Глава десятая
Доктор Эккер и тайна Фарри

Сама шахта оказалась местом, которое сложно описать словами. Мне показалось, что глубиной она была в лигу, — так долго мы спускались вниз на скрипучем подъемнике. Я никак не мог отделаться от ощущения нереальности окружающего мира. Мимо проплывали полосы голубого глетчерного льда, ползли опоры и сваи, образующие ход для платформы, мерцали яркие огоньки шаманских фонарей. Пару раз мы видели выдолбленные площадки с рыбными складами.

Здесь все пахло рыбой. А еще чем-то непонятным мне, чем-то незнакомым. Когда я поинтересовался об этом запахе у Фадара, тот сказал, что это дух моря. Настоящего моря. Открытой воды.

Добравшись до дна ледника, мы оказались на широкой площадке, хорошо освещенной фонарями. Я сразу увидел черноту, которой она заканчивалась. Серый язык истоптанного льда вел от подъемника к могучему механизму, предназначенному для подъема ярусов.

Здесь, под нависающими над нами сводами, посреди отвоеванного у ледника зала, нам предстояло провести весь день.

Первым делом я подошел к самому краю площадки, кое-как огороженной небольшим заборчиком. Осторожно положил руки на перила и посмотрел вниз, на черную гладь, в которой отражались огоньки фонарей.

Рядом встал Фарри, с открытым ртом созерцающий открывшуюся нам картину. Фадар, пряча в бороде улыбку, держался чуть позади нас и не мешал знакомиться с «морем». А я, глядя в пучину, думал о том, как же там должно быть глубоко. Ведь Темный Бог, скрывающийся в океане, спокойно живет в этих водах и может в любой момент оказаться где угодно, покрыв огромные расстояния в считаные дни.

Что за мир таится там, внизу, в этом черном недвижимом провале?..

Здесь, в холодном и безмолвном подледном мире, каждый звук был торжеством жизни. Эхо разносило наши голоса, многократно отражаясь от ледовых выступов, свисающих с голубого потолка.

— Ладно, малышня, давайте работать, — сказал Фадар, прервав наш с Фарри восторженный обмен впечатлениями.

И началась вахта, знакомая каждому шахтеру, но оказавшаяся новинкой для нас — юного циркача и простого деревенского паренька из погибшего Кассин-Онга.

Весь день мы занимались тем, что выбирали из черной глубины океана длинную веревку, к которой крепились веревки поменьше. Бородач стоял с багром у металлической канавки, и едва очередная рыбина появлялась у поверхности, он ловко подцеплял ее крюком и вываливал наружу. Механизм неторопливо наматывал на себя длиннющий ярус, а мы с Фарри только и успевали, что снимать добычу с крючков и при этом следить, чтобы они не запутались. Мальчик работал с азартом и увлеченностью, достойной преданного фанатика. Он мурлыкал себе под нос какие-то мелодии, он восхищенно ахал, когда из глубин появлялись особенно крупные рыбины, и с детским восторгом следил за Фадаром. Мог ли он быть убийцей, которого разыскивает посланный Глонгой Бурген? Я не мог в это поверить, видя, с какой радостью работает мальчик. Потому вновь отбросил скверные мысли прочь и погрузился в бесконечную череду промысла.

До того дня я и не знал, как же много разной живности обитает под нами. Здесь были и узкомордые, вытянутые, иногда длиною в ярд, хищники, и блестящие сочными, округлыми боками ленивые увальни. Колючие и кожистые, зубастые и нет. Несколько раз мы вылавливали шаркунов, и они разительно отличались от тех созданий, что добирались до поверхности моего мира. Нежно-розовые, мягкие, покрытые сотнями тоненьких вьющихся волосков. Бородач объяснил нам, что это молодняк. Что только зрелые особи обрастают броней и ползут наверх. Шаркунов он попросил сбрасывать в отдельную корзину, чтобы не мешать их с рыбой. Потом они должны были пойти на корм животным, на удобрения для теплиц, ну или же для виноваров. Каждый по-своему распоряжается дарами моря.

Попадалась и совсем мелочовка, но только один раз Фадар выбросил улов. Яростно извивающееся чешуйчатое создание бурого цвета всплеснулось в темных водах и быстро ушло на глубину.

— Это тварга. Ее есть нельзя, — сообщил нам бородач. В следующий миг он уже подхватывал багром большую рыбину.

К концу дня я устал еще больше, чем вчера. Болели исколотые крючками и рыбьими плавниками руки. Ныла спина от постоянных наклонов. А от запаха добычи, неистребимого, тяжелого, раскалывалась голова, и когда последний из ярусов закончился, у меня не осталось сил даже на вздох облегчения.

Весь улов мы сгрузили на специальную телегу, которую вскоре затащили на платформу, и Фадар, закрепив колеса в пазах, дернул за свисающую сверху веревку. Там, наверху, должен был зазвонить колокольчик, чтобы дежурный включил подъемный механизм.

Тросы загудели, заскрипели, и платформа тяжело двинулась наверх, отрезая от нас освещенную площадку монолитом льда. Я вдруг почувствовал страх Фарри и вспомнил, что сегодня нам предстоит пройти посвящение в гильдию Снежной Шапки. Нанести себе на тело ее знак.

Татуировка есть защита, но она же и привязывает тебя к чьим-то законам. К иным порядкам. Она становится немым указателем всей твоей жизни, если ты готов ему подчиняться.

Признаться честно, я никогда не собирался становиться рыбаком, как мой погибший отец. Особенно после близкого знакомства с тем, как на самом деле работают в шахтах. Но после того как татуировка будет нанесена, по всем законам я стану принадлежать гильдии, и вся моя жизнь должна быть направлена на углубление моих знаний. На совершенствование. На становление. И когда-нибудь, возможно, лицо мое украсит синяя вязь, в которой будет играть рыба и плескаться темная вода океана.

Но я знал, что это временно. Что я никогда не посвящу свою жизнь гильдии Снежной Шапки. Надо будет — сбегу. Никто не любит беглых гильдейцев, но и охоту за ними не объявляют. Все можно побороть.

Однако сейчас судьба не предоставила нам выбора. Найвэлу ничего не стоит сдать капитану Бургену меня и Фарри, если мы откажемся подкрепить его легенду об ученичестве. Потому я готов был смиренно принять знак гильдии на своей руке.

Или откуда начинают вить свою паутину эти узоры?

Меня терзала совесть, что из-за компаса и нашего знакомства с Фарри рыжеволосый мальчуган тоже должен принять участь рыбака.

Мы поднимались все выше, и с каждым оборотом ворота там, наверху, страх и отчаяние все больше переполняли моего приятеля.

Фадар молчал, думая о своем. А Фарри едва ли не трясся от непонятного мне ужаса. Неужели ему настолько было страшно? Или корень его паники крылся в чем-то другом? Я внимательно посмотрел на мальчика, чье бледное лицо едва освещали проплывающие мимо фонари. Что скрывается в душе циркача? Почему он так боится? Это всего лишь наколка. Рисунок, скрытый от чужих глаз, если хозяин не хочет его показывать.

Наверху мы узнали, что на шахтах есть и ночные вахты. Когда платформа остановилась, мы встретились с тремя рыбаками, ожидавшими нас.

— Хорошо, — сказал один из них, поглядев на тележку с уловом. — Сегодня лучше, чем вчера.

Фадар кивнул им, и мужчины, выпустив нас с платформы, взошли на нее сами. Один из них махнул дежурному, и тот опять включил механизм.

А мы выбрались на улицу. Уже стемнело, но я сразу увидел огни ледохода, все еще стоявшего неподалеку от рыбацкого поселка. Это расстроило меня. Видимо, где-то в глубине души еще тлела надежда, что Бурген и его люди уйдут прочь, ничего не добившись от местного старосты.

— Идемте, я провожу вас к Эккеру. И пока он будет работать, схожу за ужином. Заодно товарища своего проведаете, — прогудел Фадар.

Мы прошли по утоптанной тропе к стоящему на отшибе дому врачевателя. Чуть пригнули головы, войдя в длинные сени. Здесь на стенах тоже горели фонари, и вдоль были аккуратно расставлены нехитрые инструменты. Лопаты, ломы, метла с ведром.

Проход закончился окованной железом дверью, и после нашего стука она мгновенно раскрылась. На пороге появился коренастый Морренгайм с дальнобоем в руках. Увидев нас, он опустил ствол к полу и знаком поманил внутрь. Так мы оказались во владениях доктора Эккера.

Я стащил с себя шапку, с интересом оглядывая простенький интерьер гостиной и наслаждаясь теплом. Отсюда вело несколько темных дверей, и, наверное, за одной из них отдыхал Эльм.

Вообще это было уютное место. Тихое и аккуратное. Дощатый пол тщательно выметен, и на нем почти не виднелось темных пятен подгнивших мест. Стены укрыты белыми волчьими шкурами. Посреди комнаты стоял небольшой столик, за которым доктор, скорее всего, и работал и обедал одновременно. На одном углу лежала толстая книга, а на другом оловянная тарелка с ложкой.

— Я позову дока, — сказал человек, сидящий в темном углу и мной не замеченный. Он поднялся, и на его лицо упал свет от фонаря.

Клаус. На лице рыбака блуждала недобрая улыбка, а прищуренные глаза буравили нас так, словно мы оказались исчадием ледяных демонов.

— Глупость затеял старик, клянусь потрохами Темного, — добавил он. Морренгайм согласно хмыкнул.

Я почувствовал себя в ловушке.

— Многие с возрастом теряют ясность ума. Боюсь, это тот самый случай. — Клаус подошел к дальней двери и стукнул в нее кулаком: — Док! Привели пацанят!

— Одну минуточку! — с той стороны немедленно отозвался глухой старческий голос.

Фарри задрожал. Он старался держаться чуть позади меня.

— Одну минуточку!

Наконец старик в пушистом длиннополом халате вышел в гостиную. Абсолютно лысый, с глубокими морщинами человек едва перемещался, ощутимо опираясь на железную трость. Набалдашник последней был выполнен в виде рыбьей головы.

Искусный мастер изобразил ее с раскрытым ртом.

Доктор Эккер подслеповато щурился, а из-за черных татуировок, покрывавших его лицо, щелочки глаз казались неразличимыми. Тонкая шея, на которой отчетливо проступали сухожилия, была покрыта темными пятнами даже там, где не струилась вязь татуировки.

В комнате запахло старостью.

— Здравствуйте, молодые люди, — почтительно приветствовал он нас. — Рад видеть тех, кому удалось выжить в пустыне.

— Найвэл просил… — прогудел озадаченный Морренгайм, но умолк под взглядом старика.

— Ну, юные рыбаки, пройдемте, — прошамкал доктор Эккер и поманил меня рукой. На миг мне стало страшно, но я смело шагнул вперед, понимая, что, может быть, так успокою Фарри.

— Дурацкая идея, — прокомментировал Клаус.

— Станешь старостой — сможешь оценивать, — дребезжащим голосом ответил на это Эккер. — Пойдемте, молодой человек.

Комната, в которую он меня отвел, была очень маленькой. Но очень теплой. Посреди помещения на возвышении стоял стул с ремнями.

— Что это? — занервничал я. Выглядело это приспособление как место для пыток.

— Для блага общего. Садись.

Я осторожно опустился, чувствуя, как пересохло в горле. От старика не исходило никаких злых намерений. Он был занят какими-то своими размышлениями, несущими ему мир.

Но когда он затянул ремнями мою левую руку — я дернулся.

— Сиди спокойно, молодой человек. Я слишком стар, чтобы удерживать тебя. Но если хочешь, позову сюда Клауса, и он тебя подержит.

Плотно сжав зубы, я судорожно кивнул и даже не сопротивлялся, когда теплая кожа опутала мне лоб и притянула к спинке стула. В носу свербело от запаха лекарств. Точно так же пахло в медицинской лавке кассин-онгского врачевателя Идианы. Это чуть-чуть успокоило.

— Вот и хорошо. Вот и славненько… — пробормотал старик. Потом, кряхтя, он застегнул ремни у моих ног. — Не бойся.

Наконец вторая рука оказалась притянута к подлокотнику, и я оказался обездвиженным. С каждым мигом страх во мне подбирался все ближе и ближе к горлу. Сердце колотилось так часто, что в груди заныло.

Старик же неторопливо закатал мне рукав на левой руке, протер кожу на предплечье пахучей тряпочкой и потом стал возиться у небольшого столика, звеня инструментами.

— Это почти не больно, — сказал он.

— А можно как-то избавиться от татуировки? — вырвался у меня вопрос.

Эккер не отреагировал, перебирая инструменты. Затем довольно крякнул и повернулся ко мне, держа в дрожащих руках шприц.

— В другой раз, молодой человек, я бы выгнал тебя вон за такие слова. Потом сказал бы об этом Найвэлу, и он отправил бы тебя гулять в пустыню дальше. Но раз обстоятельства требуют спасти никчемные жизни маленьких бродяг, то я отвечу: можно. Но это очень больно, малыш. Конечно, если попадется хороший мастер и не оставит тебе шрамов на всю жизнь. Однако если кто-то в гильдии Снежной Шапки узнает о твоих намерениях…

— Спасибо… — Мне было достаточно той информации.

И старик приступил к работе. Та жидкость, которой он смазал мне руку, притупила боль. Честно говоря, это было даже чуточку приятно, и я, как зачарованный, наблюдал за тем, как на моем предплечье появляется изображение широкой рыбки с красивыми плавниками. Доктор прокалывал кожу иголкой, впрыскивал туда свои чернила — и так рисовал одну из тех несчастных, что мы сегодня ловили.

— Это лассарь, — пояснил Эккер, заметив мой интерес. — Хорошая рыба. Но простенькая. У посвященных не бывает других рисунков.

…Когда работа закончилась, старик закашлялся, убрал инструменты в ящик и неторопливо освободил меня от пут. Я все это время смотрел на рыбину у себя на руке и, клянусь, это удивило меня, наслаждался картинкой. В кои-то веки я принадлежал чему-то большему. Я стал, пусть и понарошку, частью могучей гильдии. Гильдии, которая не боится военных кораблей. Это воодушевляло.

— Позови сюда своего друга, — проскрипел старик и прислонился к столику с инструментами.

Я вышел из комнаты с улыбкой на лице, которую тут же сбил ужас Фарри.

— Иди, не бойся. Это совсем не больно. Смотри! — Я показал ему лассаря. — Это лассарь! Правда, красиво?

Рыжеволосый мальчик был бел, как снег. Его обескровленные губы тряслись, как у умирающего старика. Он покосился на выход, у которого стоял Морренгайм с дальнобоем, потом на меня.

— Я не хочу! — просипел он.

— Не бойся! — попытался я успокоить его. — Все будет хорошо! Давай, иди!

Мне пришлось приобнять его за плечи, и он, словно зачарованный, прошел со мной через гостиную и остановился у двери.

— Заходите, молодой человек, — позвал его Эккер.

Фарри отшатнулся, и тут я толкнул приятеля в спину и захлопнул дверь. Иногда кто-то должен дать толчок, чтобы человек принял правильный выбор.

Вот только я не уверен, что в тот раз это не было ошибкой.

Крик Фарри раздался через минуту после того, как дверь закрылась. Вопль ужаса и ярости потряс темное помещение, и в тот же миг Клаус ринулся на помощь доктору. Я хотел последовать за ним, но рыбак отшвырнул меня в сторону, и я упал на пол, больно ушибившись локтем.

— Нет! Не надо! — чуть ли не плакал мальчик, оказавшийся за закрытой дверью в компании злого Клауса и старого доктора. — Не надо!

— Заткнись, сученыш! — ревел ему в ответ рыбак. — Закрой пасть, а не то я тебе ее закрою!

— Пожалуйста!

Я забарабанил в дверь, желая помочь приятелю. Не знаю, что бы мне удалось для него сделать, но сидеть и слушать его криков я просто не мог.

— Прошу-у-у ва-а-а-ас!

Грохнула дверь слева от меня, и из комнаты, откуда пахнуло нездоровым духом, появился осунувшийся Эльм. Его покачивало от слабости, но ярость наполняла тело праведной мощью.

— Эй, назад! — увидел его Морренгайм и с угрозой шагнул к здоровяку. Тот неожиданно ловко двинулся навстречу и в два счета вырвал дальнобой из рук опешившего рыбака, перехватил оружие одной рукой и с размаху съездил коренастому сторожу по лицу. Морренгайм без звука свалился на пол.

Эльм, глянув на меня взбешенным взглядом, подошел к двери, откуда просил о помощи Фарри, и грохнул в нее ногой. Выглядел силач не очень хорошо. Под глазами запали темные круги, неровная щетина облепила щеки.

— Открывайте дверь, собачьи ублюдки! — сорвавшимся голосом рявкнул он.

— Эльм! Помоги, Эльм! Пожалуйста! — с еще большим чувством завопил Фарри.

— Ах ты, гаденыш! — взвыл из-за дверей Клаус, и из комнаты послышался стук падения. — Ах ты, тварь какая! Поганый воришка!

Эльм зарычал, отбросил в сторону дальнобой и одним могучим ударом выбил дверь в пыточную. При этом он едва не упал, но ухватился за стену и в следующий миг ринулся внутрь.

Пыточная… Вот какое слово пришло мне в голову от того, что там происходило.

— Что вы тут делаете? — Эккер наконец испугался. До этого мне казалось, будто он не способен на эмоции. — Почему вы не в постели?

— Да он его подельник, док! — противно взвизгнул Клаус. — Правильно Бурген говорит — душегубы они, и след за ними кровавый идет. А Найвэл, старый идиот, поверил двум соплякам!

С этими словами рыбак, набычившись, бросился на Эльма и ударил его головой в грудь. Тот охнул, пошатнулся и, не выдержав напора, повалился на пол. Быстрый Клаус находчиво вцепился в раненую культю силача, и здоровяк взвыл от боли.

Фарри с порванным рукавом забился в угол пыточной, за креслом, и с ужасом смотрел на драку. А я не знал, что мне делать. Я не понимал, что произошло в комнате, пока меня там не было. Это не реакция на шприц, это не страх перед болью. Здесь было нечто другое. Рука, которую прикрывал Фарри, пестрела черными узорами.

Он уже кому-то принадлежал.

Мужчины, зло рыча, боролись на полу, и ослабшему от раны Эльму хорошо доставалось. С каждым мигом его кулак поднимался все медленнее, а натиск Клауса не утихал. Под ударами рыбака лысая голова силача моталась из стороны в сторону, и с каждым мигом взгляд Эльма блуждал все больше.

Эккер, прислонившись к столику, мрачно смотрел на происходящее, переводя взгляд то на Фарри, то на меня.

— Собачий выродок! — шипел Эльм, стараясь выбраться из-под навалившегося на него рыбака. — Собачий…

Он взвыл, так как очередной удар Клауса опять пришелся в раненую культю. На полу появились первые пятна крови.

Я обернулся к столу, и мой взгляд зацепился за тяжелую книгу. Наитие толкнуло меня вперед, и, схватив увесистый том, я бросился к дерущимся и со всего маху опустил фолиант на голову Клауса. Рыбак охнул, растерялся, но после следующего удара потерял сознание.

Эльму этого хватило. Сбросив с себя обмякшее тело, он, шатаясь, встал на ноги и страшным ударом сломал лежащему Клаусу шею.

Наступила тишина. Я, не веря, смотрел на убитого. Пару минут назад он был сильным и страшным противником, а теперь… Теперь он превратился в безжизненную куклу.

— Собачья жизнь! — процедил силач.

— Большая ошибка, — тихо произнес молчавший доселе Эккер. — За вами слишком много крови. А ты, молодой человек, — он посмотрел на меня, — не слишком разборчив в выборе друзей. Мне казалось, ты хороший мальчик…

— Заткнись, — хрипло дыша, оборвал его Эльм. — Ради собачьего счастья твоих близких — закрой свой собачий рот!

— У мальчика на руке знак гильдии воров. Я не знаю, какого города, — продолжал доктор, будто не слыша его. Смотрел он только на меня.

— Я сказал: заткнись! — заорал Эльм.

— И судя по рисунку, он пробыл там довольно длительное время…

Силач резко шагнул в комнату и выволок несопротивляющегося старика в гостиную. Бесцеремонно бросил его на пол, отчего Эккер охнул и закашлялся. Фарри крадучись вышел из пыточной, поправляя разорванный рукав и стараясь не смотреть в мою сторону.

— Любой капитан сдаст вас в любом городе за такие знаки, — откашлялся наконец док. Он совсем не боялся Эльма. — Любой вор сдаст вас в гильдию за то, что знак прерван. Вот кому нужно сводить татуировку, молодой человек. Знак рыбака не так позорен, знаешь ли.

Он опять смотрел на меня.

— И вот какая у вас благодарность за помощь рыбаков. — Эккер скосил взгляд на мертвого Клауса, и губы его презрительно скривились: — Мне не следовало потакать Найвэлу.

Эльм шагнул было к старику, но я крикнул:

— Не надо, Эльм! Он же тебя выходил!

Здоровяк застыл, будто громом пораженный. Фыркнул, но злость уже схлынула прочь.

— Теперь мы повязаны, сопляк, — сказал он мне. — Повязаны на крови.

— Нам надо бежать. — Фарри остановился рядом с Эльмом, все еще стараясь не встречаться со мною взглядом. А мне хотелось посмотреть ему в глаза. Мне вспомнилась наша беседа на борту ледохода путейщиков, вспомнилось, с какой радостью он работал в ледовом карьере.

Как он мог быть вором?!

— Вам лучше убить и меня тоже. Потому что завтра я пойду напрямую к военным. Видимо, они не врали… — трескуче сообщил лежащий на полу старик. Он закрыл глаза и часто дышал, положив руку на сердце. — Неужели я дожил до того дня, когда Найвэл ошибся? Маленькая, а победа, знаете ли.

Он улыбнулся.

— Надо уходить сейчас, — рыкнул Эльм.

— Ты же ранен… — встрял Фарри.

С повязки на левой руке капала кровь.

— Завтра я буду убит, если мы не уйдем сегодня, собачий недоумок! Есть идеи?

Я смотрел на своих спутников как на оборотней. День назад они были простыми людьми, не хуже и не лучше многих. Но теперь один оказался убийцей, а второй вором… Путешествовать с ними дальше?

Но разве у меня есть выбор? Суровый Найвэл сдаст меня Бургену, даже если циркачи сбегут одни. Даже если старик скажет, что я не принимал их стороны.

Вот только тяжелый том лежал, распахнувшись, на полу. И благодаря ему умер Клаус. Во мне крепла свирепая решимость — до Снежной Шапки мы идем вместе, а потом я постараюсь забыть своих попутчиков, как забывают страшный сон.

Тут зашевелился Морренгайм, но Эльм в два шага оказался рядом с ним, и мой крик, слившийся с криком Фарри, не смог остановить силача:

— Не надо, Эльм!

Здоровяк прикончил очнувшегося рыбака уже отработанным ударом ноги. Сплюнул на пол. В комнате пахло кровью, смертью и отчаянием. Странно, но у меня в голове не было ни единой мысли. Все вновь перевернулось. Все опять изменилось.

Машинально я дотронулся рукой до компаса.

— Тяговый ледоход Фадара на пристани. Если заведем и уедем ночью, то, может быть, сможем добраться до Снежной Шапки.

Это были мои слова.

Да, это сказал я. Предав бородача, так хорошо к нам относившегося. Предав Найвэла, рискнувшего отношениями целой гильдии и вольного капитана. Предав трудный, но волшебный день на шахте. И, наконец, предав себя самого…

— Так и сделаем, — глухо сказал Эльм, глядя на убитых им рыбаков. Я чувствовал, что, несмотря на грозный вид, в душе он страдал от содеянного.

— Даже если вы убежите от Бургена и от гнева Найвэла — вам никогда не сбежать от себя, — устало сообщил Эккер.

— Там, где два трупа, может оказаться и третий! — рявкнул на него Эльм. Но я знал, что убивать старика он не станет.

Тогда Эльм еще не был чудовищем.

— Собирайте в доме все, что может пригодиться. Еда, теплые вещи, лекарства. Все, что понадобится для дороги. Найдете порошки или землю — берите обязательно.

Он подошел к доктору, склонился над ним:

— Спасибо, что выходил, старик. Собачья жизнь, я не хотел делать тебе зла. Но ты же шаман. Тебе ничего не стоит спалить топливо на тягаче, верно? Прости меня, старик. Я действительно сожалею. Увидимся завтра.

Он положил руку ему на худую шею. Глаза Эккера расширились, кадык заходил вверх-вниз.

— Или не увидимся никогда, — добавил Эльм, едва старик затих.

— Ты убил его? — испуганно спросил Фарри.

— Нет. Отключил. Пусть так полежит. Работайте, собачьи дети. Мне надо руку перевязать. Рана опять открылась.

Он, пошатываясь, отправился в комнату, где лежал до этого. Но перед этим указал мне на валяющийся дальнобой:

— Бери — и сторожи. Фарри, собирай все ценное, что найдешь.

Я послушно поднял тяжелое оружие и пару мгновений думал о том, чтобы убить ставшего опасным Эльма. Но тогда мне придется застрелить Фарри, а затем еще и прикончить старика Эккера… Не слишком ли много зла я причиню, чтобы укрыть свою мерзкую сущность сообщника убийцы?

Мои размышления прервал стук в дверь.

Мы застыли, каждый на своих местах. Фарри, согнувшийся над телом Морренгайма, с ужасом посмотрел на меня. Я перевел взгляд на дверь, стараясь дышать тихо-тихо, будто меня могли услышать с той стороны.

Когда я вспоминаю тот день — нет предела тому презрению к самому себе, что я испытываю до сих пор.

— Я принес еду, мальцы, — радостно пробубнил стоящий там, в коридоре, Фадар.

— Пусть входит, — первым очнулся Эльм. — Держи его на мушке. У меня есть идея.