Глава 4
Он открыл глаза, пошевелился и едва не застонал от боли во всем теле. Оказывается, его приковали к стене за раскинутые руки, и суставы затекли. Рядом кто-то завозился, зашипел тихонько сквозь зубы. Никита с трудом повернул распухшую голову и увидел абсолютно голого Такэду, также прикованного к стене. Скосил глаза вниз: собственная нагота поразила больше.
— Гадство! — выругался он, хрипя пересохшим горлом.
— Привет, — отозвался Такэда. — Чисто американский боевик с приковыванием к стене, пытками и муками главных героев. Надеюсь, ты освободишь нас раньше, чем начнут пытать.
— Где мы?
— Хороший вопрос, почти трезвый. Я думал, это ты мне расскажешь.
— Меня ударили по голове, и… дальше не помню.
— Ты же говорил, что диморфанты защищают от всех внешних воздействий. Вот и верь после этого людям. — Я не знаю, в чем дело. Может быть, они еще не привыкли к нам и не знают наших слабых сторон.
— Каким же образом с нас их сняли?
Никита промолчал, оглядел помещение.
Каменный склеп, с виду без дверей и окон, с решеткой в углу, через которую подается воздух, и больше ничего. Светильником служит просто одна из граней верхних блоков, соединяющихся в потолок. М-да!
— Вот именно, — отреагировал Толя на движение губ друга.
— Если бы меч не предал меня…
— Что тогда произошло бы? Не переоценивай свои возможности, Ник, охотников было слишком много, никакой меч не помог бы. Кстати, почему ты считаешь, что меч тебя… гм, предал? Это была ловушка, да и меч был заколдован. Зачем брал? Баба Яга, между прочим, предупреждала, чтобы ты не ходил на Дикое поле.
— Вот я теперь и думаю — зачем? Если бы она промолчала, мы бы с тобой и не подумали пойти на поле искать оружие.
— Думаешь, она сделала это нарочно?
— Уверен… почти. Хаббардианец есть хаббардианец, кто бы он ни был: делая добро, он тут же нейтрализует его злом.
Толя поразмышлял немного.
— Но Вуккуб тоже хаббардианец, а он не сделал нам ничего плохого.
— Кто знает, что такое «плохо» по мысли Вуккуба? Может быть, все еще впереди?
Разговор на время прервался. Оба попытались освободиться от оков, но напрасно: металлические скобы крепились на штырях, вмурованных в камень, выдернуть их без инструмента не представлялось возможным. Такэда сдался первым.
— Как ты думаешь, зачем «чекисты» доставили нас сюда? Они же ликвидаторы, специалисты по мокрым делам, а не по задержанию.
— Значит, свыше поступил приказ взять нас живыми. И я догадываюсь откуда, кто его отдал.
— Гиибель.
— Точно. Толя, для меченоши ты слишком догадлив, это тебя погубит.
— Я знаю. Наконец-то и ты меня оценил. Но у меня возникло сомнение насчет мага: если это его Мир, почему он не вмешался?
— Яросвет? Все просто: я должен доказать, что я Посланник. Настоящий Посланник сумел бы за себя постоять, а слабак… — Никита нехотя улыбнулся. — Что он может сделать?
— Речь не мальчика, но мужа.
— Не иронизируй. У меня тоже появилось сомнение. Если нас взяли по приказу Гиибели… странно…
— Что именно? Говори яснее.
— Сначала я подумал, что мы в Гашшарве.
— Где?
— В мире, в котором обитает Гиибель. Но это не Гашшарва, обычные три измерения… плюс слабый магифон… Эх, освободиться бы!
— Что это даст?! Ни одежды, ни оружия… перстень тоже отняли? Ну вот… и хохху отобрали. Жаль, мы не догадались попросить у Бабы Яги шапки-невидимки, наверняка они у нее есть. А сама она не…
— Помолчи, — оборвал Никита разговорившегося инженера, закрыл глаза, сосредоточиваясь.
— Это я так мандражирую, — не обиделся Толя и замолчал, глядя на Сухова с надеждой и сомнением.
Никита дождался волны боли, омывшей все тело и освободившей душу от оков плоти, напрягся и «вышел» из тела. Теперь он видел то, что не мог видеть, будучи прикованным к стене. Второе «я» — экзосоматическая система, которую когда-то окрестили душой, подчинялась воле неохотно, однако пожелания Сухова выполняла.
Сначала он облетел камеру в надежде найти контур двери, через которую их сюда затащили. Контура не было. Дверью мог быть любой блок, из которых были сложены стены. Тогда «Сухов-2» проник сквозь решетку в потолке в вентиляционную шахту диаметром всего в двадцать сантиметров и, чувствуя, как слабеет связь с телом, попытался пробраться по шахте наружу. Это ему удалось не сразу, к тому же пропала острота зрения. Преодолев панику, он все же продолжал путь, но вдруг оглох и совсем перестал видеть.
Вот тут он испугался по-настоящему!
Как он выбирался обратно и входил в обмякшее тело, в памяти не запечатлелось. Очнулся же, как и в первый раз, от боли в затекших суставах. Застонал, открывая глаза. Пол качался, стены норовили наклониться и задавить, потолок упасть на голову, гул крови стоял в ушах гулом бешено несущегося поезда…
— Спокойно, все в порядке, — долетел чей-то тихий голос.
Никита успокоил сердце и пришел наконец в себя. «Землетрясение» прекратилось, но стены продолжали давить, угрожать, излучать холод и угрюмое презрение.
— Ну что? — спросил Такэда. — Где мы?
— Все там же, — прошептал Никита. — Не могу выйти в эйдос, стены чем-то пропитаны… ненавистью, скорее всего заколдованы. Стоит только раскачать нервную систему, начинается жуткий мыслепрессинг. Но мы не на Земле.
— Это я и сам понял, сила тяжести чуть меньше.
— Нет, я хотел сказать, мы не на планете с темпоралом, аналоге Земли, мы вообще на другой планете. Может быть, в Солнечной системе, может, у другой звезды.
Озадаченный Такэда переступил с ноги на ногу.
— Если так, удрать отсюда на Землю невозможно.
— Подожди с выводами, я сейчас отдохну и попытаюсь еще раз. — Сухов закрыл глаза и расслабился.
Стоял он так минут пятнадцать. Потом глубоко вздохнул и начал играть мышцами, как бы массировать их изнутри, сначала на руках, на груди, спине, потом на животе и ногах. Еще раз вздохнув и не отвечая на взгляды Толи, напрягся весь так, что превратился в статую атлета с мышцами, готовыми лопнуть от напряжения. И вдруг оделся с ног до головы в сетчатый ореол голубого свечения. С жестким металлическим стоном лопнули стержни, державшие скобы с зажатыми в них запястьями. Никита упал на колени, но тут же поднялся и, продолжая светиться, подошел к Такэде. Взялся за стержень.
Лицо его было не бледным, а как бы прозрачным, сквозь кожу проступил даже рисунок вен, и Толя ощутил невольно холодок страха, встопорщивший кожу на затылке. С треском стержень сломался, за ним второй. Ни слова не говоря, Никита повозился со скобами, выдернул из них штифтовые замки и лишь после этого сел на пол, в изнеможении прислонившись спиной к стене. Свечение втянулось в его пальцы, уши, нос, волосы, кожа сделалась гусиной, шершавой и холодной.
— Отличная работа! — сказал Такэда бодрым голосом. — Жаль, что не могу предложить тебе шампанского.
— Сейчас, — невпопад и невнятно ответил Никита; глаза его ввалились, потемнели, но продолжали мерцать упрямым пламенем. — Это экстрарезерв всего-навсего, Весть не работает, нет подпитки. Нам бы только выбраться отсюда.
— Нам бы только день простоять да ночь продержаться… — пошутил Толя словами Мальчиша-Кибальчиша. Присел рядом и положил прохладную ладошку на лоб друга, затем начал массировать ему мышцы шеи и плеч.
— Кайф! — пробормотал Никита, благодарно улыбнувшись. Закрыл глаза, расслабился. Через несколько минут встал, походил по камере, прикладывая к блокам стен ладони и прислушиваясь к чему-то, потом кивнул на два из них один над другим.
— Кажется, выход здесь. Попробую открыть.
Проделав ту же процедуру с «настройкой» организма, Сухов снова оделся в голубую сеточку из «электрических» искр, уперся ладонями в стену и застыл так. Такэда вдруг с ужасом увидел, что ноги танцора погружаются в каменную плиту пола, как в пластилин! А руки — в каменный блок стены! Раздался протяжный скрип, громадный многотонный камень сдвинулся и пополз, пока не рухнул с грохотом вниз, за стеной, открывая лаз. В ту же секунду погас свет.
— Ник, ты как? — повысил голос Такэда, не видя свечения вокруг тела танцора.
— Нормально, — отозвался Сухов, тяжело дыша. — Я на пределе, работай теперь ты. Там дальше коридор…
— Темно, ни зги не видать, придется на ощупь…
— Стоп! — Никита твердой рукой отстранил готового влезть в дыру Такэду. — Нас никто не сторожит, кумекаешь?
— Ну и что?
— А то, что эта тюрьма предотвратит любой случай побега и без участия охраны. Здесь полным-полно ловушек и неприятных сюрпризов. Отдохну и пойдем, я вижу в темноте лучше, чем ты.
Восстанавливал силы Никита недолго, понимая, что надо спешить. Один за другим они выбрались в коридор, достаточно широкий, чтобы в нем разошлись два человека, но сырой и скользкий от какой-то плесени на камнях. Впечатление создавалось такое, что здесь давно никто не ходил, хотя воздух в коридоре был достаточно свеж.
— Мне кажется, ты выбрал запасной выход, — полушутливо сказал Такэда.
Голос его породил стиснутое не камнем, а, скорее, стеклом дребезжащее, шипучее эхо. Такое же эхо возбуждали в коридоре и осторожные их шаги, хотя узники шли босиком, практически бесшумно.
— Лабиринт, — сказал спустя некоторое время Никита. — Мы петляем… стоп! Здесь яма в полу.
Через яму неведомой глубины пришлось прыгать: первому Никите, потому что он видел коридор и чувствовал опасность, потом Такэде, который преодолел препятствие почти так же идеально.
Через следующую яму решили не прыгать, а обойти ее по карнизу и едва не поплатились: на середине Сухов ступил на подавшийся под ногой камень, и тут же из стены на уровне груди выскочило длинное лезвие, рассекающее пространство, словно косой. Никиту спасли чутье и реакция, Такэду — рост: лезвие прошлось буквально по его волосам, срезав клок на макушке.
Потом было неожиданное падение камня, способного прихлопнуть любого человека, как муху; сдвигающиеся стены; струна, протянутая в полуметре над полом и спускающая «курок» гигантского лука; петли на полу, затягивающие жертву в сети; капканы, рассчитанные на великанов; узкий лаз с внезапно проваливающимся полом. Преодолев эти, в общем-то, достаточно примитивные ловушки, беглецы достигли наклонного желоба, смазанного чем-то таким скользким, что удержаться было невозможно. Падение с пятиметровой высоты закончилось в узком склепе, стены которого чуть серебрились в темноте от инея.
Огляделись, если можно назвать так их попытки определить местонахождение. Никита выругался.
— Похоже, мы в морозильной камере. Стены здесь из металла и очень гладкие, а температура явно ниже нуля.
— Ничего не вижу, — с сожалением произнес Толя. — Посмотри повнимательней, может, упустил какие-то детали?
Сухов заставил себя успокоиться, огляделся еще раз, применяя свою успешно развивающуюся способность видеть в инфракрасном диапазоне и ультрафиолете. На высоте четырех с лишним метров, как раз под выходным отверстием трубы, по которой они сюда прибыли, он обнаружил два щелевидных отверстия. Назначение отверстий было неясно, однако в положении беглецов следовало использовать любой шанс, да и температура падала с каждой минутой.
— Попробую допрыгнуть и уцепиться. — Никита рассказал Толе об открытии. — Может быть, удастся подтянуться и влезть в трубу.
— Попробуй, — с философским спокойствием ответил Толя, применяя приемы аутотренинга, чтобы согреться. — Если через пять минут не вылезем, из нас получатся свежезамороженные цыплята. Бройлерные.
Никита настроил мышцы на решение задачи и прыгнул, с первого раза попав кистями рук в щели под дырой. В тот же момент кусок стены вместе с ним начал с гулом поворачиваться, и танцор завопил:
— Прыгай! Цепляйся за меня!
Такэда понял. Подпрыгнув, поймал руками колено Сухова, мгновенно подтянул ноги, и часть стены выкинула их в светлый коридор, ободрав ягодицы Толи о жесткий каменный пол.
Некоторое время друзья отдыхали, поглядывая то на глухую с виду стену с отверстиями, то друг на друга. Такэда наконец ощутил боль ниже пояса, встал и вывернул шею, пытаясь глянуть за спину. Тронул ягодицу рукой и стряхнул на пол капли крови.
— Всю кожу содрал. Умру или от заражения крови, или от ее недостатка.
— Засохнет, разве что сидеть пока не сможешь. Хорошо, что весь зад не срезало.
Они встретились взглядами и беззвучно, корчась, захохотали, зажимая рты руками. Угомонились. Никита спохватился:
— Вперед, меченоша, время не ждет, испытание не закончено. Хотел бы я знать, кому оно понадобилось.
Коридор был практически такой же петлистый, что и пройденный ими до холодной ловушки, но сухой и освещенный: светились пятна паутины на потолке. Через полсотни метров он вывел их в невысокий зал с нишами, в которых застыли металлические фигуры, напоминавшие человекоподобных роботов.
— Манекены, что ли? — вполголоса спросил Такэда и словно вдохнул в них жизнь: «роботы» задвигались, выходя из ниш и поднимая руки с оружием. Толя насчитал их восемь, и каждый был вооружен по-разному: мечом, саблей, копьем, цепью, алебардой, плетью, чем-то вроде мотыги и палкой с шарами на концах.
— Где-то я уже встречал подобное… или читал, — сказал Толя, не теряя хладнокровия. — Если я прав, здесь должно быть оружие и для нас. — Он огляделся и первым наткнулся на метровой длины белые стержни у стены. — Ага, то, что надо.
Беглецы вооружились легкими и прочными — о стену они не ломались — палками и встречали атаку не слишком поворотливых истуканов. Схватка длилась всего пару минут и закончилась после того, как андроиды, а это были именно автоматы, роботы, были повержены на пол.
Никита не имел большой практики тренировок с палкой, зато в его боевом арсенале были приемы, о которых даже он не догадывался, пока не применил их автоматически, совершенно естественно, будто знал их всегда. Это подключилась его родовая память, срабатывавшая, как всегда, в моменты наивысшего нервно-психического напряжения. Правда, случалось это теперь все чаще и чаще, да и без особых усилий.
Пройдя зал, они выбрались в другой коридор, потом в следующий зал, более просторный. По его стенам было развешано такое количество разнообразного оружия, что глаза разбежались. Сухов присвистнул:
— Такого я еще не видел!
Такэда сделался задумчивым и рассеянным, промычав что-то невразумительное. А Никита, с округлившимися глазами, начал рассматривать коллекцию, изумляясь и количеству, и чистоте не тронутого ржавчиной вооружения.
На левой стене висели мечи, сабли, шпаги, рапиры, кинжалы всех форм и размеров; топоры, секиры, бердыши, алебарды; палицы, шестоперы, булавы, кистени; копья, сулицы, трезубцы, цепи; крючья, плети, щиты, шлемы, луки; метательные диски, многолучевые звезды, шары с дырами и, наконец, множество других предметов, явно относящихся к разряду оружия, разных форм, из разного материала, но предназначавшихся не для человека!
— Смотри-ка, знакомая штучка, — кивнул Такэда на узкий клинок необычной формы. — Вот, значит, откуда в мой кинжал внедрили такое оружие убийства.
Никита перевел взгляд на правую стену, облизнув ставшие сухими губы.
На этой стене было закреплено современное, а может быть, даже оружие будущих времен. Пистолеты, ружья, винтовки, карабины, автоматы, ручные пулеметы. Лазеры. Плазменные пистолеты. Электрические разрядники. Излучатели. Совсем не известные людям системы, которым даже инженер не мог подобрать хотя бы мало-мальски пригодное название.
— Красивый, да? — сказал Никита, делая шаг к висящему в метре от него пистолету странной формы, с рукоятью, предназначенной скорее для кошачьей лапы, чем для руки человека. Пистолет действительно был красив особой, хищной, целеустремленной красотой. Он был гармоничен и совершенен, и не хотелось верить, что рожден он чьим-то гением для уничтожения живых существ.
— Не стоит прикасаться к этим штуковинам, Никки. Вообще не стоило бы трогать здесь что бы то ни было, но, сдается мне, в таком случае мы просто не выйдем из тюрьмы.
— Почему?
— Мне кажется, я знаю, в чем дело. Тронь мы какой-то из пистолетов, сражаться придется с киберами или людьми, вооруженными тем же оружием. Ты хорошо стреляешь? Или вот тот черный излучатель, на который ты глаз положил: ты знаешь, как он стреляет, чем, где его прицел, курок?
Сухов покачал головой.
— Вот и я не знаю. Вооружиться надо, но лучше привычным оружием, холодным. Что ты выбираешь?
— Меч, — подумав, ответил Сухов. — Я, кажется, начинаю постигать его душу.
— Только не увлекайся.
Они выбрали оружие: Никита взял прямой и длинный обоюдоострый меч с крестообразной рукоятью, а также круглый щит, Такэда — саблю и такой же щит. А на выходе их встретили четверо голых (!), как и они, смуглокожих, черноволосых и чернобородых мужчин: двое с мечами, двое с саблями. И у каждого были черные, словно обугленные до локтей, руки.
— И тут чернорукие! — нахмурился Такэда. — Нигде от них покоя нет.
Мечи скрестились…
Еще два часа узники пробирались по каменному лабиринту, дважды попадая в «залы войны», где с ними по очереди или скопом завязывали бой полуживые «киберы» или странные существа ужасающего вида. И оба раза — после боя с чернорукими — люди выходили победителями лишь ценой жестокого напряжения всех физических и душевных сил, а также с помощью запаса приемов рукопашного боя и великолепного тренинга.
Кроме всего прочего, полтора километра, по оценке Такэды, они бежали по сплошному покрову из насекомых — муравьев, пауков и скорпионов, так и не поняв, каким образом им удалось выбраться не только живыми, но и не покусанными. Скорее всего у Никиты сработала какая-то защитная психоэнергетическая система, излучение которой влияло на насекомых так, что они не реагировали на их бег, словно не видели, но на проверку догадки не было ни сил, ни времени, ни желания.
Последнее испытание ждало их по выходе из тюрьмы, все признаки говорили — замка, выстроенного также не человеческими руками, если судить по форме башен и их пропорциям. Выбив дверь с помощью камней, свалившихся с потолка давно, беглецы выскочили наружу и натолкнулись на препятствие, которое сначала приняли за необычной формы стену или вал: на земле лежала овальная труба, отсвечивающая малахитом и перламутром, с муаровыми разводами, из которой выступал обтянутый тем же материалом зубчатый гребень, напоминающий хребет какого-то исполинского динозавра. Диаметр этой трубы, живо затронувшей в памяти ассоциации змеиного тела, не превышал метра, но высота «хребта» достигала человеческого роста. В тот момент, когда узники собрались было перелезть через эту мерзко пахнущую, в чем-то живую, стену, она запульсировала, по ней побежали конвульсивные волны, и над головами людей взметнулась кошмарная драконья и в то же время насекомовидная голова с выпуклыми, фасетчатыми, кроваво-красными глазами.
Оружия у беглецов никакого не было, пришлось ретироваться обратно под защиту стен замка со всей возможной скоростью. Голова чудовища не смогла пролезть в дверь, а глаза его с непередаваемо алчным выражением смотрели на землян до тех пор, пока те не скрылись за углом коридора.
— Никуда не денешься, надо искать другой выход, — сказал Никита, отдышавшись.
— Боюсь, эта костляво-змеиная химера опоясывает всю тюрьму, — покачал головой Такэда. — И опять же, где-то я читал о ней или о подобном чуде-юде. Вечно голодное чудовище — Эрисихтон — встречается в греческом фольклоре, но я не помню, кто его победил и как.
— Давай поищем оружие. Если бы мы знали, захватили бы кое-что из арсеналов, но возвращаться, честно говоря, далековато.
— Вряд ли это возможно, я имею в виду возвращение, придется искать поблизости, мы проходили ряд ниш с дверями.
Им повезло в первом же помещении, ближайшем к выходу, там их ждал сюрприз — диморфанты! Такэда на движение к нему какого-то плоского одеяла с намеками на морду и конечности ответил прыжком и ударом, но это оказался его живой скафандр Сусаноо, обрадовавшийся возвращению хозяина. Никита признал своего Зипуна по мысли-эху, обрадованный не меньше. И озадаченный. Создавалось впечатление, что их бегство было грандиозной инсценировкой, достаточно суровой и реальной, с возможным летальным исходом, но все же инсценировкой, игровой ситуацией. Кому она понадобилась и для чего, оставалось только гадать.
Повеселевшие узники принялись обшаривать ниши в коридоре и другие помещения, пока не обнаружили в каком-то затхлом чулане смирно лежащие рядом добытый Суховым на Диком поле меч и копье-оскеп Бабы Яги. Тут уж и вовсе стало понятно, что с ними кто-то затеял игру на выживание, словно для того, чтобы проверить их силу, возможности и волевые качества.
— Что ж, мы приняли их условия, — сказал Никита, завладев мечом, — играя по чужим правилам, не пора ли сыграть по своим?
— Не очень-то размахивай, — брюзгливо заметил меч. — Я не ореховый прутик.
— Ты же уронил его в яму, — сказал Такэда, недоверчиво разглядывая лезвие меча, по которому скользнул тусклый блик. — Как он здесь оказался?
— Так же, как и мы. Помнишь, у Льюиса Кэрролла в «Алисе»: «В чьем же это я уме? Должно быть, в чужом».
— Что ты этим хочешь сказать?
— Увидишь. — Никита еще раз взмахнул мечом и выбежал из чулана.
Они снова выбрались из замка через ту же дверь, предварительно выяснив, не ждет ли их красноглазый дракон, и стали красться вдоль «змеино-динозаврьего» туловища, прячась в тени контрфорсов замка или в круглых выемках-нишах. Такэда не спрашивал, куда его ведет Сухов, полагаясь на провидение.
Им повезло и на этот раз. А может быть, паранорм Сухов чувствовал, куда надо идти. Обежав по каменным осыпям ползамка, они вышли прямо к хвосту дракона, стоящему вертикально, как восклицательный знак. Голова чудовища с закрытыми глазами тоже находилась здесь, замыкая кольцо, внутри которого и был заключен замок. Казалось, гигантский змей спит.
Никита жестом приказал Толе отойти ближе к стене, подкрался к хвосту и вдруг рубанул мечом по его концу. Дальнейшее произошло в течение двух-трех секунд.
Хвост с силой выпрямился, едва не вбив Сухова в пригорок, словно гвоздь в деревяшку, монстр одновременно открыл глаза и пасть и сделал ныряющий бросок вперед, собираясь проглотить наглеца, дерзнувшего разбудить его таким способом, и… с хрустом наделся пастью на собственный хвост. Лязг, хрип, вой, клубы дыма и пыли… и черная, разверзающаяся под ногами бездна!..
Никита осознал себя лежащим ничком в траве. Голова кружилась, поташнивало, сил хватило лишь на то, чтобы повернуть голову и открыть глаза.
Ни дракона, ни замка — кустарник, трава, а дальше лес, серый, тихий, чего-то ждущий. Синее небо над головой. И кто-то смотрит в затылок, как затаившаяся ядовитая змея.
Никита рывком сел, пытаясь не потерять сознание от слабости, оглянулся. В двух шагах сзади начинался темный провал размером со стадион, солнце освещало его противоположный край, но уже двумя метрами ниже стены провала оставались в тени, скрытые какой-то дрожащей серой мглой.
— Ничего не понимаю, — раздался рядом голос Такэды, и из кустов вылез он сам с мутными глазами только что очнувшегося ото сна человека. — Где змей? Замок?
Никита понял, что им обоим снилось — или внушалось — одно и то же. Понял он также, что это было не «учебное» испытание, а попытка разрушения психики с анализом их возможностей, и, хотя земляне выдержали экзамен, их таинственный экспериментатор узнал все, что хотел.
Кто-то вышел из леса, бесшумный, темный, опасный. А может, стоял здесь все время, разглядывая людей, снова и снова оценивая их слабые и сильные стороны, воспользовавшись шоком от излучения провала.
«Мертвой Зоны», — подумал Никита чужими словами, пытаясь разглядеть таинственного некто. Слова пришли сами собой, он не думал в этот момент о яме. «Мертвая Зона, — снова прозвучало в голове. — Здесь когда-то взорвалась граната, сдвинувшая и завязавшая в узел времена множества хронов. Зона блокирована, но человеку не дано увидеть, что это такое, разве что ценой потери рассудка».
— Кто ты? — хрипло выговорил Сухов вслух.
«Кщерь», — голос ровный, без интонации, да и не голос вовсе — пси-передача.
— С кем ты разговариваешь? — обеспокоился Такэда. — Грезится что? Или с ума начинаешь сходить?
— Как мы сюда попали? — Никита не обратил на него внимания. Ему наконец удалось разглядеть какую-то фигуру на краю провала, призрачно-кисейную, текучую, как струя пара.
«Вас сбил террострелок. Выполняет функции капкана. В этих лесах их осталось еще много».
— Их установила свита Люцифера?
«Установлены службой контроля ситуаций Синклита Четырех еще до Битвы».
— Ты тоже оставлен ими? На чьей ты стороне?
«На своей. Я был заперт… долгое время и разработал свой личный эстетический стандарт: не вмешиваться в социум, если меня к этому не принудят. Я, в общем-то, по вашим оценкам — нежить. Мне не хватает свободы мысли и действия… и своего тела. Ваши мне не подходят, слишком самостоятельны. Я не смогу вами управлять».
— Ты ради этого исследовал нашу психику?
«Полной информации о возможностях и поведении землян у меня не было, пришлось создать экстремальную ситуацию. К сожалению, вы сильнее, чем я предполагал».
— Ну и дела! — Никита слепо посмотрел на Толю, но обратился снова к бесформенному собеседнику. — А хаббардианцы не родственники тебе? Праселк, например? Чернорукий старик с филином на плече?
«Праселк — квазижизнь. Бледная тень демона. У вас на Земле есть понятие голограммы, а Праселк, хотя у него есть и другое имя, — как бы голограмма реального существа с эффектом присутствия во многих хронах».
— Хронограмма.
«Можно сказать и так. Или: трехмерная проекция живого многомерного объекта. Хотя земной язык беден и не может отразить всех свойств этого объекта».
— Ты сказал, у него есть другое имя.
«Он, я имею в виду матрицы, а не проекцию, начальник группы прогнозирования и целеуказания службы Четырех, начальник ГПУ, по терминологии вашего приятеля, и зовут его игва Дуггур».
— Великий игва?!
«Не великий, но игва. Человек, ты меня утомил эмоциями: я уже жалею, что связался с вами, только потерял время и энергию».
Ощущение взгляда пропало, облачко на краю провала рассеялось. Никита очнулся. Такэда глядел на него, щурясь, и ждал объяснений. Огорченно развел руками:
— Была бы ступа — горя бы не знали. А так ни ступы, ни коней. Хорошо, хоть оружие сохранили. С кем беседовал?
— Не знаю. Врагом его назвать нельзя, но и другом тоже. Наше путешествие по замку было сеансом гипноза. Этот тип пытался подчинить нас своей воле, вернее, выяснял, будем ли мы подчиняться. Я только во время разговора с «гипнотизером» допер, что все ужасы и чудеса стандартны, рождены чисто человеческой фантазией и вытянуты просто из нашей памяти. Если бы мы сообразили это в «замке», раньше очнулись бы. В путь, самурай, до заката нам предстоит дойти до Огнь-реки и… — Никита не договорил.
Где-то вдруг захлопали гигантские крылья, и из провала вынеслась гигантская летучая мышь с почти человеческой головой. Заложив вираж над людьми, она подарила им злобный взгляд и крутыми зигзагами улетела в лес.
Глава 5
День закончился без сюрпризов.
Путешественники отмахали километров двадцать, не встретив никого, кто хотя бы отдаленно напоминал «слуг Сатаны», да и живности в здешних лесах водилось мало. Зато хватало комаров величиной с воробья, особенно у болот, и гигантских муравьев, от укуса которых, наверное, не спас бы и хороший сапог. Но пока на людях сидели диморфанты, бояться подобных «извращений природы», по словам Такэды, было нечего.
К вечеру они проголодались, и хотя в дубняках и ельниках попадались грибы, причем некоторые высотой до полуметра, решили не рисковать и насытились из НЗ, добрым словом помянув лесовика Живу и умельцев из хрона Истуутуки. Отдохнули, лежа в траве на вершине взгорка, с которого открывался вид на очередное болото, ручей, вытекающий из него, и густые леса в другой стороне. Было тепло, от земли веяло покоем, и не хотелось никуда идти, о чем-то думать и беспокоиться. Нахлынула сонливость, веки потяжелели, глаза сами собой закрылись…
Никита встрепенулся, сел: показалось, кто-то окликнул его, по имени. Огляделся. Никого и ничего, вокруг дремотное спокойствие природы, не потерявшей очарования и доброты даже в этом Богом забытом, израненном войнами и колдовством краю.
Снова пришел из ниоткуда безголосый, беззвучный шепот, короткий, как вздох. Никита взглянул на тускло мерцающий перстень эрцхаора, потом сунул руку за пазуху и достал хохху. Это ее «голос» он услышал в пси-диапазоне.
Внутри лежал знакомый цилиндрик серебристой фольги величиной с сигарету. Неровно забилось сердце. Неужели пришла информация о местонахождении Ксении?! Но это было послание от Зу-л-Кифла. Как только Сухов развернул рулончик, на фольге проступили, как на жидкокристаллическом экранчике часов, — цифры, слова: «Посланник, беспечность — не признак силы, как и осторожность — не признак слабости. Прикиньтесь немощными, скорее дойдете до цели. Привет Наблюдателю. Зу-л-Кифл».
Второй раз прочитать послание не удалось, слова пропали, а фольга съежилась и рассыпалась серым пеплом, но Никита запомнил письмо. Пожал плечами.
— Что он имел в виду под «прикиньтесь немощными»?
— Внутреннюю силу, — подумав, предположил Такэда. — Ты паранорм, почти колдун, можно сказать, и фонишь в магическом диапазоне, как реактор без защиты, излучаешь магиполе. Поэтому тебя легко пеленговать. Может быть, попробуешь заэкранироваться?
— Как?
— Ну я не знаю… поставь блок. А лучше попроси диморфанта. Если они могут обеспечить защиту от внешнего пси-излучения, то почему не сделать наоборот?
— Зипун, — позвал Никита мысленно своего диморфанта, — закрой меня во всех диапазонах энергий, каких только можешь.
Живой скафандр отреагировал мгновенно.
Никите показалось, что его спеленали по рукам и ногам, по коже прокатилась волна огня, голову сдавило, внутри нее забились, зашептали сотни чужих голосов, сознание помутилось… чтобы тут же восстановиться. Голоса исчезли, голова прояснилась. Диморфант не разговаривал с хозяином на его языке, да и мыслил по-своему, используя чужой ассоциативный ряд, но все же дал понять, что приказ исполнил: на миг Сухов ощутил себя вмурованным в металлическую гору, не поддающуюся никаким воздействиям ни снаружи, ни изнутри.
— Ну? — заинтересованно поднял брови Такэда.
— Н-нормально, — ответил Никита. Но ответ этот инженер прочитал по губам, голоса слышно не было.
— Ты чего?
— Я тебя не слышу.
— Как не слышишь?!
— А-а… Зипун, звук можно. А теперь?
— О'кей.
Друзья с некоторым усилием прервали отдых и потопали в распадок, мимо болота, к лесу. И через полчаса нарвались на засаду.
Сначала послышался свист, от которого у путешественников заложило уши. Хорошо, что диморфанты уже приспособились к мировосприятию своих хозяев и, выяснив пределы их выносливости и выдержки, вовремя среагировали. Через несколько секунд свист как бы раздвоился: первая его тональность стала уходить в ультразвук, а вторая перешла в рев и поднимающийся вой, отчего завибрировала земля и все, что на ней росло и стояло. Инфразвук был настолько мощен, что земля не выдерживала, трескалась, а стволы сухих сосен лопались, как фарфоровые. Когда неведомая стихия достигла ураганной силы, Такэда сообразил, в чем дело.
— Кажется, нас встречают братья Соловьи, — прокричал он на ухо Никите. — Дети Соловья-разбойника, Инф и Ульт.
— Если бы засечь, где они расположились…
— Это просто. Видишь, рябь идет по траве и кустам? Как бы веером расходится. А они где-то в углу веера, свистят в одном направлении.
— Теперь вижу. — Никита одним усилием, хотя с видимым напряжением, вогнал себя в стресс. Голова его на мгновение оделась в сетчатый ореол голубоватого свечения, которое как бы втянулось в глаза и уши. А затем едва уловимым броском он послал оскеп — копье Бабы Яги в цель, находящуюся никак не меньше чем в двухстах метрах.
Рев стих как по волшебству, послышался слабый крик, после которого прекратилась и ультразвуковая атака. Из кроны могучего дуба на взгорке вывалилось что-то белое, затрещало валежником, из кустов раздался гнусавый голос:
— Эй, витязь, не балуй, мы сдаемся!
Подойдя ближе, путники разглядели огромного косматого мужика с усами и всклокоченной бородой, одетого в полосатую длинную рубаху без пояса и кожаные штаны с бахромой, из которой высовывались мосластые босые ноги примерно пятидесятого размера. Руки у мужика были также мосластые, с лопатообразными ладонями, в каждой из которых уместилась бы человеческая голова. Лицо мужика стоит описать особо. Широкое, корявое, как сосновая кора, оно создавало впечатление, что этот человек когда-то побывал в катастрофе. Глаз на нем почти невозможно было отыскать: были они величиной с вишню и сидели так глубоко, словно для них специально сверлили дыры. Нос был не просто уродлив, он состоял из множества бугров и походил на кап — нарост на стволе дерева, а губастый рот не могла спрятать даже густая борода — настолько он был широк.
— Ты кто? — спросил мужик, ощерясь, показав великолепные, крупные белые зубы. — По платну вижу — не рядович, витязи сюда не захаживают без надобности.
— Я вой, — сказал Никита коротко. — А это…
— Меченоша, — подсказал Такэда. — А вы Ульт? Может быть, Ультр?
Сверху, с дерева, раздался рык и хрип, дуб затрясся, с него посыпались мелкие ветки. Мужик задрал голову, крикнул тонким голосом:
— Слезай, не охотник это.
— Пуффай оффеф фыфаффиф, — раздался мощный хрипящий бас, что переводилось так: «Пущай оскеп вытащит».
— Наколол ты его, вой, — с укоризной сказал бородатый Ульт. — Чо ж сразу не признался? Сказал бы заветное слово, мы бы и свистеть перестали, чай, не враги себе.
Никита повел плечами, глянул на дуб, подумал и начал взбираться по стволу вверх, услышав вопрос Такэды:
— А какое заветное слово надо было сказать?
— Будто не знаешь, — ответил Ульт. — Россич идет! Мы россичей не трогаем, бьются они больно.
Никита достиг развилки и обнаружил на ней второго мужика, как две капли воды похожего на первого, разве что в полтора раза крупнее. Рот у него напоминал разверстую пасть бегемота.
Копье Ягойой, пущенное рукой танцора, попало ему в рот и пригвоздило левую щеку к дубу, так что он не мог пошевельнуться, не то что разговаривать или свистеть.
Никита выдернул копье, и братец Ульта мешком свалился вниз, взревев, как самолетный двигатель на форсаже. Копье слегка серебрилось, теплое и сухое, без следов крови, и Никита подумал, что это оружие также относится к разряду самонаводящихся и очень опасных, как шиххиртх и вардзуни. Спустившись с дуба, он отдал копье Такэде, глянул на братьев Соловьев. Оба как по команде перестали шипеть, реветь и плеваться и уставились на танцора. Инф держался за щеку, но уже было видно, что рана его затягивается прямо на глазах.
— А ну отвечайте, по чьему наущению вы тут нападаете на добрых людей?! — грозно насупил брови Сухов.
Братья переглянулись. Инф сплюнул, а Ульт застенчиво прошепелявил:
— Да мы сами по себе, под тиунами не сидим. Раньше здесь торунь-дорога была, да заколодела, никто за Порубежье не ходит, даже витязи Яросвета.
Теперь уже переглянулись путешественники.
— Мы как раз его и разыскиваем.
— Так чо его здесь-то искать? Он в Древлянске, в стольном граде живет, за Огнь-рекой, далеко от Порубежья. — Порубежье? — заинтересовался Такэда. — Между чем и чем рубеж-то?
Ульт, который был гораздо разговорчивее своего жуткого двухметрового — что по росту, что в плечах — братца, озадачился:
— Так ить известно, меж чем, — меж Мировой Язвой и Великой Руцией.
— Что еще за Мировая Язва?
Ульт озадачился еще больше, схватился за бороду, хотел что-то добавить, как вдруг перед его носом из-под земли вырвалась тяжелая черная стрела и с гудением ушла в небо.
Братья замерли, побелев как полотно, и, ни слова не говоря, дружно бросились наутек, в лес, только кусты трещали под ногами. Исчезли.
— Видать, хорошо знакомы с этим подземным стрелком, — задумчиво проговорил Такэда, — раз так реагируют на стрелы. Может быть, он их предупредил, чтобы не болтали лишнего?
— Эта стрела предназначалась не для них, — нахмурился Никита, поглядывая то в небо, то на дыру в земле. — Спасибо Зу-л-Кифлу за предупреждение, если бы не он — стрелок не промахнулся бы.
— Почему?
— Потому что мы заэкранированы изнутри, и лоцировать нас стало трудней. — Никита снова глянул в небо. Такэда проследил за его взглядом и увидел в фиолетовом, с белесыми прожилками, небе плывущую кругами черную точку.
— Орел, что ли?
Сухов не ответил, заторопился.
— Айда отсюда, предчувствие у меня… нехорошее. Дойти бы до Огнь-реки.
Но дойти они не успели.
Сначала их задержало странное болото, накрытое слоем зелено-синих испарений. Издали оно казалось настоящим туманным морем, заполненным таинственным движением и жизнью. Берега у него были не просто топкие, но вообще полужидкие, непроходимые, хотя с виду и казались сухими, и затягивали путников, как зыбучие пески, несмотря на плащи Бабы Яги. Пришлось обходить болото изрядным крюком, который вывел их прямехонько на старую, некогда покрытую крупным булыжником, дорогу, идущую ниоткуда — из болота и уходящую в никуда — в такое же болото. А по дороге двигалась навстречу необычная процессия: десятка три-четыре старцев, одетых в холщовые серые плащи-рубища и ведомых согбенным горбатым стариком, заросшим по брови седым волосом. В руке старик держал отсвечивающий инеем посох, нащупывая им дорогу.
«Сорок калик со каликою», — вспомнилось Никите «Слово о полку Игореве». Монахи, что ли? Не похоже. Монахи здешней Руси-Руции — язычники, в стаи не собирались. Паломники? Кающиеся? Собор старейшин?
Он отступил в сторону, собираясь пропустить процессию, и не сразу отреагировал на маневр старцев, начавших обходить их с обеих сторон.
— Черная рука! — приглушенно воскликнул Такэда, заметив движение посоха первого странника. Тогда и Сухов сообразил, что их настиг отряд, завербованный «чекистами» или «эсэсовцами».
Тральщики ЦРУ, всплыл в памяти чей-то чужой термин, подсказанный Вестью. Хорошо хоть не сами ликвидаторы! Но как точно они нас вычисляют! Или просто обложили берлогу темпорала со всех сторон, так чтобы белка не проскочила, вот мы натыкаемся на оцепление.
Друзья стали спина к спине, и Никита, надеясь на защиту диморфантов, все-таки решил попытаться обойтись без драки. Скафандры экранировали теперь и магиполе, поэтому со стороны заподозрить в них чужаков было трудно, тем более что и одеты они были по моде здешних мест.
— В чем дело, уважаемые? — тихо спросил Никита, чтобы голос лингвера был слышнее. — Не ошиблись часом? Мы не холопы беглые, не иноверцы, не тати — мирные странники. Али похожи на кого?
Старец-ведущий молча поднял посох, с острия которого сорвалась фиолетовая молния и вонзилась в грудь Сухова. Диморфант разряд этот парализующий выдержал, хотя слабое эхо разряда отозвалось в теле танцора болезненным передергиванием мышц. Молния послужила сигналом к атаке для остальных старцев, двигавшихся неспешно, с грацией ослабевших от голода заключенных, но неумолимо и бесстрашно. В руках у каждого оказались посохи с острыми кромками и шипами, в умелых руках способные стать грозным оружием, но стрелять молниями они, к счастью, не могли.
Путники встретили атаку как надо: Никита отбил три выпада с трех сторон, используя копье Бабы Яги в качестве палки, не решаясь применять его по прямому назначению, а Такэда выбил у одного из нападавших посох и успешно отразил им наскоки еще троих.
— Такое впечатление, — пропыхтел он, — что это зомби, ожившие мертвецы.
Старцы остановились, не зная, как подступиться к противнику, владеющему столь изощренными способами защиты. Их предводитель снова поднял свой стреляющий посох, и на сей раз разряд был гораздо мощней — с острия посоха сорвался целый ручей фиолетово-сиреневого огня, ударил в плечо Сухова.
Часть разряда отразилась в землю, отчего трава на ней сразу пожухла и съежилась, часть собралась в шарик, отскочивший в сторону старца с посохом, заставив его отшатнуться, но часть все же пробила защиту диморфанта, едва не парализовав Сухова. На ногах он удержался, хотя слабость в руках и ногах прошла не сразу, но отбиваться с прежним успехом уже не мог. Надо было или убивать, или бежать, что едва ли удалось бы, пока в руках у предводителя оставался его грозный посох.
Старцы снова со всех сторон насели на землян.
Никита попытался пробиться к вожаку отряда, не обращая внимания на сыплющиеся удары, моля в душе, чтобы диморфант выдержал, однако стоило ему приблизиться, как старик в третий раз поднял посох. Никита понял, что на конце посоха таится его смерть, и отчаянным броском, не целясь, послал копье в серую фигуру.
Посох метнул поток фиолетово-розового огня с ярким белым просверком по оси, но за мгновение до этого копье Бабы Яги вошло точно в переносицу старца, пробив голову насквозь, вспыхнуло ядовито-зеленым светом и рассыпалось в пепел. Старец остался стоять с дырой в голове, однако рука его дрогнула, и разряд миновал того, кому предназначался, повергнув наземь несколько нападавших. Никита ждал еще одного выстрела, голова была звонкой и пустой, и жило в нем одно желание: быстрей бы это кончилось! Опустившаяся было рука вожака снова стала поднимать посох.
— Я же говорил — зомби! — проговорил Такэда, отчаянно сражаясь со старцами, пытаясь приблизиться к другу. И в этот момент из леса на дорогу высыпала целая стая медведеподобных созданий — особей пятнадцать — и молча набросились на «калик» с посохами. Морды, передние и нижние лапы у них были медвежьи, но туловище сверкало перламутровой чешуей. И в лапах каждый держал самый настоящий шестопер! Первый из них метнул свое оружие в старика метров с тридцати, выбил посох из его рук, и только тогда старец упал, словно у него кончились силы.
Бой длился не больше минуты. Часть старцев бежала к болоту, часть осталась лежать на дороге, а остальные — человек двадцать — вдруг начали втягиваться один в другого, словно голографические призраки, пока не соединились в одного человека! Оглядев поле боя, старик с огромной быстротой подбежал к поверженному предводителю, упал на него и слился с ним в одно целое. Предводитель вскочил, словно живой, схватил посох, глянул на подтягивающихся к нему медведей и гигантскими скачками понесся к болоту, на ходу вбирая в себя оставшихся в живых убегающих членов отряда, исчезая в тумане.
Никита и Толя стояли, оторопев, опустив руки, оглушенные случившимся, и пришли в себя лишь от жеста одного из медведей: чисто человеческим движением тот поднял лапу и помахал друзьям, словно приветствуя и одновременно прощаясь. Затем все медведи отвернулись от людей и с тяжеловесной грацией исчезли в лесу. Как призраки. Словно их и не было. Ни топота, ни хруста, ни шороха…
— Кто это был? — сиплым голосом спросил Такэда.
— Человек-взвод, — ответил так же сипло Никита. — Вернее, существо, способное к пространственному копированию.
— Я о медведях.
— Какая разница? — пожал плечами Никита. — Кто бы ни был — лишь бы друг. Это Порубежье, граница равновесия темных и светлых сил, которую стерегут и те и другие. Медведи в чешуе — наши ребята. Спасибо им, прибыли вовремя, вряд ли диморфант выдержал бы еще один разряд посоха… впрочем, не посоха вовсе. Где-то в памяти у меня есть «запись», что это такое. Вспомню — скажу.
Сухов поднял голову. В вечереющем небе неустанно парила кругами черная точка — не то орел, не то гигантский ворон.
Друзья умылись в ручейке неподалеку от дороги, успели пройти с километр, пока окончательно не стемнело, и устроились на ночлег в сосняке, приказав диморфантам стеречь каждый шорох и будить хозяев при любой явной и неявной опасности.
Река была как река: широкая, метров двести, и глубокая, с медленным течением, прозрачная, почти без водорослей и пятен цветения; ничто не говорило о причинах, позволявших дать ей название — Огнь-река. Веяло от нее прохладой и спокойствием. Но аборигены не присваивали названия зря, всегда привязывая их к конкретным свойствам объекта или чертам характера, если речь шла о человеке. Не могли они ошибиться в данном случае.
Приглядевшись повнимательнее к реке, Никита вдруг сделал неожиданное открытие: вода текла в обе стороны сразу! То есть точно по ее середине проходила невидимая граница, по сторонам которой течение действительно было направлено в противоположные стороны.
— По-моему, ты прав, — заявил Такэда, понаблюдав за поверхностью реки, и присел на взгорок, вытянув ноги.
В поход они вышли еще на рассвете, проспав часов семь «аки младенцы», но к реке дошли без особых приключений только к полудню, изрядно устав.
— Как будем переправляться?
Никита не ответил, бросая в воду камешки и наблюдая, как они мгновенно идут ко дну. Поразмыслив, он сорвал травинку, опустил на воду и с удивлением убедился в том, что травинка утонула так же быстро, как и камень. Та же участь постигла и сухую ветку, и кусочек древесной коры: вода не держала на себе даже пушинки!
— Вряд ли нам помогут переправиться и плащи Ягойой, — хмыкнул Толя, заинтересованно следя за манипуляциями танцора. — Река — не болото, да еще с такими свойствами. Может быть, это и не вода вовсе, а какая-то сверхтекучая жидкость?
— Пахнет как вода. — Никита окунул палец в воду, глянул на эрцхаор и лизнул палец. — И вкус как у воды, но очень холодная.
Он подумал и прилег рядом с инженером.
— Знаешь, меня давно мучит вопрос, — признался тот. — Почему нас до сих пор не настигли боевики ЧК? Если Праселк, или кто он там, их агент, как и эти старцы, и Ягойой, и сотня других в зоне Мировой Язвы, то ЧК давно знает, где мы.
— Праселк — не агент ЧК, ты же знаешь, а всего лишь проекция игвы Дуггура, причем вполне автономная, самостоятельная.
— Может, эти старцы — тоже чьи-то «проекции»? Квазижизнь, так сказать?
— Тральщики ЦРУ могут быть кем угодно: людьми, зверями, деревьями, механизмами, роботами, сгустками энергии, нет смысла исследовать их физическую сущность.
— Хорошо, не буду. Но если Праселк — тот, о ком нам говорили, то будь уверен: Дуггур настоящий знает, где мы, и уже продумал, как нас уничтожить. Он должен понимать, чем грозит допущение Посланника к оружию.
Никита задумался, с неохотой признался:
— Может, ты и прав. Кстати, а чем был вооружен прежний Посланник?
— Он не был человеком и вообще гуманоидом, поэтому аналогию подобрать к его оружию трудно. Я не могу даже назвать его: меч, копье, пистолет, лазер, знаю только, что оно останавливало абсолютно все физические процессы любого объекта, которого касалось, в том числе и движение электронов в атомах.
— Разве такое возможно?
— Много чего возможно, друг Горацио, что нам и не снилось. Как же мы все-таки переберемся на тот берег? Реку даже переплыть нельзя.
— Придется выходить из-под скорлупы. — Никита имел в виду экран диморфанта. — Хотя это риск двойного пеленга. ЦРУ по магивсплеску могут запеленговать меня в течение минуты и даже определить наши координаты в данной местности, а кто-нибудь из игв, отвечающий за контроль Веера, обнаружит меня в эйдосе.
— Тогда не рискуй.
— Попробую проделать это быстро, в «игольчатом» контакте.
Сухов уселся на землю в позе лотоса, сосредоточился, ушел в свое глубокое подсознательное «я», согласуя биоритмы, дыхание и мышление в единый поток. Плечо со звездой Вести заныло горячей пульсацией крови, чьи-то невидимые пальцы проникли в кожу, кости черепа, сняли и то и другое, освободили мозг, который заклубился вихристым, искрящимся, пульсирующим облаком, готовый взорваться от любой отвлекающей мысли. Звезда Вести вспыхнула на плече огнистой болью, струйкой протекла по шее, влилась в облако мозга, и тот мгновенно расширился, обнимая планету, Вселенную хрона, весь Веер…
Такэда наблюдал за другом с любопытством, но с изрядной долей тревоги, невольно напрягался сам, словно от его усилий зависел весь успех дела. Долгих четверть часа ничего не происходило — Сухов настраивал органы чувств, как музыканты оркестра — инструменты. Затем на Толю повеяло свежестью и холодом, кто-то тихонько заглянул к нему в голову, провел множеством пальчиков по нервным узлам и умчался дальше, оставив после себя ощущение сдавливающей голову невидимой шапки. Такэда пошевелился, дотрагиваясь до волос, но «шапка» движений не стесняла, это было всего-навсего пси-эхо заработавшей экстрасенсорной системы Сухова.
Лицо Никиты поголубело, кожа на нем стала как бы полупрозрачной, так что обозначился тонкий рисунок вен и артерий, но и они скоро исчезли на фоне усиливающегося голубого свечения. Длинные волосы танцора заискрились сотнями мелких разрядов, встали дыбом, образовав необычную светящуюся корону. Белки глаз тоже засветились, но розовым свечением, как и ногти на руках.
Вокруг сидящего неподвижно Сухова завертелся воздушный вихрь, вырвал с корнем траву, отбросил сухие листья, ветки и камешки, повалил Такэду. Вихрь этот стал видимым — сначала туманным столбом, затем снежным, а ледяное его дыхание ощущалось все дальше и дальше, заставляя Такэду отступать от пригорка с сидящим магом. Затем крутящийся снежно-туманный столб чуть ли не километровой высоты упал на реку, словно перерубив ее снежно-ледяным лезвием, и Такэда с ужасом и суеверным восторгом увидел на глади реки двухметровой ширины ледяную дорожку — от берега до берега. Пришел в себя от толчка в спину.
— За мной! — будничным тоном скомандовал Никита, пробуя лед ногой, и побежал через реку.
Толя послушно припустил следом, не успев ни удивиться, ни сообразить, что происходит. Он не помнил, как преодолел двести метров по источающей ледяной холод синеватой твердой дорожке. Помнил только, что бежать было вовсе не скользко и что ширина дорожки все время уменьшалась. Когда он взобрался на противоположный берег, от ледяной полосы оставалось всего сантиметров десять, которые растаяли через пару секунд. От «моста» не осталось и следа.
— Ну ты даешь! — произнес Такэда, глядя на реку и вернув лицу бесстрастное выражение. — Впрочем, Посланник ты или погулять вышел?
Сухов, тоже глядевший на реку с задумчиво-отрешенным видом, только усмехнулся. Он уже не светился, но выглядел достаточно бодро, не так, как после первых сеансов выхода в сферу эйдоса, и Такэда понял, что его друг — уже совсем другой человек. Да и человек ли? Паранорм. Маг!
«Сусаноо, сохрани его душу!» — прошептал Толя про себя. Диморфант, отзывающийся на имя Сусаноо, встрепенулся было, но речь шла не о нем. Вслух же Толя сказал:
— Веди, колдун.
Никита молча вытянул руку в сторону начинавшейся степи. От горизонта к ним скакали два всадника, приближаясь со сказочной быстротой.
Глава 6
Никита смотрел на открывавшуюся взору картину и не верил глазам. Впечатление было такое, будто они вернулись в мертвый мир с кладбища звездолетов, где их поджидал (или поджидала) Великий игва Гиибель: с холма, на котором стояли их кони, хорошо была видна узкая, но глубокая долина, зажатая длинными увалами, а в долине тесными рядами высились… космические корабли разных форм и размеров. Крайние из них заплыли грунтом почти до середины, большинство выглядело настоящей ржавой рухлядью, но просматривались и конструкции, сверкавшие не то металлом, не то глазурованной керамикой или пластиком.
— Мать честная! — почесал затылок танцор. — Точь-в-точь — кладбище кораблей, где ждала нас Заавель… то бишь Гиибель. Толя, это в самом деле ракеты-звездолеты? Или моя интуиция меня подводит?
— Похоже, эти железяки когда-то летали, — осторожно проговорил Такэда. Глянул на сопровождающих. — Что это и давно ли тут обретается?
Его сосед, облаченный в доспехи русского воина — кольчуга, шлем с бармицей, зарукавье, наручи, поножи, меч, щит, сулица, — погладил рукой холку коня, прежде чем ответить; конь под ним стоял не шелохнувшись, в отличие от вздрагивающей караковой лошади Такэды, которая чувствовала на себе неземное существо — диморфанта. Звали всадника Рогдай, а его спутника — Добрагаст. Оба молодых воина были посланы великим князем Мстишей Удалым специально для встречи землян на Порубежье. Вероятно, Мстише подсказал встретить их сам Яросвет, знавший о прибытии гостей и ожидавший, пока они перейдут границу Руси, чтобы удостовериться — те ли они, за кого себя выдают. А может быть, и по другой причине.
— Россечь, — сказал наконец Рогдай баском, — Побережное Городище. Сроку ему — почитай десять веков. Раньше Городище стерег золотой полоз — видите, вокруг всей Россечи вал круглый? Это тело полоза, землей подзаплыло, уснул он, говорят. Теперь стережет княжеский фиан, Мстиша приказал.
— Полоз — ведь змей, да? Хорош экземпляр! Километров двадцать, не меньше! Не тот ли Горынчищ, которому нас хотела скормить Ягойой?
— Нет, этот змей одноглавый, — сказал Никита. — И очень похож на того, что стерег замок в нашем сне. Но размеры действительно впечатляют. Видать, хорошенькие здесь игрушки запрятаны, если такого зверя сторожить Городище поставили. Но жругров тут нет.
— Ты говоришь об этом с сожалением.
— Если бы на этой свалке нашелся жругр, мы не искали бы его в других местах.
— Значит, мечту свою оседлать жругра ты не оставил?
Сухов не ответил, и Такэда обратился к Рогдаю:
— А зачем Городище стеречь? Это же кладбище, кладбище машин… э-э… самобегающих и самолетающих повозок.
— Некоторые из них оживают, — вставил свое слово Добрагаст, похожий на первого проводника как две капли воды: такой же русый, бородатый и усатый, голубоглазый и широкоплечий. Разве что чуть моложе и веселей. — Лонись ожило чудовище с огненным глазом, выползло отсюда и на сельцо Моськва налетело, все пожгло да подавило. Хорошо, Мстиша с дружиной подоспел. Вот и стерегут.
— Да, страшненькое наследство войны, — тихо сказал Никита. — Мины да снаряды, бомбы да патроны, разве что магического происхождения. Я тоже чувствую кое-что, источники энергии, например. Значит, не все механизмы тут мертвы.
— Наверное, такие свалки есть во всех Мирах, где происходила Битва, так сказать, в Мирах Армагеддона.
— Поехали, други, — напомнил Рогдай, не понимавший, о чем говорят гости. — Места здесь небезопасные, часто бродят кочевники или орды звероловов, да и нечисть проникает через Огнь-реку.
— Да, почему ее назвали Огнь-рекой? — полюбопытствовал Такэда. — Вода как вода, не горит.
— А вы не заметили, что вода в реке течет в противоположные стороны? Стоит кому-нибудь перейти — не переплыть, плыть в той воде невозможно — границу водораздела, как сразу человек, зверь или рыба вспыхивают, загораются. И сгорают!
— Интересно! — Познавательная страсть Такэды была удовлетворена новой порцией информации. — Вероятно, воды реки имеют примеси, загорающиеся при смешении. Но почему тогда не горит сама середина, граница водораздела?
Рогдай не ответил, тронул поводья, и его конь легко сбежал с холма на равнину. Добрагаст последовал за ним, только копыта простучали по земле: ничего не звякнуло, не громыхнуло в снаряжении воинов, хотя оба несли на себе множество доспехов и оружие.
— Толя, — сказал Никита необычным тоном, извиняющимся и одновременно решительным и мрачным, — похоже, нам пора расстаться. Дальше тебе ходу нет.
Такэда сначала подумал, что Сухов шутит, но, глянув на его лицо, понял: заявление серьезное.
— Неужели я так надоел?
Никита поморщился.
— Я пойду в такие края, где сам могу не уцелеть, несмотря на паранормальные способности.
— Ах вот оно что. — Такэда опечалился. — Грешным делом я подумал о тебе плохо, извини. Но я пойду с тобой, пока я смогу идти, а там посмотрим.
— Но это же глупо — идти на верную гибель! Зачем тебе такой риск?
— Я понимаю, — сказал Толя совсем грустно, — выглядит это действительно не очень умно, однако ты плохо знаешь японцев вообще, а меня в частности. Если для европейского сознания важен результат, то для японского менталитета — процесс. То есть прежде всего процесс постижения, приближения к истине. В принципе идеал не столь интересен, как путь к нему.
Никита покачал головой, задумался. Потом улыбнулся, тронул коня.
— Ты неисправим, самурай. Может быть, поэтому я и терплю тебя?
Легкая усмешка тронула губы Такэды, в слове «терплю» он легко угадал другое слово — «люблю», но танцор вряд ли произнес бы его вслух. Как и он сам. В сущности, не главное — что мы говорим; главное — как мы это говорим. Не говоря уж — что думаем при этом. Надо лишь научиться видеть.
Они догнали провожатых на равнине, представляющей собой лесостепную зону умеренных широт. Пахло травами так, как нигде на Земле, что, впрочем, было неудивительно: видовой состав трав здесь был иным, да и намного богаче.
Истекали вторые сутки скачки от Огнь-реки в глубь Свентаны — Святой Руции — Руси, и только специальные усилия диморфантов позволили новоявленным всадникам выдержать темп и сохранить их седалища от мозолей, потертостей и прочих прелестей, ждущих неопытных кавалеристов на марше.
В первый же день пути им пришлось сражаться с отрядом самых натуральных кентавров, вооруженных пиками и дротиками, а потом отражать наскок Диких Воев — по терминологии Рогдая, которые в общем-то были просто разбойниками, ищущими легкую добычу. Но четверо всадников оказались им не по зубам, и банда смылась, потеряв троих вояк, одетых в кожаные латы и грубое платно, не спасающее от мечей. В этой стычке Никита продемонстрировал свое умение драться без оружия, восхитив дружинников Мстиши, и в свою очередь впервые увидел не в тренировочном зале, а в боевых условиях, что такое «сеча Радогора», хотя, вероятнее всего, система боя на мечах здесь называлась иначе.
Рогдай зарубил троих Диких одним мгновенным, сложным и красивым движением меча, выхватив его из ножен в самый последний момент, когда его окружили. И остановился, подняв его над собой в знак того, что не желает проливать чужую кровь. Его поняли прекрасно, отстали от Никиты и Толи, миновали Добрагаста, держащего в обеих руках по сулице, и умчались в поле, бросив трупы товарищей.
— Восхищен! — коротко сказал Никита, подъезжая к Рогдаю. — Хотел бы и я так владеть мечом.
— Да и ты драться горазд, — ответил воин, явно польщенный похвалой. — Приедем — поучимся: я у тебя, ты у меня.
Больше к ним никто не приставал, хотя Сухов чувствовал, что за ними наблюдают, причем с разных сторон. Но лишь один наблюдатель не боялся обнаружить себя — птица высоко в небе, ходившая и ходившая без устали кругами над степью.
К обеду второго дня пути они добрались до предместий какого-то селения, проехали его, провожаемые взглядами редких прохожих, и остановились на отдых на берегу глубокого ручья с водой, чистой как слеза и холодной до ломоты в зубах. Спешились на пригорке с густой и короткой травой, с которого были видны леса и перелески, холмы и долины и зеленая скатерть степи.
— Заметил, какая здесь трава? — спросил Такэда, с удовольствием растянувшись во весь рост. — Чудо! Ни одного сорняка.
Сухов сел рядом, глянув машинально на эрцхаор. Перстень был теплым, а в побелевшем его камне светился зелеными линиями знак — пятиконечная звезда, такая же, что и звезда Вести на плече, — знак живущего в этом мире мага. Но кроме звезды в камне светился и знак присутствия на планете — и в хроне — сил Люцифера: багровый чертик над полумесяцем. Правда, это присутствие Никита чувствовал и без индикатора, как холодное и злобное перешептывание за спиной да тягостное ощущение нависшей над головой черной могильной плиты.
Дружинники достали из седельных сумок снедь: лепешки, на удивление мягкие и свежие, печенные в золе яйца, баранину в капустных листьях, пироги с ягодами и квас. Поделились с гостями. Те в свою очередь угостили воинов едой из НЗ, немало удивившей как видом, так и вкусом.
Через полчаса тронулись в путь.
Птица над ними продолжала кружить, и Никита подумал, уж не сам ли Яросвет «пасет» их во избежание ненужных инцидентов? Но проверить мысль не удавалось: пси-призывы Сухова, направленные вверх, остались без ответа. Зато отозвался кто-то чужой, тяжелый, грозно-равнодушный и невыносимо далекий от всего человеческого. Его прощупывающий пси-удар был так силен, что, не будь диморфантов, земляне вряд ли устояли бы под натиском чужой воли, но и того, что просочилось сквозь защиту, оказалось достаточно для «нокдауна». Никита сопротивлялся дольше своих спутников, успев ощутить удивление и любопытство неведомого исполина, вместе с тысячью не выразимых словами эмоций, но и он впал в полуобморочное состояние, длившееся не больше минуты. Чужой выяснил все, что хотел, и «выключил» свой пси-прожектор, освобождая сознание людей. Самое удивительное, что дружинники ничего не запомнили, хотя находились в шоке не менее нескольких минут. После этого Никита решил без особой надобности в эйдосферу не выходить. До тех пор пока не научится защищаться от более мощных мыслителей, постоянно подключенных к общему полю информации Веера.
На исходе дня всадники влились в поток повозок, других всадников и пешеходов, заполонивших «шоссе» — каменистую дорогу, ровную и утоптанную, скорее всего — специально спланированную. Это был, как сказал Рогдай, Суздальский тракт, соединявший столицу Свентаны Древлянск и города больших равнин: Суздаль, Полоцк, Переяславль, Старгород и Новгород. А еще через час на горизонте показались белокаменные башни и стены детинца — Древлянского кремля. Кремль стоял на холме и был виден отовсюду издалека, в том числе из любой точки города. Башни его по форме отличались от башен Московского кремля, но все же сходство было, сходство прежде всего в исходных концепциях русского зодчества и в общих принципах градостроительства, тем более что кремль строился как крепость. Теперь же это был не только функциональный комплекс защитных сооружений, устоявший от сотен набегов кочевников и армий южных и западных завоевателей, но и прекрасный архитектурный ансамбль, образец русского зодчества, не растерявшего былой славы ни в одном из Миров Веера.
Однако провожатые не поехали к кремлю. Они оставили гостей в слободе, в предместье Древлянска с его деревянными избами, лабазами, амбарами и бараками хлебозавода и фабрик: суконной, мукомольной, ковровой, платяной, металлических изделий и скобяных товаров.
— Мы задание исполнили, — сказал, прощаясь, Рогдай, смущенный двусмысленным приказом своего начальства. — Нам велено вернуться в дружину. А вы поищите пристанища на ночь, здесь вас любой примет. Коней мы тоже заберем.
Никита и Толя переглянулись, спешились.
— Странное тут понятие о гостеприимстве, — проворчал инженер. — Если только это не новое испытание. — Повернулся к воинам:
— А про Яросвета не слышали? Где он живет?
— Везде, — улыбнулся в усы Рогдай. — Он сам вас найдет в нужное время. Извиняйте, други, нам пора.
Дружинники уехали, забрав коней. Земляне остались стоять посреди широкой улицы, мощенной громадными деревянными плахами. Слева и справа тянулись все те же бревенчатые амбары без окон, склады и бараки, светящиеся медвяной желтизной, будто недавно срубленные. Но смолой и щепой от них не пахло, здания были возведены давно. Видимо, строители знали какой-то секрет консервации бревен, и улица не выглядела угрюмой и унылой.
Друзья не торопясь направились к центру слободы, заметному по куполу церкви. Их обгоняли всадники, пешеходы, повозки с поклажей, по которой можно было судить о богатстве здешнего рынка. Но на перекрестке радиальной и кольцевой улиц гости узрели и нечто необычное: на гигантском возу, который тянула упряжка в шесть лошадей, мимо провезли отрубленную колоссальную мохнатую лапу длиной метров в десять! Сопровождавшие воз стражники в кольчугах и латах были хмуры и молчаливы.
Друзья долго смотрели вслед процессии, вдруг обнаружив, что никто из прохожих и проезжих почти не обращает на нее внимания.
— Значит, привыкли, — резюмировал Такэда. — Тролль или циклоп?
— Не суть важно. Главное, дружине Мстиши… или Яросвета спать не приходится. Но хорошо уже то, что она справляется со своим делом.
— Где же обитают эти великаны? В Мировой Язве? Почему же мы не встретили ни одного?
— Потому что не прошли и сотой доли периметра Язвы. Кто знает, какие твари живут там кроме тех, что мы видели.
Мимо беседующих приятелей прошла молодая и красивая женщина, окинув их любопытным взглядом. У Никиты оборвалось сердце, показалось — Ксения! Но это была не она, хотя и разлет бровей, и внимательные серые, с миндалевидным разрезом, глаза, и тонкий нос, и волосы, перехваченные лентой с изумрудами, — все было внешней копией, повторением черт лица Ксении. Никита едва не бросился следом, но Такэда его остановил:
— Ты что, Посланник?
Сухов погас, сказал глухо:
— Показалось. — Но потом чуть повеселел, отстранил руку Толи, сосредоточился на чем-то, прислушиваясь в чему-то в себе, замер на несколько мгновений и кивнул, удовлетворенный. — Пошли за ней.
— Зачем? Ты что, будешь бросаться теперь на каждую юбку?
Никита потемнел, и Такэда быстро сдал назад.
— Извини, обидеть не хотел. Но и ты не дергайся.
— Эта девушка проводит нас куда надо. На ночлег-то все равно необходимо устраиваться. А мыслефон у нее добрый.
Незнакомка, одетая по здешней моде в длинный цветастый сарафан и сетчатую шаль, в красивых сандалиях на крохотных ногах, усмешливо оглянулась на преследователей, но не испугалась и шага не прибавила, словно знала их намерения. Она вывела путешественников на улицу жилых домов, таких живописных, украшенных резьбой, разноцветных, будто и не из дерева сделанных, а сотканных из радуги, что диву дававшиеся друзья едва не упустили красавицу из виду. Она еще раз оглянулась, свернула к одному из домов, голубовато-серебристому, с пристройкой над крышей, и тотчас же из сеней на дорожку за изгородью палисадника с цветами вышел молодой парень — косая сажень в плечах.
Был он рус, бородат и усат, сильно смахивал на Рогдая, но тип лица у него был другой. Да и глаза светились не голубизной, а зеленью. И чувствовалась в нем такая обстоятельная, уверенная, гордая и великодушная сила, что Никита невольно расправил плечи и подтянулся. Показалось ему, кто-то тихо-тихо, почти неощутимо, как дыхание спящей девушки, коснулся кожи на темени, но ощущение было столь мимолетным и быстрым, что Никита тут же забыл о нем.
— Заходите, путники, — приятным раскатистым баритоном пригласил парень землян, — гостями будете. Вижу, ночлег ищете?
— Как вы догадались? — с простодушным выражением лица поинтересовался Такэда.
Хозяин, одетый в просторную серую рубаху, стянутую в поясе витым ремешком, серые же, но более темные брюки и сапоги из серой замши, улыбнулся в бороду:
— Да на вас написано. Меня Данилой звать. А вас?
— Посланник, — брякнул было Никита, но тут же поправился. — Никита я, Будимира Сухова сын. А это мой друг Тоява Такэда.
Толя поклонился.
Хозяин сделал широкий жест рукой:
— Проходите в хату.
Никита заметил, что кисти рук у него отливают зеленью, толкнул в бок Толю, но Данила перехватил его взгляд и жест, пояснил:
— Камнерез я, вот руки-то и изрублены. Да ничо, я здоровый, хвороба не берет.
Такэда, знавший сказы Бажова чуть ли не наизусть, вскинул голову, но говорить ничего при хозяине не стал.
Гости вошли вслед за Данилой в просторные сени, заставленные сундуками и шкафами, потом в горницу и замерли от восторга. Их поразила не чистота и уют, не колорит и не красота интерьера (русское барокко с обилием резьбы и неожиданными пропорциями, вызывающими колоссальный эстетический эффект — по определению Такэды), а портрет той самой незнакомки, приведшей их сюда, но портрет, не писанный маслом или акварелью — выполненный из полудрагоценных и драгоценных камней. Девушка была словно живая и улыбалась, и от этой улыбки на душе становилось теплее и радостнее.
Гости долго смотрели бы на портрет, если бы не услышанный ими смех: в горницу вошла давешняя красавица, успевшая сменить сарафан на обтягивающее платье из зеленой парчи, а сандалии — на туфли без каблучка из какого-то горящего, как пламя, материала.
— Нравится?
Гости, онемев, кивнули. Данила улыбнулся добродушной и одновременно лукавой улыбкой:
— Знакомьтесь, моя жена Лада. Названа так по имени богини браков, любви и веселья.
Такэда, искоса глянув на Никиту, поклонился, представил танцора и представился сам. Он тоже обратил внимание на поразительное сходство Лады и Ксении, но помнил и другую Ладу — Заавель, второе «я» Гиибели.
— Будем ужинать, — объявила жена камнереза. — Данило, зови гостей в трапезную. — Похоже, она не смущалась тем, что гости общаются двойными голосами. А может быть, законы здешней физики — магифизики — допускали еще и не такие парадоксы и чудеса.
Никита подошел к высокому комоду из светлого дерева, украшенному инкрустациями из камня, напоминающего желтый малахит. На комоде располагалась целая коллекция удивительной красоты изящных каменных чаш, кубков, бокалов и стаканов. Некоторые из них поверху были ажурными, с орнаментом тонкого изысканного рисунка, а стенки других были столь тонки, что становились прозрачными, чуть ли не светящимися, вызывая восторг и восхищение. Ни один из стаканов, чаш и кубков не повторял формы соседних, и все они были сделаны из разного камня, лишь два из которых Никита распознал: яшма и малахит. Остальные были незнакомы.
На втором комоде, чуть ниже первого, красовалась еще одна коллекция каменных изделий: фигурки зверей, людей, сказочных, а может быть, и реально существующих в данном мире созданий, химер и драконов. Над комодом на огромном ковре висело оружие: мечи, сабли, бердыши, дротики, копья-сулицы, кинжалы — все с рукоятями, украшенными изумительной работы резьбой и драгоценными камнями.
— Да-а! — только и сказал за спиной Сухова Такэда, также ушедший с головой в созерцание.
— Ваша работа? — кивнул на комоды Никита.
— Малая толика, — погладил бороду камнерез. — Нравится?
— Более совершенных не видел! Ими можно любоваться часами. В каждом говорит душа камня.
Данила прищурился оценивающе, понял: гость говорил не только о камне, но и о душе мастера.
— Идемте, истоплю вам баню. Потом поужинаем и побеседуем.
Мытье в бане, длившееся больше часа, подействовало на гостей благотворно и расслабляюще, и они почувствовали себя как дома. Тревоги и заботы отступили на второй план, пришло ощущение полной безопасности, комфорта и спокойствия, которого они давно уже не испытывали.
— Сто лет не было такого кайфа! — признался Никита другу, когда они блаженствовали в предбаннике, завернутые в огромные льняные полотенца.
Но еще больший кайф ожидал их в трапезной. Такого обилия вкусной, незнакомой еды ни Сухов, ни Такэда в жизни своей не видели.
Спиртовых настоев и вообще алкоголя этот мир не знал, и вместо вина хозяин налил гостям вареного меда, от которого у пьющих голова оставалась ясной, но отказывали ноги. Закусывали яствами, о которых гости не имели понятия, пока хозяйка не открыла секрет: черемшой квашеной, щавелем с орехами, листьями лопуха с рыбой, репой пареной, корзиночками с сыром домашним, творогом с цветками одуванчика, морковными блинами и голубцами из подорожника.
На первое им подали борщ по-огородничьи, рассольник и уху — на выбор. На второе — расстегаи с ливером и грибами, с аппетитно зажаренной корочкой, окорок копченый, пельмени с мясом и творогом, перец фаршированный, маринованный стахис. И запивалось все напитками из поленики, лесной ягоды с запахом ананаса, похожей на мелкую малину, а также морсом из костяники и морошки и еще квасом из черемухи.
После ужина у гостей едва хватило сил поблагодарить хозяйку за угощение, похвалить ее искусство, а Такэда добавил:
— Никогда в жизни не едал ничего вкуснее и долго теперь не забуду.
Никита, сказавший всего два-три слова за весь обед, старался на Ладу не смотреть, но взгляд его как магнитом притягивался к ее лицу, то и дело встречаясь с ответным взглядом женщины, улыбчиво-спокойным, умным, внимательным, с лукавинкой и грустинкой, причину которой мог знать, наверное, только муж. Никита отметил этот факт для себя и вспомнил о нем, лишь когда Лада попрощалась с ними, пожелав спокойной ночи, и ушла в спальню. Однако он долго не решался задать вопрос Даниле, ведущему неторопливую беседу с Толей. Такэда, знавший обычаи многих народов, никогда сразу не заводил разговора о том, что его интересует: по его мнению, это было невежливо.
Они ушли из трапезной в горницу, хозяин зажег люстру со свечами, плафоны которой тоже сделал сам из дымчатого хрусталя, и комната превратилась в дворец, полный тайн и чудес. Наконец камнерез заметил некоторую стесненность второго гостя и, блеснув проницательными, светящимися по-кошачьи глазами, спросил:
— Вас что-то смущает, Никита Будимирович? Вы смотрели на жену, будто боялись ее.
Сухов вспыхнул. Показалось, что в словах мастера прячется укор и какой-то намек. Но камнерез смотрел на него доброжелательно и приветливо, и в спектре силовой волны, исходящей от него, не имелось порочных линий: превосходства, насмешки, неуважения.
— Она очень похожа на девушку, которую я ищу, — сказал танцор сдавленным голосом, пересилив себя.
— Надеюсь, расскажете эту историю, если не секрет? Не сейчас, утро вечера мудренее. Вижу, вы устали. — Данила поднялся. — Идемте в гостиную, Лада уже постелила.
— Хотелось бы вас еще раз спросить, — учтиво произнес Такэда. — Если не возражаете.
— Да ни Боже мой, — улыбнулся в бороду камнерез.
— Мы тут у вас видели, как на возу везли огромную отрубленную руку… э-э… лапу. А народ реагировал очень спокойно.
— Потому что ни один из великанов до столицы не добирается. Эти порождения Мировой Язвы иногда перебираются через Огнь-реку, тогда приходится воевать с ними. Но порубежная дружина росская у нас очень умелая и сильная, уже давно никто не рискует в открытую идти на Русь. Одиночные набеги кочевников, орд звероловов и нечисти не в счет.
— А кто такие… м-м… звери в чешуе, медведи? Они нам помогли однажды.
— Это друзья Яросвета. Их племя живет в дремучих лесах за Язвой. К людям они относятся очень дружелюбно и не раз помогали дружинникам на Порубежье. Наши ученые говорят: что «медведи» — новый вид разумных существ на планете, самый молодой из всех.
— А что, их много?
— Довольно много, но большинство — вымирающие виды. Битва нарушила не только социум, но и физическую реальность мира, и даже Яросвет не в силах повернуть процесс изменений вспять. Яросвет маг молодой, и в наследство ему достался не самый благополучный мир. Много сил ему приходится тратить на охрану Чертова Кладбища и Дикого поля, да и вообще всей Язвы. Ведь она занимает половину планеты!
Никита невольно глянул на эрцхаор. Данила перехватил его взгляд, кивнул на перстень:
— Красивая у вас оберега. Говорят, у Яросвета есть такая же.
— А кто такой Яросвет? Человек, дракон, призрак, другое разумное существо? И где он живет?
— Яросвет — маг, а где живет? — Данила широко повел рукой. — Везде.
— Нам необходимо встретиться с ним. Ты поможешь его найти?
— Он сам вас найдет, когда придет нужный час. Почивайте спокойно.
Данила поклонился и шагнул из гостиной, где были застелены полотняным бельем две широкие лежанки.
— Последний вопрос, — заторопился Такэда. — Мы несколько раз были свидетелями того, как из-под земли вылетали длинные черные стрелы…
Камнерез нахмурился.
— Где? В Яхве? Или уже по эту сторону Огнь-реки? — Кажется, по ту.
— Террострелок. Зашевелился, капкановладелец черевистый!
Никита вспомнил туманное облачко, разговаривающее с ним мысленно. Кщерь.
— А кто такой Кщерь?
Данила насторожился.
— Вы с ним… встречались?!
— Было дело. Навеял на нас странный сон, покопался в мыслях, но вреда в общем-то не причинил.
— Вы не представляете, други, кого встретили! Даже не верится. Это же Кщерь Бессмертный, душеубийца! Высасыватель душ! И он ничего вам не сделал? Поразительно! Впрочем, это какая-то ошибка, Кщерь заперт в могильнике, он не мог выбраться оттуда самостоятельно.
— Как вы его назвали?! — взвился вдруг Такэда. — Кощей Бессмертный?!
— Кщерь Бессмертный. М-да… Поговорим завтра. Доброй ночи.
Гости остались одни, одетые в тонкие, длинные, мягкие, пахнущие березовой корой и травами, чистотой и свежестью льняные рубахи.
— Ну и совпадения! — Толя был возбужден и спать расхотел. — Значит, и Кощей имел аналог в этом мире. А действительно, почему он отпустил нас тогда, если изначально является врагом человеку? «Высасыватель душ»! Надо же. То-то озадачился Данила.
— Видимо, знает, кто это такой, не понаслышке.
— А ты обратил внимание? — Такэда понизил голос. — Он и вообще учен не по годам и положению, если знает, что живет на планете, да и оперирует такими сугубо научными понятиями, как социум и разумный вид.
— Это перевод лингвера на наш, русский, но смысл, конечно, тот же. Да, камнерез далеко не так прост, как мы оценили при знакомстве. Как и Лада, богиня браков и любви…
— Может быть, он и есть Яросвет?
— Завтра узнаем. Во всяком случае, мы в безопасности, я это чую. Выспимся наконец.
Улеглись, хрустя простынями. Такэда погасил свечи, повозился немного, затих. Хмыкнул:
— Ты читал сказы Бажова?
— В детстве, — сонно ответил Никита. — «Серебряное копытце»…
— У Бажова тоже был камнерез Данила… и Хозяйка Медной Горы, красавица, каких не сыскать. Чем не Лада?
— К чему ты клонишь?
— Бажов, может, и неосознанно, но мог подключиться к эйдосу, то есть к общему полю информации Веера, иначе невозможно объяснить такие разительные совпадения. Тот же Кщерь Бессмертный, или душеубийца, чем не наш Кощей? Тоже ведь не случайное совпадение.
Никита молчал. Он грезил: по буйным травам степи скакала на белоснежном коне босоногая Ксения, оглядывалась, смеялась и звала…
Глава 7
Такэда встал рано и разбудил Сухова.
Полчаса они уделили тренингу, потом умылись в сенях, и Данила, вставший еще раньше, отвел их на веранду, выходящую в сад, завтракать.
Завтрак был так же великолепен, как и ужин, и съеден был с аппетитом в сопровождении тихой улыбки Лады, юной и свежей, вызывающей ответные улыбки, щемящую тоску и надежду на успех любого дела.
Затем хозяин увел гостей в свою мастерскую на втором этаже дома, в ту самую башенку-пристройку на крыше. У Никиты при этом возникло ощущение, что изнутри мастерская выглядит более объемной, чем снаружи, но он тут же забыл об этом, зачарованный великолепным разноцветьем и блеском каменных изделий, а также глыбами и друзами хрусталя и других драгоценных камней.
Гости могли бы разглядывать творения мастера — и природы — долго, но у Данилы были свои дела и заботы. Подарив друзьям по браслету из какого-то камня, напоминающего лунный, с вкраплениями еще одного, похожего на кошачий глаз, камнерез усадил их в резные деревянные кресла у рабочего стола своего и кинул оценивающе-заинтересованный взгляд.
— Итак, гости дорогие, поговорим о ваших делах.
Никита оторвался от созерцания сокровищ мастерской, кивнул Толе, и тот приступил к рассказу.
История их появления в мире Олирны заняла двадцать минут, со значительными сокращениями, конечно, и не произвела особого впечатления на Данилу. Во всяком случае, от описываемых чудес, забавных или жутких, он не ахал, в волшебные превращения верил безоговорочно, воспитанный магическими реалиями собственной Вселенной. После паузы, в течение которой он взвешивал какое-то собственное решение, камнерез произнес:
— Ваша история заслуживает внимания. Но вот вопрос: почему вы рассказали ее мне?
— Потому что наша встреча не случайна, — ответил Сухов не задумываясь. — Либо Яросвет нарочно ее устроил, договорившись сначала с Мстишей, потом с вами и вашей женой, либо… вы и есть Яросвет.
Данила откинулся в кресле, засмеялся, взлохматил волосы, перевязанные ремешком с красивейшим агатом на лбу.
— Если бы все было так просто, Посланник. Общечеловеческие нормы являются законами и для вашего, и для нашего мира, но реализуются иначе. И, судя по рассказу, ваш мир более жесток к человеку, ибо правят им люди, не заслуживающие уважения, любви, верности, дружбы и, главное, власти.
— Это уж точно, — проворчал Такэда. — Особенно в странах бывшего Союза с их развитым государственным и политическим кретинизмом.
— Конечно, наша встреча не случайна, — продолжал Данила. — Я знаю о ваших маневрах с момента встречи с Ягой.
— Ягойой?
— Ее имя еще более длинно и неудобоваримо: Беа-Войюа-Ягой-ой-ай. Нравится?
Никита и Толя засмеялись, глянув друг на друга.
— Народ обычно упрощает такие имена.
— А Праселка так зовут или тоже длиннее? По заявлению Ягойой, он вроде бы ее родственник.
— Праселк — тульпа, если вам что-либо говорит этот термин.
— Говорит, — оживился Такэда. — По нашим понятиям, тульпа — это физически реальный образ какого-либо существа или его двойник.
— Ваш ответ — убедительное доказательство родства наших миров, у нас тульпа — то же самое. Так вот Праселк — тульпа игвы Дуггура Али бен-Саида бен-Хурхурры, атамана самого думающего департамента в свите Люцифера. Разгадать его натуру трудно, по крайней мере мне, он непредсказуем.
— Для простого камнереза вы слишком хорошо информированны, — тихо сказал Никита.
По комнате словно прошумел ветер, хотя Данила не пошевелился, продолжая улыбаться.
— Понеже я не простой камнерез. — Хозяин достал откуда-то из-под стола сверкнувшую белым металлом корону с самоцветами и надел на голову; камень в ремешке пришелся точно в выемку в кольце короны. — Я — князь Мстиша, верховный правитель Свентаны. Прошу любить и жаловать. — Данила шутливо поклонился.
Никита и Толя вскочили, растерянно переглядываясь.
Данила снова засмеялся, снял корону, успокаивающе повел рукой:
— Садитесь, други, в ногах правды нет. Рад, что произвел впечатление. Нетипичный царь, верно? Этот дом — моя творческая резиденция, и знают о нем лишь друзья. Власть — тяжелый удел для творческой души, и здесь я отдыхаю. Но разговор не об этом. Мы добрались до цели вашего визита.
Никита, поколебавшись, сел, прокашлялся.
— Я был уверен, что вы Яросвет. — Усмехнулся, качнув головой. — Явление князя Мстиши Удалого для меня оказалось более неожиданным. А… э-э… Лада…
— Жена, княгиня Лада, дочь Глеба Сварожича, единственная, Богом данная. Видимо, ваша Ксения очень на нее похожа, если вы так реагируете на нее. Но продолжим.
Сухов кивнул, отсекая ненужные ассоциации, мысли и вопросы: глянул прямо в глаза Данилы-Мстиши.
— В нашем мире существует легенда о богатыре Святогоре, а в вашем жил его реальный прототип. Мы пришли за его мечом.
Наступило молчание. Князь долго смотрел на свои руки, лежащие на столе, думал о чем-то. Лицо его стало хмурым и суровым, заботы и тревоги отражались на нем, как в зеркале. Наконец он вспомнил о гостях:
— Зачем? Зачем вам понадобился именно меч Святогора, а не какой-нибудь иной? Этим мечом должен и может владеть только достойный его. По слухам, Яросвет пытался завладеть мечом, но не смог.
Никита расстегнул ворот рубашки, оголил плечо с родинками в форме семерок и звездой Вести. Цвет звезды из коричневого перешел в розовый, а поглощенные ею семерки налились кровью. Никита на мгновение напрягся, и звезда стала объемной, внутри нее метнулись крохотные голубые молнии, погасли, звезда снова стала плоской.
Данила погладил усы, энергичным движением взъерошил волосы.
— Надеюсь, это знак не только Посланника, но и мага… если правда то, что я о Посланнике слышал. Что ж, я помогу вам, чем смогу. Мой проводник отведет вас к Святым горам, где покоится сам Святогор и хранится его меч, а дальше все будет зависеть от вас.
— Большего и не требуется.
— Минуту, — встрепенулся Такэда, видя, что князь собирается встать. — Чем прославил себя Святогор и как погиб? По нашим легендам, он был настолько могуч, что не имел врагов. Да и умер странно, не в бою.
— Да, умер он не от ран. Святогор — один из антропоморфных великанов, живших задолго до появления человечества и принявших на себя первый нацеленный удар воинства Люцифера, которое расчищало поле деятельности для экспериментов своего господина. Святогор по сути родственник титанам, циклопам, дэвам, абасам, асурам и турсам, населявшим планету в те далекие времена. Жалкие их остатки сохранились только в Мировой Язве, да и то лишь благодаря стараниям игв, содержащих их в качестве резерва. Вот почему мне приходится держать на Порубежье лучшие воинские дружины, хоть Русь приходится защищать и с запада — от балтов, и с востока — от индокитайцев, и с севера — от индейцев, потомков монголов, заселивших материк Северного полюса.
Данила посуровел, но не надолго.
— Когда на эти земли пришли росские племена, от рода Святогора осталось всего несколько человек, великанов то есть, а поелику россичи — мирный и трудолюбивый народ, Святогор подружился с ними и три сотни лет стерег границу со товарищи, пока те не умерли от старости. Сам он был еще достаточно силен и мог бы здорово насолить воинству Люцифера в готовящейся Битве, поэтому игвы заманили его в ловушку и таким образом исключили участие в Битве на стороне Собора Веера. Дальнейшая его судьба неясна, все-таки случилось это почти тысячу лет назад. Да и вообще вся эта история темна и загадочна. Существует поверье, что Святогор не умер, а спит где-то до лучших времен, чтобы проснуться и встать на защиту мира. Но никто не в состоянии проверить, так ли это на самом деле, разве что сам Яросвет. Может быть, он уже и проверил, ведь нашел же он меч деда и его гроб.
Данила замолчал. Молчали и гости, переваривая сказанное. Потом камнерез, он же князь, легко поднялся и, поклонившись, хитро улыбнулся:
— Я еще не отбил охоту у Посланника искать меч?
Сухов улыбнулся в ответ, вставая напротив князя.
Такэда качнул головой с невольным восхищением: оба походили друг на друга, как братья, — высокие, плечистые, русоволосые, с бородами и усами, с типично славянскими чистыми лицами, разве что цвет глаз не совпадал — голубой у Сухова, желто-зеленый у Данилы. И от обоих исходило дыхание какой-то невероятной силы, не столько физической, сколько внутренней, а также уверенности, рождавшей у тех, кто был рядом, ответную уверенность, бесстрашие и желание действовать.
— Мы идем.
— Тогда собираемся — и в путь. Я иду с вами.
— Князь, вы не должны рисковать, отвечая за Русь, за благополучие рода. Мы дойдем и сами.
— А вот это я решаю без Собора и Речи. Разговоры на эту тему излишни. Идемте, кони ждут, распоряжения розданы, нужные службы предупреждены.
Великий князь Мстиша Удалой, Спаситель, отбывал на Порубежье с инспекцией.
Сборы не заняли много времени.
Никита и Толя переоделись в свои многодиапазонные «скафандры», придав им видимость местных доспехов, и ничем не отличались от всадников княжеского фиана — дружины сопровождения, присланной за ними великим князем. Сам Данила не мог отправиться в поход из своей творческой мастерской и вынужден был выезжать из детинца прилюдно, провожаемый женой и слугами. По этой же причине гости Данилы не могли попрощаться с Ладой, но князь, словно зная их желания, нарочно еще раз проехал с дружиной под стенами кремля, чтобы те увидели княгиню. У Никиты, когда он поймал прощальный жест Лады — взмах белым платком, было ощущение, что он прощается с Ксенией, причем — навсегда. Сердце долго не могло успокоиться.
Друзья с радостью поздоровались с Рогдаем и Добрагастом, былыми проводниками, также вошедшими в число сопровождающих. Командовал отрядом в количестве ста всадников князь Могута, единственный из всех, чей возраст превышал тридцать лет. Возраст остальных дружинников, бороды, усы и серо-голубые глаза которых делали их братьями, колебался между двадцатью и двадцатью пятью годами. Все они были опытными воинами, универсалами, владеющими всеми видами оружия — от меча до лука («людьми боя», вспомнилось Сухову), поэтому отряд представлял грозную силу, способную отбить нападение любого, в пять раз превосходящего численностью, врага. В том числе из-за Порубежья. В дружину входили бойцы-колдуны, не только имеющие навыки лекарей, но и обладающие внушительным арсеналом магических формул, с помощью которых удавалось справиться с колдовскими чарами многих древних существ с парапсихологическими способностями. Земляне убедились в этом на первых километрах в пути, когда отряд встретил полевика, «злого духа», навевающего сон сродни наркотическому дурману.
Друзья еще ничего не заметили, только с удивлением обнаружили, что зевают вовсю, теряя ощущение скачки, а дружина уже перестроилась и помчалась цепью, охватывая луг с небольшой рощицей посередине. Полевик не ожидал такого сопротивления, заметался по лугу — виден был только его стремительный след в траве, да изредка возникал над зелеными волнами травы длинный язык черных волос — и наконец скрылся в болотине, оставив пятно измороси на кустах.
Такэда подскакал к Мстише, наблюдавшему за погоней с пригорка, снова отметив поразительное сходство Сухова и князя. Впечатление было такое, что они двойники, даже кони у них были одинаковые, белые с черными отметинами на лбу и черными челками.
— Князь, все хотел спросить, есть ли у вас, кроме скатерти-самобранки, другие чудесные вещи? Скажем, шапка-невидимка, дубинка-самобой? Ковер-самолет?
Мстиша-Данила снял шлем, волосы его рассыпались по плечам, почти такие же длинные, как у Никиты; тот снял шлем давно и приторочил к седлу.
— Вы снова берете пример из жизни вашего мира?
— Не из жизни, из литературы: все эти вещи были придуманы сказителями, но в реальной жизни не существовали. Зато они должны быть у вас, раз уж законы вашего мира позволяют реализовать магическое действо.
— Наверное, и в этом случае наши реалии отличаются от ваших фантазий. Вы уже должны были убедиться, что скатерть-самобранка, по сути, кухонный комбайн, позволяющий обойтись без продуктов, но не без умелой стряпухи. Точно так же работают и другие «чудесные» вещи. Шапкой-невидимкой может стать любая шапка, если знать соответствующие формулы и иметь магический потенциал. Дубинки-самобоя я не видел, но любое оружие в руках колдуна в некоторых пределах способно к самостоятельным действиям. С ковром-самолетом сложнее, это действительно специально созданное магами древности средство для полета, хотя оно и не похоже на ковер, но до нашего времени сохранились единицы. К сожалению, в моем арсенале их нет. А вот кое-кто из жителей Мировой Язвы такие «ковры» имеет.
— Баба Яга… э-э… Ягойой дала нам летающую ступу. Это и есть «ковер-самолет»?
— Форма их может быть любой. А с чего это Ягойой так расщедрилась? Впрочем, — Мстиша дал знак трогаться дальше, — она странная старуха, чужая нашему миру, способная и на злой, и на добрый поступок. Считайте, вам повезло.
Отряд углубился в распадок, направляясь к югу, сначала по ровной дороге, потом по тропе, разбитой лошадиными копытами. Покачивались остроконечные шлемы, солнце играло на серебристом металле байдан, кольчуг, калантырей, бармиц, на остриях копий, на необыкновенно ярких голубых колчанах, полных стрел, на булавах и шестоперах, бердышах и топорах. Казалось, поток живого металла льется по дороге, вызывая ощущение мощи и сдержанной угрозы. И при этом слышен был только глухой стук лошадиных копыт: не скрипело ни одно седло, не позвякивали латы, не бренчало оружие.
Никита оглянулся на Такэду и по его лицу понял, что он переживает те же ощущения: шла боевая дружина профессиональных воинов, готовых к любой — в пределах законов этого мира — неожиданности, к любому подвигу во славу родины!
«За судьбу Руси этого хрона можно не беспокоиться», — подумал Никита с гордостью… и горечью, вспомнив, до чего довели правительства Русь — Россию на Земле.
Такэда догнал Мстишу.
— Простите, князь, а далеко ли от столицы Святые горы? И почему мы так спешно собирались?
Правитель Олирны сверкнул белыми зубами.
— До Святых гор пять дней пути, а собирались мы быстро потому, что существует календарь удачных походов, и, если бы мы задержались на день, следующая дата похода — через седмицу. У вас же дело спешное.
Миновали озеро с крутыми берегами, окруженное желтокорыми деревьями с резной, как у клена, но с другим рисунком листвой. Толя снова подъехал к князю:
— Я все думаю о подземном стрелке — террострелке. Вы назвали его капкановладельцем. Почему и как он живет под землей?
Мстиша оглянулся на растянувшийся отряд, в голове и с боков которого ехали разведчики и волхвы-сторожи, махнул вперед рукой в латной рукавице, чтобы дружина прибавила ходу.
— Наблюдатель остается наблюдателем. — Князь сверкнул улыбкой. — Но у нас говорят, любознательность — не порок. Дело в том, дорогой Тоява Оямович, что террострелок — не есть живое существо, рожденное от такого же живого существа. Это квазирегулярный процесс в коре планеты, подчиняющийся сложнейшим формулам взаимодействий физических и магических свойств вещей. В какой-то степени процесс этот можно считать и живым, и разумным, но, к сожалению, «разум» его направлен на увеличение энтропии и хаоса. Я понятно выражаюсь?
Такэда, пораженный тем, что князь владеет современной терминологией, с трудом выговорил:
— М-м-м… да!
Мстиша рассмеялся и ускакал вперед.
— Что он тебе сказал такого смешного? — подъехал ближе Сухов.
— Еще раз убеждаюсь, что он очень образованный человек, — проговорил пришедший в себя инженер. — Слишком образованный. Даже для князя.
Сухов вопросительно поднял брови, однако пояснить ответ Толя не успел: впереди раздался тонкий звук трубы — сигнал тревоги. Отряд остановился. Никита прислушался к чему-то, пришпорил лошадь, вырываясь вперед, подъехал к Мстише.
— Стойте на месте, — приказал тот тихо, но с металлом в голосе. Сухов с интересом глянул на его затвердевшее лицо: это был уже другой человек, не камнерез Данила и, наверное, даже не гостеприимный князь Мстиша Удалой Спаситель, но некто сосредоточенный, жесткий и грозный.
— Что случилось?
— Поглядите влево, в ложбинку за кустом. Видите?
Сухов разглядел нечто вроде полосатой оранжево-черной дыни величиной с футбольный мяч.
— Это переступень кровавый, плод очень злобного растения из семейства тыквенных, начиненный ядовито-зловонной массой. Взрывается даже от стука копыт и поражает все в радиусе десяти саженей. Нам он не страшен, но кони могут сдохнуть. Самое странное, что раньше так далеко от Порубежья переступень не встречался.
Вскоре вернулись разведчики. Лошади их шли тихо, почти бесшумно, специально обученным шагом.
— Зело колодная пажить укруг, — доложил один из них, что лингвер перевел как «огромное минное поле». — Чурыня витийствует, вызывает спрыг-траву.
Движением руки Мстиша отпустил разведчиков, задумчиво опустил голову.
— Мы влезли на минное поле, и заминировано оно совсем недавно, ввечеру.
Подготовленный Такэдой Никита поначалу не удивился сказанному князем, но потом сообразил: произнесено это было на русском земном языке!
Вскоре группа нашла спрыг-траву, стрелки которой всегда указывали колдунам самую безопасную дорогу, и отряд повернул направо, к лесу. «Минное поле» миновали благополучно и только было вздохнули с облегчением, как вдруг случилась еще одна неприятность: в лесу на дружину напала туча гигантских комаров. Люди не пострадали, надежно укрытые за броней доспехов, но лошадям досталось крепко. Единственным средством защиты от комаров было бегство, и сотня дружно ринулась прочь, нещадно нахлестывая коней, пока те еще слушались хозяев и волхвов.
Бешеная скачка длилась с полчаса. Отряд вырвался из леса, усмирил лошадей, подтянулся. Не отстал никто, в том числе и земляне. Но это было еще не все. Стоило им успокоиться, как впередсмотрящие снова подали сигнал тревоги. На сей раз их ждала груда звероловов. Обычно звероловы — те самые кентавры с густой рыжей шерстью, которых встретили Сухов и Такэда в степи, не нападали на столь сильный отряд, однако в этот день их словно подменили.
Волна низкорослых человеколошадей числом в три сотни налетела на дружину, забросав ее дротиками и короткими копьями, и схлынула. Дружинники свято выполнили приказ Мстиши не убивать, поэтому ни один из звероловов не пал бездыханным, но первая их сотня выбыла из строя надежно: у кого была перебита рука, у кого нога, у кого выбит глаз или зубы. И все же орда предприняла еще одну попытку, забросав отряд колючими шарами, напоминающими зеленые каштаны. Дружинники знали, что это такое, и большинство «каштанов» сбили еще в воздухе — мечами, кинжалами или копьями, но не знали гости, и лошадь под Такэдой, в которую попал «каштан», сдохла мгновенно. Шары были начинены ядом. Почему сами кентавры не умирали от яда, осталось загадкой. Стычка длилась еще несколько минут, дружинники взялись за луки, и первый же залп рассеял звероловов по степи.
— Простите за неосторожность, — покаялся Толя, когда ему подвели запасного коня. — Мне бы следовало знать коварство подобных бестий.
— Это еще семечки, — сказал Никита. — То ли будет впереди.
И оказался прав.
Еще через час на них напала полудница, едва не задушив жарой и духотой. Загнав ее в болото, дружина остановилась на отдых.
— Очень тревожный симптом, — признался друзьям князь, когда они напились кваса и перекусили пирогами. — Цепь нападений не случайна. Кому-то очень не хочется, чтобы мы дошли до цели. И все дело в вас, Посланник, а не в походе князя. Что вы думаете по этому поводу?
— Я тоже встревожен, — кивнул Сухов. — Но если бы те, кто за нами охотится, объявились здесь, не помогла бы ни дружина, ни вся ваша армия, дружище Данила.
Князь улыбнулся, отрицательно качнув головой:
— А вот тут вы ошибаетесь, Никито. Вы забыли, что гостите не столько у Мстиши или Данилы, сколько у Яросвета, хотя он доселе и не объявился. До тех пор пока вы находитесь под его покровительством, на землях Свентаны вам никто не страшен. Правда, это не означает, что можно быть беспечным и думать об удовольствиях. Тронемся, я вам кое-что покажу. Итак, предлагаю совет. — Мстиша позвал Могуту и Рогдая. — Что будем делать, други? О возвращении речи нет.
Дюжий Могута пригладил длинные усы, крякнул.
— Не впервой нам встречаться с нечистью, пробьемся.
— Это наша земля, — добавил Рогдай под взглядом князя, — кого нам на ней бояться? Мы с Добрагастом и вдвоем здесь хаживали и до Порубежья доходили.
— Что ж, лихих воинов можно было бы и не спрашивать. Мнение гостей такое же? Вперед?
— У меня есть мысль, — сказал Никита. — Мы будем проезжать мимо свалки… м-м… Обережного Городища?
— Мимо Россечи? Совсем рядом — нет.
— Тогда просьба: сделать крюк и подъехать к Городищу, я хочу кое-что проверить.
Мстиша окинул внимательным взглядом лицо Сухова, но спрашивать, что тот хочет проверять, не стал.
— Городище — не лучшее место для отдыха, но крюк сделать можно. Да поможет нам Знич! Командуй подъем, Могута.
Дружина оседлала коней, а Мстиша отозвал гостей в сторонку.
— Пусть проедут.
Отряд выехал в степь, зарысил вдоль реки. Трое воинов остались с князем, держась чуть поодаль, они жизнью отвечали за его безопасность. Все шестеро поднялись на холм, встали за густыми кустами ивняка.
— Смотрите на то место, где мы отдыхали, — понизил голос Мстиша.
Через несколько минут послышались странные звуки — будто невдалеке проходила колонна невидимых гигантов, от каждого шага которых дрожала земля. Затем по траве пошла рябь, и сквозь зеленые волны замелькали огромные, с полметра в диаметре, копыта. Одни копыта, без лошадей. Сами всадники, а также их кони были невидимы. Никита насчитал одиннадцать невидимок — сорок четыре копыта, подумав, что у этих «лошадей» может быть и большее количество ног. Посмотрел на индикатор: алый чертик в камне перстня светился сильней.
— Многорук, — прошептал князь. — Или многоног. Гость редкий, хоть и всегда незваный, и очень опасный, лучше с ним не связываться. Было бы нас меньше, он бы уже напал.
— Так это… один человек?! — недоверчиво отозвался Сухов.
— Не человек. Чего ему от нас надо, хотел бы я знать! Обычно от Огнь-реки он далеко не отходит. Не оторвемся от него, будет худо, трясею накличет.
Остаток дня отряд скакал на юг, чувствуя на затылке дыхание неведомого и невидимого многорука. Но то ли злые чудеса кончились, то ли их отпугивал сам многорук-многоног — на дружину больше никто не напал и колдовство на ней не пробовал.
Стали лагерем на берегу довольно широкой реки под названием Нерлица. Многорук остался, словно чувствовал, что его засекли.
Поужинали в молчании, разведя костры и разогрев пищу. Пили только квас и медовый варенец, практически безалкогольный, порядки в дружине были строгие. Потом Никита отозвал в сторонку Рогдая и целый час разучивал неизвестные ему приемы работы с мечом, после чего показал несколько приемов рукопашного боя. Оба остались довольными, чувствуя друг к другу расположение.
Такэда нашел танцора у реки после купания. Сторожевая служба дружины исполняла обязанности так четко, не за страх, а за совесть, что опасаться неожиданного нападения не приходилось. Никита блаженствовал, вытираясь полотенцем, взятым из седельной сумы.
— Мстиша сказал, что до Городища рукой подать, — сказал Толя, с удовольствием наблюдая за игрой мускулов на теле Сухова. — Что ты задумал?
Никита вытерся, натянул «доспехи» — диморфанта, глянул на зарево заката и присел рядом с инженером.
— На свалке Городища есть машины, годные к употреблению. В прошлый раз я заметил несколько любопытных экземпляров, в том числе вертолет.
— Ты хочешь…
— До Святых гор еще шесть дней пути, а на вертолете можно долететь за три-четыре часа.
— Ты с ума сошел!
— Почему бы и нет? Попытка — не пытка. Этим маневром мы сильно озадачим потенциальных врагов и преследователей, да и ловушек многих избежим. Ты лучше вот что мне объясни, ученый: почему в этом хроне возможно колдовство? Чем здешний мир отличается от нашего?
Такэда хмыкнул:
— Интересные ты вопросы задаешь, товарищ Посланник. Помнится, раньше тебя это не интересовало.
— То было давно и не правда.
— Могу поделиться только предположениями, качественной оценкой. Еще дома я занимался теорией магии и даже консультировался с приятелем, доктором физматнаук Новиковым-Ладыженским. По нашим расчетам, законы магической физики начинают работать с некоторого порога изменений фундаментальных констант, таких, как гравитационная постоянная, масса протона и электрона, их заряд, постоянная Планка и так далее. Сечешь?
— Не отвлекайся.
— Так вот, в нашем хроне-Вселенной, на Земле в частности, эти константы таковы, что мысленное и волевое управление природными процессами практически невозможно для большинства живых существ и систем. А для того, чтобы заработали законы магифизики, необходимо массу электрона уменьшить всего на два-три процента, заряд его, наоборот, увеличить, а гравитационное взаимодействие отделить от инерционного. Всего-навсего. И в данном хроне, в мире Свентаны, эти соотношения реализованы.
— Так просто…
— Ну почему, не так уж это просто, — запротестовал Толя. — Ведь уменьшение или увеличение констант зависит от более глубинных процессов — кварковых, а может быть, и стринговых и суперточечных.
— Стринги — это «струны»? Вихри квантовой пены пространства? А суперточки?
— Это уже другой уровень… — Толя замолк, поняв, что Сухов думает о чем-то другом.
— Я чувствую в себе силу, которая то и дело подмывает меня испробовать свои возможности. Это как раз то, о чем писал твой коллега Савченко — о связи всего со всем на микроуровне. Сдерживаюсь я с трудом. Но завтра, возможно, испытаю кое-что. В Городище. — Никита поднялся. — Пошли к князю, нам развернули походные кровати, не будем выделяться. Такэда не нашелся что ответить.
До Городища добрались поутру, часам к десяти по местному времени. Оставив дружину, развернувшуюся подковой к «золотому полозу», по легенде охранявшему свалку, Никита с Такэдой и князем подъехали к провалу в гигантском кольце — там, где утонувшая в земле голова исполинского змея почти соприкасалась с хвостом. Вспомнился сон, навеянный черной бездной в Мировой Язве, когда землянам Кщерь внушил, что они в замке и вынуждены бежать из него, охраняемого почти таким же змеем. Кстати, не является ли тот сон намеком на действительно существующее Городище? И знает ли Яросвет о появлении на Божий свет Кщеря Бессмертного, изменившего правилам?
Никита поделился мыслью с Мстишей, и князь заинтересовался сообщением, подробно расспросив друзей об их ощущениях. Потом принахмурился:
— Честно говоря, я не поверил в вашу встречу с Кщерем, потому и не завел разговор вчера, но что-то здесь не так, Бессмертный потому и бессмертен, что живет за счет живых душ, высасывая из людей жизнь. Сиречь не время обсуждать эту загадку. Что вы хотите делать?
— Спуститься вниз. Надеюсь, полоз не проснется?
— Не должен. В свою очередь надеюсь, вы знаете, что делаете.
Они осторожно миновали два невысоких холма — голову и хвост уснувшего навечно змея, и на мгновение Никите показалось, что он прошел под аркой, сложенной из человеческих черепов, но нечеловеческих размеров. Ощущение прошло, но запомнилось, к тому же Никита уже привык, что иногда видит вещи, не доступные восприятию нормального человека.
Спуск в долину не занял много времени, и уже через десять минут группа стояла возле первого механического монстра, напоминающего грубо склепанный паровоз с десятком дюз, торчащих во все стороны. Сухов, постояв немного, двинулся дальше. Переглянувшиеся Такэда и Мстиша направились за ним.
Следующее устройство было сильно разрушено и утопало в почве почти целиком, поэтому определить его функции было невозможно. Тот же вывод напрашивался и относительно других гигантов этого ряда, ближайшего к краю долины: все они были основательно разбиты, занесены землей, и попасть внутрь не стоило и пытаться. Никита углубился в свалку, направляясь к центру долины, ненадолго останавливаясь возле некоторых конструкций, в большинстве своем поврежденных.
Вскоре они выбрались к рядам механизмов, почти не скрытых слоем земли. Трава здесь не росла, и веяло от гигантских машин угрюмой, застарелой угрозой и смертью. Такэда обратил внимание на то, что эти колоссы разрушены скорее всего уже после того, как попали сюда: следы повреждений выглядели свежее, чем корпуса гигантов. Создавалось впечатление, что некто, огромный и мощный, прошелся по свалке чужих военных машин, о предназначении которых можно было только гадать, и разрубил каждую гигантской секирой или смял в лепешку дубиной.
Такэду не устраивал их поспешный поиск, ему хотелось не только рассматривать механизмы дольше, но и полазить по ним, пощупать руками, однако он торопливо шагал за танцором, удивляясь терпению князя, следившего за манипуляциями Сухова с любопытством и озабоченностью.
Наконец они подошли к группе машин, имевших знакомые очертания. Такэда с изумлением обнаружил среди них сверхсовременные вертолеты, геликоптеры, истребители-перехватчики и еще какие-то ракетоподобные устройства стремительно-хищных силуэтов, так безошибочно отличающих земную военную технику от гражданской, мирной. Все они были безжалостно разбиты, разрублены, искорежены, и все же беспомощными не выглядели.
Никита надолго застыл у громадного военного вертолета с двумя кронштейнами подвесок, покрытого разводами камуфляжа, о чем-то думал. Потом обернулся к Мстише:
— К сожалению, все Городище нам не обойти и за месяц. Вы случайно не знаете, где здесь брошены малые аппараты?
Лингвер перевел князю слово «аппараты» как «домовины», но тот понял.
— Пойдемте, версты полторы правее.
Через полчаса они добрались до той части кладбища техники, где были свалены в кучу малые машины. Сухов застыл возле огромных холмов ржавых конструкций, перемешанных друг с другом, знакомо «поголубел» электрически, включив свои экстрасенситивные резервы, и почти бегом устремился к самой большой куче крыльев, моторов, дюз, сопел, винтовок и листов смятой обшивки. Ткнул пальцем в тускло сверкнувший бок какого-то засыпанного почти полностью аппарата:
— Этот. Помогите освободить.
Мстиша, помедлив, принялся помогать Сухову, вынудив делать то же самое и Такэду. Спустя еще полчаса перед ними красовался помятый, но целый, с неразбитым стеклом блистера, четырехместный вертолет с двумя винтами на одной оси.
— Неужели ты хочешь… на нем? — Такэда покрутил пальцем у виска.
— Именно, — кивнул разгоряченный Сухов. — Аппарат не наш и работает не на химическом топливе, но я попробую справиться с управлением. Итак, князь, пойдете с нами? Вопросы: каким образом эта техника оказалась здесь, на территории Свентаны, почему на свалке остались неповрежденные аппараты, для кого они предназначены — я задам Яросвету при личной встрече. Конечно, полеты в вашем мире опасны, мы уже убедились в этом, зато сэкономим время. Дайте проводника, остальное — моя забота.
Мстиша смотрел на Сухова с неопределенной миной, но в глазах его читалось уважение.
— Я не сразу понял, к чему вы клоните, Посланник, но выход вы нашли великолепный. И если уж он и для меня оказался неожиданным, то и для… — Князь не договорил. — Вы уверены, что аппарат поднимется в воздух?
Вместо ответа Сухов залез в кабину, сел в кресло пилота, явно предназначенное для существа крупнее человека, посидел минуту, прислушиваясь к себе, и сделал что-то рукой. С тихим гулом и свистом винты вертолета пришли в движение, волна ветра сдула пыль с кучи хлама, взметнула волосы князя. Вертолет со стоном выдернул корпус из обломков других машин, подскочил на метр в воздух и сел обратно. Винты остановились. Из кабины на спутников весело глядел Никита.
Спустя два часа дружина князя тронулась в путь в прежнем направлении — к Святым горам. Вертолет с землянами взлетел чуть позже, направляясь в ту же сторону. В его экипаж вошли Мстиша, Рогдай, Добрагаст и молодой волхв Вихорко Милонег. Места хватило всем.
