С военной точки зрения, это была очень успешная битва, но несмотря на самое благоприятное соотношение убитых, инцидент на берегу Баградаса имел не настолько решающее значение, как он мог бы иметь, если бы командование одной или обеих потерпевших поражение армий оказалось бы в числе тысяч других трупов. Значительная часть побежденных спаслась за счет быстрых ног и осталась боеспособной.

Конечно, в последующие дни бродили слухи, что Сифакс или Гасдрубал, или они оба, были убиты, но среди обгоревших трупов, покрывавших территории бывших лагерей, наполнявших вонью воздух на многие мили вокруг, их не было найдено. Другие слухи говорили, что и карфагенянин, и его нумидийский союзник сумели спастись. Форчун выслал своего разведчика — симбионта, и Аррик подтвердил эту информацию.

Софонисба, которая, по слухам, была с Сифаксом в ту ужасную ночь, находилась с ним в Сирте, а ее названый отец Гасдрубал бежал в Карфаген собирать новую армию. Но собрать ее в короткий срок было нелегко. А главное — теперь ему было трудно рассчитывать на союз с Сифаксом, который сохранил большую часть своего войска. Теперь старый царь войне, очевидно, предпочитал объятия любимой Софонисбы.

Зато армия римского союзника Масиниссы стала расти. Когда распространились слухи о выходе из войны Сифакса, отдельные капли превратились в поток — появилось много перебежчиков из лагеря Сифакса, предпочитавших жизнь с мечом смертельной скуке обывательства североафриканских пустынных племен.

— Нумидийцу, похоже, все равно, за кого вое вать, — заметил Сципион.

— В этом отношении они — как греки, — заме тил Себастос.

С обстоятельностью человека, умеющего пользоваться победой, Сципион снова обратил свое внимание на осаду У тики, бросив большую часть войск туда. Римлянину теперь оставалось только занять Утику, и путь на Карфаген будет свободен.

Но события снова не хотели идти, как должно.

С одной стороны, Гасдрубалу везло больше, чем у него было на то прав, в наборе новых добровольцев для защиты Карфагена. И дочь Гасдрубала явно все еще имела больше влияния ва своего восьмидесятилетнего мужа, чем полагается иметь юной жене, пусть даже опытной в искусстве обольщения, потому что стареющий монарх скоро вдруг решил возобновить союз с Карфагеном с примерно тринадцатью тысячью войск. Сначала об этом рассказал Себастос, который не покидал лагеря Сципиона и отказывался назвать источник своей информированности, и затем, через полтора дня, те же сведения принесли взмыленные всадники, лазутчики Масиниссы. Единственное расхождение было в их оценке численности карфагенского войска. Себастос доложил о тридцати тысячах, а Масинисса о тридцати четырех.

— Тридцать тысяч, — настаивал Себастос. — Моя информация — лоболее точная.

— А знаешь, что в Карфаген прибыл отряд иберийцев? — спросил Масинисса.

— Иберийцев? — удивился Себастос.

— Тяжелых пехотинцев из Иберии.

В левом ухе Форчуна раздался голос Аррика.

— Извини, я забыл о них. Я насчитал их около четырех тысяч.

— Да, четыре тысячи иберийцев. Совсем за был, — вслух доложил шпион.

Масинисса посмотрел на грека с выражением презрительного превосходства.

— Я удивлен, Себастос, — сказал Сципион, — что ты сразу не упомянул об иберийцах. Их пехота очень эффективна в бою. Всегда полезно знать, с каким противником предстоит иметь дело. Эти, ко нечно, будут безумно упрямы. Они не сдаются. Ибе рийцы долго сопротивлялись карфагенянам, а с не давних пор и римлянам. Я польщен, что они отп равились так далеко, чтобы встретиться со мной еще раз. Они будут биться до самой смерти. Пола гаю, с ними придется повозиться. А, Себастос?

— Возможно. Если мы не дадим им напасть пер выми. Я предложил бы дать бой карфагенской ар мии на равнине, где замечательная кавалерия Ма синиссы сможет показать себя.

— Я думаю о том же, — сказал римский коман дующий. — Мы выйдем на восходе.

Луиза назвала себя, ее попросили подождать минутку, вслед за чем она была приглашена в кабинет цилиндрического психолога Алелиса.

— Здравствуйте, — несколько робко сказала де вушка.

— Садитесь. Чувствуйте себя как дома. Вы пи шете стихи? — вдруг прямо спросил Алелис.

— Плохо, — ответила она. — А что?

— «Блестящие глаза самки, — выборочно процитировал он. — Два сердца должны разделить прикосновение… Час расставания… О том, что прошедшее — хотя и ушло — было светлым». Это вы написали?

— Я. Но откуда вам это известно?

— Линц Липниг нашел это в бортовом журнале Форчуна. — Он передал ей листок.

Луиза взяла стихи и пожала плечами.

— Я написала это, чтобы помочь Форчуну изле читься от любви ко мне, поэтому и отдала ему это.

Алелис кивнул.

— Виин, прочтя это, сказал, что Форчун после свидания с вами ожесточился.

Девушка промолчала.

— Форчун понял это, как еще одно подтверж дение того, что вы любили его. К сожалению, он думает, что вы должны любить его и теперь, — ска зал Алелис.

— Не вижу, что я могу сделать. Если я напишу другие стихи, это поможет?

Психолог изобразил улыбку.

— Не надо. Понимаете, Луиза, вы являетесь ключом к этому замку. Вы — единственный чело век, которому Форчун поверит, хотя он и считает, что вы предали его. Я попрошу Таузига отправить вас в командировку в Карфаген.

— Вы сошли с ума!

— Нет. Я просто ищу пути подхода к тому, кто, возможно, действительно сошел с ума.

Сципион вел два своих лучших легиона в течение пяти дней в безжалостной спешке, в сопровождении всех сил кавалерии, и римской, и нумидийской, пока они не достигли лагеря противника на равнине. И снова он скрыл от простых легионеров то, что могло поколебать их дух: враги превосходили их по численности, по крайней мере, вдвое. Но элемент неожиданности, в сочетании с умелым использованием кавалерии для сокрушения карфагенских флангов, помогли одолеть самую надежную часть карфагенского войска — иберийскую пехоту.

Как и предсказывал римлянин, четыре тысячи наемников Гасдрубала из Иберии сражались яростно, видимо, настроенные или умереть с мечом в руках, или победить. Эта битва происходила солнечным днем и представляла собой яркое зрелище, хотя и кровавое.

Для полудиких иберийцев честь была дороже денег, и они доблестно бились с безупречной римской военной машиной, стоя по щиколотку в крови своих умерших и умирающих собратьев.

Но старый Сифакс, его свекор, Гасдрубал Гиско, быстро поняли, что сегодня не их день, и отступили, сохраняя те боевые части, что у них остались.

Масинисса первым заметил, что его дядя Сифакс отступает, и принялся его преследовать, едва успев дать знать Сципиону о своих намерениях.