2

В кремле за красными стенами было тесновато, наверное, и по меркам местных жителей, не говоря уж о князе и Стыре. Те просто растерялись, не зная, где стать, куда отвести коней. И люди тут были все больше важные, в цветных кафтанах, в тяжелых шапках и с легкими саблями на поясах, изукрашенных каменьями так, что глаза слепило.

Тем более, что стрельцов видно не было, спросить было не у кого, они тут если и виднелись, так только по стенам на постах. Князь Диодор посмотрел на это все, и ему захотелось назад, в тихую, провинциальную службу, где и гарнизон до последней собаки знаешь, и тебя все знают, и навозных куч по углам нет, а если они и возникнут невзначай, то можно любому служивому приказать убрать, и тот не посмеет распоряжения сотника ослушаться.

Стырь по привычке своей ворчал. Князь хотел было на него шикнуть, но передумал, пусть ругается, решил он, выражая этим, должно быть, протест против необходимости находиться тут, и против этого вызова, и против той невнятности, в какой оба оказались.

Только одно и радовало, что неожиданно высветило солнышко, и снег местами заискрился на крышах, да воробьи с голубями стали кружить стайками, выискивая то ли поживу, то ли местечко, где можно в лучах погреться. Однако, стало чуть ли не холоднее, только и было удовольствия, что от яркого дня. Тогда князь Диодор с сожалением понял, что помимо прочего, он привык на юге еще и к другому солнышку, и этого вот необычного ощущения другого света ему тоже не хватает.

В Приказе было натоплено, и оказалось очень много ожидающих чего-то людей, которые слонялись от стены к стене чуть не в каждой из комнат, что походили на приемные. Зато были и другие служки, которые писали что-то с непроницаемым видом за конторками, скрипели перьями так, что даже удивительно становилось — как же можно эдак всю жизнь проскрипеть? А все другое в жизни, а небо над крышами домов, над городом?.. И все, что его окружает, и что лежит в необозримых далях неохватных земель? Так нет же, пришлось вот этим-то ребятам скрипеть, и деланно, как показалось князю, суетиться, перебегая иной раз от одной конторки к другой, от одного человека к другому, чтобы… Вот зачем им было нужно, что они тут делали — оставалось для него загадкой. А он не очень-то и хотел ее разгадывать, был уверен, вызвали его для чего угодно, но только не для того, чтобы поставить за такую вот конторку и заставить выводить какие-то, пусть и ответственные, каракули на бумаге или на пергаментах.

Наконец, князь нашел одного паренька, который показался ему не таким озабоченным, как другие. У него и конторка стояла под окном, — зима все же, света мало, — и чистил он свое перышко не торопясь, вникая в это действие, и губы у него не были сложены в злую, неприятную складку… В общем, он показался князю таким, кто может ответить на вопрос.

Диодор и спросил, как ему найти княжича Выготу, подьячего, к которому у него дело. И это было ошибкой. Потому что парень тут же лениво потянулся, и даже отвечать не стал, а зашагал куда-то в угол комнаты, к маленькой, неприметной дверке. Там он остановился и удивленно обернулся, князь Диодор стоял, как стоял, недоумевая.

— Что же ты? — спросил его парень с улыбкой, то ли радуясь, что поставил непрошенного посетителя в тупик, то ли все же проявляя чиновную вежливость. — Я же проводить собрался.

— Вот как? — отозвался князь Диодор неопределенно, поправил кафтан, в котором в Приказе стало жарко, и пошел за пареньком.

Они миновали какую-то комнату, где пришлых было меньше, но пишущих гораздо больше, прошли по расшатанной, скрипучей лестнице наверх, потом поднялись еще, наверное, под самую крышу, и оказались… Вероятно, это была приемная, только другая, не для тех, кто просто заходил с улицы. Тут-то парень, словно бы опомнившись, обернулся к князю и спросил его, принижая голос:

— А кто его спрашивает? Я внизу не расслышал…

Диодор смерил его взглядом и назвался, но дело свое не пояснил, потому что и сам его толком не знал. Писчик подошел к какой-то девице, которая сидела в углу комнаты, у дверей, ведущих неизвестно куда, ближе к окошку, и стал ей что-то шептать на ушко. Вот тогда князь Диодор и решил, что, должно быть, ради этой девицы парень-то и проводил его. Странны дела твои, Господи, подумал князь и стал выискивать глазами хоть какой-нибудь стульчик, где мог бы уместиться и снять кафтан.

Девица тоже оказалась высокой, тощей, словно бы сюда, в Тайный Приказ брали только таких, и ко всему еще конопатой. Вот только это становилось видно, когда она иной раз поворачивалась к окошку. Выслушав пришедшего с князем писца, она кивнула, но ничего больше не сделала. Даже не посмотрела на князя, как он скидывал кафтан, и поправлял свой пояс, как по привычке перевешивал свою тугменскую шашку, чтобы не оставаться без нее даже тут, в присутствии. А это было непросто, ведь пояс висел теперь криво, да и ремни с ножнам перепутались… Ох, думал же Диодор, когда еще одевался в доме князя Аверита, что лучше ее будет по улицам нести через плечо поверх кафтана, и тут бы проблем не было, опять бы поверху перекинул, чуток в пряжке подобрал, и все. Но дурень Стырь не нашел наплечный ремень, ведь не разобрали же они вещи, да и проста шашка по виду была, для дороги больше, не для представительства, вот князь и согласился, чтобы хоть поясом побогаче ее простоту загладить… А не следовало.

И еще князь думал, как это в Империи манера такая завелась — девиц на государеву службу брать? Нет, оно конечно, если дело позволяло, то отчего же и девиц не брать? Вот только в тех краях, откуда князь прибыл, это было вовсе странно. Там девушек не то что в церковь едва отпускали, но обязательно к ним еще и охрану приставляли, хотя бы из поживших и во всем опытных женщин. А о том, чтобы местных, горских красавиц или, допустим, степных барышень в присутствие какое-нибудь без мужчины, вооруженного по полной форме, позволить — такого и в заводе не было. И нескоро могло появиться, даже если допустить, что Империя в целом весьма смягчающе воздействовала на старинные чужеземных народов нравы.

Князь устроился на стульчике, согрелся, даже ворот расстегнул… И прикорнул слегка. Лишь после понял, что ждет уже, почитай, часа два или больше. Он поднялся, размял ноги, подошел к девице, которая читала осьмушки листов бумаги, посмотрел на нее. Головы она не поднимала, поди насмотрелась уже на послушно ожидающего и задремавшего князя.

Другой бы смутился, что чужие люди видели его обмякшим во сне, но за годы своей службы Диодор научился кемарить при любой возможности, впрок, поэтому решил об этом не беспокоиться, спросил тугим, слегка осипшим голосом:

— Сударыня, долго мне еще ждать вызова?

— Ох, да… — девица подняла все же голову.

И тогда князь увидел ее глаза. Ясные, спокойные, светлые настолько, что зрачок только и выделялся… Или освещение было такое? За последние годы князь привык к глазам темным, густо-карим или даже черным, лишь иногда он видел глаза светло-ореховые, а тут… Будто и не глаза совсем. Он-то и забыл, что у него самого такие же светлые глаза, от которых иные южные красавицы, бывало, не могли оторваться, чуть не в обморок падали, хотя и не понимал князь такого странного их поведения.

А сейчас сам чуть не присел от удивления под этим взглядом… Наверное, взгляд обещал в этой девушке и ум, и волю, и странную, немного жесткую и удивительную в барышне решительность. А еще, пожалуй, способность действовать, по крайней мере, князь был уверен, что такая девушка не растеряется и на поле боя. Не могла она растеряться, если, не приведи Господи, придется ей в сражении оказаться.

— Дело твое я не поняла, но… — говорила она медленно, растягивая гласные, и чуть окая, напирая на них, должно, была из северных мест, или даже еще дальше, с берегов морей, что выливались в Полуночный океан.

— Зачем же ждал так долго? — подосадовал князь.

— Вот и скажи мне свое дело, — предложила девица.

Князь достал из внутреннего кармана вызов, и молча положил его в самое светлое пятно на столе под окошком. Она посмотрела на князя внимательно, потом прочитала, еще раз прочитала и поднялась.

— Что ты же раньше, князь, не показал этого? — бросила она с упреком, помахивая в воздухе бумагой, словно Диодор и был виноват.

Исчезла за той самой дверью, которая ни разу не открылась за все время, что князь ждал, не за той, откуда он появился с писцом. Пробыла там недолго, вышла и чуть посторонилась. Смерила князя совсем другим, не строгим, а смягченным взглядом, и показала рукой — мол, проходи.

В кабинете было светлее, чем в приемной, и пустынно. Лишь со стен нависали полки, сплошь заставленные книгами, и были они разными: и самодельные из деловых бумаг, туго забранные хитрыми перевязками и новомодные печатные. Князь еще подумал, что такой библиотеки он и в доме князя Аверита не видывал. Но теперь-то, когда книги стали не переписывать, а печатать, много их набиралось, особенно когда переводить разные иноязычные труды начали. Это было необходимо, пожалуй, даже неизбежно, все же — Империя.

Лишь потом увидел он у дальней стены светлицы широкий стол, почти необъятный, за которым и сидел друг его детства, Выгота Аверитич, прозванный в честь одного из давних королей Пипином. Откуда взялось это прозвище, Диодор сейчас не вспомнил, но решил вспомнить позже.

Они росли вместе, гостили в домах друг у друга месяцами, вместе буянили, когда вымахали в недорослей, учились вместе, лишь после развела их судьба. И так получилось, что теперь Диодор — мелкий офицер с окраинной границы Империи, а давний его друг и родственник княжич Выгота — подьячий, глава какого-то подразделения Тайного Приказа, успешно делающий службу в самой столице. Какие между ними могут быть отношения, подумал князь, и зачем они, к чему приведут?.. Ответа на эти вопросы оставалось ждать недолго.

Княжич Выгота не встал, указал рукой, чтобы Диодор садился перед столом. Кресло, в котором уместился князь, оказалось знатным, не то что скромные стульчики в приемной, а обитое юфтью, с тиснением герба на спинке… Так и есть, со щитом и мечом, и еще другими завитушками, символизирующими старый, нынче редко встречаемый, но все еще действенный герб этого Приказа. Сколько это кресло простояло тут, в этом тереме, сколько в нем побывало людей?..

Выглядел Выгота, прямо сказать, не очень, глаза у него были холодные, жестокие, горевшие зеленоватым огнем, так мог смотреть человек или очень азартный, или уставший до того, что и сам не замечает усталости. Под глазами виднелись темные круги, может и впрямь, он много работал? Хотя по служивым Приказа на нижних этажах князь Диодор этого бы не сказал.

— Я сейчас, — сказал Выгота, откинул перо, которым что-то подчеркивал на большом листе перед собой, и потер глаза.

Для осторожности, должно быть, лист этот он перевернул вверх обратной стороной, вдруг посетитель что-нибудь да углядит на нем? Но в этом не было ни грана оскорбительного недоверия, просто у него такая была манера, такая привычка, он сделал это безотносительно к Диодору. Затем Выгота попробовал улыбнуться. И не очень-то у него получилось, видно, разучились тут улыбаться, или еще не понял, что перед ним сидит родич и друг.

— Как доехал? Тебя позже ждали, — сказал он, подразумевая выполнение своего вызова. — Я так думал, ты не сразу в столицу поскачешь, а в имение свое завернешь. Ты сколько на фронте?

— Лет шесть тому получил туда назначение.

— И как там, в горах?

Обычный вопрос, обычный интерес. И рассказ у Диодора получился такой же обыденный. Ну, горы, в них засели разные тейпы, иногда воюют между собой, иногда дружат… если есть с кем совместно сражаться. Перед горами степь, орды бродят, иногда их тоже много, до семнадцати, которые приняли подданство Империи, порой они сливаются, и их становится пять-шесть, не больше. Атакуют горы, дерутся отчаянно, имперцев стараются не трогать, но конечно, и им достается иной раз. Поддерживать порядок сложно, бывает, казачий патруль вырежут, в прошлом году горный аул чуть не в триста душ угнали, и концов не нашли, кого винить в том, кого казнить — непонятно.

— Да, я знаю, — отозвался княжич Выгота, за время рассказа он снова потирал глаза, которые теперь стали отсутствующими, и огонь в них даже поутих. Должно, не очень-то рассказ этот его интересовал, или того пуще — если спросить, он бы толковее рассказал Диодору, как там у них, на южных рубежах дела обстоят.

Если сам все знаешь, подумал Диодор, зачем спрашивать? Но вслух не высказался, все же он видел перед собой начальника, подьячего приказного из Мирквы, не сотнику же ему перечить?

А Выгота-начальник на миг собрался, и вдруг заговорил другим тоном, уже не мягким и дружеским, словно вспомнил о своем чине и своем деле разом:

— Ты ведь там, на юге, разведкой занимался, а порой и политикой местной?

— Занимался, если это политикой можно называть.

— Вот это расскажи.

Диодор снова стал рассказывать, как искал неизвестного им пока вождя из диких, непокоренных горцев. Он на удивление умелым оказался, так устроил, что успешность горских атак резко возросла. Ответные же действия против них никак не удавались. Тогда возникла идея, что кто-то продавал этому вождю все планы, о том, что и как имперцы с союзниками собираются проделать. Вот только главные удары горцев приходились по ульмам степняков, а они — народ очень семейственный и верный договорам, и продавать своих никак не могли. А если предположить, что кто-то из имперских офицеров торгует военными планами, тогда… Но и этого быть не могло, такую разведку противника, если это была обычная разведка, они бы давно почуяли и разбили.

Тогда-то у Диодора появилось соображение, что это — колдун какой-то действует, который либо считывает сознание у кого-то из военачальников, либо внушает им неправильные идеи и распоряжения… Он написал докладную, после которой его заставили заниматься проверкой и разработкой этого предположения уже по-настоящему. Хотя и командование сотней с него не сняли, лишь перевели на гарнизонную, внешне тихую службу в оседлые казачьи селения.

— Это я знаю, — ответил Выгота, прервав и этот рассказ. — За последние три года четыре атамана у вас сменилось. Теперь вот прислали к вам Оприкона Шумейку. Как он тебе? — спросил, как и раньше спрашивал, без перехода.

Диодор подготовиться к такому повороту его любопытства не успел. Пришлось отвечать честно, как и сам о нем, о Шумейке, думал. Какой он резкий, даже грубый, бородатый, низкорослый, говорят, у него в роду почти все карлики…

— Долго не продержится, считает — как он сказал, так и будет, а ведь все не просто, и вовсе не так обстоит… Да и офицеры у нас особенные. Им нужно, чтобы они сами понимали, что делают. А как лучше сделать — каждый убежден, что он не хуже начальства знает. С такими советоваться нужно, или даже увещевать, если они в чем-то не уверены, а не приказывать. — Диодор подумал, быть ли дальше таким же откровенным, и все же досказал: — Понимаешь, у нас ответственность очень велика. Многое, что на нас сваливается, нам же и решать приходится. И без такой самостоятельности — никак не получается.

— Ну, тебе-то грех жаловаться, ведь ты же самостоятелен, — усмехнулся Выгота. — Сам ведь напросился, сам и получил распоряжение… найти этого гипотетического колдуна? И как у тебя с этим?

— Искал, да вот чехарда с начальниками… Не успел, а тут и ты меня вызвал.

— Не жалеешь, что вызвал? Или рад, мол, за неудачу ответственность не нести?

— Нет, не рад, весной я бы его взял. Как бы горцы его не прятали, как бы не защищали. Ловок он, это правда… Но все равно взял бы.

— Твоими бы устами… Впрочем, это от тебя не уйдет. — Выгота снова изменился, стал еще строже, суше, тверже. — Тут такое дело, князюшка, из Парса к нам воззвали, как в прежние времена, похоже, колдовство какое-то у них завелось.

И умолк княжич Выгота, приглядываясь зорче, чем прежде, к собеседнику.

— Почему я?

— Ты же сам говоришь, еще бы весна, и взял бы того колдуна.

Ох, темнил что-то княжич-подьячий. Что-то еще тут было, вот только теперь Диодору и стало ясно, что от того, догадается он, чего не договаривает начальник, и зависит, выберут его для этого дела, либо нет.

— А почему не старца какого-нибудь к ним направить? Сам же говоришь — как в старые времена… А раньше мы всегда старцев к ним отправляли.

— Старцы не понимают в мирских делах ничего, а в политике — еще меньше. И кроме того, старцы слабых колдунов не чуют, не видят их. А тут, видимо, кто-то из таких.

— И что же я должен делать?

— Возьми подорожную, у нас сейчас с дорогами не просто… Авторитетные грамоты мы тебе не хуже, чем для иного посольства устроим, чтобы там не сомневались, что мы именно тебя на это дело направили… И в путь. Сначала доберешься до Руговы, сядешь на корабль торговой Унии, по Северному внутреннему морю дойдешь до Хонувера, там на конях… Нет, не выйдет, — оказывается, княжич Выгота и себя тоже прерывал, видно, была у него такая же привычка, как и глаза протирать без конца. — Придется тебе, князюшка, чтобы поддержать статус, карету выделить, и уже в ней… Опять не так, — княжич даже вздохнул. — Ты лучше карету там же, в Хонувере купишь, город богатый, торговый, с этим трудностей не будет. И прямиком до Парса, уже через месяц там окажешься.

— Понял, — согласился князь Диодор. — Дорогу, правда, я бы другую выбрал, но если ты именно так советуешь…

— Тут что главное, — сказал Выгота, — торопиться нужно. Велика опасность, что следы там заметают, и расследование станет невозможным. И некоторые действия тамошних королей и политиков станут необратимы. И слухи пойдут, для короля Фалемота самые неприятные, но и для нас тоже… А хотелось бы, чтобы ты все это раскрыл, раскопал, злодеев наказал и, может статься, деньги вернул. Тогда дело обернется простой неприятностью, какие всегда происходят, без особых последствий… — Он снова попытался грустно улыбнуться. — А последствия, ежели произойдут, могут быть весьма и весьма значительными.

— Скакать, плыть, торопиться — это понятно, — кивнул Диодор. — Но вот, подойду ли я тамошним? Я же и на феризе забыл, как говорить, с учебы в руки их книг не брал.

— Значит, согласен? — Почти воскликнул Выгота. И воцарилось молчание, потому что Диодор и не понимал прежде, что его согласие спрашивают. А Аверитич продолжил тогда: — В поддержку я тебе людей дам из наших, из Приказа, люди верные. — И вдруг сбился. Задумался, причем по-настоящему, уже оценивая что-то, что было недоступно Диодору, но что за всем этим стояло. — Лучше будет, если ты все распутаешь… Я за тебя перед Кесарем ручался, и перед начальством своим… — И он все же улыбнулся по-хорошему, сумел на этот раз. — По старой дружбе, и по родству нашему… Значит, и ты, если все получится, карьеру сделаешь.

А если нет, подумал Диодор, если дело окажется безнадежным, допустим, местные из Парса помешают, тогда все на меня и свалишь?.. Хитер лис, решил он, да только и мы не просты.

— И с кем я там должен работать? — спросил вслух. — Ведь не просто это, ни с того, ни с сего, свалиться к ним на голову, и начать ворошить то, чего даже они не сумели распутать?

— Лучше будет, — задумчиво проговорил Выгота, — если ты напрямую с послом нашим сразу же поговоришь, с князем Притуном род Чумисом, знаешь его? Впрочем, откуда… Он же там, почитай, лет двадцать живет, на Миркве и не бывает, даже женат там, только сына сюда учиться прислал, да дочь за кого-то из нашего Посольского Приказа выдал, чтобы родню не забыть… Он знает, что тебе предстоит сделать. Сам же нам об этом деле писал, правда, как-то неопределенно… Но ты все прояснишь и все устроишь, так ведь?

— Ты говорил, что людей еще дашь верных.

— Да, там, в Парсе, на людей рассчитывать — неправильно будет, они же сами замешаны в этом. Посему, дам тебе двоих… Нет, троих — так лучше будет. — И снова, по своему дурацкому обыкновению, спросил о другом, совсем не о том, чего Диодор ожидал: — Ты где остановился в городе?

— У батюшки твоего.

— Вот завтра к тебе и придут, — теперь Выгота задумался уже не о том, какие сферы это дело затрагивает, а о том, как бы все с ним, с Диодором, побыстрее и понятнее устроить, это было почему-то видно. По-крайней мере, сейчас он не прятал ни мыслей своих, ни мнений. — Да, будет лучше, если они придут прямо к отцу на подворье. Чтобы вас тут, в городе никто вместе не видел, а то, сам знаешь, народец бывает продажным, мигом донесут парскому послу, а через него не дай Бог… Придут трое, один — маг, не самый ловкий, но учился в трех университетах, западную магию знает лучше прочих. Другой все же старец, без этого нельзя, сам понимаешь, феризы к нам не просто так обращаются, а старину вспомнили. Третьим будет… — Выгота ощерился, словно даже воспоминание об этом человеке заставляло его напрягаться, — сам увидишь, боец — на загляденье. Тоже, кстати, сотник, как и ты, только стрелецкий. — Он подумал еще немного, и завершил свое объяснение. — Можешь положиться на них.

Теперь он смотрел на князя Диодора, словно бы ждал подтверждения, что тот не подведет. Видно, и впрямь, ставки в этой игре, по крайней мере, с его, Выготиной стороны, были велики. Чтобы подчеркнуть это, княжич еще раз проговорил, едва ли не с угрозой:

— Но главный в этом деле — ты. И ты же за все в ответе.

Князь Диодор кивнул, хотя и сам удивился, что так-то легко на все согласился. Но делать теперь нечего, он поднялся из кресла, одернул по привычке полукафтанье, поправил шашку на боку.

— Я понял.