Глава 4
Контакт
Головокружений от успехов на озерной глади с ними не случилось, сплавляться по реке, имеющей бурное течение, они не рискнули: все же их навыков для этого недостаточно. Вот выйдут в большую реку, с плавным течением, – тогда да, со всем удовольствием, а по этой решили сплавлять пирогу, привязав ее тросом, вдоль берега, где течение послабее.
Идти оказалось, с одной стороны, легче, потому что и посудина с солью, и их мешки, и пара морд с плетнями находились на дне пироги. С другой – сложнее: приходилось все время сдерживать лодку, рвущуюся вперед, словно разыскная собака, взявшая след и тянущая за собой кинолога. Это замедляло их продвижение. Однако все равно получалось неплохо, Дмитрий ожидал худшего. Пару раз ему пришлось замочить ноги, когда лодка упиралась в прибрежные валуны, встававшие на ее пути, но это не беда.
Зато Лариса стала более осмотрительной и внимательной, уже не отвлекаясь на красоты вокруг. Почти все внимание Дмитрия было сосредоточено на их трофее, так что вопрос безопасности перешел на ее плечи. Девушка подошла к своим обязанностям очень серьезно: теперь они знали точно, что следует опасаться встречи не только с хищниками, но и с куда более опасным противником. Разумеется, если местные жители увидят в них врагов… и шансы на это были очень высоки.
Далеко отойти от мертвого лагеря они не успели: начали опускаться сумерки. Но это и не столь важно. Надежно привязав лодку к дереву, они нашли укромный уголок между двумя валунами и устроились там на ночевку. Стоит ли говорить, что оба вздрагивали при любом шорохе. Однако ночь прошла спокойно, а с рассветом, позавтракав наскоро приготовленной и уже приевшейся похлебкой из копченого мяса – даже обилие соли не сделало ее более желанной, – они двинулись дальше.
– К вечеру должны будем выйти к большой реке, – пришвартовывая лодку, произнес Дмитрий.
Время обеденное, спешки особой нет, так что не было никакой причины, чтобы не сделать привал и не пообедать. Благо за время путешествия они уже приноровились быстро его организовывать. Наличие лодки позволяло иметь при себе рогатку и шест, с помощью которых подвешивался котелок, а это опять экономия времени: ты поди еще разыщи нужное. Проблем особых нет, но время теряется.
Дмитрий быстро установил рогатку, насобирал сушняка и запалил костер, над которым тут же повис котелок. Вот так поглядишь вокруг – романтика. Птички щебечут, вода в реке шумит, солнышко светит, прорываясь сквозь листву. Еще присутствовало бы осознание того, что это всего-навсего плановый выход на природу на несколько дней, – и вообще красота. Но реальность была иной, а потому, казалось бы, уместного в данной обстановке оживления не было. Это теперь просто их жизнь.
– Дим, тебе не кажется, что называть речки речками или большими реками неправильно?
– Откуда же нам знать, как они называются.
– Ну и что? Кто запретит нам их назвать так, как нам захочется?
– Никто.
– Тогда пусть наше озеро называется Байкал.
– О, как громко!
– А что?
– Да нет, ничего. Отличное название.
– Теперь ты.
– По очереди, значит. Ладно. То озеро пусть будет Находка.
– Идет. Гора будет Машук.
– Хм. Эта река тогда Дунька.
– Слушай, ту Дуньку перешагнуть можно легко, вообще непонятно, кто ее рекой назвал, обычный ручей. А эта вон какая широкая.
– Ага. А Байкал – самое глубоководное пресное озеро и теряется за горизонтом.
– Сдаюсь. Уел. Та река, что с запада впадает в Байкал, будет Кубанью.
– Тогда та большая – Доном.
– А наш ручей – Чистым.
Обед прошел как обычно и не занял много времени. Так что вскоре они продолжили свое путешествие. К большой реке, теперь уже Дону, Дмитрий решил подойти при свете дня. Ему показалось, что место слишком удобное для обустройства стоянки, а появляться в виду потенциального противника в момент, когда вот-вот стемнеет, – идея не из лучших. Поэтому они не спешили, рассчитывая сделать на берегу Дуньки еще одну ночевку.
Дмитрий в очередной раз полез в воду, чтобы освободить из каменного плена лодку, когда Лариса вдруг настороженно окликнула его, указывая в северном направлении.
– Что там, Ларчик? – взбежав на берег, поинтересовался он. Река шумела довольно громко, потому ему у кромки воды было не услышать того, что слышала девушка.
– Голоса.
Действительно теперь и он слышал азартные крики. Но они явно не относились к ним, далековато, да и не стали бы нападающие так загодя себя выдавать. Похоже, там шла охота, а людей было человека три-четыре. Нормальный расклад. Дмитрий внимательно посмотрел на Ларису.
– Ну что, готова к труду и обороне?
– Что, сейчас? – нервно сглотнув, поинтересовалась она.
– Удобнее момента может и не представиться. Они о нас не знают и нашего появления не ожидают, мы их слышим и можем воспользоваться фактором неожиданности. В крайнем случае, у нас имеется козырь в виде ружей, так что если захотят напасть, то у нас больше шансов отбиться, чем если они устроят засаду. Да и об охранении они не задумываются. Сама же говорила: лучше встретиться с ними на наших условиях.
Вообще-то ему одному было бы сподручнее. Опять же как себя поведет девушка в экстремальной ситуации, непонятно. Но оставить ее одну, здесь, на диком берегу, да еще когда неподалеку бродят неизвестно как настроенные люди… Нет, это еще глупее и рискованнее.
– Ладно. Пошли, – излучая всем своим видом неуверенность, произнесла она.
– Только так, Ларчик. Основная скрипка за мной. На контакт тоже иду я. Ты сидишь в укромном уголке и держишь их на прицеле. Случись что – не думай, стреляй. Куда угодно стреляй, только не в меня.
– Не волнуйся, если что, прикрою, не обделаюсь.
– Еще как обделаешься, – попытался улыбкой подбодрить ее Дмитрий, – по себе знаю, как сложно в первый раз выстрелить в человека. Поэтому запомни: если не хватит духу по цели, ничего страшного, это нормально, еще и не такое бывало, стреляй в воздух, по деревьям, куда угодно, просто выстрели. Это их должно будет напугать. Все поняла?
– Д-да.
– Вот и ладно. Пошли быстрее, пока у них охота в разгаре и мы их слышим.
Они пробежали в глубь леса примерно на двести метров, когда крики, которые были уже совсем близко, вдруг прекратились, огласив лес в последний раз каким-то залихватским победным кличем. Понятно. Охота оказалась успешной, зверь завален, поэтому нет никакого смысла в том, чтобы продолжать орать как оглашенные. Сейчас жертву, скорее всего, готовят к транспортировке или разделывают на месте, если она оказалась слишком велика. Так что хватит теперь ломиться, как слонам. Вот так вот, шагом, аккуратненько, без шума и пыли.
Ага, начался пологий подъем, а крики, похоже, доносились с противоположной стороны. Аккуратненько, смотрим под ноги, чтобы не треснула ветка. Так, вон раздвоенное у самого основания дерево, очень удобно, и для винтовки будет упор. Дмитрий показал Ларисе на точку, изобразив жестами, что она там должна занять позицию для стрельбы. Поняла, кивнула в знак согласия – вид напуганный, но настроена решительно. Пригнувшись, она посеменила к указанному Дмитрием месту, он же двинулся немного в сторону. Так при подходе к людям он не окажется на линии огня.
Они уже почти достигли уреза, когда с противоположной стороны вдруг раздались крики. Несколько звучали просто испуганными, один же настолько истошным, что нет никаких сомнений: бедолагу сейчас заживо рвут на куски. Крики остальных теперь уже не испуганные – они полны ужаса, но один вроде как переполнен яростью. Может, это ему показалось, а может, на группу охотников напала другая группа. Пока ничего не видно. Быстрый взгляд на Ларису. Девушка запнулась, замерла в нерешительности, посмотрела на него, а затем упрямо сжала губы и припустила вперед. Ага. И нам незачем тянуть. Сейчас все выясним.
Толстое, в полтора локтя диаметром, дерево. Встал на колено прикрывшись стволом, приклад уже как влитой уперся в плечо. Взгляд в одно мгновение охватывает картину, благо подлеска практически нет. Он оказался прав и неправ одновременно. Да, это были четверо охотников, двое взрослых мужчин и двое подростков лет по четырнадцать. Им удалось завалить дикую свинью и двух поросят. А вот напали на них не люди. Вообще нападающий был один, но какой.
Дмитрий не раз и не два видел по телевизору наскальные изображения первобытных людей, на которых те изображали кабанов с непропорционально большой головой, горбом, огромными клыками и ростом чуть не по грудь человеку. Конечно, можно это отнести к посредственным способностям художников, кто знает, как оно все было на самом деле. На изображениях Средних веков тоже хватает несуразностей. Бог весть что именно имело место в реальности на той Земле, но здесь это было.
Огромный вепрь высотой в холке под полтора метра, больше двух в длину, громадная до несуразности голова, вырастающая прямо из широкой груди, потому как шеи было не рассмотреть, пара длинных клыков, торчащих как два изогнутых клинка. Огромное мускулистое тело и непропорционально короткие ноги, – правда, двигался он от этого ничуть не медленнее. И то ли горб, то ли спина во время подготовки к броску изогнулась колесом. Настоящий живой танк, которому мало кто может противостоять.
Один из взрослых охотников лежит на земле – нет сомнений, что это кричал именно он. Ноги и рука вывернуты под неестественными углами, живот вспорот, и кишки вывалились наружу, изодранные в клочья. Он еще жив. Нет, точно жив, это не судороги. Только это ненадолго: никаких надежд, фактически уже испускает дух.
Взрослый охотник угрожающе кричит, все время замахиваясь копьем, для решительного удара положение неудобное. И копье весьма массивное, но, по-видимому, он прекрасно осознает, что бить им в грудь чудища – занятие бесполезное. Подростки разбежались в стороны, но и не думают подаваться в бега, хотя возможности убежать у них есть, – не у всех, но есть, если ломанутся в разные стороны. Но, как видно, бросать своих никто из них и не помышляет, достойно уважения. Как им удастся завалить этого поросячьего монстра, определенно непонятно, но праздновать труса они не собираются.
Из туши вепря уже торчат четыре дротика, только это, кажется, ничуть не может остановить зверя или даже замедлить, – наоборот, раззадоривает. Кабан роет копытом землю, подбирая момент, чтобы атаковать наглецов, нанесших ему раны и посягнувших на его самку. Один из парнишек накладывает на изогнутую палку дротик – выходит, это приспособление не что иное, как копьеметалка, – замахивается и бросает его, вогнав снаряд под лопатку. Однако видно, что костяное жало не проникает достаточно глубоко, раня животного, но не смертельно. Вероятно, для этого у парнишки недостаточно сил. Зверь тут же бросается на мальчишку, а тот быстро забегает за дерево, даже не пытаясь сопротивляться ему. Единственное, что он может противопоставить дикой мощи, – это свою подвижность и ловкость.
Мужчина тут же пытается воспользоваться возможностью и нанести решительный удар, но кабан замечает опасность, резко разворачивается – и охотник вынужден отскочить назад и также прикрыться деревом. Если схватка продлится достаточно долго, им удастся ослабить рассвирепевшего вепря: его бока уже обильно окрашены кровью, да только похоже, что до этого еще очень далеко.
– Лариса, бей в брюхо!
Девушка только нервно кивает в знак того, что поняла, и приникает к прицелу: расстояние не больше пятидесяти метров – если уж совсем сильно не будет трястись, то должна попасть. Конечно, калибр так себе, но маленькая пуля будет обладать достаточной энергией, чтобы проникнуть внутрь и причинить какие-то повреждения, а тут, как говорится, вода камень точит. Очень большие сомнения, что ему удастся завалить этого убийцу в одиночку.
Как ни странно, первой выстрелила именно она. Попала или нет, не понять, но начало положено. Выстрел произвел совсем ненужный эффект. Охотники испугались и сразу же подались в стороны, силясь понять, откуда появилась новая опасность, а в том, что это опасность, они, похоже, не сомневались. Кабан же, казалось, не обратил никакого внимания на происходящее вокруг. Разозленное животное заметило только то, что эта блоха наконец отбежала от дерева, и ринулось в атаку.
Выстрел! Вепрь слегка присел, огласив окрестности своим криком, а в следующее мгновение уже начал разворачиваться. Выстрел! Это Лариса. Попала. Зверь вновь закричал в бессильной ярости. Выстрел!
Вторая пуля Дмитрия, как видно, бьет в жизненно важный орган, потому что передние ноги зверя подламываются, и он тычется рылом в землю. Соловьев переламывает стволы, загоняет две пули – все, готов.
Кабан опять на ногах, осматривается, силясь понять, откуда пришла опасность, и бросается на одного из подростков. Охотники в страхе разорвали дистанцию, но не бегут, что там происходит и чем им грозит этот гром, непонятно, а вот опасность, исходящая от зверя, им известна, и они понимают: побеги – и ты мертв. Вновь кабан в прицеле, Дмитрий целится под лопатку. Выстрел! Опять ноги подломились, и израненный гигант припадает на передние. Выстрел! Животное заваливается на бок, уже издавая только громкий хрип, его пасть окрашивается красным – как видно, разорвало легкие.
– Куда, дурилка! Лариса, сиди здесь!
Взрослый охотник бросается вперед и с победным кличем вонзает свое копье в бок животного. Оружие проникает глубоко в тело почти поверженного монстра. Да только «почти» не считается. Вепрь все же находит в себе силы – мотнув головой, он одним из клыков ранит человека, вырывая из него крик боли и опрокидывая его наземь. Подняться больше нет сил, кабан ползет вперед, страшно хрипя и разевая окровавленную пасть. Человек пытается отползти, суча одной ногой и помогая себе руками, вторая нога безвольно волочится, оставляя кровавый след.
Все это Дмитрий наблюдает, уже несясь вперед, словно спринтер, огибая стволы деревьев и проламываясь сквозь жидкий подлесок. Патроны уже в стволах, только стрелять бесполезно. Сейчас нужен один-единственный, но гарантированно способный остановить кабана выстрел. Тот видит своего врага, чувствует, что может до него дотянуться, и он не остановится, будет пытаться, пока такая возможность есть.
Приблизившись вплотную, Дмитрий встал над практически поверженным животным и, прицелившись, выстрелил ему в висок. Все. Вепрь тут же уронил свою тяжелую голову, а по его телу прошла дрожь. Нет сомнений, что животное мертво, а это всего лишь конвульсии.
Взгляд на раненого. Твою ж мать! И кто тебя просил, Аника-воин. Мужчине досталось изрядно. Правое бедро буквально распластано, но похоже, что пострадала только мышца, кость цела, жилы не перебиты, артерия не разорвана. Но все одно хорошего мало. Очень серьезная рана, и получится ли его выходить, определенно непонятно. Ясно только одно – что медлить нельзя ни секунды. Да, артерия не повреждена, но кровь обильно льется из разверстой раны.
Счет на секунды. У него в машине была аптечка, но ее носить с собой по лесам неудобно, оставлять же всякий раз с вещами неразумно, а вот борсетка, которую он носил на поясе, для таких целей самое то. Что там Лариса переложила в нее из аптечки, он, признаться, не посмотрел, просто надел на пояс, и все. А стоило бы: она ведь не хирург и не травматолог, могла напичкать одними таблетками, – и что потом делать? Молния с резким вжиком поползла в сторону… Зря он так о ней. Умница. Резиновый жгут лег на бедро выше раны, пара секунд – и все готово.
Мужчина и рад бы сопротивляться, но сил для этого явно недостаточно. Все это занимает не так много времени, хотя Соловьеву кажется, что прошло не меньше часа. Наконец обильный поток крови прекратился. Закрепив жгут, Дмитрий тут же поднялся и схватил ружье. Вовремя, йошки-матрешки.
– Лариса, не стреляй!
Мальцам не понравилось появление незнакомца и то, как он возился с их старшим товарищем, поэтому они приближались к нему с уже наложенными на копьеметалки дротиками. Только применять оружие не спешили, все еще испытывая робость. Сколько это продлится, непонятно, нужно срочно что-то предпринять – как-то дать понять им, что он не враг. Но как? Он ведь ни бельмеса на их языке. Его сообразительности только и хватило, чтобы, внутренне борясь с собой, положить оружие и выставить вперед раскрытые ладони, демонстрируя свое дружелюбие.
Но остановило мальчишек не это. Подходя с разных сторон, они встали как вкопанные, когда старший охотник вдруг поднял руку и произнес одно-единственное слово, после чего рука безвольно упала на землю. Все же за малый промежуток времени мужик потерял изрядное количество крови. Потом он сказал еще что-то, и мальчишки приблизились к нему.
Так. Вроде порядок. Но время терять никак нельзя. Гадство! Рана выглядит очень уж жутко. Нет, крови он не испугался, инстинкты, выработанные в армии, всплыли сами собой, потому он и действовал столь хладнокровно. Слишком хладнокровно… и глупо. Подставился по полной – хорошо, хоть парнишки проявили нерешительность. Будь кто постарше – очень даже может быть, что ему пришел бы абзац. Хм. Остановить кровь, наложить повязку, пока не доберутся до медиков, это он умел, но тут, похоже, нужно шить, – сомнительно, что в лагере у них условия будут лучше, чем здесь. И что делать? Сначала нужно дать Ларисе взглянуть на рану. Ну да, фармацевт она, но он-то уж точно не врач.
– Лариса! Все нормально, спускайся!
Хотел бы он сам верить в то, что говорит, но похоже, что выхода у них нет. Мужика нужно срочно спасать, да и ружье он уже подобрал, ненавязчиво так, ни на кого не наставляет, повесил на плечо. Однако тот, кто подумает, что ему понадобится много времени изготовиться к бою, очень сильно удивится. Не надо вам этого проверять, мои дорогие. Да и не хочет никто плохого для вашего вожака, – а кто же он им еще: как-никак, самый старший.
– Что тут? – спросила запыхавшаяся Лариса.
– Я понимаю все. Но лучше бы тебе посмотреть.
– Ты не забыл, кто я по специальности?
– Я же сказал, что все понимаю. Но моих познаний хватит только на то, чтобы остановить кровь и наложить повязку до медсанбата.
– Ага. А я, значит, медсанбат?
– Прости, но лучше уж ты.
– Ой, мамочки.
– Ладно. Давай я сам.
– Нормально. Я постараюсь справиться. Вот только…
– Что?
– Ты уверен, что хочешь тратить драгоценные лекарства на этого дикаря? Притом что нет никакой гарантии, что у меня получится.
– Выхода нет. Это самый лучший способ завязать отношения. Можно сказать, нам улыбнулась удача.
– Ага, удача. Потратили несколько патронов, вон сейчас лекарства в ход пойдут. А если не поставим его на ноги, то окажемся злейшими врагами.
– Надо постараться.
Этот диалог был весьма своеобразным. Лариса склонилась над ногой раненого, распустив своим ножом кожаную штанину. Нож был одним из метательных, который Дмитрий хорошо заточил и вручил ей. Сталь, конечно, так себе, но если об этом не забывать, то вполне нормально. Соловьев разговаривал не глядя на нее, рассматривая новых знакомых, пребывая в напряжении, готовый в случае необходимости броситься в драку. Те в свою очередь во все глаза смотрели на странных незнакомцев.
На всех аборигенах одежда из прочной и в то же время хорошо выделанной кожи. Не мягкая замша, сшито все так себе, с наружными швами, по всей видимости, нитями из сухожилий, но все же это была одежда, а не набедренные повязки или наброшенные на тело шкуры. Куртки длиной до середины бедер, пояса, на которых висят ножны и кожаные мешочки, – там, наверное, какие-нибудь нехитрые приспособления. Рукава курток пришиты не полностью, только сверху и с боков, в подмышках видна прореха. Ясно, портняжье дело тут в загоне, но все одно очень даже ничего. Спереди есть разрез ворота, чтобы удобнее было надевать через голову, там пришиты кожаные шнурки, чтобы стягивать ворот. Поглядев на раненого, у которого была задрана куртка, Дмитрий понял, что немного ошибался. То, что ему показалось вначале штанами, на деле оказалось какими-то кожаными чулками, подвязывающимися… Хм. Все-таки есть набедренные повязки. Кусок кожи пропускается между ног, а потом на боках завязывается за углы, а вернее, к углам прикреплены кожаные же ремешки, вот они-то и завязываются, там же подвязываются и эти чулки. Если куртки и штанины из кожи грубой выделки, то набедренная повязка – из мягкой, хорошо отделанной. Понятное дело, пусть ты хоть трижды дикарь, причинного места натирать никому не захочется.
Весь облик этих людей у него ассоциировался с индейцами. Но странное дело: вроде и лица раскрашены, преимущественно в белые и желтые цвета, и по паре перьев в длинных волосах, забранных в две косы, и загар такой, что обзавидуется любой из побывавших на морском побережье, но облик их практически ничем не отличался от земного. Иными словами, они здорово походили на европейцев, вдруг решивших поиграть в индейцев. И волосы ничуть не черные, а рыжие, у одного и вовсе русые. Вон у старшего имеется очень даже окладистая борода. У того, что мертв, отошел, бедолага, лицо тоже заросшее, но пожиже, – наверное, был помоложе.
Дикари с не меньшим интересом поглядывали на Дмитрия с Ларисой. Такое впечатление, что они боролись с неодолимым желанием пощупать незнакомцев, на которых столько всякого диковинного. Не надо, ребятки, не время. Потом утолите свое любопытство.
– Ну что, будем шить? – поинтересовалась Лариса.
– А есть варианты?
– Есть. Оставить ее как есть, менять почаще повязки. Если выживет, однозначно будет инвалидом.
– А если сшить?
– Скорее всего, хромота останется, но так, незначительная – все же мышца полностью не восстановится. Но это при большой удаче, если он не отдаст концы.
– Выхода нет. Инвалид – это одно, а охотник с хромотой – совсем другое. Сшить сможешь?
– Ну нам преподавали полевую хирургию, а мне, как ты помнишь, учиться нравилось, но практики никакой не было, даже на трупах не практиковалась. Ладно, поняла. Снимай аптечку. Объяснить бы дикарю, что его собираются лечить, а то ведь ему сейчас ой как больно будет.
– Попробую. Эй, дружище, мы сейчас будем тебя лечить, будет больно.
Говоря это, Соловьев всячески подкреплял свои слова жестами, то тыча руками на себя и Ларису, то на рану, показывая, что они сейчас будут шить рану, то кривясь, словно от боли, то разводя руки в стороны, словно изображая спокойную гладь воды, – мол, все будет пучком. В общем, полный сюрреализм. Но, как видно, его прекрасно поняли:
– Хо. А лапон. А тана.
Как ни странно, Дмитрий прекрасно понял, что ему ответил мужик. Нет, он не выучил вдруг их язык, и слова для него оставались непонятными, а вот жесты… Куда там ему, с его потугами, у этих людей язык жестов был просто на высоте. Вот ни слова не разобрал, но отлично понял, что именно сказал раненый: «Хорошо. Я понял. Я готов», – именно так или очень близко к этому. Нельзя сказать, что Дмитрий не обрадовался этому обстоятельству. Еще бы и ему так уметь – и проблем с общением вообще никаких. Но, как видно, умение читать язык жестов у местных было настолько на высоте, что они сумели понять и его.
Лариса склонилась над раненым, а Соловьев остался стоять немного в стороне, повесив карабин на плечо, оставив в руках свое ружье. Случись что, это оружие будет куда более сподручным, тем более что в стволах сейчас была картечь. Лес, о больших расстояниях не может быть и речи, а картечь позволяла поразить противника даже при не особо точно взятом прицеле. Дмитрий всегда считался хорошим стрелком, но так будет надежнее, да и выстрел от ружья куда как громче, значит, и психологический эффект будет повыше.
Тут еще и старший отправил куда-то одного из парнишек. Что именно сказал вождь, было определенно непонятно, потому как фраза состояла из пары слов, и при этом никаких жестов сделано не было. Черт его знает, может, послал за подмогой, желая пленить чужаков и завладеть их имуществом. Внимательнее надо. Не расслабляться.
Стараясь все время держать в поле зрения оставшегося мальца, Дмитрий не сводил взгляда и с Ларисы, благо первый находился поблизости от нее и внимательно следил за ее действиями. Хм. А он и не знал, что у Ларисы с собой целый флакон спирта: она им обработала вымытые руки. Дезинфекция. Оно и к лучшему – знай он об этом, и кто поручится, может, уже добрался бы до антистрессового всех времен и народов. Странно, как к нему не обратилась сама Лариса. Впрочем, она никогда не пила алкоголя.
Девушка промыла рану от набившегося туда мусора, используя воду из небольшой бутылочки, которую носила в кармане на случай, если захочется пить: не лезть же каждый раз в вещмешок. Затем обработала перекисью водорода, простерилизовала все тем же спиртом нить и иглу, которые перед работой она забрала у него вместе с аптечкой. Были у него моток ниток и иголка, только они предназначались для одежды: армейская привычка иметь при себе починочный материал.
Дело вовсе не в требовании устава. Это зачуханный боец может не иметь при себе иголки и нитки и щеголять прорехами в одежде, огребая за это от начальства. Уважающий себя всегда держит под рукой не только нитки с иголками, но и кусок свежей подшивы на подворотничок. И опять устав тут ни при чем: вопрос самоуважения. Нормальный дембель всегда будет следить за собой, и как следствие – за тем, чтобы у него не появлялись всякие прыщи, фурункулы и карбункулы. Другое дело, что это может вылиться в извращенную форму, когда старослужащий заставляет молодого починить или постирать его форму или же сменить подворотничок. Но первопричина здесь не в желании показать свое превосходство, а именно в опрятности и гигиене. Дмитрий никогда не самоутверждался подобным образом и предпочитал следить за собой сам, – как следствие, эта привычка въелась ему в кровь. Поэтому, отправляясь в путешествие по лесам и горам, он не мог не взять с собой нитки и иголки: мало ли обо что можно изодрать одежду. А оно вон где пригодилось.
Сказать, что он сильно зауважал дикаря, – это не сказать ничего. Да, тот кричал, когда получил рану, но зато лишь скрежетал зубами, когда им занимался Дмитрий, и столь же стойко переносил измывательства Ларисы. Сейчас она накладывала швы, не имея возможности обезболить процесс, – как говорится, наживую. Ничего, терпит. Стежков оказалось не так много как мог ожидать Дмитрий, и стянуты они были лишь слегка, так что рана оставалась практически открытой. Вот она сделала дренаж из куска стерильного бинта, затем наложила тампон и повязку. На его взгляд, вроде нормально, а если судить по виду девушки, ничуть не излучающей уверенности, – так и не очень. Ладно, время покажет.
Закончив с обработкой раны, она вновь вымыла руки, а затем достала упаковку каких-то лекарств, горестно вздохнула, извлекла одну таблетку и протянула аборигену, показав, что он должен ее выпить. Тот попытался это сделать, но тут же выплюнул. А ты как думал? Лекарства – это тебе не мед, обычно очень даже горькое. Кто бы сомневался. Она подобрала выплюнутую таблетку, сполоснула водой и вновь протянула дикарю, с очень требовательным и строгим видом. Еще бы! На него тратят невосполнимые запасы медикаментов, а он плюется как верблюд. Может, грозный вид девушки отбил у него желание артачиться дальше, а может, все дело в том, что она выглядела весьма убедительно, но со второй попытки, хоть и не без труда, раненый все же заглотил лекарство, тут же запив его остатками воды, стараясь смыть горечь. Вот и ладушки, а то устроил тут.
Что теперь? По виду дикарей Дмитрий понял: сейчас они будут ждать с моря погоды. А вот что это принесет, покажет время. Все одно у них нет выбора. Прожить в одиночку в мире, полном опасностей, и тем более когда эта опасность исходит от такого изворотливого, хитрого и матерого противника, как человек, просто нереально. Вполне может быть, что они только что огребли целую кучу неприятностей, его просто убьют, а ее уволокут в неволю или тоже грохнут, предварительно… Об этом думать не хотелось. От этих мыслей он отчего-то сразу начинал ненавидеть этих людей, хотя пока повода к этому не было никакого. Спокойно. С такими мыслями о мирном соседстве и думать нечего.
Ожидание продлилось примерно с полчаса, по прошествии которых появилась целая толпа народу – из шести человек. Только мужчина среди них был лишь один, да и тому едва исполнилось восемнадцать. Как видно, его оставляли в лагере на случай охраны и обороны, а остальное мужское население отправилось на эту, ставшую столь неудачной, охоту.
Остальные были девушками, возрастом от четырнадцати до двадцати пяти. Внимательно разглядывая аборигенов, Дмитрий заметил, что с телосложением у них все в порядке, нет и намека на рахит. Все крепко скроены, пропорционально развиты, лица вполне нормальные, не отмеченные печатью кровосмешения, хотя и есть похожие между собой, но это понятно: родственники. Полное ощущение, что кровушка тут регулярно обновляется, а из потомства выживают только самые жизнестойкие. В эту же пользу говорит и то, что среди прибывших были еще двое, у которых волосы были светлыми, в отличие от основной массы, обладающей рыжими шевелюрами.
Женщины оказались одетыми в платья – все из той же кожи грубой выделки. В отличие от мужских одеяний, их одежды были разрисованы различным орнаментом в виде ломаных и волнистых линий. На шеях видны ожерелья из разноцветных ракушек, – у мужчин тоже таковые имелись, только они были из клыков и когтей животных, причем у раненого ожерелье состояло из самого большего количества этих украшений. Выходит, трофеи, взятые на охоте. Волосы девушек подвязаны разноцветными тесемками. Понятно. Женщины – они и в каменном веке женщины, тяга к красоте и украшениям у них на генетическом уровне. Не сказать что это ему не нравилось, просто отметил как факт.
Самая старшая из них, едва заметив раненого, тут же бросилась к нему со слезами на глазах. Подруга, получается. Другая, лет восемнадцати, с рыданиями склонилась над трупом охотника, которому не повезло больше всех. Остальные товарки также присоединились к плачу, но держались наособицу: первая скрипка принадлежит спутнице жизни.
Дмитрий оказался прав, когда предполагал, что на слиянии двух рек может оказаться лагерь. Так оно и было. На пятачке, свободном от деревьев, расположилось двенадцать шатров, или рулов, как они здесь назывались. Наверное, большой лагерь был для этих мест. Почему был? Да потому что по виду здесь должно было проживать человек семьдесят, а то и больше, в наличии же имелся только двадцать один, вместе с детьми от грудничкового возраста до десяти лет. В стойбище была еще одна девушка лет восемнадцати – она оставалась присматривать за детьми, пока остальные разбирались с добычей и погибшим.
Хотя Дмитрий с Ларисой добирались сюда по реке, погрузив в свою лодку убитого, раненого и всю добычу, доверив управление пирогой тем самым подросткам, основная группа добралась до слияния рек раньше. Русло Дуньки оказалось весьма извилистым. Если бы они продолжали свое путешествие в прежнем порядке, то до наступления темноты им не светило добраться до этого места: только если к обеду следующего дня. Ну да все хорошо, что хорошо кончается. Хм. А вот все ли хорошо – это еще будет видно.
В благодарность за своевременное вмешательство и помощь, оказанную раненому, незнакомцам предложили переночевать в лагере, предоставив в их распоряжение отдельный шатер. В общем-то, это не было удивительным: для такого количества народу жилплощади было явно много. Дмитрий поначалу даже удивился, к чему было устанавливать все жилища. Причина оказалась весьма прозаичной. Оказывается, когда палатки установлены в должном порядке, легче следить за их сохранностью, чем когда они останутся сложенными. Что же, вполне оправданно.
Погибшего похоронили просто и без затей. Сначала омыли, одели в праздничные одежды – оказывается, имелись у них и таковые, – после чего мужчины унесли тело в лес. На самих похоронах Дмитрий не присутствовал, но, как понял из объяснений вожака Рохта, что означало Медведь, покойных у них возлагали на большие костры и сжигали, тщательно следя, чтобы в прах превратилось все до последней косточки. Огонь у них был священен, так как давал жизнь. Так, например, интим у них всегда происходил при горящем в очаге огне или при свете солнца, и никак иначе, – ведь это таинство зачатия новой жизни. Хм. Ну и как тут быть, когда палатка полна народу? Похоже, они на эту тему не заморачивались.
Как видно, смерть всегда ходила рядом с ними, и отношение к ней было таким же, как к неприятной соседке, с которой ничего не поделаешь, а жить дальше как-то надо. Поэтому после возвращения похоронной процессии устроили самое настоящее пиршество, и скорбящая вдова веселилась наравне со всеми. Алкоголя не было, но, вероятно, их это не особо заботило, – была пара нехитрых костяных флейт, на которых наигрывали местные музыканты, компенсируя отсутствие умения небывалым темпераментом, и этого было вполне достаточно. А вот сами танцы были поистине завораживающими, притягивающими взор. Несмотря на то что почти все девушки, достигшие детородного возраста, оказались беременными, раньше под просторными платьями это было незаметно, и сроки у них если и рознились, то не так чтобы и намного, двигались они с дикой грацией и очень эротично. Дмитрий даже поймал себя на мысли, что думает о чем-то таком… Мужчины, а здесь, похоже, взрослели очень рано, тоже были на высоте. Вообще гости должны были заметить, что если бы этих дикарей привести в самый элитный ночной клуб, то они сорвали бы там бурю оваций. Вот такая эпидерсия.
Как-то само собой получилось, что Ларисой завладели девушки, а он оказался в чисто мужской компании. Так как ни у кого не было оружия, Дмитрий посчитал неверным оставлять при себе ружья и, предварительно разрядив, оставил их в отведенной им палатке, рассовав патроны по своим карманам. У него оставалось еще два ножа, а это здесь было что-то типа предмета обихода. Нет, он не считал это ошибкой. Ошибкой было бы даже по незнанию нарушить какой-либо запрет: поди потом разбирайся со своими косяками. На случай же, если кто захочет на него напасть, у него были ножи и техника боя, о которой тут и слыхом не слыхивали, так что он совсем не боялся выступить против троих остававшихся на ногах мужчин, а по сути подростков. Опасно, не без того, но ведь не врагов он ищет, так что риск считал оправданным.
Имущество пришельцев вызвало неподдельный интерес, хотя описывать все это настолько же трудно, как и долго. Вопросы сыпались как из рога изобилия, и Дмитрий терпеливо на них отвечал. Давал подержать в руках нож – только один, метательный, который также был заточен, – а вот охотничий предпочитал держать при себе, на случай страховки. Хозяева восприняли это с пониманием. У них вообще брать чужое оружие без спроса было не принято, притом что предметы обихода могли с легкостью гулять по всему лагерю.
Как ни странно, они неплохо понимали друг друга – он даже успел за вечер выучить несколько слов на языке аборигенов. По всему выходило, что словарный запас у них не так чтобы и велик, с падежами и вовсе пробел, даже в общении друг с другом они очень активно использовали жесты, подкрепляя сказанное. Все было за то, что языком местных пришельцам овладеть будет не так сложно, а вот наоборот – вопрос, конечно, интересный.
Насчет того, что местные вели кочевой образ жизни, он ничуть не ошибся, как и насчет того, что путешествовать они предпочитали по рекам, используя лодки. В среднем на одно жилище приходилось две пироги, изредка три, это если большая семья, что здесь было редкостью из-за высокой смертности, особенно детской и среди женщин.
Путешествия происходили два раза в год. Летом они сплавлялись по Дону – у них просто «большой реке» – вниз по течению, в степные районы. Это было не кочевье от скуки: там они устраивали большую охоту на стада животных, судя по описанию, очень похожих на туров. Там же заготавливали впрок мясо, шкуры, кишки, которые потом шли на изготовление веревок. В этих местах находились зимние стоянки племени, которые были разделены и распределены между родами еще в незапамятные времена. Но в этом была и своя справедливость. Если тому роду, что стоял на озере Находка, было добираться до своей стоянки и сложнее, зато у них под рукой имелось целое озеро, куда не было ходу другим.
Рода оказались древними, устоявшимися. Новые образовывались очень редко. Это становилось большим событием. На памяти Рохта такого не происходило, только его отец говорил о том, что в его детстве родился еще один род – род Рыси. Кстати сказать, их род велся от волка. Рождение нового рода происходило на осенней ярмарке, арухе, празднике, устраиваемом в конце осени, когда все племена приходили на зимние стоянки.
Там происходили состязания, встречалась молодежь, создавались семейные пары, и родители отдавали своих дочерей в чужую семью. Собирались на эти праздники далеко не все: на совете рода отбирались кандидаты, которым посчастливится отправиться на праздник. Разумеется, те, у кого были на выданье девушки и подросли сыновья, ехали однозначно: свадьбы устраивались только там, – а вот остальных выбирали очень тщательно. Конечно, была и большая охота, на которой племена тоже сходились, но то, если можно так выразиться, работа, и там общаться некогда. Горячая пора. Так что попасть на арух, где во главе угла был именно праздник, хотелось всем. Там же осуществлялась и меновая торговля.
Только этой осенью такого большого праздника не получится. В прошлом году, сразу после возвращения с празднества, начался страшный мор. Подобного не было даже при дедах дедов. Целые роды прекратили свое существование. От их рода осталась лишь бледная тень. Почти все женщины лишились своих мужей, а мужья жен. Погребальные костры горели в лесу не прекращаясь, а в иных уже некому было похоронить последних. Рохт очень сокрушался, что не может предать огню останки своих соплеменников из соседнего рода. Там была и его родная сестра, так что он понятия не имел, как сложилась ее судьба, погребена ли она по обычаю или была в числе тех, чьи останки оказалось больше некому вознести на огонь.
Хотя такое случалось очень редко, память о таких событиях не истерлась, поэтому понятия о карантинных мероприятиях у них были. Неизвестно кто и когда впервые додумался до этого, но во время морового поветрия всяческие брожения между стоянками прекращались. Если случалось вот такое несчастье, то в вымерший поселок не было ходу никому. Память об этом хранили шаманы. Шаман рода Волка не пережил мора, как и его ученик, что было большим ударом, потому как один мужчина умер от раны в плечо, полученной на охоте. Рохт был уверен: будь жив колдун – и охотник выжил бы.
Когда костер уже начал угасать, к Дмитрию подошла Лариса и отозвала в сторону. При этом она выглядела и довольной, и загадочной одновременно.
– Дима, о чем вы там говорили с вождем?
– Да о разном. В основном об укладе и обычаях. Ну там, охота и все такое.
– Ясно. Мужики, что с вас взять… – Господи, как же ей, оказывается, не хватало общения, если она так светится после беседы с девушками, даже при том что изъясняться им приходится жестами.
– Ага, мы такие, – только и смог выдавить Дмитрий. А с другой стороны, особых задач, кроме налаживания отношений, у них не было.
– Тогда слушай меня. Оказывается, совсем недалеко отсюда есть пещера, в которой местные добывают соль. Много соли, сюда все племя за солью ездит. – Действительно, женщины куда более практичны. – И еще. Тот мор, что тут прошел. Очень похоже, что это была либо корь, либо краснуха, у них симптомы очень похожи. Ты понимаешь, о чем я?
– В том лагере больше нет угрозы.
– Именно. Но местные ни под каким предлогом туда не сунутся, зато мы можем там набрать много нужного. Вот только непонятно, как это устроить, чтобы они не вздыбились.
– Решение есть. Можно будет устроить похороны тех, кто остался там непогребенным. Только нужно будет уточнить все. Как видишь, не только ты занималась полезными делами.
– Тогда нужно будет забрать один вигвам и мех, какой получше, ну и кожи обработанные, чтобы одежду сшить. Да много чего. Только ты уж реши, так чтобы мы не ссорились.
– А если не получится?
– Ну и черт с ним, – решительно рубанула она. – Без барахла как-нибудь выкарабкаемся, а вот так хорошо начавшуюся дружбу рушить никак нельзя.
– Умница. Ну чего ты так на меня смотришь? Просто я испугался, что в тебе победит хозяйка, стремящаяся все подгрести под себя, раз уж такая халява обломилась.
– Ты действительно думал, что я такая дура?
– Ларис, не заводись. Не думал, но боялся.
– Ладно, проехали. Теперь к нашим баранам. Так вот. Они меня все расспрашивали, кто ты мне.
– И?
– Что «и»? Муж, конечно. Ой, только не надо на меня так смотреть. Вот-вот, лучше молчи. У них тут семейные отношения очень строгие. Если женщина осталась одна, то какой-нибудь мужчина может взять себе вторую и даже третью жену. Разумеется, это должно быть не только его решение, но и законной жены или жен: им ведь между собой мужика делить.
– Ты к чему клонишь? – забеспокоился Дмитрий.
– Не волнуйся, брать вторую жену не предлагаю. – И, видя его растерянный вид, подначила: – Я с ними пока плохо знакома, но очень даже может быть.
– Надеюсь, за мужиком тут не последнее слово.
– Да успокойся ты. Первое.
– Это радует.
– Ты будешь слушать?
– Весь внимание.
– Так вот, этим они интересовались не просто так. У них есть обычай, что если забредает к ним какой чужеземец и при этом не собирается оставаться, то он способствует обновлению крови. Заметил у них разные волосы, в основном рыжие, но и светлые встречаются? Вижу, что заметил. Так вот, тут одна девушка во время мора потеряла мужа и ребенка. Сейчас у них такая ситуация, что род нужно возрождать, вот они почти все и в положении. Но она в близком родстве с оставшимися мужиками, а на такое строжайший запрет.
– А как же так вышло, что она из своего рода не ушла в род мужа?
– Муж был из пришлых.
– И что, теперь я должен ее того?
– Именно поэтому они и завели со мной разговор – мол, как наши обычаи, позволяют ли такое. Если бы ты был один, то тут уж будь любезен уважь, иначе обида. Но раз уж ты с женой, то тут мое мнение важно, чтобы в чужую семью не влезть.
– И что?
– Нет у тебя выбора, Димочка. Ни капельки, – хитро улыбнувшись, заявила она. – Я сказала, что все понимаю и не против, чтобы деваха понесла от тебя. Да не парься ты. Нормальные люди, вполне чистоплотные, мыла не видели, это да, но за собой следят, насколько позволяют условия. Да и она не страшная. А потом, выбора у тебя нет, я согласие дала, жена вождя ему все передала, – теперь или так, или обида.
– Нормально.
– Дим, так ведь если понесет, то мы породнимся, понимаешь, тогда они нас будут воспринимать не как чужаков, а почти как своих. Нам ведь жить по соседству.
А что тут скажешь, права Лариса. Только такой ее прагматизм отчего-то резанул по нутру. Это что же – обида на нее за то, как она легко от него открестилась? Хм. Похоже на то. Но делать нечего, сейчас нужно действовать, исходя из сложившихся обстоятельств.
– Хоть не из малолеток?
– Размечтался. Те девочки пока чистые, так что им выйти замуж можно будет только на арухе, это что-то типа…
– Я знаю, что это, – перебил ее Дмитрий.
– Тем лучше. Так, по-семейному, можно окрутить только ту, что уже была замужем. Кстати, не такие уж они и маленькие: как вошла в детородный возраст, так и невеста.
– Нормально.
– И я о том же. Знаешь, сколько тут женщин умирает? Ладно, потом поговорим. Вон вождь уже на тебя пялится, и костер почти прогорел.
Прогорающий костер в центре поселка означал окончание праздника, а также говорил о том, что пора отправляться на боковую. Дальше оставался только небольшой костерок, который поддерживает остающийся в карауле охотник. Да-а, нелегкая им досталась доля, поди возроди род до былого могущества. Можно и за поколение управиться, если работать над этим вопросом по-стахановски, да только здесь очень высокая смертность, так что быстро не получится.
Как оказалось, Дмитрию все же повезло. Нет, не с той, кто разделит с ним ложе, хотя она и была хороша. Лариса позаботилась о том, чтобы ему выделили отдельную палатку. А может, все же интим и тут был сугубо личным, и этими делами тут занимались в отсутствие других. Мало они еще знают о них. Очень мало.
Одно из двух: либо ему попалась нимфоманка – страсти у нее было столько, что он очень сильно засомневался в своих силах, хотя его пассия оказалась довольно искусна в играх, так что процесс реанимации всегда был успешным, – либо она хотела во что бы то ни стало понести от него. И то и другое имело право на существование, – ему же оставалось только стойко исполнять долг желанного гостя. Именно что долг: об удовольствии тут уже не могло быть и речи.
…Утро встретило его радостно светящимся на небосводе солнышком и ухмылками обитателей поселка, занятых своими делами. Как видно, радость, обломившаяся их соплеменнице, не осталась незамеченной. С другой стороны, не мудрено: девушка не сдерживалась и наслаждалась от души. Поди не услышь такого, когда вокруг стены не капитальные, а из кожи. Лариса, паразитка такая, тоже присоединилась к своим новым товаркам, о чем-то там беседуя. Вообще-то Дмитрию был понятен практически весь разговор, несмотря на то что слов он не слышал. Еще бы, ведь беседа происходила на языке жестов. В общем, там всесторонне обсуждались достоинства ее мужа, и, судя по всему, он не подкачал. Вот и ладушки. Не хватало еще опозориться.
В одеяниях местных произошли некоторые изменения. Девушки все так же продолжали щеголять в платьях, только качество выделки кожи было значительно выше – не такое, как на праздничных одеяниях вчера, но все же. Мужчины и вовсе обходились набедренными повязками, но опять же не такими, какие были вчера в лесу, а куда как проще – просто две широкие полоски кожи спереди и сзади, – как они умудрялись носить их и при этом не отсвечивать хозяйством, Дмитрию было решительно непонятно.
Вероятно, более грубая одежда предназначена для шастанья по лесам, чтобы и тело уберечь от различных царапин, и одежду не изодрать. Кстати, их одежде все же досталось: и у него, и у Ларисы образовались некоторые прорехи, незначительные, но все же иголку с ниткой пускать в дело пришлось.
А ничего так, зажиточно живут, если судить по обилию одежды и всего остального в шатрах. Хватало там различных шкур, которые использовались и как полы, и на устройство постелей, и в качестве одеял. Имелось в достатке и зимней одежды, которая была изготовлена из шкур, сохранивших мех. Столь же разнообразна была и обувь. Имелись домашние мокасины, предназначенные для ношения в пределах лагеря, походные – это для выхода в лес, зимние, отличающиеся наличием голенищ на шнуровке спереди, также в двух вариантах: для дома и для похода. Принципиальные отличия были только в выделке кожи.
Наскоро переговорив с Ларисой, Соловьев понял, что слегка попал. Девушка не особо горела желанием расставаться с новыми товарками, тем более что начала делать успехи и не просто общалась жестами, но и вставляла кое-какие слова. Впрочем, у него была та же песня. С другой стороны, слова ее звучали довольно убедительно: вождя рода нужно было поставить на ноги, потому как если после их помощи он все же окочурится, то очень даже можно получить обратный эффект. Поэтому, пока не начнется процесс заживления, ходу им отсюда нет. Логично в общем-то. Только время терялось безвозвратно. На помощь местных рассчитывать не приходилось – те сами были в очень тяжелом положении, – дел же было невпроворот. Он сильно сомневался, что Лариса предпочтет проживанию в нормальном, хотя и тесном доме обитание в таком вигваме, с выложенным по центру из камней очагом, а точнее, простым кострищем. Но пока так будет правильнее.
Рохта он нашел на шкуре возле его палатки, в тени от устроенного навеса все из той же кожи. Хм. Вообще-то он думал, что тот будет выглядеть гораздо хуже. Но, как видно, утверждение, что на людей, не испорченных цивилизацией, лекарства оказывают прямо-таки волшебное воздействие, небезосновательно, или у того просто невероятное здоровье. Ага. Лариса, похоже, уже побывала здесь: повязку сменили. Конечно, жалко бинтов, но тут ничего не поделаешь: не использовать же их кожу, – раз уж решили поставить его на ноги, нужно доводить дело до конца.
Так как вождь был обездвижен – Лариса категорически запретила ему вставать – и откровенно скучал, он с радостью вернулся к прерванному вчера разговору. С одной стороны, какое-никакое занятие, с другой – с развлечениями здесь было так себе, плохо, одним словом. Он с готовностью отвечал на вопросы Дмитрия, при этом не забывая задавать и свои, – так сказать, «ты мне, я тебе». Еще вчера Дмитрий с Ларисой выработали версию, которой должны были придерживаться.
Если коротко, то она звучала следующим образом. Прибыли они сюда из далеких земель по воле великого духа, замысел которого им непонятен. Очень хотелось бы знать по этому поводу мнение местных шаманов. Он охотно рассказывал о своем мире, о чудных повозках, об оружии, которое послушно только в руках его владельца, а посягнувшего на него непременно покарает. Лучше немного подпустить неуверенности. Рассказывал о том, что его народ во многом достиг больших высот, но многое и утратил.
Вообще Дмитрий старался поменьше говорить и побольше слушать, а Рохт оказался сколь любопытен, столь и словоохотлив. Скорее даже он предпочитал рассказывать сам, чем слушать. Такое положение Соловьева полностью устраивало. Тем более что в общении с вождем он получал двойную выгоду: узнавал об укладе и обычаях племени и практиковался в языке. Кстати, он уже понимал некоторые слова и даже фразы, да и сам начинал вставлять их в разговоре.
В округе, известной Рохту, обитало четыре племени, но дальше были и другие. Сосуществовали они вполне мирно. Нет, вражда присутствовала, но войн не было в принципе. Земли и угодий хватало всем, чего делить. Случались столкновения на большой охоте, так как у всех основным промысловым животным были туры, Дмитрий предпочитал их называть пока именно так, хотя местные называли их зобами. Эта скотина во время миграций придерживалась одного направления, но не одного и того же маршрута, все время отклоняясь то в одну, то в другую сторону. Вот во время охоты на них и случались стычки за право охотиться. Правда, не всегда: зачастую договаривались.
Другим камнем преткновения были женщины. Девочек гораздо больше доживало до полового созревания, мальчишки все же более склонны к рискованным предприятиям, что, впрочем, всячески поощрялось. Охотник никогда не станет настоящим добытчиком, если не будет достаточно подвижным и бесстрашным с детства. В этих забавах многие гибли, принося горе в жилища родителей, но, несмотря на это, подобное поведение следующих детей продолжало поощряться.
Однако со вступлением во взрослую жизнь соотношение женщин и мужчин менялось порой с диаметральной противоположностью. Количество последних нередко начинало превышать первых. Очень много женщин умирало от различных недугов, и немалый процент приходился на рожениц, производящих на свет первенцев. А чего вы хотите, когда девчонкам едва четырнадцать исполняется, а ее уже в матери прочат. Но местные словно ничего не понимали. В такой ситуации, при наличии дефицита невест, охотники предпринимали рейды в соседние племена с целью похищения своих будущих спутниц жизни.
Конечно, можно предположить, что похищенные невесты, в отличие от своих товарок, чин чином засватанных и окрученных по существующим обычаям, куда как несчастнее. Но на деле это было не так. Родители встречали невольницу со всей возможной лаской, окружали ее заботой, хотя и не сводили с нее глаз. Сбежавшая до свадьбы из плена и добравшаяся до своего рода девушка не только не третировалась, а, наоборот, становилась чуть не героиней. Вот только случаи эти были очень редки. Похититель, а теперь уже жених, всячески старался заполучить благосклонность подруги-невольницы, ни о каком насилии и речи не было. В конце концов бедняжке ничего не оставалось, как смириться с судьбой и пойти под венец. В этом случае тоже обходились церемонией внутри рода, которую проводил местный шаман.
Такие семьи были ничуть не хуже, чем те, где все с самого начала происходило по обоюдному согласию. Так, например, жена Рохта как раз была им похищена в свое время, и как он заявил, лучше бы ему как-нибудь удалось завоевать сердце иной красавицы на арухе. Это же уму непостижимо. Для того чтобы завоевать сердце Сикайи, восемнадцатилетнему пацану пришлось в одиночку завалить двух медведей и бросить к ее ногам их шкуры, набить пушного зверя, похоже куниц, на красивое зимнее одеяние, а его матери все это выделать и сшить. Это если забыть о риске быть настигнутым ее родственниками. По всему выходило, что обхаживал он невольницу никак не меньше трех месяцев. Но своего добился. При взгляде на то, как она о нем заботится и какими глазами смотрит на мужа, не было никаких сомнений, что любит она его по-настоящему. Вот такие выверты.
Так вот, если тебя поймают на горячем, то не сносить тебе головы. Убьют однозначно. Родня невесты устраивает самую настоящую охоту. И вот ведь в чем дело. Им-то тебя шлепнуть сам великий дух велел, а тебе не моги поднять руку на них. Ну максимум оглушить или связать, и не дай духи предков зашибить насмерть или причинить серьезное увечье. Тебе ведь потом с ней жить, а родственные связи здесь ой как крепки.
Может, сразу она ничего и не узнает, но потом новости один черт дойдут. Был у этих четырех племен и общий праздник, харук, который проводился в четыре года раз, в конце лета, по окончании большой охоты, да и сама охота, при всем напряжении в отношениях, очень даже способствовала общению. Руку на мужа поднять она не сможет, коли уж дан обет на крови перед великим духом, но лишить жизни себя – это ее долг, так как она оказалась повинной в гибели брата и стала женой его убийцы. Да, не по своей воле, но она – первопричина. Другое дело, если она сбежала или убивший ее родственника сам отпускает ее, тогда она может вернуться и жить спокойно дальше, а вот роду убийцы объявлялась кровная месть.
Если же от руки мужа погибал родственник жены уже после того, как обряд проводился чин по чину, то она конечно же горевала, но уже без фанатизма. Ведь она уже не принадлежала к своему прежнему роду, а добровольно вступила в другую семью. В этом случае на кровные узы смотрели только в случае брака молодежи, чтобы избежать кровосмешения. Дурдом, одним словом. В этом лабиринте взаимоотношений сам черт ногу сломит.
Также удалось выяснить, что никаких препятствий в плане прибарахлиться в погибшем поселке род Волка чинить не станет, разумеется, если будет по всем правилам проведен обряд захоронения бывших владельцев. Где здесь была логика, абсолютно непонятно. Оказывается, считалось плохим место, но никак не предметы оттуда. Вот место стоянки Волка одно время тоже считалось плохим, но смерти родичей и воля великого духа его очистили, сделав вновь пригодным для дальнейшего проживания.
Эта новость не могла не радовать. Бог с ними, этими вигвамами, но там должно было быть еще много чего полезного. Кстати, можно было прихватить и вторую лодку, благо они требовали незначительного ремонта, а материал наверняка найдется на месте. Все это вело к потере времени, но похоже, что стоило того.
Правда, оставалась еще вероятность, что незваные гости могли нарваться на их лагерь и с таким же успехом прихватизировать имущество. Но сама вероятность этого была очень низка. Сейчас как раз было время большой охоты, и ни о каких походах не могло быть и речи. Племя Рохта всегда сплавлялось по Дону, но опять-таки пройти мимо сородичей у них не получилось бы. Случись это, они обязательно остановились бы, чтобы узнать новости, и их, разумеется, поставили бы в известность о появлении новых соседей. К летним стоянкам родов это озеро не относилось, к зимним тоже, отчего – непонятно, но это было. Выходило, что незнакомцы обосновались на ничейной территории. Короче, никаких проблем, места всем хватит. А после прошедшего мора, похоже, его теперь с избытком.
Только Рохт сильно сомневался, что в ближайшие годы племя сдвинется с места для большой охоты. Уж в этом году они точно останутся на своих стоянках. Обычно перед началом кочевья от рода к роду направлялись гонцы, эдакая система оповещения, которые и сообщали дату начала движения. Но в условиях эпидемии все замыкались в своем мирке и носа не показывали в чужих угодьях, чтобы, не приведи великий дух, не принести заразу в свой поселок. В чем-то вполне разумно – наверное, сказывался тысячелетний опыт и знания, накапливаемые шаманами.
На арухе будет большой совет, где окончательно подведут итоги прошедшей беды, прикинут свои силы и примут решение о совместном походе. Но на этот раз в путь отправятся не все, а только часть родов, которые должны будут заготовить достаточное количество припасов для сородичей. Объяснение этому очень простое. Всего имущества роду не унести ввиду больших потерь, бросать – неразумно.
В этом же году придется обходиться в основном рыбной диетой и тем, что удастся добыть в лесах. Кстати, тут намечалась проблема и для Дмитрия. Оказывается, с наступлением холодов многие животные откочевывали в другие места и охота обещала быть очень скудной. Рыба практически переставала ловиться, во всяком случае, местные зимней рыбалкой не пробавлялись никогда.
Сейчас аборигены активно заготавливали рыбу впрок, что при наличии соли не являлось сложным. Добытое на охоте мясо, основной продукт питания, тоже частично перерабатывалось – из него делали какую-то ягодно-мясную массу, жирную и питательную, способную храниться весьма продолжительное время. Само собой вспомнилось название «пемикан», но здесь оно именовалось иначе: «апука». Что-то коптили, процесс происходил прямо над дымными кострами и был не так удобен, опять же выходило горячее копчение, а такое мясо не так долго хранится. Но спешить их учить делать коптильни для холодного копчения Дмитрий не собирался: рано влезать в их уклад – он пока никто, и звать его никак. Вот увидят, как это происходит у него, заинтересуются – тогда другое дело. Тогда уж они сами будут перенимать, а не он их станет учить. Собирали и сушили коренья, некоторые виды трав, чуть позже начнут собирать зерновые: им также предстояло занять свое место в их рационе.
А вот у них в плане заготовки припасов еще и конь не валялся. Как подумаешь об этом, так и некогда этим вопросом заниматься, или же строительство нужно переносить на следующий год. Но зимовать в вигваме очень не хотелось. Местные-то иного и не знают, а как быть им, выходцам из куда более цивилизованных мест? Нет. Нужно как-то извернуться, но все же до наступления холодов поставить домик. Небольшой такой, но уютный и привычный. Пусть с удобствами на улице, но все же.
Вот если бы удалось убедить местных оказать посильную помощь, то дело пошло бы гораздо быстрее. Но у тех и без того проблем хватает. Значит, нужно решение, которое устроит обе стороны к взаимной выгоде, – от этого их союз может стать куда крепче. Когда соседи помогают друг другу, когда дружба основана на взаимной помощи, тогда даже абсолютно чужие люди становятся близки, и их дружба день ото дня только крепнет. Эти узы порой становятся куда крепче родственных. Если правильно разыграть эту карту, они могут стать для рода Волка куда ближе, чем их соплеменники, а там, глядишь, через них можно будет влиться и в большую племенную семью и больше не быть одиночками, принадлежа к чему-то большому. Хорошие перспективы.
На исходе были уже третьи сутки их пребывания в лагере рода Волка. Вождь уверенно шел на поправку, начавшееся было воспаление успешно миновало, и Лариса наложила более плотные швы, начался процесс заживления. Пришельцы только и могли, что с нескрываемым удивлением взирать на то действие, которое оказывали на аборигена их лекарства. Однако факт оставался фактом: рана заживала. Нет, не было чудесного излечения, и процесс этот однозначно затянется. С другой стороны, что считать чудом, потому что отсутствие воспаления можно было объяснить только им, и ничем другим.
Дмитрий, по уже заведенной традиции, сидел с Рохтом, ведя беседу, пока остальные были заняты своими делами. Трое мужчин опять ушли на охоту, женщины занимались по хозяйству. Все как всегда. И вдруг Дмитрия прострелила мысль. Мамонты! Судя по виду этих животных, мяса там не одна и не две тонны, шкура просто огромная, а если использовать их длинную шерсть, то можно наплести массу волосяных веревок. Стадо из дюжины этих животных появлялось на берегу озера в среднем раз в неделю, значит, здесь их пастбища.
Дмитрий поинтересовался насчет этих животных у вождя, на что Рохт только ухмыльнулся и показал на вход в свой шатер. Соловьев, правильно поняв жест, заглянул вовнутрь, сначала ничего не понимая, но затем до него дошло, что именно хотел показать его собеседник. Вигвам, или рул, был не самым большим – Рохт изначально не был вождем, – но тоже не маленьким, по местным меркам – средним. Так вот, если в других жилищах пол устилали шкуры нескольких животных, то в его палатке с этой задачей вполне справлялась одна шкура с мягким, как подшерсток, мехом светло-коричневого цвета. Это ж какое должно быть животное, чтобы… Неужели мамонт?!
Хм. Получалось, что его затея ничего не стоит. Люди и так добывали этих животных, и если, имея под рукой стадо этих гигантов, не охотятся на них, значит, ценность лохматых слонов для первобытного человека сильно преувеличена земными учеными. А жаль. Интересно, а как им удалось избавиться от длинной шерсти и оставить только мягкий подшерсток? Хм. Судя по отсутствию потертостей даже при входе, шкура не так стара.
– Этот бакан был огромен. Когда я его нашел, он был уже ранен, но в нем все еще была жизнь, – начал рассказывать Рохт. Разумеется, Дмитрий понимал через пень колоду, ни на секунду не сводя взгляда с рук вождя, которыми тот активно жестикулировал. – Наш вождь решил добыть этого зверя, хотя мы уже вернулись с большой охоты и мяса у нас было много. Когда я вернулся к бакану с нашими охотниками, тот уже не мог встать, но даже умирающего, мы с большим трудом смогли его убить. Наши охотники никогда не охотятся на баканов: очень сильный зверь, его нельзя добыть, если он не умирает. Нам повезло. Мне, как нашедшему его, отдали шкуру.
– Значит, эта гора мяса вам не по зубам?
– Нас мало.
– А если бы были живы ваши охотники?
– Зачем охотиться на опасного и сильного бакана, если есть зобы!
– А если убить одного бакана – этого хватило бы твоему роду до весны, когда животные вернутся?
– Конечно. Хватит и нам и вам. У него очень много мяса, много жира. – Глаза вождя даже загорелись. – Твое оружие может убить бакана?
– Нет.
– Тогда не о чем разговаривать, – тут же посмурнел Рохт.
– Но я знаю, как можно его убить.
Ага, глазки загорелись: рыбная диета – она никому не в радость. Совсем другое дело, когда закрома полны главным продуктом. Признаться, у Дмитрия только абстрактно вырисовывался план действий. Раз уж у него нет штуцера для охоты на слонов, то нужно использовать здоровое копье, остается вопрос – как его метнуть, чтобы сразить такого гиганта. Изготовить баллисту? Даже не смешно. Можно, конечно, использовать рессоры с машины, но изготовление такого агрегата потребует значительных затрат как по времени, так и ресурсов, а они не безграничны. Нужно что-то дешевое и сердитое. Но это не беда, главное – задаться целью, а уж придумать всегда можно.
– И как ты его убьешь?
– Не я, а мы.
– Как мы его убьем?
– Баканы зимуют здесь?
– Да. Когда землю покрывает снег, они питаются тем, что добывают из-под него, или ветками деревьев.
– Тогда осенью мы добудем бакана. Ты мне не веришь? Но зачем мне врать, нам ведь тоже нужно его мясо.
Когда на землю опустилась ночь, Дмитрий направился в отведенный ему рул. Признаться, шел он как на каторгу. Сайна была очень хороша, вообще мечта любого мужика, но боже, как же она была ненасытна или все же страстно хотела забеременеть. Однако Дмитрию от этого было не легче. Интересно, сколько еще ему предстоит исполнять долг доброго гостя, чтобы не обидеть хозяев?
Войдя вовнутрь, он обнаружил уже знакомую картину горящего очага. Ага, он у них за эти дни не гас почти до самого утра – ведь это должно происходить либо при свете горящего костра, либо средь бела дня, под солнечными лучами. Однако, к своей радости, он обнаружил, что внутри его ждала не Сайна, а Лариса, которая уже пристроилась на шкурах, служивших постелью, укрытая одеялом из шкуры волка. Одеяла здесь были только из шкур этого животного, так как считалось, что прародительница таким образом охраняет своих потомков во время сна. Опять же желательно, чтобы она была поближе при зачатии: еще одна гарантия благоприятного исхода предприятия.
– Чего это ты так облегченно вздохнул? – не выдержав, хихикнула Лариса.
Все бы шуточки шутить. Подставила по полной, а теперь еще и издевается. Но с другой стороны… Пусть ее. То, как она преобразилась, не могло его не радовать. Похоже, черные мысли окончательно покинули эту головку, и это хорошо. Оно вроде бы теперь они были среди себе подобных, и Лариса уже не имела для него того значения, как еще несколько дней назад, когда они были уверены в отсутствии других людей. Ан нет. Не было у него дороже человека и не будет. Может, все же она пробудила в нем какие-то чувства? Нет. Любовь тут точно ни при чем. Пожалуй, все дело в том, что их крепче всего связывает их прошлое.
– А чего ты так хитро улыбаешься? Подставила по полной и радуешься.
– Что, она не так хороша? Судя по тому, что вы кувыркались чуть не до утра, тебе это дело очень даже понравилось. Со мной такого не было… – Что это, неужели в глазах мелькнул недовольный огонек? Ревнует она, что ли?
– Скажем так: не хотелось оказаться неблагодарным гостем.
– Но она хороша?
– Нормальная девушка.
– Но тебе понравилось?
– Ларис…
– Что?
– Может, хватит? Если ты помнишь, это ты все устроила.
– Помню. А ты и рад стараться.
– Не отталкивать же ее, когда она столь требовательна. Хоть сегодня высплюсь.
– Кто тебе сказал, что ты выспишься?
С этими словами она откинула одеяло и предстала перед ним в чем мать родила. Фигура у нее не такая крепкая и сбитая, как у Сайны, но как их сравнивать, когда они такие разные и каждая по-своему хороша. Лариса обладала плавными формами, мягким и податливым телом, что, признаться, ему нравилось больше. А главное, к самой девушке его влекло сильнее. Ну вроде сильнее. Нет. Точно сильнее.
Непонятно, что повлияло на нее. То ли наличие соперницы, которую она сама же и навязала. То ли стоны и крики, которые ей на протяжении трех ночей приходилось выслушивать. А может, и то и другое, вместе с поселившейся в ней ревностью. Но в этот раз она оказалась настолько страстной и ненасытной, что он невольно добрым словом помянул Сайну.
– Знаешь, Рохт предложил нам остаться, – когда они на рассвете проснулись и лежали в объятиях друг друга, произнес Дмитрий.
Вообще-то она еще поспала бы, это у него глаза распахивались в такую рань, и ничего с собой поделать он не мог. Неловко пошевелился – вот и она проснулась.
– Знаю. Мне девчата говорили.
– И что ты об этом думаешь?
– А ты?
– Я первый спросил.
– А я – женщина, существо крайне любопытное и скандальное.
– Убедила, – не сдержав улыбки, пошел он на попятную, а потом, став серьезным, продолжил: – Я хочу все же поставить свой дом и жить по соседству, но отдельно. Понимаешь, у нас есть машина и куча металла, так что мы сможем наделать немало полезного, а местные шаманы… Кто знает, какие тараканы бродят у них в головах, объявят каким-нибудь черным посланником – и на кол посадят.
– Я тоже за свой дом. Бог с ними, с удобствами на улице и прочим, но это будет куда лучше, чем эти вигвамы.
– Рулы.
– Какая разница. Нет, несколько дней пожить прикольно, но с каждым днем все больше недостатков. Хочу свой дом. Пусть саманный, пусть небольшой, с одной-единственной комнатой, но свой.
– Будет у тебя и свой дом, и своя отдельная комната, небольшая, но твоя, я обещаю.
– Верю. Это значит, что мы загостились и нам нужно сворачиваться, верно? Ведь время уходит, а дел еще много.
– Верно. Только сначала мы отправимся не к нам, а обратно к Находке. Я обещал Рохту похоронить останки умерших, среди них может быть его сестра, так что это для него важно.
– А прибарахлиться нам там можно будет?
– Он не против, даже если мы заберем все имущество лагеря. С нами пойдут двое мальцов – они помогут нам сплавиться по реке, это куда как быстрее. Так что выходим сегодня, а завтра к вечеру вернемся.
– А не поздно уже?
– Рассвет только. Я вообще удивляюсь, как ты проснулась так рано: думал, придется тормошить.
– Дим, а ты успеешь поставить дом?
– Теперь – да.
– Почему теперь?
– Потому что мы поможем волкам – они помогут нам. Я обещал Рохту добыть мамонта. Знаешь, по-моему, ученые сильно преувеличивают, когда утверждают, что первобытные люди охотились на мамонтов. Рохт говорит, что на его памяти они убили только одного, да и тот был кем-то ранен и фактически издыхал.
– А как ты собираешься убить эту гору мяса и меха?
– Не забудь, еще и жира. Рохт говорит, что жира у них под шкурой на мужскую ладонь толщиной.
– Это только усложняет дело, но никак не упрощает.
– Признаться, пока не знаю. В крайнем случае, нагрузим уазик камнем, чтобы стал потяжелее, приладим огромное копье из ствола дерева – и пойду на таран.
– Машину разобьешь.
– Да и черт с ней. Какая нам от нее польза, а металлу ничего не сделается.
– А ты?
– И со мной ничего не будет, в крайнем случае – выпрыгну. Ладно, пора собираться.
– Погоди.
Лариса быстро выскользнула из-под одеяла и, склонившись над очагом, быстро раздула угли, подбросила мелких веточек, и вскоре разгорелся огонек, куда она набросала веток потолще, так что вскоре сумрак в палатке под напором огня подался в стороны.
– По-моему, света было и без того достаточно, – поднимаясь с постели, произнес Дмитрий.
– Ты куда? Давай обратно.
– Ларчик!
– Ничего не знаю. Нам несколько дней в походе шляться, а потом вкалывать на стройке, так что никакой личной жизни.
– Огонь зачем разводила? Местные – понятно, а ты?
– А мне нравится все видеть, а потом, не нужно лишних разговоров: принято у них так – пусть так и будет.
– А…
Сказать он больше ничего не успел – Лариса поспешила запечатать его рот поцелуем. Вот же разговорился. Дмитрий с тоской подумал о том, что силы его небезграничны, но вскоре вынужден был признать, что есть еще порох в пороховницах, и… Понятно, в общем.
