13

Князь посмотрел из окна, как Атеном усаживал Оприса в его двуконную карету, мелкую, сделанную только для переездов по узеньким улочкам Парса, с ливрейным на запятках, и как куртье с поклоном отступил, наконец, когда карета тронулась, резко выворачивая, чтобы попасть в ворота отеля с одноногим привратником. Князь чуть повысил голос:

— Стырь!

Слуга появился не сразу, но все же появился, поправляя выбившуюся из-под ремня рубаху. Что-то в нем даже в этой сугубо парской одежде отчетливо напоминало южно-руквацкие степи, коней, ветер над ковылем и скачку с резкими, никогда тут в Парсе не слышимыми гиканьями. Князь неодобрительно внешне, но с тайным удовольствием осмотрел его.

— Ты бы прибрался, что ли… Ходишь, как растяпа какой-то, ведь не слуга, а солдат.

— Князь, так я по лестнице бегом, как заслышал тебя…

— Ладно, ты вот что… Не выпусти Атенома, куртье этого. Он сейчас нам нужен будет.

Стырь развернулся и снова бегом кинулся вниз, за Атеномом.

— М-да, мои бы так приказы выполняли, — пробурчал с завистью Дерпен.

— Я вот чего не могу понять, — протянул батюшка Иона, огорченно потирая лоб. — Неужто все это — ради денег? И ведь не просто так, а людей режут и убивают… Этого Морштока Менгского, еще пятерых служивых… Да неужто?

— Ради денег тут, на западе, и не такое творят, — мельком отозвался Густибус. — Да и у нас… бывает.

Говорили на рукве, благо чужих больше в библиотеке не имелось.

— У нас убивают, да, но от голода, от неустройств, а эти… Что же, от сытости тоже убивать можно? — продолжал допытываться батюшка, пораженный своей догадкой. — Это же — бред какой-то, болезнь, ужас, ад бесовский! Дана же человеку жизнь, даны превосходные возможности испытать в ней все сущее, а они ее тратят как… тупицы какие-то… на то, чтобы деньги добывать? И чем больше, тем лучше?.. — Он помолчал. — Не понимаю. Хоть казните — не понимаю.

— Батюшка, сейчас не о том, — сказал ему князь, чтобы отвлечь огорченного Иону от его мыслей.

— Хорошо, ну, добыл ты денег, добыл миллионы этих ливров, а потом-то что? Как же жить дальше?.. Неужто благодать за них купить можешь? Или признание людей и любовь их стяжаешь?

В комнату вошел Атеном. Из-за его плеча вынырнул на миг Стырь. Князь сделал ему знак, чтобы он вошел в комнату. Тот тихонько притворил дверь, ожидая распоряжений.

— По крайней мере, собственная значимость несколько разрастается, когда человек богат, — отозвался Густибус. — И начинает ему казаться, что он лучше других, и когда расплачивается, может показаться, что другие-то ему благодарны.

— Исполнение разумного и без денег возможно, — сказал Дерпен.

— Благодарность от кого-то… Ну, допустим, — продолжал батюшка, — можно получить. И то — не всегда, люди малоблагодарные бывают… Но вот зависти, гнева, злобы даже — еще больше на тебя выльется, если неправедно деньги добывал. А большие-то деньги разве праведными бывают?

— Все, — рубанул воздух ладонью князь, — об этом, если будет охота, потом поговорим. Сейчас о другом.

— Так и я о том же, какое же устройство в себе нужно иметь, чтобы?.. — продолжил было батюшка.

Диодор отошел от окна, к тому креслицу, на котором сидел, когда разговаривал с секретарем королевской канцелярии, и тогда-то стало тихо. Неожиданно он усмехнулся.

— Правильно думаешь, отец Иона. — Он посмотрел на куртье. — Атеном, объясни мальчишке рассыльному, которого ты привел к нам, где обитают эти Четомысл и банкир с титулом барона, а если не сумеешь, отправляйся-ка к ним прежде нас, чтобы он дорогу запомнил. И главное, прошу добиться, чтобы они нас приняли.

— А если их нет в городе? — спросил Атеном, едва шевельнув губами. — Или заартачатся они?.. Им-то какое дело до твоего расследования?

— Поступай, как найдешь нужным, как у вас принято, но если заартачатся… Действуй именем виконта Оприса Тамберсила. Это должно сработать.

— И это все? — куртье даже голову повесил на грудь от раздумий.

— А завтра к вечеру по обещанию Оприса ты должен будешь помочь нам с аудиенцией у короля Фалемота.

Куртье тихо ахнул.

— Скорее всего, к королю пойдешь со мной… — Князь поправился: — То бишь, с нами. — Он повернулся к остальным имперцам. — Дерпен, ты тоже должен идти, их дворцы, вероятно, самое опасное место для нас и есть, если я правильно понимаю, как здешняя жизнь обстоит.

— К примеру, тот же Кебер взять… — кивнул Густибус.

— С оружием? — вскинулся Дерпен. — Тогда так, я возьму с собой…

— К королю с оружием не ходят, — высказался Атеном.

— Это будет частный визит, — буркнул князь. — И принять он нас должен незаметно для других, по крайней мере, так задумано.

— Я попробую выглядеть, как местные, — с увещеванием в голосе сказал Дерпен Атеному. — Вот только шпаги их… Ну, что это? Один тычковый удар — и все… Нет, я возьму саблю с большим кинжалом, и пару пистолетов.

— Дерпен, — позвал князь.

— Что?

— Не на бой же собираешься, не в сражение. Оружие желательно носить скрытно, незаметно, понимаешь? Тебе следует не столько об оружии заботиться, сколько замечать, как именно они попробуют на нас напасть, если попробуют… И по возможности, так устроить, чтобы избегнуть этого.

— А получится ли? — спросил Дерпен уныло.

— Думаю, что нет, — ответил князь Диодор, Дерпен сразу воспрял, едва ли не обрадовался. — Вот думай об этом, следи, наблюдай, и конечно, не дай нам пострадать, когда это нападение произойдет, если… произойдет.

— Если их будет не больше полудесятка… — отозвался Дерпен. И свой ответ закончил неожиданно: — Зачем же стычки избегать, ведь можно и пленного прихватить, и вызнать у него что-либо?

— Вряд ли те, кого на нас, возможно, натравят, что-то будут знать. И сегодня тоже с нами будь, когда отправимся к местным богатеям. И ты, отец Иона, тоже готовься, придется сегодня побегать.

— Князь Диодор, у меня работы в молельне — невпроворот, — сказал батюшка, не желая смириться с приказанием.

Если бы отец Иона не распереживался так после ухода Оприса, возможно, князь его бы сегодня не беспокоил. Но его следовало обязательно включить в дело, поэтому князь решил настаивать.

— Сегодня пойдешь с нами, отец Иона, и не спорь, пожалуй. Ты умеешь отличать ложь от правды, слышишь то, что стоит за словами, которые люди произносят. И мне это твое умение необходимо.

— Это каждый умеет, — почти азартно отозвался батюшка, как во время споров с Густибусом по дороге в Парс.

— Все, да не все, — сказал князь. — Не так, как это у тебя получится. — Он смягчил тон. — Батюшка, встречаться нам сегодня придется с людьми торговыми, лукавыми, а знать правду необходимо.

— Мне не следует привыкать к тому, чтобы вмешиваться в мирские дела.

Князь сжал губы, по его скулам перекатились желваки, то ли от гнева, который он привычно подавил, то ли из-за глубокого, свойственного всей его натуре несогласия с тем поведением, которое выбрал отец Иона.

— Ты — в нашей группе, тебя послали сюда именно для того, чего я сейчас от тебя прошу. Идти придется.

И батюшка склонил-таки голову, соглашаясь.

— А мне что делать? — спросил Густибус негромко.

— С тобой так…

Князь отвел мага в дальний угол библиотеки и очень негромко стал ему что-то объяснять. Маг не отозвался ни разу, только время от времени вскидывал голову и пристально вглядывался в Диодора, словно бы не верил своим ушам. Наконец, он вскричал так, что расслышали остальные:

— Но ведь это работа… на месяцы! Это же диссертация, князь!

— Месяцев у нас нет, Густибус, — сказал князь тем же твердым тоном, каким он заканчивал препирательства с Ионой. — У нас нет даже недель. Торопить я тебя не могу, потому что дело и впрямь непростое, но очень прошу тебя справиться дня за три, а если получится, то еще быстрее.

— О-ох! — только и выдохнул маг.

Князь повернулся к остальным, и тут же увидел Атенома.

— Как, месье, ты еще здесь? — он разом перешел на фериз. — У тебя есть задание, ты должен его исполнить… А ты еще здесь!

— Я полагал, — пролепетал куртье, — что совещание продолжается.

— Теперь у тебя меньше времени, чем было раньше, — высказал князь. — Ровно столько, сколько нужно, чтобы мы втроем переоделись и дошли до дома месье Четомысла.

Чего греха таить, повредничал с куртье князь Диодор, мог бы и спокойнее сказать, увещевательную интонацию выбрать. Но так уж сложились у него отношения с этим длиннолицым, что… почти беспричинно хотелось его строжить, едва ли не тычками погонять, и не иначе.

Атеном быстро поклонился и вышел, еще дверь за ним не закрылась, как он уже заголосил:

— Креп, несносный мальчишка, где ты?.. Эй, слуги, куда мог подеваться этот?..

Дерпен не выдержал и хмыкнул, батюшка тоже прикрыл лицо рукой, малопричинный смех при его сане не поощрялся.

— А тебе, Стырь, в течение дня задание такое будет… Возможно, от Оприса, королевского секретаря, который у нас был, придет человек, скорее всего, писец какой или чинуша, может, с охраной, если я правильно ситуацию понимаю. Ты должен будешь взять у него журнал какой-то, или книгу, в общем, кипу бумаг. Прими его хорошенько, угости чем-нибудь, и главное — не спускай с этого журнала глаз.

— Так, князюшка мой, головой отвечаю, — бодро отозвался Стырь. Он был доволен, что ему тоже поручили дело, хотя бы и такое невзрачное.

— А теперь, батюшка и месье Дерпен ог Фасм, — князь чуть улыбнулся, — переодевайтесь побогаче, попробуем пустить пыль в глаза, как тут принято.

Креп вернулся нескоро, едва ли не к обеду время подходило, но по тому, как он запыхался, на обратной дороге все же резво бежал. Князя он нашел в его комнате, где Диодор пробовал о чем-то думать в одиночестве, по армейской привычке к картам, разрисовывая какие-то схемы на четвертушке листа мелким пером. Мальчишка доложил, странно расставляя ударения и грассируя, когда попробовал докладывать на рукве:

— Месир Атеном д'Ош разговаривал с господином Четомыслом, а ныне отправился к барону, и просил передать… Что месье Четомысл ждет тебя, князь, сегодня же, лучше прямо сейчас. Завтра, сказано, времени у него не будет.

Разумеется, после такого извещения отправились без промедлений, тем более, что Дерпен с батюшкой тоже были готовы. Мальчишка дорогу запомнил и вел уверенно. Правда, батюшка с Дерпеном с удовольствием посмотрели бы на обденную жизнь Парса, но недосуг был, князь спешил.

Дом Четомысла находился довольно далеко от отеля руквацкого посольства, и на задах дворянской части Парса, ближе к реке. Выглядел он не очень привычно для местной архитектуры, склонной к изрядным украшательствам. Это был довольно компактно сложенный из камня куб, с маленькими, как в крепости, окошками, с узкой дверью, выходящей прямо на улицу. Зато внутри него оказался немалый атриум, окруженный галереями с четырех сторон, и в этом-то дворике толпилось люди, которые о чем-то договаривались, а порой спорили, может, торговались. В выходящих в этот дворик нишах за высокими конторками там и сям писцы важно записывали что-то в необъятных объемов книги. Товаров тут никаких не было, князь догадался, что торговый дом Четомысла был так широко и богато устроен, что сделки тут только оформлялись, склады находились где-то еще, может быть, даже и не в самом Парсе, а и в других городах королевства. Судя по всему, дела торговые тут кипели, как бы Оприс не утверждал, что оборотные средства этого купца почти все были украдены.

Куртье Атенома тут уже не было, как сказал Креп, он отправился договариваться о следующей встрече, которую хотел бы иметь сегодня князь. Диодор спросил:

— А если барон почему-либо не согласится встретиться с нами сегодня?

— Так он же велел на это, чтобы я бежал к нему, сразу же, как вас сюда приведу, — пожал плечами, не очень уместно, Креп. — А вас просил возвращаться в отель, и ждать там.

— Что-то немилосердно он нас гоняет, — тихонько пожаловался отец Иона, впрочем, с меньшим напором, чем спорил с князем утром. Смотреть на местную жизнь ему было все любопытнее.

— Это не он, это князь нас так-то гонять вздумал, — едва заметно усмехаясь, сказал Дерпен.

Довольно скоро к князю, батюшке и восточнику подошла девица в белой блузе и широкой юбке, из отличной восточной ткани, и пришепетывая что-то на птичьем языке, так что князь и не понял ее, повела за собой.

Во время этого шествия князь заметил одну странную особенность. Как ни пытался Дерпен выглядеть по-местному, он все равно выделялся среди парсов, как колокольня среди хибарок, в своем здешнем платье он даже еще больше привлекал внимание, чем если бы вырядился по-восточному. Князь вздохнул, и решил впредь для таких вот походов раздобыть для воина именно чужеземный наряд, тогда еще оставалась надежда, что он не будет бросаться в глаза — все же парсы были не слишком любопытны, если им все казалось понятно. А так, как получилось ныне, они еще и начинали думать и что-то подозревать, чего не хотелось бы.

Даже на батюшку Иону в его рясе, в общем, смотрели реже, хотя и тут, может быть, что-то следовало изменить. О том, как выглядел он сам, князь задумывался меньше, потому что не мог посмотреть на себя со стороны. Но на всякий случай решился и спросил девушку, которая в своей широченной юбке шагала перед ними, указывая путь:

— Как ты узнала, красавица, что именно мы добиваемся приема у месье Четомысла?

Девушка с готовностью обернулась и прыснула, прикрыв губы ладошкой.

— Так вас, принц, не заметить так же трудно, как булыжник в постели.

Они прошли сначала по галерее, где писцов было еще больше, а торговцев меньше, потом миновали почти настоящую гостиную, в которой в углу стояла лишь одна конторка, потом прошли переходом, где играли в кости двое охранников, и наконец попали в кабинет самого Четомысла.

Глава торгового дома и заемщик его величества короля Фалемота, месье Четомысл поднялся из-за стола, и вышел к гостям. Посмотрел суховато на девушку, и та мигом исчезла, пролепетав что-то непонятное.

— Прошу садиться, мессиры, — Четомысл указал на низенькие, почти восточные диванчики, расставленные полукругом перед окнами кабинета. — Сейчас принесут лимоны и вино, — он чуть усмехнулся, но тоже, скорее из вежливости, чем от радушия, — с моих собственных виноградников, урожая четырехлетней давности. Некоторые его находят превосходным. — Он еще разок, оказавшись к окнам спиной, так что его лицо стало малоразборчивым, оглядел троих своих посетителей. — Прошу учесть, господа, что я человек торговый, и не очень-то соблюдаю законы благородного знакомства, а потому…

— Мы тоже, месье Четомысл, — признал и князь, ожидая, чтобы хозяин дома сел на свои диванчики первым. Он быстро представил отца Иону и Дерпена, а затем представился сам.

Четомысл был совсем не стар, хотя волосы его уже отчетливо пробивала седина. Еще у него оказались усы, чрезмерно черные на его-то бледноватом лице, с закрученными вверх кончиками, что было бы уместно для какого-нибудь гвардейца или гусара, но никак не для купца и торговца.

Одет он был в простой кафтан, туго облегающий его полненькую фигуру, и в длинные кюлоты, которые совсем неблагородно собрались в гармошку внизу, над крепкими кожаными башмаками с простыми латунными пряжками, так что даже не видно было ни дюйма чулок. И воротник он носил простой и широкий, и даже заметно застиранный, что из-за местного не очень хорошего мыла было вовсе не удивительно. Пальцы его были испачканы в чернилах, которые даже создавали траурную кайму под ногтями.

Зато глаза месье Четомысла привлекали внимание, в них светился ум, воля и, пожалуй, умение очень точно рассчитывать людей, которые ему были надобны тем или иным образом. Еще в них был азарт особого рода, который князь не мог бы определить, потому что редко с ним встречался — возможно, это был азарт добывания денег, как определил это свойство батюшка Иона, азарт игрока, азарт раз и навсегда выбранного для себя дела. В целом, этот человек мог стать опасным, если бы князю и его подчиненным было чего от него опасаться.

В комнату снова вошла девушка в широченной юбке, на этот раз с подносом, на котором было много чего еще, помимо вина и лимонов. Месье Четомысл тут же, на правах хозяина, наполнил три высоких стаканчика, отлично сработанных из серебра, золотистым, терпко пахнувшим вином, но сам принялся пить кофе из большой фарфоровой чашки, выдавив в нее чуть не весь лимон целиком.

— Угощайтесь, господа, если бы не разгар работы, я бы и сам с вами выпил, — он усмехнулся чуть желтыми зубами, и князь понял, что пить Четомысл не стал бы ни за что. Он вообще производил впечатление человека, который не любит, когда его сознание затуманено хотя бы стаканом вина. — Перейдем к делу, — он не смущаясь выплюнул на специальную тарелочку лимонную косточку. — Что вы желаете знать?

— Некто, представившись королем Фалемотом взял у тебя займ… — начал князь.

Четомысл тут же повернулся к девушке, которая терпеливо ждала, не последует ли новых распоряжений, и сделал ей жест уйти. Когда она закрыла за собой дверь, он посмотрел на князя Диодора исподлобья, словно бык, выбирающий место для удара рогами.

— Вы расследуете это дело… по приказу Его Величества?

— Пока… не вполне, месье Четомысл, — вынужден был признать князь. — Скорее, по распоряжению имперского Тайного Приказа. Но как только мы получим аудиенцию у короля, без сомнения, он подтвердит наши полномочия.

— Значит, вы из Мирквы. И его величество вызвал вас… Тогда многое понятно.

— Что именно? — не удержался князь.

— Хотя бы то, что вы прибыли так тихо и неприметно… Даже я толком не знал, что вы уже здесь. — Четомысл опять вежливо усмехнулся. — Признаться, я хотел было отказать, когда ко мне пришел со странной просьбой этот мальчишка Атеном из вашего, имперского посольства… Знаете, я теперь многому не верю, после того, что случилось.

Разумеется, он не верил и раньше, подумал про себя князь. Но вслух спросил:

— Какова была сумма, месье Четомысл?

— Я отдал около семисот тысяч ливров, князь. Сумма эта названа так определенно, хотя некоторые вещи, которые я внес в ее счет могли бы стоить при умелой продаже чуть больше. Но, повторяю, сумма названа именно такая.

— Какие вещи? — не понял князь.

— В основном это была драгоценная посуда, куда богаче, чем пользуюсь я сам, — Четомысл чуть заметно кивнул на серебряные стаканчики с налитым вином. — Еще там были драгоценные камни, но их было не много. Знаете, я не вполне разбираюсь в них, потому что не занимаюсь этим… товаром. Хотя, приходится, — он вздохнул, словно бы сожалел, что настолько богат, — знаете ли, положение обязывает. — Внезапно Четомысл еще больше набычился, глаза у него стали сухими и жесткими, как блеск копейного острия. — Если деньги не будут возвращены, я потерплю такие убытки, что… Лучше об этом не думать.

— Под чье слово ты рискнул такой суммой, месье Четомысл? Как выглядел человек, который просил тебя о займе.

— Под слово короля. Мы неплохо знаем друг друга, и давно вели разные общие дела, хотя, — он чуть отвернулся, ровно настолько, чтобы ничего нельзя было прочитать на его лице, — преимущественно, в частном порядке. Он был сначала в маске, которую я все же попросил его снять. Он снял, и предложил мне такие условия под обеспечение этого займа, что… Чего скрывать, у меня закружилась голова от этого предложение. Я бы мог, при желании, отойти после этой операции от дел, и остаток своих дней прожить… Как принц.

Ты бы мог прожить остаток своих дней как принц и с теми деньгами, которые у тебя уже есть, снова подумал князь. И на этот раз, ради разнообразия, все же высказался вслух. Думать об этом человеке и не договаривать до конца было трудно, он все равно читал все на лице собеседника. У него это был такой же обыденный рефлекс, как необходимость дышать. Четомысл чуть откинулся назад, теперь князь мог отчетливо видеть, каков он бывает, когда торгуется.

— Это не так, князь. Выйти из некоторых дел очень трудно, и потому что на тебя рассчитывают партнеры, и потому что всегда находится какой-нибудь новый вариант заработать.

Князь отхлебнул вина, обдумывая следующий вопрос. Вкуса вина он, впрочем, не почувствовал.

— Расписки короля, которые ты получил, отдавая деньги королевским гвардейцам, не вызвали у тебя настороженности?

— Разумеется, нет. Они были составлены очень грамотно, и подтверждались малой королевской печатью. Скажу больше, они были очень похожи на те расписки, которые король уже выдавал мне при похожих обстоятельствах. Только сумма на этот раз, как я говорил, была существенно больше. Но я и с этим справился, собрал требуемые деньги, и передал их… как ты уже знаешь, гвардейцам.

— Собирая деньги, ты не обращался к королю еще раз, например, за уточнением каких-нибудь особенностей договора?

— Нет, конечно, как я мог?.. К тому же, он просил меня держать это в тайне. Подробностей я не помню, все же много времени прошло… Но по просьбе графа Морштока я все очень отчетливо ему пересказал, когда мы встречались. Моршток все записал, принц, ты найдешь все детали в его записках. Кстати, они сохранились?

— Я посмотрю, — кивнул князь рассеянно, потому что думал в этот момент, что гораздо больше, чем эти детали, его интересует та версия, которую разрабатывал Моршток, и из-за расследования которой его убили. — Какие именно дела с королем ты уже имел в прошлом?

— Прежде у нас было три займа, он так же приходил ко мне, и так же договаривался… Вот только степень секретности, пожалуй, была менее строгой. И чуть по-другому были обставлены гарантии возврата средств.

— Куда пошли те деньги?

— Не уверен, что знаю все дворцовые расходы… Кажется, он оплачивал однажды королевскую гвардию, второй раз перевел крупную сумму своей конкубине графине Витенбор, а в третий заем торжественно наградил своих генералов, которые выиграли для него какую-то войну на восточных окраинах королевства.

— Значит, до этого случая король Фалемот считался честным заемщиком.

— И сейчас считается таковым, без сомнения.

— Каковы были суммы в прошлых его займах?

— Гораздо меньше, кажется, все три займа уложились в сумму в сто семьдесят тысяч.

— Месье Четомысл, подумай хорошенько, прежде чем ответить на мой следующий вопрос. Тебя не смутила сумма, которую он запросил последний раз?

— Смутила. Но я уже давно не опасаюсь оперировать большими суммами, это как бы входит в счет дара богатства, которым Господь наградил меня и мое семейство. Кроме того, как я говорил, он предложил очень хорошие условия. В частности, откуп на три или даже четыре южные провинции королевства.

Князь счел возможным не скрывать своего удивления.

— Откуп в Империи запрещен, он разоряет крестьян и прочих честных обывателей.

— Запрещен лишь в законах и документах Империи, которые мы, как королевство свободное и неделимое, можем толковать довольно широко… Хотя, если подумать, это не вполне откуп, а скорее, ограниченные условия пользования доходами этих провинций, что я лишь случайно назвал откупом.

Внезапно, батюшка странно дернул шеей, и князь Диодор его понял. Но к сожалению, это было не важно.

— На что король собирался, по его словам, истратить занятые у тебя деньги на этот раз?

— На обновление армии и флота, кажется, но не уверен. К тому же, это все равно бессмысленно, ведь денег, как нам известно, нет, они куда-то пропали. И королевская казна тоже пуста, — Четомысл запнулся, все же он высказался так, как ему бы не следовало.

— А раньше король говорил о желании неким образом укрепить свою армию и флот?

— Не знаю, я не член Государственного совета, — должно быть, из-за последней проговорки, Четомысл впервые с начала разговора показал, что начинает раздражаться. — Как у вас, имперцев, говорят — рожей не вышел. — Все же Четомысл попытался взять себя в руки. И потому снова улыбнулся. — Да и скучно это, наверное.

Не намного скучнее, чем просто богатеть везде, где только возможно, подумал князь Диодор, но вслух опять ничего не произнес. Кажется, он выяснил все, что хотел тут выяснить. Вот только этого было мало даже для первичных версий.

Когда они пошли обратной дорогой, батюшка Иона с малопонятным вздохом на рукве произнес чуть слышно:

— Без сомнения, он — это он, торгаш и богатей, каких поискать даже в этих зажиточных землях, князь. Никакой подмены на оборотня или на другую подходящую для этого фигуру, как ты полагал, тут нет.

— А я и не полагал, — признался князь. — Самой подходящей фигурой, как ты выразился, батюшка, пока является король, а вовсе не заимодавцы.

— И все же я не понимаю, — опять начал батюшка. — Такая одержимость деньгами и доходами, богатством и властью, какую оно приносит, если все же приносит, это же — баловство и необузданность… Я думал прежде, что это не только несчастные люди, но и неуверенные в себе изначально, нуждающиеся в подтверждении своей значимости и силы, а оказалось… Оказалось, — он чуть понурился, — что это не так, все сложнее. И даже лукавство, которое ему свойственно, не от слабости, как утверждают святоотеческие авторы, а просто — профессиональное, что ли…

— Да, — неожиданно согласился Дерпен, который долгонько помалкивал. — Слабым его не назовешь, даже я это заметил. Хотя и не говорю на феризе.