камень перстня, внутри которого тлел желто-оранжевый крестик — знак потревоженного магического фона.
— Не волнуйся, он регистрирует вибрацию Веера, колебания сети темпорала, которые затухают медленно. В принципе, мне он в этом качестве уже не нужен, я и сам теперь могу вычислить в толпе магически вооруженного.
— Весть выдала порцию информации?
— Весть выдает всю информацию, да я не в состоянии ее принять. Кое-что, правда, удалось, но до полного объема далеко. Эх, если бы удалось разбудить экстрарезерв!
— Тебе это же удавалось. Помнишь, ты говорил, что во время схватки с Хуббатом сработала родовая память и ты вспомнил приемы боя предков?
— Да, но потом я все забыл!
— Главное — почин сделан. Вспомнил раз, вспомнишь и другой. Согласно гипотезе ученого-биолога Мечникова вместе с набором безусловных рефлексов по наследству передается целый пакет использованных ранее предками программ, в том числе и навыков и методов выживания. И если ты вспомнил воинские приемы, значит, у тебя в роду были великолепные бойцы, витязи.
Сухов покачал головой, молча достал коробку с НЗ и сотворил пласт розово-фиолетового желе, утоляющего жажду не хуже родниковой воды. Откусил и пробурчал с полным ртом:
— Почему же все-таки индикатор не сработал на Гиибели, не предупредил об опасности?
— Я думал об этом. Либо она заблокировала его, либо заэкранировала себя, что вероятнее. Учти, игвы — многомерные существа, маги высокого класса, им подвластны любые силы и законы.
Сухов кончил жевать, лег, подложив под голову «дипломат» транскофа, закрыл глаза.
— Она забавлялась нами… в ее власти было просто прочитать наши мысли.
— Мысли — да, но не эмоции, духовные порывы и цели, запасы добра и зла, возможности и способности. А выяснить все это можно было лишь устроив спектакль.
— Не убежден. Она могла поступить проще: внушить нам любую мысль, сотворить псевдореальность, в результате чего мы либо сошли бы с ума, либо умерли от истощения.
— Ну, не знаю я, что у нее за план в голове был, — философски заключил Такэда. — Может быть, ты ей понравился.
Легкая краска легла на щеки Сухова, но он нашел в себе силы сказать то, что думал:
— Если бы понравился, она не назвала бы меня ничтожеством и не бросила здесь, как ненужную игрушку.
Толя не нашелся, что ответить.
Спал Никита больше семи часов и проснулся свежим и бодрым, а также голодным. Умылся, посетовав, что негде искупаться, проглотил два блюда из НЗ, по вкусу напоминавших соленые грибы и консервированные помидоры, и обвел взглядом горизонт.
Приближался «вечер», судя по высоте светила над цепью холмов, с противоположной стороны небосвод закрывала сизая пелена туч, несущих дождь, сверкающая равнина из конца в конец была все так же пуста и мертва, и даже ветер не поднимал на ней пыли.
— Все тихо?
— Ты же сам говорил, что чувствуешь магифон. Аль во время сна потерял способность?
— Поехали.
— Куда?
— Туда, где Макар телят не пас. Нам нужно сделать несколько хронопереходов.
— Нас перехватят уже на втором переходе. — Такэда встретил взгляд Сухова, помолчал. — Если это необходимо — вперед.
— Другого выхода просто не существует. Чтобы начать поиски жругра, необходимо прежде закончить воинское образование, разобраться с Вестью, выяснить свои возможности, кое-что приобрести, сообщить маме, что я жив, найти Ксению… в общем, план мой несколько меняется. Сейчас мы сделаем переход в мир, где обитает «первый меч всех времен и народов». Любопытно посмотреть на его мастерство и научиться самому.
— Кто бы возражал. — Такэда поднял транскоф, стряхнул с его черного «кожаного» бока прилипшие кристаллики гипса. — Ты мне так и не сказал, что тебе выдала Весть.
— Пленка еще проявляется, — сказал Никита и улыбнулся в ответ на удивленный взгляд Толи. — Это если говорить образно. Многое застряло в подсознании и просачивается оттуда постепенно. Испытываешь такое удивительное ощущение, когда в сознании всплывает вдруг знание предмета или явления!
— Саммай.
— Что? А-а, да, но не одно — целая цепочка саммай. Наверное, мозг научился регулировать потоки информации на уровне рефлексов.
Сухов приблизил руку с перстнем к лицу, пристально глядя на переставший светиться камень, глаза его сузились, в глубине их вспыхнул мрачный огонь.
Камень эрцхаора на мгновение стал прозрачным, внутри него мелькнули черные точки, исчезли, и тут же камень полыхнул серией вспышек, сыграв целую гамму от зеленого и желтого к вишневому и фиолетовому цвету. Никита удовлетворенно кивнул.
— Все нормально, путь свободен.
— Что ты с ним сделал?
— Запрограммировал на поиск нужного хрона, он будет наводить нас на цель. А заодно проверил, не ждет ли где в засаде «свита Сатаны». Горизонт чист.
— Значит, Гиибель не стала сообщать наши координаты парням «свиты».
— На таком низком уровне она играть не должна.
Сухов повернулся и направился к развалинам замка, ухитряясь ступать почти бесшумно, стараясь не трещать россыпями кристаллов. Вскоре кокон темпорала распахнул перед ними двери, и путешественники нырнули в сиреневый свет поворачивающей время на квантовый угол камеры хроносдвига. Поход по «лестнице» Шаданакара «вниз», к М-физике, начался.
Выход из темпорала в этом мире пришелся на раннее утро. Кокон станции хроносдвига был замаскирован под гигантскую каменную голову высотой метра четыре, и путешественники, спустившись по ее языку и выйдя через рот, попали в заросли акации. С трудом преодолев эту колючую преграду, они оказались в лиственном лесу, живо напомнившем Никите леса Подмосковья ранней осенью. Березы здесь чередовались с кленами и дубами, сменялись полосами осин и ясеня, кое-где встречались более темные лиственницы и сосны, но стоило Сухову подойти к дереву поближе, как тут же становилось ясно, что он не на Земле. Листья «березы», если внимательно приглядеться, имели другую форму, хотя ствол ее вполне отвечал земным «березовым стандартам». Точно так же и кленовый лист выглядел иначе — более вычурный, резной и красивый. И длинные листья-иглы местной «сосны» заканчивались пушистыми венчиками, а не остриями, как земные, хотя издали их вряд ли можно было различить. И еще в этом лесу не хватало травы и птиц: тишина стояла, как после пожара.
— Эрцхаор, — шепнул Такэда, вертя во все стороны головой.
Никита понял, кивнув: он глянул на перстень еще при выходе из темпорала, но индикатор тревоги не поднял, только отметил наличие повышенного фона магического поля.
— Все спокойно. Хотя мы теперь проходим хроны, где начинают работать законы магифизики. В этом мире могут быть и колдуны, и заклинатели, и волшебники.
— Где мы?
— Наш герой, «первый меч» — индеец, мы в его мире. Это все, что я пока знаю. Необходимо найти местного Наблюдателя, он даст нужные сведения.
— Как?
— Позвонить ему.
— В рельс, что ли? Или здесь есть телефоны, а у тебя — его номер?
— Через хохху, — коротко ответил Сухов без обычного язвительного тона.
Такэда прикусил язык, сообразив, что у них действительно есть рация, через которую можно держать связь с любым Наблюдателем.
— Извини, не подумал.
Никита, не отвечая, направился по лесу туда, где виднелся просвет, и через полсотни шагов вышел на край огромного ровного поля, усеянного такими же гигантскими каменными головами, как и та, из которой они только что вылезли. Их было не менее трех тысяч, и еще многие головы прятались в кустарнике и в лесу.
— Что это? — осведомился Сухов, пытаясь сосчитать количество голов, тип лиц которых указывал на индейское происхождение.
— Скорее всего кладбище, — сказал Такэда. — На Земле встречалось нечто подобное в Мексоамерике. Головы делали каменотесы еще при жизни царей, после смерти тела царей сжигали, а прах помещали в голове.
— Здесь их несколько тысяч! Неужели все цари?
— Плюс знатные вельможи, воины, герои. Этому кладбищу, наверное, исполнилась не одна сотня лет. Странно, что нигде не видать охраны. Земные индейцы относились к предкам с большим пиететом и обычно сторожили усыпальницы, дабы их не разграбили.
— Кажется, и местные индейцы имеют те же обычаи.
Такэда завертел головой и в полукилометре от них обнаружил неподвижную фигуру с длинным копьем, одетую во что-то золотисто-коричневое. Через мгновение фигура исчезла, но не приходилось сомневаться, что пришельцев заметили.
— Что будем делать? Бежать в лес, сражаться, ждать?
Сухов взвесил в руке вардзуни, с сожалением покачал головой.
— Оружие придется оставить. Стоит нам применить хардсан или суперкопье в этом мире, как нас тут же засекут техники ЦРУ, служба наблюдения. Давай-ка быстренько закопаем все наше снаряжение возле этой головы и заметем следы. Оставим при себе только лингверы, авось никто не обнаружит их в волосах.
— И хохху.
— Правильно, рацию тоже, вряд ли они догадаются, что это такое. — Никита быстро написал несколько слов на клочке пленки — запрос на связь с Наблюдателем данного хрона, вложил внутрь хрустальной бабочки и спрятал ее на груди.
В тот же момент из леса бесшумно вынырнула цепь золотисто-коричневых фигур с длинными копьями, взяла путешественников в кольцо, а из-за их спин вперед выступил атлетически сложенный молодой человек с типично индейским лицом, которому была присуща особая, свирепая красота. Смуглое, скуластое, с большим, но не чрезмерно, хищным носом и узкими черными глазами, с прямыми губами, гордое, бесстрастное и сильное, лицо этого воина было столь красноречиво, что хотелось встать перед ним по стойке «смирно» и ждать приказаний.
Одет индеец был так же, как и его соплеменники, одет в коричневый кожаный костюм, расшитый золотой бахромой, сидевший на нем словно вторая кожа. Но, во-первых, костюм его был украшен перьями, а на груди красовался очень красивый мозаичный ромб из перьев, видимо, знак власти. Во-вторых, из-за спины у него высовывался край щита, а в-третьих, в отличие от своих подчиненных, бритых, с золотыми лентами вокруг голов, он имел прическу — прекрасную львиную гриву соломенного цвета и головной убор в виде короны из перьев какой-то птицы. Кроме того, на поясе у него висели изогнутые ножны, разукрашенные золотыми инкрустациями, из которых выглядывала сверкающая рукоять длинного, похожего на ятаган, меча. Индеец молчал, как и воины команды, по его лицу невозможно было понять, о чем он думает.
— Мир вам, — слегка поклонился Никита. Его киб-переводчик смолчал, потому что не знал, на какой язык переводить. Индейцы не проронили ни слова, наставив на приятелей удивительно длинные, с длинными и тонкими наконечниками, копья. Пауза затянулась.
Сухов оглянулся на Толю. Тот тихонько покачал головой:
— Не суетись.
Как бы удовлетворившись осмотром, предводитель отряда махнул вперед рукой, сжав два пальца и растопырив остальные три, отступил в сторону, так и не издав ни звука. Никита не сразу сообразил, что означает этот жест, и едва не прозевал бросок копья, стоявшего чуть сбоку воина. Копье срикошетировало от плеча — ткань костюма была непробиваема — и оцарапало шею. Второе копье прошло в сантиметре от головы, но Сухов увернулся, ощутив затылком ветерок смерти. Третье вонзилось в то место, где он только что стоял. Их убивали, буквально расстреливали, молча и деловито, без лишних расспросов и рассуждений, и была в этой деловитости такая убежденность в праве распоряжаться чужой судьбой, что Никита испытал приступ страха. Правда, длился приступ всего секунду-две. Бросив взгляд влево, Сухов увидел, как хладнокровно сражается Такэда, разломав копье на две части и превратив их в нунчаки, и это придало ему уверенности и мобилизовало прилив сил. Дальнейший бой продолжался уже под диктовку землян, так как индейцы понятия не имели об искусстве самозащиты без оружия.
Поскольку Никита не был силен в искусстве юби-дзюцу, как Такэда, хотя и тренировал с ним комплекс атэми, он решил действовать не столько эффективно, сколько эффектно, что всегда действует на психику противника. Дважды удачно развернув блокирующую спираль — любой бьющий предмет, в том числе и копье, попадая в охватывающую спираль блока, соскальзывает, — Никита в ответных ударах для достижения эффекта цепа использовал не только руки и ноги, но и весь корпус, что усиливало удар даже в ближнем бою с малых дистанций, после чего нападавшие отлетали — уже без оружия — на три, четыре, пять метров.
Бой временно прервался. Семеро индейцев лишились копий, трое из них потеряли сознание — это поработал Такэда, остальные отползали в сторону, глядя на двух дьяволов если и не с ужасом, то с должным уважением. Оставшиеся четверо копья бросать не решались, ожидая команды вожака. Тот раздумывал всего мгновение, потом что-то крикнул высоким звенящим голосом, прыгнул к Никите и нанес ему удар мечом; когда он его выхватил из ножен — танцор не заметил.
Спас его Такэда, метнувшись между ними и бросив в лицо индейца горсть песка. Лезвие меча миновало голову Сухова, отскочило от ключицы — ткань костюма защитила его и на этот раз, и в то же мгновение Никита рванул на себя чужую руку, автоматически провел прием «в локоть» — сакли — и завладел мечом. Выпрямился, угрожая врагу уколом в грудь.
— Размахался!.. Спасибо, Оямович, как-нибудь сочтемся. — Крикнул остальным:
— Стоять!
Индейцы замерли, поняв смысл сказанного по интонации. Их командир, упавший на колени, медленно встал, не сводя горящего взгляда с Никиты, ответившего ему таким же взглядом. Подошел Такэда с копьем, взвесил в руке.
— Отличная вещь, легкая и хорошо сбалансированная. Спроси его что-нибудь, разговори, а то лингвер не разберется в языке.
— Кто вы? — Никита опустил меч, ткнул себя пальцем в грудь. — Сухов. — Указал на Толю. — Такэда. — Протянул руку индейцу. — Ты?
— Уэ-Уэтеотль. — Индеец гордо выпрямился, складывая руки на груди. — Текутли панатиско им велиавел шочик.
Лингвер замешкался на мгновение и перевел:
— Нам приказано вас убить.
Друзья переглянулись.
— Хорошенький прием, очень теплый! — пробормотал Сухов.
— Наверное, здесь побывали слуги ЦРУ, предупредив о возможном нашем появлении местные власти. Что предпримем? Судя по красоте нагрудной пекторали, этот воин — важная персона. Давай отведем его к правителю и обменяем на свою жизнь.
— Вряд ли он согласится. К тому же я не уверен в его знатности — обычный исполнитель в ранге сержанта.
— Но держится независимо, не по-сержантски. Звание, положение? — обратился Толя к индейцу.
— Саагун тикуй-рикуки тлатоани, — ответил тот высокомерно, не удивляясь тому, что к нему обращаются на двух языках и разными голосами.
— Начальник глаз и ушей Повелителя, — перевел лингвер, шепот которого был слышен только хозяину, добавил:
— Вероятно, соответствует чину капитана разведки. Кстати, имя Уэ-Уэтеотль — это скорей кличка, переводится как «ягуароподобный дракон».
— Ох и любят они цветастые имена и клички. Да, Оямович? А меч, наверное, из бронзы, до того легок. И удобен. И красив.
— Срубил бы он твою буйную голову, тогда бы ты его оценил иначе, — проворчал Такэда. — Командуй.
Никита еще раз взглянул на перстень, поигрывающий оранжевым квадратиком — фон магиполя был достаточно плотен, чтобы подозревать о существовании в этом мире адептов магической физики, но дело свое надо было доводить до конца.
— Держи. — Сухов протянул меч владельцу вперед рукоятью. — Веди нас к Повелителю. Только не вздумай снова начать «игру в бойню». Усек?
Индеец, озадаченный таким поворотом событий, потерял от изумления свой неприступный, независимый вид, открыл рот, потом с видимым усилием справился с собой.
— Уэ-Уэтеотль отведет вас к Повелителю: пусть тот решает вашу судьбу сам.
— Ну и отлично. Кстати, кто отдал приказ убить нас? И по какой причине?
— Приказ отдал чичим Сипактональ Уиштотли, главный сборщик дани, правая рука тлатоани Тлауискальпантекутли, «первый меч империи».
Никита присвистнул.
— Вот те, бабушка, и Юрьев день! Тот, кого мы ищем, и отдал приказ о нашем уничтожении. Чичим… что такое чичим?
— Имеющий право убивать без разрешения Повелителя, — отозвался лингвер.
— А тлатоани Тлауискальпан… чего там еще? Имя?
— Тлатоани — правитель, а Тлауискальпантекутли переводится как Повелитель Дома Утренней Зари.
— Что ж, звучит красиво. Пошли знакомиться, Оямович. Интересно взглянуть на правителя с таким поэтическим именем, да и на его «правую руку» Сипактоналя Уиштотли, имеющего право убивать без суда и следствия. Неужто я что-то перепутал, и он — не маг, а демон? — Сухов махнул рукой не потерявшему гордую осанку предводителю отряда:
— Веди, саагун.
Индеец поднял вверх руку, и в ту же секунду двое других исчезли в кустах, чтобы через минуту привести лошадей. Такэда забрался в высокое седло с ловкостью завзятого жокея, а Никита, которому на родине отца удалось в свое время покататься на лошадях с объездчиком Ефремычем, прыгнул в седло, не пользуясь стременем, что, впрочем, не произвело на индейцев никакого впечатления.
Поскакали рысью — один за другим, миновали кладбище с головами и вскоре выехали из леса на мощенную каменными плитами дорогу, прямую, как стрела, упирающуюся в скалистые холмы километрах в десяти отсюда.
В холмах дорога разветвилась, стала шире, по ее сторонам стали появляться ступенчатые пирамиды, не то здания, не то храмовые сооружения, охраняемые непременными каменными ягуарами или орлами. Дважды проезжали по висячим мостам, пересекающим реки, и выехали наконец на край долины, утопающей в зелени, окруженной красивейшими каменными стенами и скалами.
— Чикама, — обернулся на скаку Уэ-Уэтеотль.
Лингвер никак не прокомментировал слово, и Никита понял, что Чикама — название долины или каньона. Дорога вильнула за скалы, вывела всадников к необычной арке: две гигантские человеческие сплетенные руки, высеченные из камня с непревзойденным мастерством. За аркой справа поднималась пирамидальная постройка с треугольными бойницами, напоминающая крепость. Впрочем, это и была крепость, стерегущая вход в долину, потому что реплику проводника: «Пукара», лингвер перевел как «сторожевой пост». Двое индейцев, неподвижно стоящих на крыше пукары, проводили кавалькаду взглядами.
Никита обратил внимание на сложные устройства в их руках, из которых выглядывали наконечники копий, и сообразил, что это ручные копьеметательные машины. В земной истории аналогов таким машинам не существовало.
За поворотом открылся красивейший вид на долину: геометрически совершенные террасные поля, лесополосы, группы скал и среди них — замки в виде террасных пирамид и стены, сложенные из громадных каменных блоков, пересекающие долину из конца в конец. Проезжая мимо одной из них, высотой не меньше чем двадцать — двадцать пять метров, индеец приостановил коня.
— Истаксиуаль по пачанка. Ли гарама тооли Тлауиска.
— Великая индейская стена, — перевел лингвер. — Пересекает всю Империю Дома Утренней Зари.
— Оказывается, не только китайцы строили такие стены, — тихонько сказал Такэда.
Стена тянулась километров на двадцать, скрываясь в скалах, за краем долины, а дальний ее конец скрывал за собой город.
— Халиско, — показал на него проводник. — Тлалока.
— Столица Империи Халиско, — шепнул лингвер, хотя Никита понял это и без перевода.
Въехали в город спустя час. Проводник снова сдержал коней, чтобы гости могли осмотреться и оценить своеобразную красоту столицы, в которой искусство каменной кладки было доведено до совершенства. Как и искусство глиптики — резьбы по камню.
Ни одно здание ни по архитектуре, ни по отделке не повторяло соседнее, хотя в основе своей они имели одну форму — пирамиду. И тем не менее разнообразие поражало. Здесь были здания в форме ладони, растущей из пирамиды, и в форме человеческой головы. Встречались постройки в форме топора, гигантской арки, ярма для быка, и в форме дерева или початков кукурузы. Все они были одно-, двухэтажные, реже — трехэтажные, не выше; и лишь башни, похожие на минареты — в форме копья, возвышались над городом на добрые полсотни метров да дворец Правителя высотой в двести с лишним метров.
Дворец — Чолула, как с гордостью назвал его Уэ-Уэтеотль, представлял собой строгую пирамиду с двадцатью одной террасой, сложенную из белого камня, и являл собой образец совершенства кладки, внедрения в быт геометрических пропорций и возведения в ранг абсолюта монументального искусства скульптуры и барельефа.
Никита не считал себя знатоком архитектуры древних цивилизаций (в данный момент они как бы перенеслись в прошлое Земли), хотя интересовался историей всегда, но эстетика строений этого индейского шедевра могла увлечь и натуру менее романтическую.
Фасад дворца был украшен барельефами с изображениями извивающихся пернатых змей и клыкастых ягуароподобных лиц, а также резными многоцветными колоннами и башенками. Вход во дворец напоминал музейную экспозицию со скульптурными группами, резными вертикальными панелями — таблеро, в отделке которых использовалось серебро и золото, и ступенчатым сводом.
Проводник остановил процессию — с лошадей они слезли еще за сто метров от дворца — напротив цепи стражи: воины все были как на подбор, рослые, мускулистые, с пышными прическами в виде корон и взбитых султанов, украшенных перьями, со щитами из панцирей черепах и длинными копьями с пучками перьев. Одеты они были в черные с золотом костюмы, расшитые бисером и бахромой. Уэ-Уэтеотль что-то сказал начальнику стражи, имевшему на груди знак отличия в виде ромба из перьев, выслушал ответ и сделал приглашающий жест. Цепь стражей расступилась, пропуская во дворец троих людей и сопровождающего их. Отряд саагуна остался снаружи, построившись в маленький квадрат.
Никита не очень внимательно следил за тем, куда их ведут, поглощенный созерцанием фресок, горельефов, колонн, панелей, ковров из перьев и прочих красот дворца в причудливом свете лампад и свечных люстр, поэтому он скоро запутался в лестницах, переходах, мостиках и галереях, создающих внутри здания впечатление непроходимого лабиринта. Лишь Такэда, не терявший бдительности, знал, что от входа они ушли недалеко, дважды обойдя святилище с группой ягуаровидных божеств и алтарь, сверкающий золотом. Наконец индеец остановился у входа в громадный зал, занимающий, наверное, чуть ли не треть дворца, бросил за спину:
— Калькулли.
— Мы пришли, — отреагировал лингвер.
Уэ-Уэтеотль шагнул в зал и преклонил колено перед возникшим из темноты человеком в черно-золотом костюме на голову ниже его.
— Кого ты привел, Уэтль? — раздался отрывистый, резкий, неприятный голос.
— Чужеземцев, чичим.
— Мы же велели принести их в жертву богу Уицилопочтли.
— Они не захотели, чичим. — В голосе Уэ-Уэтеотля сквозь смирение и высокомерие прозвучала насмешка.
— И ты не смог с ними справиться, саагун?! С двумя?!
— Они колдуны, чичим, и владеют мбоа.
— Мбоа владеют только Богоизбранные и Повелитель.
— Наверное, это вид воинского искусства, — предположил лингвер, — в моем лексиконе нет такого слова, но по ряду признаков мбоа — аналог земного карате.
— Доложи Повелителю, чичим, у меня есть что сказать ему.
— Ты будешь наказан, саагун.
— Это решит Повелитель.
Дальнейшую перепалку — тихую, сдержанную, но полную внутреннего напряжения и ненависти, прервал гулкий гонг и вслед за ним голос:
— Проводи их ко мне, Ситаль.
Человек в черном поклонился — жест был чисто ритуальным, автоматическим, и повел рукой в глубину зала. Уэ-Уэтеотль проследовал мимо, гордо подняв голову.
По-видимому, разведка и стража Повелителя не слишком симпатизируют друг другу, подумал Никита, и в это время увидел Тлауискальпантекутли, Повелителя Дома Утренней Зари.
Глава 7
Если на Земле Колумба Америка была поделена между отдельными индейскими племенами, а каждое племя делилось на роды, которые, в свою очередь, дробились, и на всем пространстве американских материков шло взаимное истребление краснокожих, то здесь, в этом хроне, на аналоге Земли, имеющем название Астаамтотль, индейцы смогли понять грозящую им опасность в результате вторжения белых и соединиться для совместного отпора общему врагу. В результате первые колонии европейцев были уничтожены, и вся Америка досталась индейцам. Правда, потом они все же не удержались в объединении и образовали около сотни государств, воюющих друг с другом, но то были индейские государства: сиу, могикан, арапаха, ацтеков, майя, кечуа, аймара, сапотеков, тольтеков, ольмеков и других племен, разве что назывались они иначе. А когда в силу местных географических условий снова образовался сухопутный мост — перешеек между Аляской Америки и Азией — Берингия, индейцы начали завоевание Азии, изменившее судьбы этой части света.
Завоевание длилось не одну сотню лет, после чего образовались Лиги — мощные союзы государств: Такуба — Восточно-Азиатский, Астлан — Евроазиатский, Сандиакловис — Северо-Американский и Фолосом — Южно-Американский. Австралия тоже склонилась перед натиском краснокожих, где выросло однородовое государство Пуррон со столицей Омейокан на месте земной Канберры.
И лишь Африканский материк, имеющий по сравнению с земным несколько иные очертания, остался не завоеванным индейцами, сохранив древнее, данное аборигенами название — Мыср. И ни амбиции, ни жажда славы, кипящие в крови индейцев, — главные побудительные причины их войн — не смогли помочь им покорить черный материк.
Халиско был столицей Срединного хааба — района-государства с шестидесятимиллионным населением, где правил Тлауискальпантекутли — Повелитель Дома Утренней Зари и стоял город примерно на месте современного земного Харькова. Естественно, никаких украинских городов, равно как и русских, арийских и любых других, в этом мире не существовало: индейская экспансия началась на Астаамтотле раньше, чем на Земле исход ариев из Индостана вверх, на север и запад.
Правитель (тлатоани на местном наречии) был по национальности уастек, а его «правая рука, сборщик дани, первый меч империи» чичим Сипактональ происходил из рода чоль-чорти, самого свирепого и воинственного из всех азиатских племен, и лишь благодаря ему власть тлатоани ни разу не была поколеблена, хотя попыток ее свержения от «оппозиционных» племен было предостаточно. Именно на этого человека и хотел выйти Сухов, полагая, что Сипактональ не только воин, объединитель народов, но и маг, тот самый искусник, который им нужен для продолжения Пути. Но он ошибся. Сведения же о стране, в которую они попали, дошли до них с неожиданной стороны.
Правитель интересовался ими недолго.
Это был высокий, сухой и костлявый старик с узким лицом, похожим на лезвие топора. Одетый в зелено-фиолетовый плащ, разукрашенный перьями, он не производил впечатления сильного и умного человека, но властолюбие проступало во всех его чертах. Как и в обстановке зала церемоний, предназначенной подавлять и поражать всех гостей или послов других хаабов, все предметы этого огромного зала, от трона Повелителя до скульптур, скамеек, стел, панно и стенных скосов, были гипертрофированы: либо увеличены, либо искажены, но сделано это было с таким искусством и вкусом, что внушало не ужас и отвращение, а изумление и суеверный восторг.
— И эти люди оказали тебе достойное сопротивление, Уэтль? — спросил звучным голосом Правитель.
— Да, мой Ягуар, — поклонился саагун. — Меня предупреждали, что они не обычные воины, но я не поверил. Они знают мбоа. — Он лжет, — холодно процедил стоящий сзади Сипактональ; перед троном, склонив голову, стоял Уэ-Уэтеотль, за ним Такэда с Суховым. — Мбоа могут владеть только Богоизбранные, жрецы Науатль.
— Вот и проверь это, чичим. Пусть они сегодня живут, а завтра устроим представление и жертвоприношение Уицилопочтли. Что касается тебя, Уэтль, то я начинаю думать, что ошибся, возвысив тебя над толпой, переведя из архитектора в командира тикуй-рикуки. Завтра будешь сражаться вместе с этими чужестранцами против мбоа. Остальное — во власти Ягуара.
Уэ-Уэтеотль молча склонился до пола, резко повернулся и вышел из зала. Чичим Сипактональ проводил его торжествующим взглядом, хлопнул в ладоши. Из-за скульптур бесшумно выступили рослые воины в черном, с копьями и мечами.
— В темницу их.
— Похоже, наше мнение никого не интересует, — пробормотал Никита. — Может быть, попытаемся объясниться?
Но в этот момент в зале появилось еще одно действующее лицо — женщина, одетая в золотые доспехи, с золотой маской на лице и с огромной вычурной прической, похожей на султан с перьями в волосах. За ней бесшумно, как тени, следовали два гиганта в золоченой коже, вооруженные лишь короткими кинжалами.
— Я забираю их в Храм, Повелитель, — сказала она низким голосом, смело подходя к трону. — Богоизбранные, мои воины и жрецы, хотят посмотреть на пришельцев и выяснить, кто они, откуда, зачем появились здесь и что знают. А завтра они продемонстрируют вам свое искусство.
— Пусть будет так, — ответил коротко тлатоани, сверкнув глазами.
Сипактональ с неохотой дал знак своим стражам, и те снова исчезли в нишах зала. Женщина в золотом наряде больше ничего не произнесла и вышла первой. Ее сопровождающие молча вывели следом путешественников, так и не проронивших ни слова.
Вели их недолго. Женщина сразу же после выхода из дворца-пирамиды правителя села в паланкин, и четверо таких же великанов, как и те, что вели друзей, умчали ее рысью прочь, а провожатые свернули с площади перед дворцом в проход между зданиями в форме топора и оказались у коновязи, где их ждал десяток индейцев с лошадьми. Усадив «бледнолицых» на одного коня, провожатые погнали отряд по широким улицам Халиско, не обращая внимания на прохожих. Впрочем, прохожие, в большинстве своем женщины, одетые в цветные длинные, до пят, юбки и накидки, а также кофты, с невероятно сложными прическами, тоже практически не глазели на кавалькаду, во всем подражая мужчинам, в том числе и невозмутимостью.
Индейцы-сопровождающие, все атлеты, словно собранные из тюрем Земли преступники, которым больше нечем заниматься, кроме как качать мышцы, вооружены были не копьями, а, как заметил Такэда, духовыми ружьями и кинжалами. Меч был лишь у одного из них, вероятно, старшего по званию, управлявшего своим отрядом знаками. И по слаженности действий, ленивой грации, уверенности в себе и физической силе Такэда угадал в них профессионалов, людей войны. Как видно, власть женщины в золотом, поддерживаемая такой личной гвардией, была достаточно велика, если даже Правитель не хотел с ней спорить.
— Мбоа, — сказал Такэда на ухо Сухову, кивая на сопровождающих. Никита промолчал. Он уже догадался, что эти воины и есть те самые «Богоизбранные», с которыми им предстояло сражаться не на жизнь, а на смерть.
Проскакали почти до окраины Халиско и остановились у пирамидального здания со множеством террас. Здание хотя и уступало по высоте Чолуле, дворцу правителя, но было не менее величественным, гармоничным, красивым, увенчанное чешуйчатой башней, похожей на вставшего на хвост дракона.
— Матлашкочитль, — разразился наконец речью предводитель отряда, спешиваясь.
Лингвер перевода слову не дал, это было имя собственное, название здания.
— Тликоуацин Науатль, — продолжил индеец, жестом приказав спутникам следовать за ним, но повел людей не в здание-пирамиду, а в красивый белый дом напротив в форме уснувшего зверя, не то ягуара, не то дракона.
— Храм… богини Науатль, — прошептал лингвер, запнувшись. — Науатль — ягуароподобный дракон.
— Вот оно в чем дело, — вполголоса заметил Такэда. — Эта дама, что забрала нас у мясника-чичима, наверняка жрица храма, верховная жрица. А это ее дом.
— Интересно, чего ей от нас надо? — нахмурился Сухов.
— Сейчас узнаем.
Их провели в дом и оставили в роскошной прихожей со сводчатым потолком и стенами, увешанными коврами из искусно переплетенных, отливающих всеми цветами радуги птичьих перьев. Эти ковры висели везде, но в доме встречались комнаты, стены которых были затканы перьями сплошь, вызывая удивительный эстетический эффект. Практичный Такэда подумал, правда, о пыли: как здесь ее убирают? — но восхищался красотой убранства комнат не меньше Сухова. Однако самое большое потрясение ждало гостей впереди.
Через несколько минут ожидания в прихожую вошла наполовину обнаженная девушка с безупречной фигурой. Из одежды на ней была только юбка из перьев да сандалии из белой кожи. Сложная прическа в форме двух пересекающихся кубов венчала голову, в ушах подрагивали длинные золотые серьги в виде человеческих ладоней, на руках и ногах сверкали браслеты. Она сделала приглашающий жест и скользнула в проход между двумя белокаменными, украшенными резьбой панелями. Заинтригованные гости последовали за ней. Короткий коридор вывел их в светлый зал, затканный все теми же перьями и паутинно-прозрачными драпировками, с резным деревянным троном в дальнем конце, у стены, по которой распростерлось тремя извивами тело драконоподобной, с головой и когтями ягуара, твари. На троне сидела давешняя золотодоспешная женщина, одетая, правда, на сей раз иначе, — почти так же, как и ее служанка: в юбку, но не из перьев, а из какой-то ткани, отливающей зеленью, в невероятной красоты сандалии, с виду — из золота, и прозрачно-золотистую накидку, не скрывающую ни высокой груди, ни длинной шеи, ни тонкой талии. Прическа у ней осталась той же, как и золотая маска на лице, изображавшая полуженщину-полуягуара.
Но не это поразило гостей. На безымянном пальце ее правой руки сверкал знакомый перстень — эрцхаор, подмигивающий то изумрудным, то желтым крестиком.
— Вот так сюрприз! — хладнокровно заметил Такэда. — Жрица-то наша — Наблюдатель!
— Проходите, — раздался низкий и властный голос; говорила она по-индейски, и обращаться к ней пришлось через лингверы. — Посланник и проводник, не так ли?
— А вы — Наблюдатель? — ответил Никита, поклонившись.
— Зовите меня Тааль. Я верховная жрица богини Науатль.
— Вы знали, что мы появимся здесь?
— Нет. Но пришел запрос, и я приняла меры.
— Нас пытались убить…
— Приказ тикуй-рикуки отдал Сипактональ, я не знала о вашем появлении, пока не пришло сообщение по хохха-связи. Но разве вы не воины? Разве Посланник не в состоянии отбиться от простых смертных? — В голосе Тааль прозвучала насмешка. — Для чего вам понадобилось демонстрировать мбоа Уэтлю с его дружиной? Достаточно было приказать ему привести вас ко мне.
Сухов покосился на Толю, пожал плечами, и тот вежливо пояснил:
— Мы новички и многому еще учимся. Я — Наблюдатель своего хрона, как и вы, а он… он Посланник, но не посвящен Пути.
Жрица покачала головой так, что качнулись груди, притягивающие взор, задумчиво произнесла:
— Да, вы странная пара… Ситаль не выпустит вас живыми, если узнает, что Посланник не посвящен. Тем более что он тоже получил задание от Синклита Четырех уничтожить вас, если вы не появитесь здесь. Чудо, что он не вмешался, когда решался вопрос, кого посылать для встречи — его воинов или тикуй-рикуки.
Гости переглянулись.
— А ты хотел поучиться у него бою на мечах, — сказал Такэда ехидно.
— Но он первый меч империи!
— О да, Сипактональ — первый меч империи, — кивнула Тааль, — но Уэтль — первый меч Астаамтотля! О чем не знает никто, хотя Ситаль и догадывается. Вот у саагуна есть чему поучиться.
Сухов и Такэда снова переглянулись. Они еще не забыли бой у кладбища с каменными головами, и у обоих мелькнула одна и та же мысль: уж если Уэ-Уэтеотль там не показал ничего примечательного, то чего стоит его слава первого меча планеты? Жрица поняла их молчание правильно.
— Уэтль — мой третий муж, я хорошо знаю его возможности. Вероятно, он инсценировал бой, иначе в живых вы бы не остались. К сожалению, и в его отряде есть глаза и уши Ситаля, поэтому он знает правду.
— Зачем же Повелитель отдал саагуна на заклание, зная, что он такой большой воин?
— Повелитель — не первое лицо государства, это во-первых. А во-вторых, почти никто не знает о способностях Уэтля, он их не афиширует. А настоящий тлатоани в нашем государстве — Сипактональ Уиштотли, брат Мишкоасацина, зять Уэмака, главный сборщик дани и… агент-осведомитель ЦРУ. Если завтра вы останетесь живы — а он самолюбив и хочет убить вас сам, не прибегая к помощи раруггов, — в Шаданакар пойдет сигнал о вашем пребывании здесь, и тогда встреча с Хуббатом неизбежна.
— Вы и об этом знаете?
— Слухом земля полнится. Если не верите в свои силы — уходите, я дам вам такую возможность.
Молчание длилось всего несколько секунд, Такэда стоял ни жив ни мертв, ожидая, что скажет Сухов, но тот произнес всего два слова: «Я — Посланник», и тон его речи подействовал даже на жрицу с фигурой богини молодости.
— Хорошо, отдыхайте, вас проводят. Пока вы у меня, вы в безопасности. Все ваши желания будут исполнены.
— Найдите Уэ… э-э… саагуна.
— Уэтля? Зачем?
— Я хотел бы поговорить с ним… кое о чем. — Сухов преодолел желание скрыть правду и твердо глянул в прорези золотой маски. — Если он согласится, я хотел бы получить пару уроков до завтрашнего дня.
— Хорошо, — после недолгого размышления сказала жрица; по ее мнению, Посланник должен был обладать большим могуществом, чем дает знание приемов боя на мечах, но скрывать удивление она умела. — А ваше желание, Наблюдатель?
— Поговорить с вами, как Наблюдатель с Наблюдателем, — учтиво произнес Такэда. — Нет большего наслаждения, чем обмен информацией.
— И это выполнимо, — кивнула Тааль. Хлопнула в ладоши и сказала, когда из-за какого-то ковра выскользнула служанка:
— Проводи воина в додзе.
— Тренировочный зал, — перевел лингвер.
Но зал оказался внутренним двориком со специальным кольцом для игры в мяч и настоящей гимнастической стенкой. Показав его, служанка отвела Сухова в длинную прямоугольную комнату с узкими окнами в стенах и на потолке, с гладким деревянным полом и стенами, обитыми деревянными панелями.
— Можете заниматься здесь, господин, или во дворе.
Сухов задержал служанку:
— А почему твоя госпожа носит маску?
Девушка бросила испуганный взгляд на дверь, прошептала: «Артхурон», — и исчезла.
— Заклятие, — отозвался лингвер и после паузы добавил:
— Болезнь наговора.
Никита машинально взглянул на эрцхаор: перстень подмигивал оранжевым пятиугольником, отмечая появление всплеска магического поля. Где-то недалеко, может быть даже в пределах города, появился некто, колдун или знахарь, магически вооруженный Вестник Собора Веера или слуга Хаоса, добрый или злой. Кто именно, индикатор определить не мог.
Слабо дернулась жилка на плече, там, где темнела звезда Вести.
— Слышу, — усмехнулся Никита.
Вечером они встретились сначала в трапезной, потом в комнате отдыха, отведенной им в качестве опочивальни: Никита — после трех часов тренинга и лаконичных разговоров с Уэ-Уэтеотлем, а также после купания в бассейне с горячей водой, Такэда — после беседы с Тааль и прогулки вокруг дома и храма богини Науатль.
Кормили их отдельно от слуг и других обитателей дома, изредка мелькавших в глубине коридоров. Вино называлось майяуэль и приготовлялось, по словам Такэды, из меда, каких-то трав и корней растения магеи. Оно прекрасно утоляло жажду и создавало тонизирующий эффект. Подавалось вино в глиняной бутыли в форме быка, рога которого служили горлышками. Затем в горшках-тикоматес подали эмпанадас — блюдо из маисовой муки и дичи, а на небольших подносах — накатамалес, маисовые лепешки, смазанные жиром. Заканчивал ужин поданный в широких чашках-пиалах напиток из шоколада с хрустящими воздушными шариками из сладкой кукурузы.
В комнате отдыха, пушистой от обилия ковров из птичьих перьев и хлопковых подушек по стенам, где стояла одна широкая кровать, сложенная из высоких — по колено — мягких и упругих кубов (как оказалось, из каучука), Никита сразу бросился на кровать, а Такэда присел рядом, пребывая в возбуждении, что мог бы заметить и не слишком внимательный человек. Он и впечатлениями начал делиться первым, не дождавшись от Сухова традиционного «ну, как?».
— Никогда не думал, что Наблюдателем может стать женщина с таким ярко выраженным эгоистическим и жестоким характером!
— Почему жестоким? — лениво полюбопытствовал Никита. — Откуда это видно? Она властолюбива, это заметно… Зато красива, но попробовала бы жрица храма Науатль быть нерешительной и доброй. О морали индейцев я наслышан, так что давай о чем-нибудь другом.
— Мы беседовали в основном об истории создания индейских государств и об их общественно-политическом устройстве. Тебе это интересно?
— Валяй, пока я в созерцательном настроении.
Такэда помолчал немного, но так как новые знания переполняли его, как горячая каша — горшок, следовало «выпустить пар». Начал он с истории создания индейских поселений в Америке, Австралии и на Евроазиатском материке, подыскивая формулировки, подолгу замолкая, затем увлекся сам и увлек Никиту. Рассказ длился больше часа, память у Толи была великолепная, он запоминал даже маленькие детали, подчеркивающие основную мысль, но он не был бы Такэдой, если бы не начинал анализировать услышанное им и уходить в философские обобщения.
— Понимаешь, — продолжал он ровным голосом, не замечая осоловелости собеседника, — большого разнообразия в государственном устройстве на материке не наблюдается, всюду господствуют кальпульи — патрилинейные кланы с императорами — тлатоани, основанные на военных орденах Орла, Ягуара, Волка, Медведя и так далее. И общество у них резко классовое: знать, жречество и масехуали — простолюдины. Так что нам, считай, повезло, что каста жрецов здесь достаточно влиятельна, иначе нас фиг бы выпустил из лап Сипактональ. Индейцы вообще люди с мифологическим сознанием. Им свойственно целостное видение мира. Религиозные их желания просты и утилитарны: урожая, удачи на охоте, в войне, полноценного потомства, а практические действия, причем даже повседневные, священны. Каждое действие по сути — магический акт, который по всеобщей связи всего со всем отзывается и отражается на всех уровнях мироздания. И если на Земле подобное — лишь психологическое преувеличение, то здесь все так и есть, потому что этот хрон гораздо ближе к Болоту Смерти, миру Хаоса, обиталищу Люцифера. Потому и приказ уничтожить нас, то есть пришельцев, угрожающих стабильности государственной власти, а может, и шпионов, не удивил ни рядовых исполнителей, ни самого правителя.
— А почему они остались краснокожими? — спросил сонно Никита. — Ведь пришли они сюда, в среднюю полосу, сотни лет назад, могли бы и посветлеть.
— Не думал, — буркнул Такэда, порыв которого иссякал. — Сотен лет для генетических изменений мало. Кризис охоты, вызванный гибелью длинношерстных животных наподобие наших мамонтов, а также сопутствующей флоры и фауны, заставил индейцев заняться земледелием и выращиванием особой флоры — низких деревьев с быстрым созреванием плодов, а в местные сезонные холода — строительством капитальных жилищ со всеми удобствами.
— В этом они преуспели. Разве что удобств маловато да техника еще не на высоте. Ты знаешь, где у них туалет?
Такэда хлопнул ладонью по ноге приятеля и принялся стаскивать с себя голубое «трико». Сказал глухо, застряв головой в рукаве:
— Удобная вещь, но я все же привык к более простой одежде. Ну а ты чем занимался?
— Тренировался… Этот парень, Уэ… Уэтль… что за имена!.. оказался нормальным мужиком, хотя и не без амбиций. Кстати, он не всегда был тикуй-рикуки, по профессии он уакульани — строитель и архитектор. А Правитель приблизил его к себе после того, как Уэтль сотворил ему Чолулу.
Такэда медленно вытащил голову из костюма, уставился на Сухова.
— Тебе не кажется это символичным? Если он такой большой мастер… да еще боец… Впрочем, поговорим об этом потом… На индикатор ты поглядываешь? Ничего не изменилось?
Никита выпростал руку из-под головы, глянул на камень эрцхаора:
— Темнит он что-то, наш путеуказатель. То показывает всплеск магиполя, то успокаивает — все тихо.
— Странно. — Толя остался в одних плавках, поискал одеяло. — А, вот оно. Похоже на пончо, мягкое. Подвинься, разлегся, как господин.
— Слушай, может, сходишь попросишь раскладушку? По-моему, эта спальня предназначена для одного человека.
Толя не ответил, лег навзничь и затих. Длинные свечи по углам комнаты продолжали гореть ровным голубоватым пламенем, практически без дыма и запаха, отражаясь в перламутровых зернах бисера и в чешуе драпировок.
— Интересный момент, — сказал Такэда тихо. — Вселенная индейцев — Пача — делится на много уровней от верхнего — Ханан Пача — до нижнего — Уку Пача, а соединяют их Пакарины — тоннели, пещеры, шахты. Понимаешь, о чем речь? Индейцы знают о существовании Веера Миров, и космогоническая мифология их отражает реальное положение вещей. Но ты недорассказал мне о своих открытиях.
— Мой диалог с Уэтлем был не столь информативен, парень не очень разговорчив. Но кое-что он мне рассказал. И показал. Мечи их ты уже видел — по форме они близки к ятагану или сабле, отсюда и оригинальнейшие приемы. А главное, он показал мне твое любимое рето-дзукаи и великолепное иаи-дзюцу. Я до такого еще не дошел. Было бы время… — Сухов сумрачно вздохнул.
— А еще?
— Что еще? Рассказал он мне об их оружии. Копьеметалки называются атл-атл, ручные метают копья на полсотни метров, передвижные — метров на двести, а стационарные лупят на два километра! Духовые ружья тоже неплохо стреляют, метров на сто, причем очень точно, называются кантаками. Есть и дротикометалки — чарруа, те вообще идеальны — и по форме, и по точности выстрела. Помнишь, у тех ребят, которые отвели нас сюда, были кинжалы в таких странных ножнах? Так вот это и есть чарруа. Выстрелил, зарядил, снова выстрелил. Темп стрельбы может быть очень высоким, в зависимости от опыта — до двадцати выстрелов в минуту.
— То-то форма у них действительно необычная. А луков у них, наверное, нет, ни у кого не видать. Не додумались?
— Пошли по другому пути, совершенствуя копья и дротики. А мечи у них, между прочим, из бериллиевой бронзы, легкие и прочные. — Никита подумал. — Требуют не столько силы, сколько быстроты, скорости удара.
— А защита какая-то есть? Или только щиты?
— Щиты у них делаются из панцирей черепах, которых специально выращивают, их, наверное, и пулей не пробьешь, но есть и латы, хотя скорее церемониального назначения. Основная же защита — костюмы из специально обработанных буйволовых кож. Дротики их не пробивают, только копья, хотя на вид костюм как костюм, внутри даже мягкий.
Помолчали. Потом Сухов добавил рассеянно:
— Да, придется завтра попотеть…
Такэда открыл глаза, внимательно присмотрелся к его лицу.
— Мы можем сбежать отсюда. Я знаю, где у них лошади стоят, да и дорогу запомнил. Доберемся до транскофа — и поминай как звали.
— Да не можем мы сбежать! — Никита поморщился, стукнул кулаком по кровати; лицо его побледнело, губы сжались. — Отныне и навсегда бег закончен! Мы — не дичь, и пусть те, кто гнал нас, убедятся в этом.
Такэда крякнул, но сказать ничего не успел, в дверь ударил молоточек предупреждения. Через несколько секунд в комнату скользнула служанка Тааль, поклонилась Сухову, в отличие от Толи и не думавшему прятаться под покрывалом:
— Вас требует верховная жрица.
Друзья переглянулись.
— Интересно, что ей нужно, — пробормотал Никита недоуменно.
— Может быть, этим вызовом объясняется отсутствие в этой комнате второй кровати.
— Не очень-то рассчитывай. — Никита натянул свой голубой комбинезон и вышел за служанкой.
Тааль ждала его в своей спальне, почти ничем не отличавшейся от комнаты отдыха, в которую поместили гостей-заложников. Разве что драпировок, ковров и подушек в ней было больше, да кровать гораздо шире, да удивительно тонкой работы бронзовые зеркала с подставками в виде различных зверей.
Жрица и раньше носила весьма условный женский наряд, а теперь и вовсе предстала перед потрясенным танцором во всей красоте обнаженного женского тела, безупречного во всех линиях и изгибах. Кисейно-прозрачную накидку можно было в расчет не брать. Волосы Тааль ниспадали водопадом по плечам, сломав сложнейшую прическу знатной дамы, и лишь одна деталь ее наряда не изменилась: золотая маска.
— Ты получил все, что хотел, Посланник, — раздался ее низкий, гортанный голос. — Теперь моя очередь. Сними свою кольчугу, она тебе не понадобится до утра.
Кровь бросилась в лицо Никиты. Раскрепощенное дитя своего времени, он не был ханжой и понимал свободу отношений между мужчиной и женщиной так же, как и его современники и сверстники, но и воспитан он все же был хотя и в театральной среде, но не без романтики и веры в чистоту и святость. К тому же урок Гиибели не пропал даром: ему дали звонкую пощечину, и звук ее до сих пор стоял — не в ушах — в сердце. Но главным обстоятельством, сквозь призму которого он пытался смотреть на события вокруг, была Ксения. И все же… и все же он не мог просто сказать «нет» и уйти. Простота отношений полов в этом мире была подготовлена тысячелетием морального раскрепощения, основанием которому служила этика жестокого патриархата, и отказ мужчины высокородной даме, да еще жрице, воспринимался здесь как смертельное оскорбление. Отказ этот следовало готовить исподволь, с одновременной попыткой объяснить положение.
— У нас разные системы восприятия, — хрипло сказал Никита, невольно раздевая глазами женщину… хотя что тут было раздевать? — И разные системы ответственности.
Тааль склонила голову к плечу:
— Да, ты тоже колдун, как и твой слуга: я слышу два голоса.
— Он не слуга — он мой друг. Можешь называть его оруженосцем или лучше Наблюдателем.
— Поясни, что ты имел в виду — насчет систем ответственности. Впрочем, не надо, ты слишком много говоришь, Посланник. Раздевайся, пока я не приказала тебя раздеть.
— Вряд ли это удастся, если я не захочу.
— А ты не хочешь? — В голосе женщины одновременно прозвучали ирония, удивление и гнев.
— Не могу, — коротко ответил Никита. — У меня есть девушка… я люблю ее. А по нашим земным понятиям, то, что может между нами произойти, — предательство по отношению к ней.
— Ты лжешь, Посланник! — Не голос — лед. — Я кое-что знаю о морали землян, иначе не была бы Наблюдателем. Земной мужчина может любить двоих и троих, много. Ты смеешься надо мной? Или причиной отказа служит маска? — Тааль вдруг щелкнула застежкой и сорвала маску с лица. На Сухова глянуло странное, прекрасное и одновременно страшное лицо: одна половина его, белая, чистая, идеально красивая, напоминала маску — мраморную, безжизненную, с застывшим глазом, а вторая была багрово-синей, сведенной судорогой, с пылающим черным глазом, полным гнева и тоски, презрения и ярости.
Сухов невольно отшатнулся.
Тааль засмеялась сквозь рыдание, но тут же взяла себя в руки, захлопнула маску, сказала с презрением:
— Я так и знала: ты такой же, как и все. Иди. Завтра вы умрете… если не поможет Ягуар. Ты не Посланник, ты его бледная тень.
Никита вспыхнул, хотел ответить резкостью, потом решил извиниться, утешить женщину, попытаться сказать что-то в свое оправдание, но все слова были бы лишними сейчас, и он промолчал, повернувшись, чтобы уйти.
— Подожди, — повелительно окликнула его жрица. — Возьми для своей девушки… если она существует. Это муиски.
Никита подошел к Тааль на ставших ватными ногах, принял из ее руки красивую, изумительно тонкой работы золотую заколку в виде крокодильчика с четырьмя глазами-изумрудами. Рука женщины дрогнула, Сухов почувствовал ее порыв, и страсть, и сердцебиение, однако поцеловал руку.
— Вы очень красивая, Тааль!
— Я знаю, — снова рассмеялась жрица с горечью и гневом. — Но ты отказал мне!
— Я отказал себе! И когда-нибудь я вернусь, чтобы вылечить тебя. Артхурон, то есть заклятие и наговор, снимается, кто бы его ни сотворил.
— Только не заклятие Семерых!
Никита вздрогнул.
— Так заклятие… сотворила… Семерка магов?! За что?!
Тааль отступила в глубину комнаты, сделала отталкивающий жест.
— Мой первый муж — Вуккуб, я ему помогала во всем. А теперь уходи!
Никита постоял немного, плохо соображая, что к чему, помотал головой, упрямо набычился.
— Тогда я приду с другой Семеркой. Жди.
Он, как слепой, повернулся и вышел в коридор, где его поддержала рука служанки. Он не помнил, как дошел до своей спальни, которую в тревоге мерил шагами Такэда. Не отвечая на вопросительно-озабоченные взгляды, Сухов разделся и лег, даже не глянув на эрцхаор, тускло мерцавший вишневым огнем. В голове царил сумбур, мысли разбежались, а из чувств преобладали безмерное удивление и растерянность. Лишь через минуту до Никиты дошло, что Толя трясет его за плечо и что-то спрашивает. Тогда он выслушал вопрос и убил Такэду одной фразой:
— Она — бывшая жена Вуккуба!
