Глава 5
Они проскочили Дигм — прежний мир Гагтунгра, если верить Дадхикравану, который помнил свое пребывание в этом хроне, — не встретив ни одной живой души. Разглядывать красоты Дигма не стали, да и разглядывать, в общем-то, было нечего. Гагтунгр, вволю насытившись экспериментами со своей Вселенной, нечаянно «зажег» ее время и, не справившись с тушением, ретировался в соседний хрон, чтобы продолжать свои «исследования» там. Для чего ему понадобилось превращать тот Мир в чудовищный лес, знал только он сам.
«Горение» времени к моменту появления в Дигме Дадхикравана и его всадника привело к почти полному вырождению пространственно-временного континуума, и бывшая Вселенная Гагтунгра представляла собой колоссальной протяженности — на миллиарды парсеков! — уродливые соты, пересечение множества изогнутых, физически плотных поверхностей и плоскостей.
Следующий за Дигмом хрон, как ни странно, не подвергся нападению Великого игвы, а также не был разрушен Хаосом, хотя его и затронула болезнь пространственных искажений, не позволяющая сомневаться в прямом просачивании Хаоса.
Местность, где, продавив стенку хронобарьера, Дадхикраван опустил Сухова, с виду принадлежала планете: холмистая равнина в пятнах растительности, с восемью реками, текущими в гигантский провал диаметром в сто километров, с горами на горизонте, с белым небом, в котором угадывались контуры какого-то сооружения. На самом деле этот Мир был весь — на сотни и тысячи световых лет — таким же переплетением и пересечением поверхностей и плоскостей, как и в хроне Гагтунгра, но не мертвым — наполненным движением и жизнью.
Никита уже попривык к разнообразию условий в Мирах Веера, но удивляться и восхищаться не устал. Этот Мир, имевший не четыре измерения, а гораздо больше — около сотни, не мог его не заворожить. И это едва не погубило обоих, поскольку Дадхикраван считал, что Посланник видит и чувствует не меньше, чем он, и не предупредил о появлении нового действующего лица, вернее лиц. А именно: Гиибели на жругре.
Великий игва, потерявший в Гашшарве половину сущности, но оставшийся в живых благодаря многомерности бытия, не был настроен на переговоры или соревнования по ироническим пикировкам. Во-первых, потому, что тщеславие его было уязвлено: ему бросил вызов простой смертный, землянин, пусть паранорм, но даже не игва. Во-вторых, психика его была нарушена: половина Гиибели, много десятков его «я», была уничтожена Суховым, и восполнить потерю было уже невозможно. В-третьих, Посланник добрался почти до конца Пути и был посвящен, что давало ему статус не только офицера или мага связи, но и Избавителя, о котором складывались легенды во многих Мирах Веера. И в-четвертых, он стал серьезным противником.
Бой демономага с Посланником и его конем начался и закончился в несколько мгновений, причем помимо воли и сознания Сухова. Реагировать, включать экстрарезерв и паранорм-концентрацию приходилось в условиях дефицита времени и маневра, когда первый удар был нанесен врагом практически неожиданно, «из-за угла» времен и пространств, поэтому отразить его без потерь Никита не смог.
Шумовой, многодиапазонный, энергоинформационный удар по психике и внутренней чувствительной сфере был так силен, что вызвал у него ощущение «красного коридора» — если пользоваться спортивным термином. Некоторое время — около шести миллисекунд — он буквально продирался сквозь кроваво-черную пелену боли и бессилия, преодолевая шок. Если бы Гиибель повторила удар или выстрелила из шиххиртха, все было бы закончено, однако Дадхикраван не дал демону этой возможности.
Пси-заклятие Гиибели не подействовало на него так, как на Сухова; по сути, Дадхикраван был сгустком энергии, обладающим разумом и волей. Поймав частотные и фазовые характеристики заклятия, он ответил Гиибели направленной волной в противофазе, сбив ее «с дыхания». Гиибели пришлось защищаться, а за это время — семь-десять миллисекунд — Сухов успел прийти в себя и взяться за меч.
Бой продолжался еще несколько десятков миллисекунд.
Гиибель отбросила Дадхикравана в пространственный выверт — силовой кокон, откуда он выбрался не сразу. Сухов уничтожил жругра, подпитывавшего демона и пытавшегося атаковать Посланника мощными выплесками излучений. Гиибель нанесла еще один удар-заклятие, усилив его мощь: ландшафт вокруг места поединка мгновенно потек, превратился в желеобразный пласт вещества, вскипел, начал испаряться. Сухов ответил своим ударом, использовав меч в качестве пси-щита, но отразить весь информпоток, проникающий в мозг, уничтожающий память и сознание, не смог. Правда, досталось и Гиибели, претерпевшей структурную перестройку и потерявшей часть иномерных «я».
Последними действиями обоих руководили уже глубинные структуры психики, подсознание и генная память. Гиибель спустила на противника своего «пса» — эмпуса, биоэнергетического вампира, обладавшего невероятной силы способностью выкачивать и поглощать энергию из любого существа. Сухов ответил выстрелом из инферно.
Бой закончился спустя три четверти секунды после начала. Великий игва Гиибель перестал существовать как личность, окончательно перейдя в форму поля чистой информации, добавив общему информационному полю Веера Миров свои знания. Никита же еще долгих три секунды слепо сражался с эмпусом и неминуемо погиб бы, не вмешайся в схватку некто, обладавший не меньшей магической мощью, чем Гиибель.
Он низверг эмпуса — тварь не имела конкретной формы и для человеческих глаз представлялась бы в виде пульсирующей, студенистой, все время меняющей объем и количество «щупалец» медузы — в такой же выверт, пространственный «мешок», из которого только что вылез Дадхикраван, перерубил последнее «щупальце» — многомерный канал связи, по которому эмпус продолжал высасывать душу Сухова, и помог Посланнику подсоединиться к эйдосу.
Никита успел вдохнуть «глоток» пси-энергии эйдоса и лишь потом окончательно потерял сознание, вернее, повернул его — сознание — в глубь своей израненной психики и родовой памяти. В другом лечении он не нуждался.
Сделав доброе дело, неожиданный помощник перекинулся с Дадхикраваном парой наносекундных массивов информации и, пообещав навестить Посланника, исчез. Дадхикраван, оглядев поле боя, подхватил застывшего с мечом в руке землянина, перенес его в другой район хрона, не затронутый страшным гипервоздействием демона, накрыл силовым колпаком, не пропускающим пси-излучение. Запеленговать их после этого не смог бы уже никто.
Никита возвращался из дальних далей своей памяти, как усталый путник возвращается домой из долгих странствий, с радостью узнавая знакомые места, удивляясь новым деталям пейзажа, отвечая на приветствия приятелей, вглядываясь в лица с надеждой узнать родных и близких. Возвращение было долгим и множественным: одновременно он открывал двери сразу сотен родных домов, встречал сотни добрых улыбок отцов и матерей, превращавшихся по мере движения в дедов и бабушек, в прадедов, в прапра… Но Никита не жалел о частых остановках, ибо каждый раз в него вместе с нежностью и любовью вливалась порция энергии, очищающая мозг от шлаков собственных эгоистических желаний и привнесенных извне какой-то темной силой таких же темных стремлений. И наконец наступил момент, когда он вынырнул из бездны прошлого в миг настоящего, не чувствуя ни рук, ни ног, ни тела, слабый, как новорожденный. Кто-то склонился над ним, колеблющийся, будто пламя костра, но не обжигающий, распространяющий вокруг флюиды дружелюбия и участия.
«С возвращением, Посланник, — прозвучало в голове тихое приветствие. — Вы в порядке?»
И Никита вспомнил, кто это и что произошло. Вскинулся:
— Эта тварь?!
«Эмпус? Далеко отсюда. Нам повезло, что подоспела помощь».
— От кого?
«Он обещал в скором времени встретиться с нами. Это архонт здешнего хрона. Имя ему — Велиал».
Никита хмыкнул. В земных христианских мифах тоже встречался Велиал — Совратитель, дух небытия, лжи и разрушения. Интересно, как они соотносятся, здешний Велиал, хранитель Вселенной, и земной? Перенял ли земной черты своего аналога или его образ — чисто земное, человеческое наслоение? Дух небытия…
Никита снова хмыкнул:
— Ты с ним виделся?
«Визуально — нет. Впрочем, даже в пси-диапазоне он неуловим. Еще будучи темпоралом, я ни разу не встречал его, хотя и знал, что такой существует».
— Призрак… маг-призрак. М-да!
«Не призрак, но нечто материально неуловимое, и реально невозможное… и очень опасное».
— В таком случае он — еще Великий игва.
«Я думал об этом. И не нашел сильных доводов ни за, ни против».
— Что ж, что имеем, то и пьем. Если он помог нам, значит, он не с ними, и это факт отрадный.
Сухов огляделся.
Он лежал на песчаном возвышении, окруженном полупрозрачным серебристым куполом, за которым угадывался равнинный ландшафт с долинами рек, лесами и перелесками. Голова окончательно прояснилась, зверски захотелось есть. А еще внутри Никита ощущал присутствие некой силы, которая — шевельни он только пальцем — способна разнести в пыль любое препятствие: стену, гору и даже планету! Сухов шевельнул. С гулким и неистовым треском купол над ними из туманного «стекла» лопнул, вызвав кольцевую ударную волну, погнавшую вал пыли к горизонту.
«Осторожнее, — посоветовал Дадхикраван. — Научитесь сдерживаться, Посланник. Не знаю, как вам удалось, может быть, помог тот же Велиал, но вы перекачали всю атомарно-генную, родовую память в сферу сознания. Вы теперь — соборное существо. Все, что знали и умели ваши предки — ваше достояние. И сила. Неужели не ощущаете?»
Сухов прислушался к себе. Взрыв мыслечувств всех психик предков его рода был ему ответом. Деды и прадеды были с ним: сеятели, дружинники, бойцы, художники, ремесленники, сильные творческие личности, колдуны и маги. Они передали ему в наследство полное владение телом и духом, разбудили эйдетическое зрение, умение испускать энергетическое — астральное — тело, ясновидение, психокинез, способность слияния с космическими событиями и ощущение Вселенной! Их сила стала его силой, надо было научиться лишь контролировать ее, и тогда стало бы возможным любое желаемое воздействие на мир.
Никита засмеялся, подпрыгнул вверх на добрый десяток метров, раскинул руки, как птица крылья, заложил вираж над холмом и спикировал на огненного псевдочеловека, который наблюдал за ним заинтересованно и приветливо.
— Живем, Отшельник! Сейчас я подкреплюсь, выясню, как дела у моего друга Такэды, и мы пойдем дальше.
«Дальше — хрон Уицраора, четвертого из Великих игв, „бога необъяснимого“, как его зовут, а за ним — хрон Люцифера. Если не считать десятка мертвых Миров и Суфэтха, „кладбища Шаданакара“, многомерной „ямы“, соединяющей Начало и Конец Веера».
— Я сказал «дальше» в переносном смысле. Может быть, это хорошо, что мы подобрались к миру Люцифера…
«Хрон Люцифера имеет название Гинунгагап».
— Вот как? Не перестаю удивляться! Почти все эти названия существуют в земной мифологии. Гинунгагап — словечко из скандинавской саги, означает — первичный хаос, мировая бездна. А?!
«Связь Миров Веера теснее, чем вы думали. Имя есть действительно вибрация Космоса, и передается оно эйдосом во все уголки Шаданакара быстрее, чем другая информация».
— Пусть будет Гинунгагап, хотя словечко — не из самых звучных и красивых. Так вот, хорошо, что мы подошли к обиталищу Люцифера с другой стороны «кладбища». Отсюда он нас не ждет. Кстати, как бы выяснить поточнее, что это такое?
«По моим ощущениям — это провал в Большую Вселенную, выход в другие Вееры Миров и более сложные вселенные, входящие в состав Большой. Вряд ли Суфэтх преодолим… для нас, во всяком случае».
— Посмотрим. Покарауль, пока я буду насыщаться и листать эйдос.
Никита легко вошел в медитативный транс, достиг нужной паранорм-концентрации, «огляделся» в астрале, применяя транслокацию, выискивая скрытые ловушки демономагов, заблокировал два информационных «капкана» и подсоединился к эйдосу — всеобщему полю информации Веера на уровне гипер. Спустя несколько мгновений его астральное тело вышло в мире Уэ-Уэтеотля, отыскало мага и вошло с ним в контакт.
Длился контакт всего несколько миллисекунд, но за это время Никита выяснил все, что хотел, и отключил канал связи. «Вернувшись» в себя, он автоматически «поел» — насытился энергией астрала и перешел в состояние Личности. Дадхикраван стоял напротив и «смотрел» на него вопросительно. Излучаемую им мысль-эмоцию можно было перевести как: «Ну, что у нас плохого?»
— «Долог был во мраке ночи наш неверный трудный путь», — пробормотал Никита. — Хороших вестей немного, больше недобрых. У Люцифера оказалось больше сторонников, чем представлялось. Демоническая пропаганда, управляемая игвами и хаббардианцами из лагеря Великих, — а велась она без малого тысячу лет, со времени Битвы, — сработала.
Огненный псевдочеловек все еще смотрел с сомнением, и Сухов пояснил мрачно:
— Идеи Люцифера, как оказалось, воспринимаются многими существами, чья эволюция базируется на агрессии, лжи, эгоизме, ненависти и предательстве. Игвами, например. — Никита помолчал. — Людьми. И не только на Земле.
«Я не понял, о какой пропаганде речь».
— Об очень простой и эффективной. Всем жителям Веера внушалась примитивная формула: Люцифер — смелый воин, противостоящий всему миру! Один против всех, против толпы, так сказать. Самое интересное, что это действительно так! Откуда ни кинь взгляд — со стороны Добра или Зла — это правда. И каждый оценивает ее по-своему, в том числе и «черные» люди с жаждой убийства во взоре. А убийц всегда хватало во все времена.
«Я не человек, мне трудно понять вашу психологию».
— Не в этом суть. — Никита встряхнулся. — Если мы не успеем, грядет новая Битва, которая уничтожит половину творческого потенциала Шаданакара. А дополнит разрушение Веера фазовый переход хронов, затронутых Хаосом.
Дадхикраван заметно погрустнел.
«Я тоже чувствую опасную вибрацию Веера. Многие хроны в мертвых зонах уже схлопнулись, а окраинные стали перемешиваться друг с другом из-за ослабления потенциального хронобарьера. А причина — мой переход в состояние Личности».
— Казнить за это надо меня, что уговорил… да Люцифера, который не предусмотрел иного механизма сдерживания Веера от спонтанного схлопывания. Веер мы сохраним, но прежде надо создать сумму состояний Единого Принципа-регулятора, то есть объединить Семерых. А их у нас пока пять… если твой Велиал еще согласится.
«Он согласится. Как дела у вашего приятеля? Он что-нибудь успел сделать для Ксении?»
Никита невольно подивился тому, что бывшему темпоралу, полусуществу-полумашине, сфера чувств которого практически не содержала человеческих движений души, достало такта и тепла задать такой вопрос. Нахлынула тоска и желание убежать, спрятаться от всех, чтобы не думать ни о чем, ничего не делать, не беспокоиться о судьбах мира и о собственной судьбе… «Тогда уж лучше умереть!» — пришла трезвая мысль, и душа перестала колебаться. Ксения ждала его, внедренная в тысячи женщин множества Миров Веера, и отступиться от задачи вернуть ее первозданность значило предать: ее, себя, жизнь, любовь…
— Кое-что им удалось сделать, — сказал наконец Никита. — Ксения уже узнает Такэду, но почти ничего не помнит. Проблема ее полного восстановления далека от завершения. Если б я был дальновиднее, я не стал бы уничтожать Гиибель. Может быть, она смогла бы вернуть Ксении то, что отняла.
«Едва ли. Великих игв невозможно уговорить, они не считаются ни с кем, кроме себя, это существа колоссального индивидуализма, абсолюта собственных желаний. Поэтому они и сдружились с Люцифером, суть которого — Великий Беспредел эгоцентризма. Но вы почему-то колеблетесь, Посланник. Что-то смущает вас, какой-то нюанс, которого я не понимаю».
— Кому поем печаль свою, — через силу улыбнулся Сухов, покачал головой. — Нюанс прост: я хочу домой. Вот и все. Но это не значит, что я колеблюсь. Путь не пройден, нужно срочно искать Шестого и Седьмого, а я чувствую, что мы не успеваем.
«Что ж, есть еще один выход».
— Какой же?
«Самому стать одним из Семерых».
Никита засмеялся… и умолк. Дадхикраван говорил серьезно. Однако такого поворота Сухов не ожидал. Да, конечно, он стал магом, овладев энергиями и гипервоздействием, способными сокрушить любую крепость, взорвать звезду или потушить галактику, но готов ли он к этому своему новому естеству? Справится ли новоиспеченный маг с задачами, которые даже сформулировать невозможно человеческим языком?
«Справится, — ответил Дадхикраван, видя сумятицу мыслей и чувств Посланника. — Вы уже поставили перед собой Большую Цель, может быть, и неосознанно».
— Что ты имеешь в виду? Победу над Люцифером, что ли?
«О нет, это не есть Большая Цель. — Дадхикраван точь-в-точь повторил слова Зу-л-Кифла. — Любовь и Жизнь — вот Цель! Вот и добивайтесь ее, а средства найдутся. Тем более что опираются они на идеалы добра и справедливости, пусть и не заложенные в основание Веера изначально, однако постепенно набирающие силу. Я достаточно долго общался с путешествующими по Мирам Веера, чтобы уяснить для себя эту истину».
— Ты хочешь сказать, что Веер… тоже создан кем-то в порядке эксперимента?
«Скорее да, чем нет, хотя конкретных доказательств у меня нет. Но речь не идет об эксперименте, Веер создавался, как и все живое, ради Жизни».
— Но если гипотетический создатель Веера не заложил в его основание идеалы добра и справедливости, откуда они появились?
«Не знаю. Может быть, существует какой-то глобальный Закон Равновесия, порождающий Добро в противовес Злу, чтобы Вселенная научилась ценить первое. Может быть, в Веер Добро проникло извне, из других Вееров или даже из Большой Вселенной, как и Зло».
— Как Люцифер?
«Как Люцифер. Но за его действиями стоит иное. Он — вне Добра и Зла! И к тому же он сам — порождение Веера. Хотя опять же полностью уверенным в этом я быть не могу».
— Ф-фу! Даже голова закружилась от масштабов! Нет, я все-таки не умею пользоваться эйдосферой, которая должна содержать всю информацию о Веере. Придется еще потренироваться проникать в нее глубже. Но пора возвращаться на грешную землю… так говорят у нас, у людей. Ты говорил, что Велиал вернется. Нельзя ли его позвать?
— Он здесь, — раздался не извне, а внутри, в глубинах естества, четкий голос, сопровождаемый целым фейерверком пси-образов.
Никита по чисто человеческой привычке обернулся, но обладателя голоса не увидел. И снова получил целый пакет пси-посланий, сопровождающих прямую речь, или мыслечувств, многих из которых не понимал.
— Посланник любит конкретную форму собеседника?
Сухов не успел ответить. Прямо перед ним воздух вдруг уплотнился, загустел, превратился в интерференционную картину световых волн, а потом: в здоровенного угрюмого мужика в рубахе до колен из металлических блях. Кроме этой рубахи, на мужике ничего не было, в одной руке он держал огромный топор, в другой противотанковую гранату. Был он кудлат, растрепан, лицо заросло волосами, глаза под нависшими бровями горели удалью пополам с бесшабашным сумасшествием и дьявольской хитростью.
Видимо, Велиал прочитал, что творилось в душе Посланника, потому что мужик подмигнул ему и заржал, открывая громадную пасть. Затем, совершив быструю трансформацию, перевоплотился в точную копию Сухова.
— Теперь годится?
И снова Никита не успел ответить. Мир вокруг качнулся! Не так, как дом от землетрясения, а гораздо страшнее: содрогнулись глубины материи, вакуум, весь многомерный континуум Веера Миров. «Вздрогнули» не только атомы, но и составляющие их кварки, и стринги, и даже суперточки — кванты пространства, связывающие микромир элементарных частиц с миром галактик.
Все трое застыли с одинаковым чувством недоумения, прислушиваясь к наступившей абсолютной тишине. Потом Сухов-два приятно улыбнулся:
— Поздравляю, джентльмены. Люцифер разрушил стены своей тюрьмы! Если вы не поторопитесь собрать Семерых, Веер вскоре превратится в ад! В арену невиданных по жестокости войн — на всех уровнях и во всех слоях-вселенных. С перспективой свертки всех слоев-хронов в один суперслой… что, собственно, и является замыслом Люцифера.
— Что?! То есть как? Зачем ему… Люциферу… разрушать всю систему Миров? Ведь его цель — создать идеальный Хаос…
— А свернувшийся Веер и есть Хаос-абсолют. Чао, Посланник. Приятно было познакомиться. Если вы сможете объединить Семерых, я присоединюсь к вам. А пока у меня другие заботы.
Велиал в образе Сухова исчез.
«Посланник, пора», — напомнил Дадхикраван.
— Да-да… да! — Никита выплыл из флегмы сумеречного состояния, в которое его повергло сообщение Велиала. Отчаяние, шевельнувшееся было в душе, он задавил вспышкой гнева. Решение созрело само собой, и он сформулировал его вслух:
— Отшельник, а ведь тебе придется идти со мной до конца Пути. Времени на поиски Седьмого у нас нет, вот и станешь им.
Дадхикраван молчал. Он даже на шутки реагировал серьезно, воспринимая только их открытый текст и не понимая подтекста, а заявление Сухова прозвучало как приказ.
«Я могу не справиться, Посланник».
— Не можешь, дружище, не имеешь права. И первое твое задание — добраться до Зу-л-Кифла и передать ему, что я жду всех, кто согласился, здесь, в мире Велиала.
«Почему бы вам не связаться с ним полем эйдоса?»
— Потому что об этом мгновенно узнает господин Люцифер и пошлет своих клевретов, а я хочу решить спор без Битвы, мирным путем. До тех пор пока этот вариант не будет исключен.
«Хорошо, я иду. А вы? Будете ждать здесь?»
— А я проведу небольшой разведрейд по соседним хронам да посмотрю издали на Суфэтх. Интересно все же, что это за «кладбище Шаданакара», кого там похоронили.
«Надеюсь, вы знаете, что делаете. Но отвага — хорошо, а ум и отвага — лучше. Будьте осторожнее». — Дадхикраван пропал, как и Велиал до него.
— Спасибо за совет, — сказал Никита, глядя на то место, где только что стоял огненный псевдочеловек. Ему вдруг пригрезилась сцена Большого театра, яма оркестра, затемненный зал и тысячи лиц, смотрящих на сцену: зрители ждали его выхода…
Глава 6
Впервые он остался один.
Ощущение было странным, двойственным. С одной стороны, казалось, что все время мерзнет незащищенная спина: все-таки присутствие Такэды и Дадхикравана действовало успокаивающе, да и тыл прикрывался ими достаточно надежно. С другой стороны, отсутствие помощников мобилизовало, заставляло кровь быстрей струиться по жилам и жить в ускоренном темпе, динамичней.
Настроив все паранормальные органы чувств в резонансе гипервидения, Сухов «заглянул» в соседний хрон, никого не учуял и почти без усилий «сдвинул» время на один хроноквант — как делал это Дадхикраван. Он оказался в сером Нигде и в невесомости: это было облако пыли, висящее в пустоте и освещенное длинными волокнами какой-то далекой туманности, причем — в радиодиапазоне. Этот Мир Веера был мертв, даже звезд в нем не осталось, все давно погасли или взорвались, рассеяв по пустому пространству гигантские облака пыли.
Следующий хрон тоже оказался мертвым, вернее, заполненным горячим газом и не менее горячей пылью, которую крутили турбулентные завихрения. Звезд в этом хроне не было по той простой причине, что они в данной вселенной и не могли образоваться в силу местных законов.
Затем шел Уппум — хрон Уицраора, самого загадочного из Великих игв, носящего прозвище «бог необъяснимого». Никита осторожно прозондировал скопления материи в этом хроне на предмет выявления дворца или замка, принадлежащего демону, не нашел ничего соответствующего не только понятию «замок» или «город», но и «планета», и вышел на острове, плавающем в огромном, беспредельном океане, по которому таким же образом плавали такие же острова, архипелаги и гигантские куски суши площадью с земную Австралию. Особенностью этого Мира была плоская метрика с градиентом масштабов: по сути он представлял собой бесконечную водную плоскость с изменяющейся по мере углубления в нее размерностью, что создавало иллюзию бездны, бесконечной глубины. На самом деле при погружении в океан изменялся сам объект погружения — сжимался, уменьшался до бесконечно малых величин, что и создавало эффект глубины. Реальная же глубина океана Уппума — на взгляд землянина — не превышала трех метров.
Точно такой же эффект «бесконечной» высоты создавала и атмосфера Уппума. Реальная толщина ее не достигала и сотни метров, но если бы кто-нибудь вознамерился достичь «потолка», ему бы это не удалось. Освещался же океан свечением верхнего слоя атмосферы. Диапазон свечения вбирал в себя и небольшой интервал электромагнитного излучения, в котором видел человеческий глаз. Цвет неба, на взгляд землянина, приближался к багрово-красному, закатному.
Остров, на который сошел Сухов, закутавшись в кокон защитного магиполя, был невелик и совершенно гол — эдакий выпуклый каменный щит, весь в трещинах, покрытый пятнами солей и плесени. Осмотрев его и заглянув в глубины, Никита испытал небольшое потрясение: остров был живым существом! И плыл он не по воле волн и ветра, а в соответствии с инстинктами гиганта. Для определенности Никита назвал его «черепахой», хотя ни головы, ни ног у нее не было. Плыла же она, изменяя силу поверхностного натяжения воды.
Обойдя остров, Никита снова попытался обнаружить местонахождение базы Уицраора и снова потерпел неудачу. Мир Великого игвы не имел очагов напряженности магического поля, будто и не находился под контролем демономага. Выбрав остров побольше, Никита переместился туда, соблюдая все предосторожности разведчика, оставаясь невидимым и неслышимым под своим защитным «балахоном». Заметить его присутствие мог бы только маг очень высокого ранга, но в хроне, судя по спектру излучений и полей, их не было.
Остров, равный по размеру земному Мадагаскару, тоже оказался «черепахой», но ландшафт «спины» ее оказался разнообразнее. Во-первых, он был накрыт сетью из черных дымных струй, то вспухающих, то сжимающихся до толщины и плотности канатов. Сеть висела без опор на высоте двадцати с лишним метров и падать на остров не собиралась.
Во-вторых, остров был когда-то заселен, имел леса, реки и озера, но теперь выглядел так, будто по нему прошелся ураган. Странный ураган, надо признаться. Он не смел все с поверхности почвы, не сломал деревья и леса, а словно взорвал их изнутри! Каждый дом, каждый предмет. И не только предмет. Никита не сразу сообразил, что за холмики видит в развалинах перед собой, а когда понял, его чуть не стошнило. Необычного вида, кроваво-красные, с синими жилами и пятнами, топорщившиеся наростами и вздутиями, продолговатые холмики оказались трупами существ, буквально вывернутыми наизнанку!
— Дьявольщина! — прошептал Никита, глотая горькую слюну. — Что здесь произошло?
Спустившись на потрескавшуюся и взрыхленную землю одного из разрушенных поселений, он обошел его кругом и везде видел одно и то же: взорванные изнутри строения — но не разлетевшиеся, застывшие вывернутыми внутренностями — и останки жителей поселка, превращенные в муляжи, пособия по анатомии, вывернутые неизвестной силой таким образом, что кожа и внешние органы оказались внутри, а все остальное: сердце, легкие, печень, костный каркас — снаружи. И произошла эта трагедия совсем недавно, за часы, если не за минуты до появления в Уппуме Никиты.
Побродив в окрестностях поселения, разглядывая развернутые веером древесные стволы, Никита переместился еще на один «черепаший» остров, не накрытый сетью из черного тумана. Здесь царило запустение, леса давно сгнили, а над рассыпавшимися в прах поселками кружили страшные женские головы с распущенными волосами, с безумием во взоре. Изредка они пикировали на развалины, доносился тяжкий удар, поднималось облако пыли, под которым образовывалась гладкая площадка.
Кончено, «головы» Сухов видел человеческим зрением, на самом же деле это были многомерные существа, имеющие облик, далекий от земных аналогий. Никита не стал разбираться, что они делают, интуиция подсказывала ему, что «разведпоиск» пора заканчивать. Но ради полноты впечатлений он решил посетить еще один район океана — за пару миллионов парсеков отсюда.
Прыжок его закончился над островом, ландшафт которого поразительно напоминал земной. Зеленые и желтые поля, перелески, голубые озера и ручьи живо напомнили разведчику пейзажи среднерусской полосы, коих пруд пруди в Подмосковье или где-нибудь под Тверью. У Никиты даже в груди защемило, когда он разглядел березовую рощу на склоне холма, неторопливо спускавшуюся к небольшой реке.
«Интересно, в чем же проявляется хозяин, „бог необъяснимого“? — подумал Никита мимолетно. — Пока все, что я вижу, вполне объяснимо».
Понаблюдав за жизнью острова сверху, он опустился возле одного из полей, на котором шла пахота: трое странного вида существ, карикатурно похожих на людей и одновременно на горбатых страусов, шли за плугом, который тащила куча насекомых, напоминающих гигантских муравьев. И хотя Никита не выходил из-под защитного колпака, эта троица что-то учуяла, потому что замедлила ход, а потом и вовсе остановилась. Шагавший чуть впереди оглядел единственным выпуклым глазом рощу неподалеку, холмы, реку и… передал глаз соседу. Тот, поозиравшись, в свою очередь передал глаз третьему пахарю. Это были хаббардианцы, владевшие одним глазом на троих, на все девять голов, по две из которых прятались в горбах!
«Кто же наказал вас таким образом? — подумал Никита с невольной жалостью. — И за что?»
Оратаи внезапно сорвались с места, попрыгали в реку, переплыли ее, забрались в грубо сработанную из деревянных досок, обломков и фанерных листов машину, напоминающую старинный самолет типа «ПО-2» времен второй мировой войны, и взлетели, унеслись в небеса. «Муравьи», тащившие плуг, рассыпались кучей и начали расползаться во все стороны. За ними расплылся и плуг, который, как оказалось, был «склеен» из черных кинжаловидных пиявок, попрыгавших в воду. Тень упала на остров, редкая кружевная тень.
Никита, не раздумывая, метнулся к океану, и вовремя: на спину «черепахи» опустилась знакомая сеть из черного тумана. И тотчас же по всему пространству острова со всхлипом пробежала волна искривления, превратив все, что на нем росло, жило и двигалось, во «взорванные изнутри», вывернутые наизнанку страшные останки.
Сеть явно стремилась уничтожить вторичные ростки жизни, распускавшиеся на островах-«черепахах». Вероятнее всего, это был некий автоматический чистильщик Уицраора, вроде рыбы-прилипалы на шкуре акулы, уничтожающей паразитов, грибки и водоросли. Но если грибки и паразиты на теле акулы не осознавали, кто они такие, то хаббардианцы, да и другие существа, строившие города, обладали разумом! И уничтожение, по мнению землянина, рассматривать нужно было уже под другим углом.
И все же он не вмешался бы в чужой порядок вещей, если бы не случилось нечто экстраординарное. Лишь когда это произошло, Никита понял, что купился как «последний фраер», но было уже поздно что-либо менять.
Последний островок, на котором он решил задержаться, был невелик и походил на площадку для гольфа, покрытую густой и короткой травой. Даже мрачное освещение Уппума не могло полностью скрыть зеленые сочные краски острова, окаймленного по берегу ровной полосой кустарника. Остров был явно облагорожен и предназначен для отдыха, поэтому Сухов не удивился, узрев одинокую фигуру на траве. Затем сердце оборвалось от предчувствия, ибо единственный отдыхающий на острове был женщиной. Долгое мгновение Никита вглядывался в нее, боясь ошибиться, но сердце не обмануло — это была Ксения!
Она сидела, обнаженная, с улыбкой на лице, и примеряла прозрачно-дымчатые пеньюары, вынимая их из вороха белья всевозможных форм, но одного цвета — алого. Процесс примерки только начался, судя по тому, что Ксения отбросила пеньюар в сторону, к такому же, и взяла еще один. Но этот не сняла, а надела сверху второй. Потом третий, четвертый, десятый, пока не стала похожа на кочан капусты.
«Боже мой!» — ахнул про себя Никита. Но восклицание его относилось не к видимому помешательству девушки. Ему показалось, что он понял, как можно вернуть Ксении все, что у ней отняли, — интеллект, разум, память, душу.
Тень упала на остров — сверху опускалась зловещая черная сеть. И Никита, понимая в последнее мгновение, что Ксения, примеряющая ночные рубашки, — всего лишь фантом, чей-то недобрый розыгрыш, не удержался от порыва. Выйдя из-под скорлупы защитного поля, он тремя ударами-всполохами меча разрубил задымившую сеть на части… и оказался лицом к лицу с гигантской фигурой Уицраора. Гигантской не только по масштабам, но и по наполнению энергетической и информационной сути, по реакции Мира, заколебавшегося от проявления архонта, владыки данной Вселенной.
Уицраор действительно был многомерным существом, как и его хрон, и в каждом измерении виделся по-разному, но человеческому глазу он показался бы сгорбленным стариком в фиолетовом, с голубым ореолом, плаще с капюшоном, из-под которого на собеседника угрюмо и страшно смотрела Тьма.
Врасплох появление Великого игвы Никиту не застало, он знал, где находится, кто здесь хозяин и что может произойти. Однако даже ожидаемая неприятность не становится более приятной, поэтому у Сухова создалось впечатление неловкости, будто его застукали на чем-то неэтичном и мелком, вроде кражи варенья из банки.
Их разговор, если можно называть разговором многоуровневый обмен информацией в сверхбыстром темпе, длился всего сотую долю секунды, и передать его содержание полностью человеческим языком не удалось бы, разве что общий смысл эмоциологем-фраз, пакетов информации. Так, первая «фраза» Уицраора включала в себя утверждение, удивление, недоумение с подсмысловыми «гармониками» и целый ряд образов в сопровождении сложнейших мысленных формул, но ее можно было свести в общем-то к приветствию типа:
— Ба, Посланник! Какие люди — и без охраны!
Никита ответил вежливо и короче, хотя и его ответ в пси-диапазоне содержал планы, подпланы и перспективы:
— Привет, Великий.
Никита перешел на полное возбуждение сверхсознания. Уицраора в общем-то он не опасался, хотя и понимал, что справиться с подручным Люцифера будет непросто. Но драться не хотелось.
— Прости, Великий, что ворвался в твой мир непрошено. Поддался любопытству. Но ты ведь давно знал, что я здесь?
— Я слежу за тобой с момента знакомства с Велиалом, Посланник. Твоя магизащита несовершенна.
— Зато совершенно оружие. Зачем тебе понадобилось затевать игру с… моей девушкой? Вернее, с ее призраком?
— Проверял твою реакцию. Гиибель была права: ты излишне эмоционален, а следовательно, уязвим. Тебе не удастся ни собрать Семерых, ни даже уцелеть.
Обмен информацией прекратился, потому что дальнейший контакт демономага и мага связи протекал в ином режиме — энергетическом и материально-физическом, и длился также не более долей секунды.
Уицраор нанес колющий удар вардзуни — Сухов мечом отразил выпад. Великий игва сделал залп из шиххиртха — Никита заставил стрелы-ракеты взорваться раньше. Уицраор перестроил метрику пространств, скрутив многомерный жгут и пытаясь загнать туда гостя, — Никита ответил «размоткой» более обширной области хрона в плоский двумерный континуум. Озадаченный Уицраор приостановился, почуяв необычную силу противника.
— Предлагаю разойтись мирным путем, — передал Сухов послание всеми мыслимыми способами связи. — Я не хочу воевать. Ни с тобой, ни с кем-либо вообще.
— Но Гиибель ты уничтожил.
— Не было выхода. В противном случае она уничтожила бы меня, а я еще не закончил Путь.
— Тогда зачем ты явился в мой хрон? Только ради любопытства?
— Мне нужен был выход к Суфэтху, а твой хрон граничит с ним.
— «Кладбище Шаданакара» не предназначено для разглядывания его не только простым смертным, но и магам. Войти туда легко, выйти — невозможно.
— Я бы предпочел убедиться в этом сам. Еще раз предлагаю мир. Нам нечего делить в Мирах Веера.
— Кроме славы.
— Ах да. Я забыл, что Великие игвы тщеславны.
— Не без оснований, Посланник. Едва ли еще когда-нибудь родятся маги и создатели такого уровня, как мы.
— Если бы вы, создавая, не разрушали при этом, — грустно вздохнул Никита. — Конструкторы вы действительно великие, но вынужден огорчить: во-первых, и вам неведомо предельное совершенство, во-вторых, даже в хронах Веера найдутся не менее великие строители, экспериментаторы и зодчие, о других же ансамблях вселенных и говорить не приходится.
— Ты ошибаешься, Посланник. Единственный маг, который превосходит всех нас в какой-то мере, это Люцифер. Но не будем опускаться до спора. Ты свободен. — Уицраор высветил в пси-диапазоне свое имя, как комбинацию четырех цифр — девяток, и исчез.
Никита вспомнил магическую арифметику Такэды: четыре девятки, которыми был отмечен Великий игва, означали редкий ум, жестокость, неспособность к милосердию и откровенное презрение к более слабому. Человеку, обладающему подобным характерологическим сочетанием цифр, открывались истины Вселенной. Какие же истины открыты Уицраору? И почему он отступил?
Что-то мелькнуло над головой. Сухов глянул вверх. На него опускалась гигантская черная сеть. Горизонт начал зыбиться, искривляться, темнеть, океан под ногами собрался в текучий кратер вулкана, поглотил остров. Одновременно поле зрения во всех диапазонах электромагнитного спектра сузилось, а пси-диапазон вообще оказался задавлен мощным полем помех. Пространство заколебалось, будто почва под ногами тяжело идущего исполина.
«Люцифер!» — мелькнула мысль, будя в душе жуть и страх. Но это оказался не Господин Веера, а его помощники — Даймон и Гагтунгр. Оба — в лучистых панцирях собственной магической защиты, превращавших их в создания немыслимого с точки зрения человека уродства. На всем их облике лежала чудовищная печать проклятия, невыразимо ужасная и отвратительная. Готовые уничтожить любого, кто станет на пути, они возникали духами небытия, демонами разрушения, отринувшими маски великих творцов и ставшими теми, кем были на самом деле, — абсолютными эгоцентристами, готовыми ради себя и своих желаний разнести вдребезги любую вселенную, в том числе и населенную своими же соплеменниками.
Недолго думая, Сухов переместился в соседний хрон, представляющий собой мертвый, измененный дыханием близкого Суфэтха мир, пустой — без звезд и галактик, затем еще дальше — в последний хрон, граничащий с «кладбищем Шаданакара». Это не было паническим бегством, скорее — отступлением с надеждой избежать нового боя. Но Великие игвы жаждали схватки и шли по пятам.
Хрон, соседствующий с Суфэтхом, представлял собой нечто вроде сростка кристаллов, каждый — размерами с планету типа Земля. Внутри кристаллов еще сохранялась какая-то организация, остатки жизни, подобие пейзажей и ландшафтов, большинство из которых недоступно было человеческим ощущениям, пространство же, окружавшее «кристаллы», горело! Вернее, горело время, постепенно разрушая «кристаллы», испаряя их внешние слои, превращая в потоки сверхбыстрых частиц — тахионов, уносящихся в Суфэтх. Видимо, и в этом хроне кто-то из Великих игв, тот же Гагтунгр, экспериментировал со временем. Оказавшись внутри одного из таких «кристаллов», Никита попытался сообразить, что делать в создавшейся ситуации. Игвы шли за ним — судя по сотрясениям вакуума Веера, и намерений своих не меняли.
Пейзаж «кристалла» напоминал земную зиму: бесконечные белые холмы, редкий снег, небо в пятнах свечения, с красивой вуалью «северного сияния», — но все это было лишь отражением действительности в мозгу наблюдателя — Сухова, продолжавшего судить обо всем земными категориями и аналогами.
В запасе у него было всего несколько долей секунды, прятаться не имело смысла, разве что в Суфэтх, путь в который был ему заказан, если верить Уицраору, и Сухов успел только дать сигнал тревоги, надеясь, что вибрация Веера — особый способ связи, доступный лишь магам, дойдет по назначению.
Игвы прошли хронобарьер, проявляясь в «кристалле» вихрями огня, пока не приобрели облик, схожий с обликом Уицраора. Для человеческого глаза этот облик ассоциировался бы с гигантами в фиолетовых, с искрами и молниями, плащах с накинутыми на головы остроконечными капюшонами, и лица их были — сам мрак! Было их сначала двое, потом объявился третий — Уицраор решил-таки присоединиться к коллегам.
Никто из них не стал объясняться с Посланником, все трое знали его цели, стремления и возможности и ошибаться не хотели. Первым вступил в бой Даймон, уже имевший опыт борьбы с магом связи. И Никита, внутренне ожидавший предварительного разговора, какого-то обмена мыслями, готовый к компромиссу во имя истины, вдруг ощутил прилив бешеной ярости. Его не хотели слушать, не принимали в расчет, откровенно презирали и считали за слабака, вступившего на Путь ради славы, а главное — были уверены в своем исключительном праве вершить суд, распоряжаться чужими судьбами и жизнью. Такую этику высших сил Никита принять не мог.
Его ответный удар буквально расколол «кристалл», мгновенно растопив снег и разогнав тучи на всем многотысячекилометровом пространстве. Защиту Даймона он не пробил, но заставил демона отступить, спрятаться за панцирь свернутого пространства. Лезвие меча плясало вокруг Сухова, как мерцающее пламя, складываясь в узорчатый, красивый и смертельный веер, сквозь который ничто не могло пробиться к телу мага. Никита не стал ждать, когда другие Великие соизволят бросить ему перчатку, и напал первым.
Меч его свистящим зелено-голубым зигзагом дважды перекрестил Гагтунгра, сорвал с него капюшон и выбил из рук шиххиртх, заряженный стрелами-гранатами, взрывающими вакуум. Следующий выпад неминуемо отправил бы демономага в мир иной, однако вмешался Уицраор, творец законов, владеющий более тонкими методами разрушения пространств с любым количеством измерений. Дальнейший поединок продолжался уже на уровне изменения физических констант, что усугубило распад хрона, превращая его в глубокое многомерное «болото».
Никита почувствовал, как вокруг него сплелся тугой узел иномерия, закрутил пространство в хитрую спираль, которую меч сразу разрубить не смог, сам будучи свернутым в спираль, потеряв сразу три степени свободы. Это означало, что им можно было действовать лишь как рапирой или потоком излучения, потоком силы, но не орудием многодиапазонного назначения, и Никита потерял несколько драгоценных мгновений, решая поставленную проблему. А когда решил и освободился от тугих спиралей, сдавливающих тело, лишающих свободы маневра, Даймон снова нанес пси-удар, который пробил защиту и оглушил Сухова, как хороший удар дубиной по голове.
Длилось это состояние недолго — тысячную долю секунды, сверхсознание Посланника тоже работало быстро и восстанавливалось без потерь, черпая энергию-информацию эйдоса в режиме синхронной накачки, успевая защитить самый хрупкий свой элемент — человеческое тело с его неповоротливым мозгом, однако и этого малого отрезка времени оказалось бы достаточно для того, чтобы демономаги справились с Посланником… если бы не их исключительная самоуверенность и желание насладиться не только победой, но и унижением противника. Они дали ему еще несколько драгоценных мгновений, красочно показав в пси-объеме, что с ним будет: предполагалось закапсулировать Посланника внутри «непроявленной вселенной» — микрочастицы вроде фридмона или кварка, идеальной тюрьмы, выхода из которой не нашел бы, наверное, и более сильный маг.
«Спасибо за перспективу!» — передал троице Никита, одновременно разделяясь на три одинаковые фигуры: все тот же образ русского воина в доспехах. Разделение создало бурю в пространстве «кристалла», окончательно преобразив ландшафт в облако пыли и обломков. Двойники не были просто видеопризраками, они обладали всеми признаками психофизической матрицы и магисферой, и демоны «купились»: каждому из них пришлось выбрать своего противника. Этой заминки оказалось Сухову достаточно, чтобы нанести упреждающий удар и вывести из боя Гагтунгра. Меч проделал в теле демона дыру — «струнный» вход в пространство двенадцатимерности и воткнул туда все конечности Великого игвы, его «руки» и «ноги».
Именно в этот момент Сухову пришла помощь.
«Кристалл», внутри которого шел бой магов, пронзила ослепительная молния хроноразряда, и рядом с Посланником возник сияющий контур Машины Всех Машин, пилотируемой Магэльфом, роем пчел, интеллект которого поставил его в разряд «технологических колдунов». Бой сразу приобрел другой характер. Посланник перестал быть обороняющимся, а силы сражавшихся сторон выравнялись, потому что Гагтунгр на время выбыл из борьбы. И тут странно повел себя Уицраор.
Он вдруг отступил, отсалютовал копьем света, как бы признав силу противника, и выдал сложный пакет мыслей-эмоций-сообщений, смысл которого был адекватен человеческому восклицанию типа «черт побери!» или «ну и ну!». Если бы Никита смотрел этот спектакль по телевизору, он бы рассмеялся, но юмор собственного изречения оказался Уицраору недоступен.
— Мир тебе, Посланник, — продолжал четвертый Великий игва, постепенно исчезая за броней невидимости. — Я предупреждал их, но они не вняли. До встречи в новых вселенных.
Уицраор исчез. А Никита понял, что имели в виду те, кто назвал Уицраора «богом необъяснимого». Он и был им, но — «богом необъяснимых поступков и решений»! Не обладая великодушием и милосердием, не отделяя добро от зла, подчиняясь только собственным инстинктам и оценкам, он иногда совершал непредсказуемые даже соратниками поступки, находя идеальные, с точки зрения этики Шаданакара, решения.
— Уходим, — сказал замершему Никите Магэльф. — Нет смысла уничтожать этот хрон, а мы уничтожим его, если будем продолжать бой.
Универтер засиял так, что на него стало больно смотреть. Сорвавшаяся с него молния кваркового распада подбросила глыбу Гагтунгра на несколько километров над тучей пыли. Даймон, еле видимый за космами дыма, пара и пыли, отступил, что-то задумав, — судя по мыслеэху, долетевшему до магов.
— Уходим, — еще раз просигналил Сухову Магэльф.
Но они не успели. Даймон, далеко не уверенный в исходе боя, применил последнее средство, о котором не знали даже его сподвижники. Средством этим был «излучатель тьмы» или «инвертор порядка», то есть по сути — малый синтезатор хаоса, идею которого когда-то подал Люцифер и над которым работал Даймон.
Все дальнейшее произошло в течение нескольких долей секунды (весь бой до этого продолжался около полусекунды): стремительное «скатывание» кривизны пространства, нарастание плотности гравитационного поля, рост напряженности всех полей, ядерные резонансы, буквально превратившие окружающую среду в один большой атомный взрыв, поворот симметрии частиц, означавший готовность вакуума к фазовому переходу и, как следствие, начало схлопывания хрона. И вдруг, как удар — остановка времени! Пространство хрона, весь его «сросток кристаллов», а также горящий вакуум вокруг «кристаллов» как бы растрескались на отдельные домены, разделенные тончайшими зеркальными стенками. Все физические процессы, вплоть до вращения электронов в атомах, практически прекратились. Лишь специфическое движение эйдоса, охватывающего отдельные островки индивидуальных информационных полей, принадлежащих разумным существам, не затихало. И Никита впервые во всем объеме почувствовал это сверхтонкое, надвременное движение, основу основ Веера Миров, не поддающееся никаким воздействиям изнутри самого Веера. Сознание на мгновение отключилось, но заговорил магический контур сверхсознания, впаянный в эйдос, как муравей в янтарь, и чувствующий малейшие его изменения. Никита понял, кто остановил время, вернее, не время, а поток событий, сохранив энергетический аспект времени. И получил в ответ мгновенную видеокартинку: словно из-под ветвей дерева с кружевным узором листьев выглянул загорелый молодой человек с шапкой белых волос, в глазах которого светились ум и сила, подмигнул Посланнику и скрылся, оставив в душе мимолетное сожаление и тоску. Вероятно, это был тот самый «бог данного мгновения», вернее, его отражение в сознании Сухова-человека. Мифы не лгали, Дадхикраван был прав: «бог данного мгновения» представлял собой мгновенно возникающую и так же мгновенно уходящую страшную роковую силу, способную как созидать, так и разрушать, и жил он вне Веера Миров как объект, сравнимый с ним по сложности, энергопотенциалу и информационному насыщению. Останавливая поток событий в одном из Миров-хронов Веера, он, конечно, преследовал свои, неведомые никому цели, но у Сухова осталось впечатление, что вмешался он пусть и не ради спасения Посланника, но ради чего-то большего, может быть, ради спасения Веера, уникального образования даже для Большой Вселенной.
Во всяком случае лицо в узоре зеленых листьев Никита не смог бы забыть до конца своих дней.
Время сдвинулось с места на неуловимый квант: внешняя сила перестала сдерживать его. Следующий миг мог стать роковым, схлопывание хрона уже ничто не могло остановить, смерть казалась неминуемой, однако Никита ощутил вдруг прилив сил: кто-то буквально влил в него порцию энергии, как глоток эликсира бессмертия, — и он успел прыгнуть вперед, сквозь стенку хронобарьера, выдернув за собой Магэльфа и того, кто его спас.
Глава 7
Он не знал, успели спастись Даймон и Гагтунгр от порожденного ими же катаклизма или нет, хотя и подумал об этом мимолетно. Но, как оказалось, собственные беды еще не закончились. Прыжок сквозь хронобарьер, разделявший Миры Веера, закончился в Суфэтхе!
Было ли то следствием «кладбища Шаданакара», Сухов не понял, а на анализ времени у него уже не было.
Суфэтх действительно был «кладбищем», способным похоронить любой материальный объект любой протяженности, в том числе и Вселенную-хрон. Будучи «выступом», своеобразной переходной зоной Большой Вселенной в теле Веера Миров, которая имела 506-мерную размерность с реально развернутыми координатами, Суфэтх поглощал всю энергию любого проникавшего в него тела, в том числе и энергию атомарных связей и даже энергию кварко-глюонного обмена! От «нарушителя» оставался только пси-информационный каркас, так сказать, «тень души», проваливающаяся в конце концов на «дно кладбища», передающая свою сущность вечно кипящей Большой Вселенной.
То, что вырваться из Суфэтха почти невозможно, Никита понял сразу, почуяв жуткий, ужасающий, отнимающий силы холод. Суперхолод! За несколько мгновений Суфэтх высосал энергию внешней магической защиты, пробил брешь в силовом коконе сверхсознания, сжал мозг ледяными пальцами, продолжая выкачивать запасы био — и пси-энергии, и Сухова охватил ужас: жизнь утекала в Никуда, в Ничто, в Беспредельность и Вечность! Сил на пролом хронобарьера в обратном направлении уже не оставалось.
— Прощай! — донесся пси-крик Магэльфа, пережившего те же впечатления; Машина Всех Машин не могла спасти его, как и собственная мощь.
И в этот момент в события снова вмешался некто третий, тот, кто помог Никите и Магэльфу выбраться из коллапсирующего хрона. Им оказался… Дадхикраван!
— Держитесь, Посланник! — услышал-ощутил внезапно Сухов. Появилось ощущение, будто горячая твердая ладонь поддержала его под локоть, и было это ощущение столь явственным, что Никита даже увидел рядом сосредоточенного псевдочеловека. Ладонь придала новые силы, через нее в тело Посланника влилась целая река энергии — Дадхикраван тратил собственные запасы с безумной щедростью, и, почувствовав, что это означает, Никита рванулся прочь из Суфэтха, не забыв увлечь за собой Магэльфа, еще не растворившегося в абсолютном светомраке «кладбища Шаданакара».
Показалось Сухову — на краткий миг он увидел Большую Вселенную: плотнейшую, плотнее ядерной, субстанцию, передергиваемую судорогами сверхнапряжений, в которой вспыхивали, расширялись, росли и снова сжимались ансамбли Метавселенных наподобие Веера, а также проще и куда сложнее, и грандиозная эта картина, Апокалипсис Вечности и Бесконечности, заставила Никиту ужаснуться от восторга и испытать невиданную боль и горечь: оценить Большую Вселенную, объект бесконечной сложности, постичь ее разумом живущего в ней существа, даже такого великого, как Люцифер, было невозможно. Как оценить то, что нельзя оценить ни пятью, ни тридцатью пятью чувствами?
Понял Никита и то, что вряд ли когда-нибудь еще удастся облечь в слова и образы увиденное им на уровне сверхсознания, выразить эту картину доступными ему средствами. Как описать то, что невозможно описать ни человеческим, ни каким-либо другим языком? Беспредельное разнообразие невыразимо, как и предельное совершенство…
Очнулся он в мертвом, но не сжимающемся в точку мире, на краю «лестницы» Шаданакара, еще очень близко от Суфэтха. Рядом болтался, цепко удерживаемый «захватом» магиполя, закуклившийся рой Магэльфа — универтер исчез — и плавал в ауре бледного сияния Дадхикраван. Вернее, тень его, зыбящаяся, неплотная, просвечивающая, как кисейная занавеска. Весь океан энергии, запасенный им в себе — в принципе бывший темпорал и был сгустком энергии с организацией мыслящего существа, — позволявший ему беспрепятственно проникать в любой уголок Веера, он отдал Никите, спасая его от смертельных объятий Суфэтха.
Не останавливаясь, Сухов продавил мечом квантовый барьер соседнего хрона, давно перестав обращать внимание на сопутствующие просачиванию сквозь барьер ощущения, и шел так до тех пор, пока не оказался в мире Велиала.
— Опусти меч, Посланник, — послышался ему знакомый звучный, богатый интонациями пси-голос. — Ты среди друзей.
— Зу-л-Кифл! — пробормотал Никита, вдруг почувствовав невыносимую тяжесть меча.
Сфера ощущений Посланника стремительно сжалась до размеров человеческого тела. Он «выпал» из сверхсознания, ритм мышления и скорость реакций снизились до нормальных, человеческих.
Он огляделся: песчаный берег, река, не земной, но лес невдалеке, — и не успел ничего сообразить, как вдруг кто-то обнял его, прижался к груди, и горячие губы коснулись его сухих, воспаленных глаз, щек, губ.
— Господи! — с трудом выговорил Сухов. — Ксения?!
— Не веришь глазам своим, поверь на слово, — засмеялся кто-то за рекой.
Никита оглянулся, разглядев фигуру воина в доспехах, но с непокрытой головой.
— Яросвет?
— Кто же еще? Вижу, Дадхикраван добрался до тебя вовремя. А кто это с тобой, в коконе? Неужто Магэльф?
Сухов окончательно пришел в себя, отстранил Ксению, окинув ее взглядом и разом впитав красоту девушки, которую не мог скрыть какой-то дымящийся защитный комбинезон, и ее неповторимую свежесть. Она казалась нормальной, натурой цельной и в то же время по-домашнему мягкой, но отсутствие обычной «смеси» в ауре ее пси-излучения — очаровательной непринужденности, мечтательности и твердых убеждений, а также ощущение неловкости и рассеянности, которое она внушала, все время пытаясь что-то вспомнить, — все это говорило о нарушении в психике. Душу Ксении еще предстояло «собирать» по хронам, прежде чем она станет прежней. Но его она уже вспомнила!
Никита поцеловал девушку в подбородок.
— Подожди, милая. — Обернулся к Дадхикравану, вокруг которого уже собрались маги, в том числе и оживший, приобретший форму человека, «римского императора», Магэльф. Кто-то тронул Сухова за руку.
— Что с ним?
Никита сжал до боли руку Такэды, одетого все в тот же костюм-диморфант, опомнился, прижал его к себе и отпустил.
— Он умирает, — ответил вместо Никиты Яросвет. — Что тут у вас произошло, Посланник?
Запинаясь, Никита пересказал события последних минут, о том, как его и Магэльфа спасло появление бывшего темпорала, умолк, шагнул к Дадхикравану.
— Отшельник, дружище…
— Не стоит кручиниться, — долетел слабый пси-шепот огненного псевдочеловека, ставшего почти прозрачным, как лунный блик на стекле. — Вы мне уже не поможете, несмотря на все ваше умение. Я знал, что так будет, и не жалею ни о чем. Посланник, не казните себя, я благодарен вам за мгновения свободы.
— Ты… знал?!
— Конечно, я ведь соединял не только Миры Веера, но и прошлое с будущим.
— Ты знал!.. О дьявол! Неужели все это — мой поход, твое освобождение, бой с игвами — было рассчитано Люцифером?!
Берег, на котором стояли маги, вдруг подпрыгнул, будто по нему ударили исполинской кувалдой. Из недр материковой коры, на которой он покоился, донесся долго не затихающий гул.
— Что это? — повернулся к Сухову Такэда.
— Люцифер? — негромко спросил неведомо кого Яросвет. — Его тяжелая нога?
— Нет, — раздался из воздуха вежливый голос; Велиал тоже присутствовал на собрании магов, только невидимый. — Это ударная волна, порожденная взаимопроникновением двух соседних хронов. Веер начал складываться, джентльмены. Если мы хотим что-то сделать, надо спешить. Но я не уверен, что мы справимся с коллапсом Шаданакара, тем более что обойма неполная — нас шестеро. Принцип-регулятор же начнет работать, лишь когда соединятся Семеро магов.
— Нас семеро, — прошелестело, как вздох, утверждение Дадхикравана. — Если земляне Такэда и Ксения согласятся послужить мне материальной оболочкой, с их помощью я проживу достаточно, чтобы соединить нас всех. Я знаю, как это делается, потому что видел не один раз. И тогда, может быть, мы что-нибудь придумаем.
— Да, — без колебаний кивнул Такэда, не дожидаясь, когда кто-нибудь из магов обратится к нему с просьбой. — Я согласен.
— Ксюша… — Никита взял девушку за плечи, заглянул в глаза, но сформулировать просьбу сразу не смог.
— Что я должна делать? — доверчиво спросила она. — Я согласна. Ты ведь не оставишь меня?
— Нет! — каменно-твердо сказал Никита. Обернулся к Дадхикравану. — Начинай… э-э… а где Уэтль?
— Я здесь, брат, — словно чертик из коробки выпрыгнул из кустов индеец-маг, невозмутимый, как всегда, готовый драться, спасать друга, или его любимую, или Вселенную!
— Значит, все здесь. Что ж, Отшельник, начинай, выхода у нас все равно нет. И кажется, я знаю, что делать.
— Тогда ты и будешь ведущим выразителем высшего закона Веера, имя которому — справедливость. И ты же станешь направляющим острия Принципа-регулятора. Принимаете, маги?
— Я бы хотел кое-что уточнить, — сказал Велиал. — Среди нас есть более опытные маги, которые могли бы возглавить Семерку…
— Оставь, Велиал, — бросил Зу-л-Кифл. — Я знаю, к чему ты клонишь, но это в тебе говорит Совратитель, дух двойственности и тщеславия. Ведь ты родственник хаббардианцам?
— В какой-то степени. Но я хотел только…
— Предложение Уэтля принимается. Речь идет не о личной выгоде и не о личном героизме, речь идет о судьбе Шаданакара. Идеалы толерантности, а также справедливости, истины, добра, достоинства, благородства, гармонии и красоты в чести не во всех Мирах Веера — благодаря вмешательству Люцифера и его слуг, однако незнание закона не освобождает от ответственности за его нарушение. Семеро собираются не для того, чтобы наказывать, а для того, чтобы остановить и сделать правильный выбор. Дадхикраван, мы готовы.
Маги сдвинулись теснее, хотя этого и не требовалось.
Такэда вдруг тихо рассмеялся. Пояснил в ответ на удивленные взгляды магов:
— Вспомнился Некрасов:
В каком году — рассчитывай,
В какой земле — угадывай,
На столбовой дороженьке
Сошлись семь мужиков…
— Весьма удачное сравнение, — усмехнулся Зу-л-Кифл. — Вперед, мужики?
Никита одной рукой крепче прижал к себе Ксению, а другой обнял за плечи Такэду. Время, казалось, замедлило свой неслышимый бег. А потом в сознание каждого вошел Дадхикраван (они ощущали его таким, какими были сами), и небывалая ясность мысли потрясла Сухова, осознавшего себя одновременно и Уэ-Уэтеотлем, и Яросветом, и остальными магами, а также Такэдой и Ксенией, то есть синтетической личностью, мыслящей сразу во многих плоскостях, на многих уровнях и обладавшей небывалой физической, энергетической, информационной и пси-мощью.
Нет, маги тоже остались личностями с высоким интеллектом и собственной эмоциональной сферой, но Сухов как бы стоял на вершине пирамиды Семерых и владел остальными, как органами своего тела.
Он мог бы сформировать себе облик любого существа или объекта — звезды, например, или планеты, или машины-робота, но, подчиняясь генам человека, землянина, сохранил образ русского витязя, готового к бою, одетого в кольчужные доспехи, с мечом в руке. Маги и люди, преобразованные универсальным магиполем в полевую форму материи, не стали деталями костюма или доспехов, но влились в Сухова, как матрешки — одна в другую, стали симбионтом, единым организмом с общей душой и сознанием, продолжая в то же время полиалог, обмен мыслями, как делали бы это в обычной беседе. Правда, гораздо быстрее. И все же власть над симбионтом была сосредоточена у Сухова. Синтезированный гигант — Принцип-регулятор — подчинялся его воле. Лишь на один краткий миг Никита подумал об этом с мимолетным удивлением и гордостью — без восторга и приятных эмоций, и тут же забыл.
Умея ускорять и замедлять время, Сухов-Единый, олицетворение Закона Веера, огляделся. Теперь ему были доступны высшие сияния, о которых когда-то говорил Зу-л-Кифл, сам толком не понимая, что это такое, а также все процессы в Мирах-Вселенных Шаданакара. Катастрофа еще не произошла, но Веер действительно начал складываться. Потенциальные барьеры, разделявшие хроны с разным ходом времени, становились тоньше, лопались, исчезали, и хроны «проваливались» друг в друга, порождая взрывы вакуума в них, от которых выделялась энергия, способная уничтожить любую вселенную. Во взаимопроникших хронах рождалась «стоячая волна» Хаоса, отрицающая всякий порядок и жизнь.
Эти хроны находились на краях «лестницы» Шаданакара, рядом с Болотом Смерти и Мирами Великих игв, то есть «далеко» от цивилизованных миров, но процесс, если он уже начался, остановить было очень трудно, и время общего коллапса не играло роли, сколь большим ни казался бы его отрезок до финала.
Никита глянул «в начало времен» более внимательно. Где-то там шевелился выбравшийся из своей тюрьмы-вселенной Люцифер, изредка встряхивая Веер.
Он знал, что Принцип-регулятор универсума — высший Закон Веера — заработал!
— Пошли к нему, — сказал Никита внутрь себя. — Все равно он нас ждет, а я хочу предложить компромисс, от которого он, может быть, и не откажется.
Никто из магов-оболочек Единого не возразил, успев разобраться в движениях мыслей Никиты, лишь Велиал добавил в композицию общего согласия нотку скептической меланхолии.
Ощущая одномоментно все то же, что и каждый из магов: воинственно-безмятежную готовность Уэ-Уэтеотля к смерти за правое дело, философскую сосредоточенность Зу-л-Кифла, возбужденное нетерпение Яросвета, экзотическое любопытство роя пчел — Магэльфа, сомнения Велиала, поддержку Дадхикравана, играющего роль общего канала пси-связи, восторг и безмерное удивление Такэды, такое же удивление и нежное тепло Ксении, — Сухов-Единый обнял их всех и, шагнув сквозь мертвые миры «верхнего» конца «лестницы» Шаданакара, замер на мгновение перед стеной, отделяющей Веер от Суфэтха. Но теперь он не боялся «кладбища» Шаданакара, потому что и для Суфэтха стал если и не Законом, то достойным внимания Правилом. И «кладбище» пропустило его, лишь обдав немыслимым холодом запредельных непостижимых пространств. Невредимый, он вошел в мир Люцифера «через задворки», а не с «парадного входа».
Природа не терпит шаблона, и Веер как Метавселенная, реализовавшая триллионы миров, отличных друг от друга, вполне и наглядно демонстрировал правоту вышесказанного. Хрон Люцифера, которому вполне можно было дать название Ад, не библейский, а гораздо более масштабный и страшный, не поддающийся описанию, тоже подтверждал это правило. Он и в момент рождения Шаданакара отличался от остальных его миров-пластин, а когда Люцифер заявил о себе в полный голос, этот хрон и вовсе выпал из разряда миров, годных для эстетического созерцания другими формами интеллекта. А потом Люцифер создал Хаос…
В первые мгновения Никита ничего не увидел и не ощутил, словно окунулся в абсолютную пустоту подземелья, неспособную затронуть ни один орган чувств. Великая Тишина обрушилась на голову Сухова; тишина, отрицающая любой процесс, как синтеза, так и распада, любое движение; тишина, отрицающая не только жизнь, но и смерть, как совокупность событий.
Потом пришло ощущение глубины, а с ним — влекущее, соблазнительное, сладостно-жуткое ощущение инородности. И эти впечатления были самыми рациональными, хотя и не прямого действия, остальные не вмещались в понятие земного языка. Но ни один орган чувств, реагирующий на физические воздействия, а их у Сухова-Единого было не меньше сотни, не сработал! Мир Люцифера не имел ни цвета, ни вкуса, ни запаха, ни объема, ни каких-либо ориентиров, ни других характеристик, которые можно было почувствовать или измерить. Никита не сразу смог определиться и найти способ ориентироваться в этом вселенском Нигде. Хунь-дунь, пришло на ум чье-то определение. Вероятно, отозвалось «я» Такэды.
Затем Никита ощутил холод: Хаос Люцифера был агрессивен, отнимая, высасывая энергию. Оставаться в этом мире долго не стоило.
Наконец по судорогам магиполя Сухов определил примерные координаты конкретного «дома» Люцифера и прорубил мечом «ущелье» в сплошной пелене Великой Тишины. Но и стоя у «ворот» обиталища Люцифера, он все равно ничего не видел, не слышал и не чувствовал. Дом хозяина оставался недоступен даже эйдосу — совокупной сфере чувств Единого, несмотря на попытки «сотворить свет», то есть установить здесь верховенство Закона Веера. Тогда Никита напрягся предельно, щедро расходуя энергию, силы, интеллект и эмоции Единого, достиг сатори — мига просветления, дающего власть над любым природным явлением, и Хаос уступил.
Перед Единым во всем великолепии открылась «усадьба» Люцифера — сложнейшая многомерная «снежинка» с текучим узором, эквивалентная по объему Вселенной с Землей и Солнцем, собранная из сияющих звезд-бездн, пространств с локальным ходом времен и эстетикой странных и парадоксальных гармоний, вернее, антигармоний. Хаос, созданный хозяином «усадьбы» и способный «съесть» любой физический объект, превратить его в ничто, ничуть не влиял на «дом» Люцифера. И Никита почувствовал если не страх, то некую мимолетную слабость, лишившую его решительности и воли. Но длилось это состояние одно мгновение, воля остальных личностей, составляющих Единого, не дала ему расслабиться. Никите напомнили, что он — Принцип-регулятор, могущий изменить ход событий в любом уголке Веера. Тогда он, вспомнив известный дзэнский канон: «Если хлопок двух ладоней таков, то каков хлопок одной ладони?» — позвал Люцифера «хлопком одной ладони». Молча. И был вознагражден. Первой реакцией Люцифера было безмерное удивление. И вдруг словно судорога передернула весь безмерный, заполненный Хаосом мир, и перед Единым на фоне «звездного» сияния исполинской черной фигуры, чем-то схожей с человеческим обликом, возник Люцифер.
Долго-долго маги-творцы смотрели друг на друга, не говоря ни слова, — на всех диапазонах оценивали, думали, сравнивали возможности, будто подчеркивая красоту формулы: молчание — это выразительное проявление невыразимого. Потом Никита сказал вслух (звуковые волны возбуждались в среде, окружавшей магов, почти так же, как воздух):
— Привет, создатель недостижимого!
— Привет, Первозакон, — ответил Люцифер с неожиданно добродушной интонацией. — Что-то вы задерживаетесь. Я ждал вашего появления раньше.
— В самый раз, — не согласился Никита и включил всю чувственную сферу.
Дальнейший диалог имел сложную структуру и происходил в ином темпе, в разных плоскостях, на разных уровнях компетентности, принадлежал разным этическим сферам и культурам. По сути это был контакт очень разных, невообразимо далеких культур, почти не имеющих точек соприкосновения. Человеческому уровню в этом диалоге тоже было отведено время и место, создав образы, так сказать, «фигуры визуальной ориентации», соответствующие их понятиям о беседе гуманоидов. Неизвестно, каким хомо-Люциферу представлялся Никита Сухов, но тому создатель Хаоса казался хаббардианцем, смахивающим на Вуккуба. На злодея, демона-богоборца, дьявола, каким молва, а потом история и мифология представили землянам Денницу-Люцифера, собеседник Никиты не походил, хотя взгляд его был убийственно холоден и темен.
— Что хочет Единый, я знаю, — все так же миролюбиво проговорил псевдо-Вуккуб-Люцифер. — А что хочется землянину Сухову?
— Того же, — со слабой улыбкой ответил Никита. — А вы можете предложить что-то другое? Бессмертие, власть, вечное блаженство?
Его собеседник засмеялся, глаза его остро блеснули.
— Не шибко богатый выбор, а? Вообще-то я могу предложить гораздо больше.
— Не сомневаюсь. — Никита подумал и процитировал:
Пусть будет прихоть нечиста или невинна.
Порок иль светлая мечта — мне все едино.
Я воплощу любой твой бред, скажи, в чем дело?
— О дьявол, — я ему в ответ. — Все надоело!
Люцифер снова засмеялся.
— Ясно — неподкупен. Все-таки человеческая культура своеобразна и по-своему интересна, хотя до эпохи христогенеза и магического реализма вряд ли доберется. Сомневаюсь, что она доживет даже до меритократии. Впрочем, вторичные волны разума редко достигают высот Абсолютного.
— Но и вы не достигли своего, — обиделся за хомо сапиенс Никита. — Во всяком случае, идеального Хаоса вам создать не удалось.
— Ну, у меня все еще впереди. — В глазах Люцифера мелькнул змеиный блеск. — Я намного старше человечества, но и я — не есть первичное бытие данной Метавселенной, образующей Веер Миров. Первыми были Предтечи, давно покинувшие Веер. Я их уже не застал. У меня же еще остались кое-какие дела в Шаданакаре, хотя когда-нибудь уйду и я. Итак, чего вы все-таки хотите, человек?
— Лично я — очень немногого, — усмехнулся Никита. — Достаточно вернуть моей девушке память, чтобы осчастливить меня. Ну и, пожалуй, дать возможность творческого проявления: говорят, я хороший танцор. — Он помолчал немного, колеблясь. — И еще хотелось бы, чтобы мной никто не командовал, не трогал и не защищал. В случае нужды я сам за себя постою. А для этого надо, чтобы соблюдались основные Законы Веера.
— Законы толерантности и справедливости? — прищурился Люцифер. — Как мало человеку надо… — Усмешка тронула его тонкие губы. — Еще раз убеждаюсь, что большинство людей удовлетворить очень просто. Но не вас, Посланник. Ведь так? Вы представляете редкую категорию людей, пекущихся не о личном благе, но о благе других. Но вот вопрос: всегда ли, действуя во имя цели, вызванной благими намерениями, вы достигаете абсолютно положительного результата?
Никита задумался. Вопрос относился не к нему лично, а ко всему человечеству, история которого хранила достаточно отрицательных примеров исполнения замыслов, базирующихся на благих намерениях.
— Вот видите, — кивнул Люцифер, опечалясь. — Истина не может быть выражена в одной исчерпывающей формуле, как правило, она многозначна, многоаспектна и многомерна, особенно при определении таких сложных понятий, как добро и зло. На меня как-то произвело ошеломляющее впечатление то, что одну из сторон истины, которую я отстаивал, правильно оценил и мой оппонент. А я ведь был убежден, что верное решение однозначно и целостно! Оказывается, парадокс разрешается просто: истина всегда включает в себя знания и эмоции обеих конфликтующих сторон.
Никита молчал, не зная, что говорить. Люцифер отобрал у него право прокурора, глашатая обвинения, подставляя вместо себя кого-то другого. Но главное, Сухов был с ним согласен!
Демон прищурился, заметив сдвинутые брови собеседника.
— Что касается категорий добра и зла… однажды я задался вопросом: что такое зло? И оправдано ли Добро как таковое? И знаете, к какому выводу я пришел, изучив историю Веера? Добро не оправдывается! К примеру, возьмем род хомо сапиенс, человечество. Культура долго и, надо признаться, мастерски накладывала грим на «реликтовые черты зверя» в ваших лицах, как сказал один земной философ, но стал ли человек от этого менее агрессивным? Добрым?
Никита молчал.
— А главное, — продолжал собеседник, — смог бы он развиваться, творить, если бы освободился от агрессивности, зависти, тщеславия, ненависти, лени, равнодушия наконец? Вывод однозначен — нет!
Никита молчал.
— И наконец, самое смешное, что уже знаете и вы: законы нравственности, всесильные на уровне социума, человеческих эмоций, в мегамире, не работают на макроуровне — звезды, галактики, вселенные и на микроуровне — молекулы, атомы, элементарные частицы, стринги, суперточки.
Никита молчал, тщетно ломая голову в поисках достойного ответа, в поисках второго, скрытого смысла в словах собеседника. И не находил.
Замолчал и Люцифер, облик которого стал плыть, смазываться: время контакта заканчивалось. Затем Никита опомнился и встряхнулся, удивляясь, что поддался колдовскому очарованию голоса демона, совершенно уверенного в своей правоте. Абсолютных злодеев не существует, как не был им и Властелин Хаоса, но абсолютное зло может выражаться и таким вот способом: просто, печально, уверенно, непогрешимо и… равнодушно!
— Я вас понял, — сказал Никита негромко. — Но не призываю понять и меня. Что бы вы ни говорили, но Закон толерантности, согласно которому всякое существо, а не только разумное, имеет право решать свою судьбу само, существует! И на сей раз обойдемся без комментариев. Как Принцип-регулятор, на время ставший Главным Законом Шаданакара, я мог бы принудить вас подчиняться Закону толерантности…
— Каким образом? — поднял брови Люцифер. — На этом уровне нет боя!
Никита не обратил на реплику внимания.
— …не вмешиваться в жизнь хронов, не экспериментировать с ними, рискуя вызвать непредсказуемые последствия, а также лишить свободы, заточив вас вне проявленной вселенной с непреодолимым барьером.
— Даже если я предложу вам Абсолютную власть?
Никита все-таки сбился.
— Во-первых, власть у меня уже есть, а во-вторых, Абсолютной власти не существует.
— Ошибаетесь. С вашей помощью я все-таки создам Абсолютный Хаос — когда Шаданакар провалится сам в себя, и вместе мы сможем добиться Абсолютной власти, потеснив кое-кого из «Трех В».
— Кого?!
— Властелинов Всего и Везде. Ну, скажем, высших богов, подобных тем, кого вы называете «богом данного мгновения».
Никита растерялся. Мало того, что его оскорбили предложением сделки, его еще и обвинили в прямом пособничестве Люциферу!
— То есть как это — с моей помощью?!
— Да очень просто: ваш друг Дадхикраван был не просто темпоралом, сетью станций хроносдвига, как вы уже знаете, он был позвоночником Шаданакара. Выдернув его из Веера, вы положили начало его спонтанному схлопыванию. С чем вас и поздравляю.
— Меня предупреждали, — хрипло выговорил Никита. — Но я не обратил внимания… И я, глупец, хотел предложить вам совместную операцию по остановке коллапса Веера… более серьезные задачи, чем создание идеального Хаоса…
Люцифер пристально глянул в лицо Сухова.
— Это интересно. Не уверен, что соглашусь, но выслушаю. Говорите. Но, если вы хотите предложить мне участие в восстановлении личности вашей девушки, вы меня разочаруете. Для мага вашего масштаба безумие и смерть не должны являться категориями абсолюта. Никита горько усмехнулся. Он не был подготовлен к такому обороту разговора. Ему было что предложить Люциферу, но он уже не был уверен, что заинтересует демона, апостола абсолютного равнодушия ко всему живущему. Кроме себя.
— Говорите же.
Никита обнаружил, что голос его сел, откашлялся.
— Эти задачи формулируются гениально просто, но осуществить их в одиночку не под силу даже вам. Вот они: остановить коллапс Веера, выпустить Хаос в Большую Вселенную и заглянуть через Суфэтх в иные Метавселенные.
Люцифер покачал головой, хотел что-то сказать, снова покачал головой, но только вздохнул. Потом засмеялся.
— Наивность — чисто человеческая черта… Почему вы считаете, что мне это будет интересно?
Никита дернулся, будто его ударили по щеке. Пролепетал:
— Н-но ведь это действительно интересно… в-вы отказываетесь?
— Конечно, отказываюсь, Посланник. У нас разные шкалы ценностных ориентаций. К тому же и на уровне мага вы слишком человек. Ваша Семерка не способна реализовать Принцип-регулятор и упрятать меня в другую тюрьму. Прощайте.
Фигура Люцифера стала расплываться, таять.
— Стой! — прохрипел Никита, ощущая слепящую ненависть к этому сверххолодному монстру. — Я человек, и я слаб, как человек, но тебе не удастся уйти просто так.
— А кто мне помешает? Вы? Семерка?
Глаза Люцифера вспыхнули. Взгляд его был страшен! Это был не только взгляд, но попытка выяснить, на что способен Единый, что он знает, чем живет и о чем мечтает, попытка сломить его волю. Ему это почти удалось, но кто-то вдруг с жестокой силой помог Никите отразить этот выпад.
Сознание прояснилось. Никита с удивлением открыл, что его поддерживает чья-то мускулистая рука. Повернул голову и встретил улыбку молодого человека, широкоплечего, с длинными снежно-белыми волосами, смуглолицего, одетого в белую рубашку с распахнутым воротом и белые брюки. Он сразу узнал незнакомца — это был тот самый молодой человек, олицетворение «бога данного мгновения», спасшего Посланника в битве с Великими игвами перед прыжком в Суфэтх.
— Все в порядке, Посланник?
— Кто… вы? — еле выговорил Никита.
— Вы правильно догадались, я — тот самый «бог мгновения», один из «Трех В» — по свидетельству господина Люцифера. Можете называть меня любым именем, какое вам нравится.
— Александр.
— Пусть будет Александр.
Никита перевел взгляд на Люцифера. Тот стоял напротив в угрожающей позе, но молчал. Только глаза сверкали нестерпимым холодным огнем.
— Что с ним?
— А ничего, — оглянулся Александр. — Ждет. Итак, вы в состоянии воспринимать информацию? Я вам кое-что объясню.
— Давайте. — Никита расправил плечи. Силы постепенно возвращались, но напряжение паритета увеличилось. Появилось предчувствие, что откровения нового знакомого заставят переоценить многое в создавшейся ситуации, если не все.
— Сядем. — Александр указал на возникшие из ниоткуда кресла. — Итак, представьте больного человека. Скажем, инфицированного вирусом рака. Вирус внедрился в его тело и начал «работу». Как на это реагирует организм?
— Ну… начинает… — не сразу собрался с мыслями Никита, низвергнутый с горних высей на грешную землю. — Начинает бороться…
— Правильно. Но как?
— Ну… вырабатывает антитела, гонит лейкоциты к…
— К месту инфильтрата. Правильно. А теперь перейдем к нашим масштабам. Аналогия больного раком человека с Веером Миров — прямая.
— Что?! — выдохнул Никита еле слышно.
— Вы уже поняли, — кивнул Александр, сверкнув белыми зубами. — Конечно, ситуация в Шаданакаре гораздо сложнее, но аналогия все же достаточно близка. Люцифер — «вирус рака», четверо его сподручных демонов — «клетки-паразиты», ну а Семерка магов…
— «Лейкоциты»!
— Скорее фагоциты, антитела, вырабатываемые единым организмом Шаданакара. Обладающие разумом, сложной психикой, свободой воли — в пределах данного организма, но — инструмент лечения «рака».
Несколько минут Никита не мог прийти в себя от изумления. Александр смотрел на него сочувственно, с веселым прищуром. Наконец Сухов нашел в себе силы продолжать разговор.
— Значит, Шаданакар — живое существо?! Так сказать, Брахма? А мы все — его клетки?
— Можно сказать и так. Шаданакар — живое существо, но на тех уровнях, о которых мы можем только догадываться, ведь живет он в Большой Вселенной.
— И сам — Вселенная!.. А Люцифер — «вирус рака»… Бог ты мой!
— Начинал он, появившись в Шаданакаре, с моделирования вселенных с неограниченной степенью детализации — мир Уицраора его рук дело, но уже тогда стало ясно, что он не остановится на опасных для Веера экспериментах.
— Подождите, я не могу врубиться… все перемешалось… А вы? Кто тогда вы?
— Я всего-навсего — проявление создания Шаданакара, его воли, или, может быть, души. Помните намеки Наблюдателя о некой Соборной Душе Веера? Она же есть и Душа Шаданакара. А я, так сказать, ее полномочный представитель. Теперь поговорим о вас.
— Погодите! — снова взмолился Никита. — Я хотел бы…
— Я знаю. Сознание вашей девушки принадлежит Соборной Душе Веера, а это означает, что «собрать» ее в одну личность невозможно.
У Никиты все поплыло перед глазами. Собеседник подождал, пока его отпустит, мягко сказал:
— Но шанс у вас есть. То есть надо идти дальше. Путь ваш не закончен. Путь мага, творца и мастера. Вы прошли всего лишь Путь Меча… не до конца, правда. — Александр мельком взглянул на застывшего Люцифера. — Впереди еще Путь Мысли и Путь Духа. Достигнув конца Пути Духа, вы, пожалуй, сможете реализовать множественный духовный перенос и вернуть Ксении первоначальный облик. Только… вряд ли вам захочется это делать.
— Почему?
— Потому что вы станете равновеликим Шаданакару, обладающему душой Ксении. И сможете жить в Большой Вселенной, как он. Вернее, как она. Потому что Шаданакар — по земной аналогии — женщина.
Никита зажмурился, покачал головой. Прошептал:
— И сколько же времени понадобится мне на преодоление Пути? Двести лет? Тысяча? Миллион?
— А что такое миллион лет для вечности? — тихо спросил Александр.
Никита улыбнулся с тоской.
— Хотелось бы не ждать так долго.
— Значит, это произойдет значительно раньше.
Двое молча смотрели друг на друга. Потом Никита глубоко вздохнул, собираясь с мыслями.
— Еще вопрос можно? Что такое Суфэтх? Действительно «кладбище»?
— Позволю еще одну доступную вам аналогию. Не обижайтесь.
— Ради Бога!
— На самом деле все гораздо сложнее. Но если представить Шаданакар в образе человека, а вас, меня, да и Люцифера, — микробами, то «начало» Веера будет находиться, скажем, в пальцах ног, а «конец» — в пальцах рук. Таким образом, пальцы рук могут находиться буквально рядом с пальцами ног, но их всегда будет разделять…
— Суфэтх! Внешнее пространство.
— В точку. А для Шаданакара это континуум Большой Вселенной. Теперь займемся вашим другом…
— Минуту. Последний вопрос, честное слово! Почему Семерка магов отбирается произвольно? Ведь по сути для такой операции, как «лечение рака», необходимы маги-воины, специалисты.
— Вы правы. Из вашей Семерки только Уэтль профессиональный воин-«фагоцит», всегда готовый постоять за хозяина. Может быть, и неосознанно. Остальные ваши друзья — великие мастера, творцы, созидатели, а уж потом — воины. Но это большой роли не играет, потому что, когда возникает задача защиты Родины, воинами становятся все! Это еще один Закон Веера Миров, который не признается Люцифером. И совершенно напрасно. — Александр повернулся к Люциферу. — Ты свободен!
Люцифер выпрямился, в глазах его снова клубилась Тьма. Абсолютная ночь!
— До новых встреч, маги.
— Вы его… отпускаете?! — привстал с кресла Никита.
— Ты не понял, — сказал Александр усмешливо, разглядывая плывущую фигуру Люцифера. — Ты свободен в пределах Большой Вселенной, то есть за пределами Шаданакара. Прощай.
Демон, не веря, глянул на смуглолицего представителя Соборной Души Веера, хотел что-то сказать, протестующе взмахнул рукой и… исчез. И сразу Никита почувствовал огромное облегчение, словно с души упала неимоверная тяжесть, не позволяющая радоваться и быть свободным.
— Вы его?…
— Удалил, как скальпель хирурга удаляет, отсекает опухоль.
— Значит, мы были… не нужны?! Семеро?
— Ошибаетесь. Если бы не вы, отвлекшие на себя все силы Люциферовой команды, я не успел бы подготовиться. Но ваша миссия еще не закончена. Веер действительно находится на грани коллапса, и потребуется немало сил и времени, чтобы процесс этот остановить. Больше, наверное, чем для освобождения Ксении. Если, конечно, вы сделаете выбор. Кроме того, Великие игвы — тоже ваша забота. Как и ликвидация Болота Смерти — умерших вселенных-хронов.
Никита задумался.
— Вы поставили меня к стенке… но я согласен!
— Тогда мы скоро свидимся, Посланник, вернее, маг-новичок. Ждите вестей. — Александр тоже исчез. Уровни контакта смешались в один, принадлежащий сверхсознанию Единого. Сухов, еще ощущая объятие Александра, только сейчас сообразил, что ему мешало в разговоре с Люцифером и Александром: мысли Такэды и чувства Ксении. Они не всегда реагировали на слова Создателя Хаоса так, как Никита. Но отторжения, расщепления личности контактера, землянина-человека, не произошло, значит, Толя и Ксения чувствовали почти то же, что и он.
План визуального контакта также изменился.
Люцифер снова предстал черной глыбой тьмы с человеческими очертаниями на фоне «звездного» сверкания своего обиталища. «Вирус» равнодушия, «незаконный» сын Большой Вселенной, удравший в одну из Метавселенных. За что? За какие прегрешения? Может быть, за отрицание или несоблюдение какого-нибудь универсального закона жизни Большой Вселенной? Скажем, Закона Любви?
Черная тень взмахнула крылом, поколебав пространство, растаяла. «Скальпель» Семерых, направляемый сознанием Шаданакара, отсек Люцифера от Единого, выбросил в Суфэтх.
«Он выкарабкается, — мелькнула мысль. Человеческая мысль. — И поймет, что жил ущербно. Или не поймет?!»
Семеро молчали. Да и кто мог ответить на этот вопрос? Бог? Вселенная? Или только время?…
* * *
— И Веер был спасен, и Семеро разошлись по своим Мирам, чтобы продолжать начатое… — Голос матери пресекся.
Сын удивленно глянул на нее: по щеке матери ползла слеза, но сама она улыбалась.
— Ма, ты чего плачешь? А па скоро приедет?
— Скоро, — ответила Ксения. — Он в пути, но скоро придет, сынок.
— Из Шакара?
— Из Шаданакара, сынок.
— А он один приедет или с дядей Александром? Я его люблю, ма, дядю Александра. Он добрый и красивый!
Ксения снова улыбнулась, смахнула слезу.
— Да, дядя Александр очень красивый. Но ведь па красивее!
— А наш па волшебник или колдун?
— Волшебник, волшебник. Вырастешь, сам станешь волшебником. Спи, малыш, уже поздно.
— И сам спасу Веер, — пробормотал сонным голосом сын. И от тихого голоса его с тонким звоном лопнул бокал на столе, вздрогнули стены комнаты, качнулся многоэтажный дом, с гулом содрогнулась Земля, невидимая сила на мгновение задержала бег планет и заставила Вселенную с удивлением прислушаться к самой себе.
Февраль 1991 — сентябрь 1993 гг.
notes
