— Когда ты поймешь, во что он верит, — в очередной раз отметил д'Каамп, — ты найдешь возможность управлять им. Сципион нетипичный римлянин. Его интеллектуальный индекс очень высок. Он презирает старых богов и древние традиции, хотя социальное положение вынуждает его участвовать во многих популярных обрядах.

— Тогда мне лучше не являться ему в качестве посланца богов, — сказал Форчун.

— Точно. На публике он называет Юпитера своим божественным патроном — Юпитер Оптимус Максимус. — Лучший и величайший, — тут же перевел Ганнибал.

Белобородый кивнул:

— Все, что мы о нем знаем, говорит о собственном стремлении Сципиона быть лучшим и величайшим. Так как род Корнелиев является самой могущественной аристократической фамилией, он измеряет себя совершенно особой мерой. Его собственные убеждения относительно того, кто он и за что борется, определяют его поведение как человека и как полководца.

— А что с общественными обрядами, в которых он участвует? — напомнил Форчун.

— Ах да. Ты знаком с культом Идейской матери?

— Кибелы, что ли?

— Да. В агитационной кампании Сципиона за место консула культ Кибелы занимает важное место, — отметил д'Каамп. — Ганнибал стоял у ворот города, народ был в панике, поэтому Сенат решил устроить религиозное празднество, чтобы поднять народный дух. Царь Пергама прислал в Рим священный черный камень с алтаря богини. Когда он прибыл, Сципион и толпа целомудренных матрон приняли его с впечатляющим церемониалом. Я представляю, как потом смеялся Сципион, особенно, когда Сенат обнаружил, что этому новому божеству должны служить самооскопленные жрецы. Нет сомнений, что он не верит ни в каких богов, но на публике, по-видимому, считает хорошей политикой поддерживать религию.

— Это ничем не отличает его от большинства земных политиков, — с ухмылкой заметил Форчун.

— За это его особо чествуют на Мегалесиях.

— Мегалесии? Что это?

— Праздник этой великой богини, — объяснил д'Каамп. — Так как Ганнибал не стал брать штурмом Рим после того, как туда привезли черный камень, народ, безусловно, посчитал, что это Кибела спасла их. Чтобы продемонстрировать свою благодарность, римляне с тех пор каждый апрель праздновали Мегалесии. А раз Сципион был причастен к этому делу, у него не оставалось другого выбора, кроме как соблюдать и поддерживать праздник.

— Ему, должно быть, очень неловко использовать этот диковатый культ в своей кампании. Я учту это.

— Ты не окажешь мне небольшую услугу, если будет возможность? — неожиданно спросил д'Каамп. — Сципион — одна из ключевых фигур в моей коллекции военных гениев. Это просто хобби, хотя время от времени оно оказывается полезно в работе. Я бы хотел иметь запись, фиксирующую его поведение во время битв и других военных операций. Я дам тебе миниатюрный магнитофон. Запиши голос, если получится.

— Сделаю что смогу, — пообещал Форчун.

День 190: Вот ты провела здесь уже пять месяцев, становясь сильнее с каждым днем. Выздоровление Дрейна немного отстает от твоего, потому что он получил большую дозу солупсина. Ты же здорова уже почти два месяца, и у тебя было достаточно времени подумать. Открытие того, что ты влюблена в этого фантастического мужчину, который называет себя Ганнибалом Форчуном, повергло тебя в небольшой шок. Ты изучила его со всех сторон и удовлетворена, что случилось именно это. Ты влюбилась. Когда ты признала этот факт, поведение Дрейна в отношении тебя начало казаться гораздо более разумным.

Да, девочка, с удивлением говоришь ты сама себе, двое людей из культур, в которых нет понятия «любовь», умудрились влюбиться друг в друга! И вот ты проводишь часы, мечтая провести остаток жизни с этим потрясающим мужчиной, и эта идея иногда кажется тебе невозможной. Вы оба — агенты ТЕРРЫ; у вас нет времени на такие глупые обычаи, как любовь. Фактически, ты сомневаешься, что кто-нибудь, кто не занимался вплотную изучением обычаев тридцать восьмой планеты Галактической Федерации, вообще слышал что-нибудь о любви. Это настолько больше, чем простое физическое влечение, хотя ты признаешь, что в его присутствии ты испытываешь явное сексуальное возбуждение. Тебе нравится мужчина, его сила, его ум, его нежность, которая говорит тебе, что он понимает твою уникальность. Раньше ты презирала его, определив его в категорию профессиональных героев, и вот ты умудрилась влюбиться в него. В этом нет никакого смысла, но это чувство — какое бы слово подобрать? — восхитительно.

Сегодня, например, он учит тебя некоторым секретам навигации во времени. Он только что уселся в машину времени, чтобы продемонстрировать, как перескочить через часть дня. Он нажмет кнопку, и машина исчезнет; ровно через пятнадцать минут он появится снова, но Дрейн Вокайени не будет существовать в то время, пока его не было в той темпоральной линии, где находишься ты.

Машина времени исчезает в мгновение ока со звуком, напоминающим небольшой хлопок. Это воздух спешит заполнить неожиданный вакуум. В этот момент ты чувствуешь прилив паники, что он никогда не вернется. Ты ощущаешь его отсутствие. Нелепо! Как же ты будешь, интересно, чувствовать себя каждый раз, когда он будет отправляться на задание, где его шансы быть убитым просто огромны?

И все же ты упрямо не хочешь признать себя влюбленной в этого человека. Ты бы предпочла просто наслаждаться его компанией.

Хлоп! И ты уставилась на сверкающую машину времени; вместо пятнадцати минут едва ли тридцать секунд прошло с его исчезновения. Вот открывается люк и появляется он, Ганнибал…

На его лице свежий шрам. Вся одежда в грязи. Руки и лицо исцарапаны. Он хромает.

— Дрейн! Уже успел подраться, негодяй…

Он смотрит на тебя со странным выражением, его глаза просто впиваются в твое лицо, точно он не видел тебя сто лет. Но когда он спрыгивает на землю, то уже глупо ухмыляется.

— Где ты был? — восклицаешь ты.

Он прикладывает палец к губам и шепчет: — Я собирался сделать тебе подарок, но аборигены оказались не так дружелюбны, как я думал. К несчастью, дорогая, этот визит был совершенно необычен. Для меня могло быть опасно не узнать об этом позже.

— Хорошо, — говоришь ты, озадаченная, но готовая помочь, потому что знаешь, что когда Ганнибал Форчун говорит, что что-то опасно, это может быть и смертельно. — Я постараюсь не напоминать тебе об этом. Он обнимает тебя.

— Я люблю тебя, — говорит он с неожиданной страстью. — Сейчас я люблю тебя так же, как и завтра.

Ты смотришь на него, не понимая, пытаясь прочитать у него в душе, пока он говорит:

— Время судит. Ты понимаешь, мы действительно не можем позволить себе отвечать друг за друга. Мы…

Ты видишь, как мучительно он ищет слова.

— Почему, дорогой? — мягко спрашиваешь ты.

— Я люблю тебя, как бы ты ни выглядела, — шепчет он, и потом целует тебя, крепко сжимая в объятиях, и ты замечаешь, что он плачет. Ты пытаешься сказать что-то, но он качает головой.

— Не спрашивай меня, — предупреждает он так тихо, что тебе приходится напрячься, чтобы расслышать его, — у нас всего несколько минут. Ты прячешь лицо на его твердой груди и ничего не хочешь знать. Но он говорит что-то еще:

— Ты должна представить себе, что этих последних минут не существует.

— Я обещаю, — заверяешь ты его. Неожиданно вещи, о которых ты думала несколько минут назад, встают на свои места. — Есть только сейчас, правильно? — говоришь ты. — И сколько бы мы ни жили, все, что у нас действительно есть, это сейчас. Этого должно быть нам достаточно.

Ты целуешь его, и он отступает назад, и каким-то образом ты знаешь, что не можешь следовать за ним. Он слишком быстро забирается в машину времени, и крылья люка захлопываются за ним. Фор-чун исчезает в никуда, оставляя позади только хлопок воздуха. Сколько это заняло? Десять минут? Двенадцать? Крохи драгоценного времени оставлены тебе, чтобы убрать следы его визита с твоих глаз. Твое сознание борется со странностью всего этого, и ты предпринимаешь бешеные попытки сконцентрироваться, чтобы сохранить в памяти каждое слово. Ты никогда не должна напоминать ему об этом, и когда он вернется через минуту или две, он не будет знать об этом. Ты поймешь это позже, но сейчас ты должна избавить его даже от подозрения, что он был здесь и сказал эти слова. Ты представляешь себе, что это что-то вроде того, как земные люди часто делали в прежние времена, прежде чем нашли способ лечить рак…

Ты рада, что Уэбли и Ронел заняты чем-то другим, потому что эту ношу ты предпочитаешь нести одна.

Ганнибал Форчун стоял в комнате сканирования у входа в библиотеку. Уэбли, как обычно распластавшийся на левом плече своего партнера, спрыгнул на пол, где собрался в компактный комок, пока сканнер удостоверялся, что это действительно Ганнибал Форчун, а не самозванец с идентификатором спецагента. Зажглась лампочка, указав готовность машины к определению голоса. Форчун представился:

— Ганнибал Форчун, специальный агент. Агентство Реструктуризации и Ремонта Темпоральной Энтропии. Оперативный отдел.

Зажегся зеленый свет, и тяжелая дверь открылась. Уэбли вернулся на свое место и снова стал пленкой живой протоплазмы.

Когда-то жители Бортана III славились своим легкомыслием, но после того, как они неоднократно оказались жертвой космических гангстеров, в галактике не стало лучших специалистов по системам контроля и безопасности. Охрана исторической библиотеки была разработана тоже бортанами. В условиях постоянной темпоральной войны с Империей историческая информация, хранившаяся в библиотеке, стала исключительно важной.

Хитрые предосторожности, придуманные бортанами, хоть иногда и раздражали, но были лишним напоминанием того, что ТЕРРА ценит своих агентов. Происхождение Ганнибала Форчуна и его коллег было умышленно скрыто, чтобы враг не мог вмешаться в прошлое агента и добраться до него прежде, чем он вступит в ТЕРРУ. Форчун вспомнил о нарушении секретности, допущенном на «Вне Времени»: он сообщил Луизе свое настоящее имя. В ответ на эту мысль Уэбли запустил голосовой усик в ухо агента и мелодраматически произнес:

— Только хорошенькая Луиза Литтл знала на стоящее имя Спасителя Мира…

Форчун сморщился и мысленно заметил партнеру: — Не мог бы ты найти что-нибудь получше, чтобы напомнить старые радиосериалы.

— Ты обычно так занят загрузкой в себя исторических фактов, что не замечаешь прелести героических манер. Один из нас должен быть в курсе вопросов стиля.

Исторические факты. Форчун давно узнал, что истинность исторических фактов — вещь весьма относительная. До появления машин времени, позволивших непосредственно наблюдать за событиями, история была очень субъективной наукой, часто оперировавшей одними догадками. Лучшими первоисточниками считались отчеты очевидцев, написанные сразу после события. Но любой очевидец представлял в своих сочинениях свою точку зрения, обусловленную его социальным положением, воспитанием, образованием, религиозными убеждениями. Он запросто мог опустить некоторые факты, которые считал незначительными, и придумать что-нибудь от себя.

А сколько в галактике существовало вымерших культур, которые вообще не имели письменности и оставили только фрагментарные археологические памятники. Встречались народы, чьи языки не содержали слов для определения времени или последовательности событий.

Например, нерд, торт, осту на верхнем птарианском языке человекоподобных аборигенов двадцать шестой планеты Галактической Федерации, означало: один, два, больше двух. Но исследователей поразил высокий уровень цивилизации, которого достигли верхние птариане, даже не почувствовав необходимости считать больше трех. На вопрос о том, давно ли введен тот или иной обычай, они обычно отвечали: «Это всегда так было». Но это с одинаковой вероятностью могло относиться и к многовековой традиции, и к церемонии, введенной позавчера. Даже цивилизации, которые записывали каждое значительное событие с дотошными деталями, иногда путались в собственных календарях. Только точная фиксация фактов резидентами ТЕРРЫ могла сделать историю объективной наукой. Но прошлое всех планет Федерации было велико. Исследователей и техники не хватало. Поэтому оставался непочатый край работы, которой должно было хватить еще на много поколений наблюдателей и ученых-аналитиков.

— Тридцать восемь, — сказал Форчун. — Отметки от 2800 до 2750.

Библиотекарша смотрела на знаменитого героя с глупой улыбкой на губах.

— И полномерный кубикул, — добавил агент.

— О! Да. Конечно! Простите, вы сказали тридцать восемь?

— Тридцать восемь, — доброжелательно повторил Форчун.

— Каталог будет на левой стене. Справочный материал будет ждать вас, — она справилась с таблицей, — в кубикуле В.

Покраснев, она передала ему устройство для церебрального обучения.

Таузиг был очарован Луизой Литтл. Она выглядела великолепно, хотя и казалась несколько бледноватой. Когда он видел ее в последний раз, ее кожа была гораздо темнее от искусственного пигмента, а волосы сильно завиты, чтобы походить на жительницу Мохенджо-Даро. Теперь ему не показалось удивительным, что Ганнибал Форчун так увлекся ею. Удивило Таузига лишь то, что агент оставался с ней гораздо дольше, чем его обычные несколько недель. Это было нехарактерно для него. Таузиг предложил ей присесть и начал:

— Форчун сказал мне, что ты хочешь работать специальным агентом.

— Он многому научил меня за год, который мы провели вдвоем, — ответила девушка. — Я имею в виду эту работу.

Шеф Оперативного отдела усмехнулся:

— Это хорошо. Значит, вы не только отдыхали. Луиза погнала плечами:

— Нам нужно было чем-то занять время. Я Польщена, что Форчун рекомендует меня в спецагенты.

— Он, кажется, очень очарован тобой. А что ты чувствуешь к нему?

Она просто сказала:

— Каникулы кончились. Таузиг одобрительно кивнул:

— Хорошо, что ты готова к делу. Ты была назначена резидентом в Древний Китай. Кто-нибудь сделает эту работу. Ты справилась с этими обязанностями. Это проблема решаемая. Если ты уверена, что сможешь выдержать гораздо более тяжелые обязанности…

— Я так думаю, — ответила девушка. — В любом случае, я хотела бы попробовать.

Таузиг нахмурился, сравнивая ее с другими спецагентами. Каждый из них отличался самоуверенностью, некоторые даже выказывали претензии на величие. Луиза выглядела совсем другим человеком.

— Значит, договорились. Попробуем тебя в роли спецагента.

— Главное, чтобы быть полезной ТЕРРЕ.

— Дрейн, дорогой… не старайся превратить это в то, чем оно не является.

Он улыбается:

— В самом деле?

Ты киваешь и подвигаешься ближе к нему, потом кладешь голову ему на руки и смотришь вверх на звезды. Ты хочешь постоянно быть рядом с ним. Но сегодня вечером ты с болью осознаешь, что слишком скоро ваши совместные каникулы закончатся. На машине времени до ТЕРРЫ лететь меньше сорока восьми минут. Примерно через два земных месяца вам придется совершить эту поездку и вернуться к работе. Если этот человек, в объятиях которого ты чувствуешь себя так хорошо, уговорит Пола Таузига, у тебя будет шанс попробовать стать спецагентом. Перемена радует тебя. Ты понимаешь, что частично твое стремление к повышению основано на желании порадовать его. Вы ведь надеетесь, что сможете поработать вместе.

Кто знает, что там получится? Пока же ты вся отдаешься любви. Сегодня для тебя достаточно наслаждаться невероятно синим небом, дурманящим запахом цветов кьявитас, плывущим в теплом бризе, и близостью мужчины, который пригласил тебя разделить с ним эту часть его мира. Слишком скоро все закончится, вас могут отправить на задание и порознь. И тогда останется лишь память об этих счастливых днях.

Ты обнаруживаешь, что думаешь на одном из основных земных языков, потому что твой родной язык не содержит слов для выражения твоих чувств. Нужное тебе слово — душевная боль. Боль от сознания того, что эти мгновения невозможно будет пережить снова. Внутренний голос говорит, что ты должна и что будет ужасно несправедливо, если ты не сможешь. У вас мало шансов полностью разделить жизни друг друга. Это праздник, возможно, единственное время, когда вы будете так близки, как сейчас: каждый час — драгоценная, хрупкая смесь благоговейной красоты и разбивающей сердце мимолетности. В любой момент ты можешь проснуться и обнаружить, что это была только фантазия, что тебе приснилась твоя любовь к этому мужчине, который носит псевдоним Ганнибал Форчун. Его рука обнимает тебя, и он внимательно разглядывает твое лицо.

— Все размышляешь над неподдающимся размышлению? — спрашивает он. — Да, — бормочешь ты.

— Я это забросил, — говорит он тебе. — Возможно, никогда больше не будет двух людей, которым так хорошо вместе. Я бросил попытки вывести фор мулу этого счастья. Смеясь, ты поворачиваешь голову так, чтобы смотреть ему прямо в глаза.

— Это не то поддающееся, над чем я размышляла.

— О чем же ты думала?

— Я люблю тебя. А у нас осталось всего два месяца вместе.

— Если ты думаешь, что я собираюсь так легко отпустить тебя… Ты нежно целуешь его.

— Дорогой Дрейн, — шепчешь ты, — мы не можем провести остаток жизни, гоняясь друг за другом по всем сорока семи временным линиям.

— Мы уже доказали, что можем работать вместе, — напоминает он тебе. — А тогда мы даже не нравились друг другу!

Ты знаешь, что бесполезно спорить с этим человеком. Его фантастические планы «вечного счастья» просто обычная составная часть любви, как и бессловесное общение, которым обмениваются влюбленные каждый раз, когда касаются друг друга. Эта замечательная выдумка человечества превращает обыденность в лирическую поэзию. И сейчас во всем мире остались только вы двое, небо и запах кьявитас.

И из вас двоих никто не скажет:

— Моя любовь к тебе продлится только два месяца. Потому что любовь должна быть вечной.

И все же тебе хочется, чтобы твой любимый разделил твои думы. Но твои думы в этот момент печальны. Рассказать о них — значило бы нарушить романтическое настроение. Ты вздыхаешь, берешь его за руку и нежно целуешь в кончик носа. И ты говоришь:

— А раньше Таузиг посылал на задание сразу двух агентов?

— Даже если не посылал, то пошлет. Мы всегда будем вместе. И на машине времени любое прошлое и будущее мы можем превратить в наше счастливое настоящее.

Чернобородый шеф Оперативного отдела нахмурился, обдумывая ее ответ. Да, решил он, ставить интересы ТЕРРЫ выше собственных предпочтений весьма похвально. Эта девушка должна стать хорошим спецагентом.

Пол Таузиг принял решение.

— Луиза, я ценю твою преданность целям и интересам нашей организации. Любая командировка, любая операция ТЕРРЫ важна. Поэтому правильное распределение всех моих людей, уверенность в том, что они имеют обязанности, которые наиболее отвечают их возможностям, это моя постоянная головная боль. Поиск людей со специфическими качествами, нужными для того, чтобы стать спецагентом, это, возможно, самая трудная часть моей работы. Ведь они наша самая передовая линия обороны.

— Я знаю, — сказала Луиза.

— Я достаточно внимательно просмотрел твою работу и не жалею, что дал тебе резиденцию, о которой ты просила. Я не думаю, что пожалею о решении, принимаемом сейчас, послать тебя завершить свою работу в Древний Китай уже в качестве специального агента.

— Спасибо, — сказала она и грустно вздохнула.

Таузиг улыбнулся:

— Я надеюсь, что это будет тихая, без приключений деловая поездка, без столкновений с Империей. Я тоже надеюсь. Но если что-нибудь случится, я немедленно доложу вам.

Таузиг кивнул:

— Я ожидаю хорошей качественной информации, Луиза. Ничего другого я не потерплю.

История, как сказал кто-то из древних, это краткая запись того, как, по мнению историков, должны были происходить события.

«Неувязка», усмотренная резидентской командой в Карфагене, вполне могла быть не отклонением от того, что случилось в действительности, но результатом глупости, проделанной недобросовестным местным историком.

Форчун знал, что о большинстве войн, происходивших на тридцать восьмой планете Галактической Федерации, сохранились исторические свидетельства. Так как ненависть — почти непременный атрибут в отношениях между народами, победители слишком часто искажали документальные свидетельства со своей и с противной стороны в свою пользу, как это было в Карфагене в 146 году до нашей эры, когда римляне сровняли весь город с землей. Лучшее историческое сочинение о том событии, которое предстояло проверить ему и Уэбли, было написано римлянином Титом Ливией почти через сто пятьдесят лет после того, как все случилось. Источником труда Ливия были в данном случае уже тщательно отредактированные воспоминания Сципиона Африканского. Поэтому было очень возможно, что отклонение, отмеченное резидентской командой в 203 году до Рождества Христова, просто отражало изъян в записях, а не отступление от реальных событий. Но ТЕРРА не могла позволить себе рассчитывать на такую ошибку. Форчун должен был исходить из предположения, что отклонение произошло из-за внешнего вмешательства, скорее всего, со стороны Империи, несмотря на то, что ее глава Грегор Малик был, без сомнения, мертв или, по крайней мере, безнадежно затерян во времени, и что такое вмешательство, если его не остановить и не исправить линию времени, может служить угрозой современной реальности. При этом не допускалось даже в порядке эксперимента исследовать, насколько далеко может зайти отклонение. Правила темпоральной безопасности требовали, чтобы любой ремонт временной линии начинался сразу после отправки отчета об отклонении.

Форчун закончил просмотр каталога и отобрал всю нужную себе информацию. После этого он прошел в кубикул В.

Пристроив на голове церебральный обучающий шлем, он уселся поудобнее в расслабляющее кресло и включил прибор. Информационная атака на мозг началась…

Для начала Форчун освежил свои познания в греческом языке, латыни и финикийском, выучил лигурийский, иврит, арамейский и этрусский. При помощи церебрального шлема у него на это ушло совсем немного времени.

Еще задолго до поступления на работу в Агентство Реструктуризации и Ремонта Темпоральной Энтропии, Форчун изучал жизнь и деятельность Ганнибала Карфагенского. Безудержный патриотизм Тита Ливия заставлял читателя представлять Ганнибала нахальным негодяем, но даже Ливии не мог умалить заслуг этого самого знаменитого карфагенского полководца. Плиний писал свои труды позже и без мании Ливия превращать каждое событие в иллюстрацию моральных правил, он был более честен и интересен, поскольку придерживался философии Децима Юния Ювенала, созданной через три столетия после похода Ганнибала. «Вперед, сумасшедший, и поспеши через эти ужасные Альпы, чтобы стать утешением школьников».

Конечно, эти античные историки никогда и не помышляли, что переводы их работ выживут и будут увлекать школьников двадцать шесть веков спустя и почти в двух сотнях квадриллионах миль от Земли, и не могли себе представить, что мальчик, начитавшись их, вырастет, закалится в битвах, пересечет пространство и время, чтобы стать свидетелем событий, о которых Ливии только слышал.

Ганнибал Форчун прочел Ливия и Плиния в оригинале на латыни и еще несколько трудов и комментариев на греческом, французском, английском, немецком и итальянском, для усвоения которых древнему ученому понадобились бы годы усилий.

Даже с помощью церебрального поля систематизировать весь отобранный материал было непросто, так как большинство доступных источников было невообразимо запутано мнениями и предрассудками авторов и еще более замутнено следованием тому стилю «объективности», который был в моде на момент написания данного труда. Ганнибал Форчун изучил все это, запомнив каждую частичку информации, от тривиальной до безусловно существенной. Что будет нужно, а что — нет, станет ясно, когда он сам попадет на место. Его огромный талант учитывать все и использовать каждую мелочь для принятия правильных решений в девяноста восьми процентах случаев и принес ему лицензию на вмешательство.

К вечеру Ганнибал закончил обучение и полностью вымотался. Он сидел неподвижно несколько минут, слепо уставившись в стену кубикула В. На его плечах по бесформенной протоплазме Уэбли прошла тихая рябь, когда симбионт послал мысленный зонд в сознание своего партнера и встретил там ожидаемую реакцию. С наработанным за многие годы мастерством, Уэбли начал терапевтическую процедуру. Через час Форчун чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы повстречаться с Луизой Литтл.

— Ну как дела? — спросил Форчун.

— Он посылает меня в Древний Китай, — спо койно ответила Луиза.

— Щека Форчуна задергалась.

— Тебя не будет четыре года? — спросил он.

— Нет, дорогой. Я вернусь сюда через шестнадцать дней. Ты боишься, что я забуду тебя за это время?

— Это сюда ты вернешься через шестнадцать дней, — сказал он. — Но там ты проведешь четыре года. Многое может случиться…

Луиза прервала его поцелуем и прошептала: — Единственное, на что мы можем жаловаться, это на то, что я буду на четыре года старше, когда мы снова увидимся. Может быть, ты боишься, что я очень состарюсь? Не беспокойся, дорогой, мой че ловеческий возраст движется почти так же медлен но, как твой.

— Несправедливо со стороны Таузига так поступать с нами, — заявил Форчун. — Посмотрим, смогу ли я переубедить его.

— Не сможешь, — быстро сказала Луиза. — Мне самой интересно поработать там. Посмотрим, что будет, когда я вернусь, ладно?

Форчун печально улыбнулся и кивнул. — Я люблю тебя, — добавил он.

Она снова поцеловала его.

— Мне надо торопиться, — сказала она, — или я опоздаю к хирургу. Пообедаем сегодня вместе?

— К хирургу? — нахмурился Форчун.

— Косметическая операция, — объяснила она. — Мне же надо выглядеть как китаянка. Не смотри на меня так — они не сделают со мной ничего ужас ного, я уверена. В основном лицо.

— Мне нравится твое лицо.

Луиза засмеялась.

— Я ведь здорово отличаюсь от той, какую ты увидел в Мохенджо-Даро, помнишь? Внутри все равно останусь я.

— Ты сказала:., в основном лицо. Что еще?

Она красноречиво повела плечами:

— Кое-что подправят в фигуре, Дрейн. Я устроена не как типичная китайская женщина.

Взгляд Форчуна быстро скользнул по фигуре женщины, которую он так близко узнал на «Вне Времени».

— Хорошо, — пробормотал он, признавая, но не одобряя известие. — Когда ты выйдешь от хирургов?

— Вечером. Но я буду не в состоянии общаться.

— Ничего. Главное — увидеть тебя лишний раз, — сказал он, проведя губами по мягкому золоту ее волос. — А теперь пойдем.

Лицо, еще наполовину закрытое повязкой после операции, было совершенно незнакомо. Луиза спала тяжелым наркотическим сном. Форчун молча стоял у ее кровати, борясь с желанием схватить ее в объятия. Чувства жалости, беспокойства и грусти переполняли его. К ним добавлялась и злость на Таузига. Он украл у него прежнюю Луизу и разлучал их так надолго.

Он любил не только ее душу и ум. Ее улыбка, жесты, кожа, то, как морщился ее носик, когда она смеялась, вкус ее губ и красивые пропорции тела — все это было тоже Луизой, которую он любил. И так много из этого изменилось. Через несколько дней она выберется из своего стерильного кокона с измененными чертами лица, измененными пропорциями тела, смуглой желтоватой кожей китаянки. Интересно, какую часть ее личности забрали бескровные скальпели техников, подумал Форчун.

Он тихо вышел из ее комнаты и отправился через холл к эскалатору. Примерно с час он бесцельно катался по бесшумно двигающимся коридорам, пока наконец не оказался у двери собственного отсека. Осталось еще несколько дней подготовки. Он лег спать и долго мучился от бессонницы.

Наутро он снова посетил Луизу. Повязка на ее лице все еще была на месте, и ее опухшие губы даже не могли пока улыбнуться, но она была в сознании и ласково взяла его за руку.

Интенсивные тренировки Форчуна продолжались. Он заставлял себя концентрироваться на задании. Наконец д'Каамп был удовлетворен тем, что у его ученика значительно повысились шансы выжить во всех схватках, какие только можно себе представить. Теперь только три дня оставалось до того момента, когда гениальный мутант Виин займется с Форчуном шахматами. Расписание, составленное для него Таузигом, оставляло мало времени на личные дела; поэтому Форчун пропустил рождение новой Луизы. Ее собственная подготовка была гораздо менее сложной, чем у Ганнибала, и ее отбытие в служебную командировку было запланировано на сутки раньше его.

Несовпадения в их расписаниях не позволяли им увидеться до последней ночи перед отъездом. Дверь ее комнаты быстро открылась в ответ на его стук. Ганнибал Форчун сохранил невозмутимое выражение на лице, пока рассматривал незнакомую женщину, стоявшую в центре комнаты. Хотя он предполагал, что она будет выглядеть по-другому, ее трансформация повергла его в шок. Первое слово, которое пришло ему на ум, было — увечье.

— Луиза? Она засмеялась и подошла к нему.

— Дрейн, дорогой, ты плохо выглядишь.

По крайней мере, ее голос не изменился. Но тело, скользнувшее в его объятия, было совершенно чужим. Они реконструировали даже ее губы; это было похоже на поцелуй с незнакомкой.

— Все действительно так плохо? — спросила она.

— Я хотел бы, чтобы у меня было время привыкнуть к этому, но ты уезжаешь завтра. Завтра приближалось с поразительной быстротой.

Они встретились снова, ненадолго, на следующий день, когда Форчун послал к черту свое перегруженное расписание, чтобы выкроить минутку для торопливого прощания с ней.

— Возвращайся скорее, — прошептал он, обни мая ее.

— Через шестнадцать дней, — пообещала она.

— Это так долго.

Он поцеловал ее в ушко. Они прижались друг к другу в красноречивом молчании, ощущая всем телом материальный поток времени, которое ускользало от них. Момент требовал запоминающихся фраз, но никто из них не мог придумать ничего подходящего.

— Береги себя, — сказал он, выпуская ее.

— Ты тоже.

Ее глаза бегали по его лицу, как будто пытаясь запечатлеть в памяти. Затем, ничего не говоря, она повернулась, ступила на эскалатор и позволила ему увезти ее вниз по длинному извилистому коридору к стартовой площадке.

Форчун смотрел ей вслед, пока она не исчезла из виду. Он едва почувствовал, как разговорный усик его симбиотического партнера скользнул в его левое ухо.

— Пинта-другая ксанти, я думаю, не помешают, — шепнул Уэбли.

— Согласен, — мысленно ответил Форчун. — Ты то же чувствуешь про Ронел, да?

— Я привык к ее присутствию, — сказал Уэбли. — Со временем я, возможно, привыкну к ее отсутствию.

Виин знал о ситуации в Карфагене, как понял Форчун через несколько минут после начала их шахматной партии. Судя по нехарактерному колебанию его шупальца, когда он потянулся за пешкой, мутанту совсем не понравился отчет Ванго.

— Есть нетокорая ревоятность, некочно, — вслух рассуждал он, — что это котлонение нещустевенно.

— Примерно один шанс на двадцать тысяч, — возразил Форчун, глядя, как Виин подвинул вперед пешку.

— И, зовможно, это даже не бората Имрепии.

— Возможно, — согласился Форчун. — Но не по хоже. Нам бы помогло, если бы мы знали, кто взял бразды правления после смерти Малика.

— Да, — пробормотал Виин. — Втой дох.

Форчун взял пешку своим королевским слоном.

Шахматная игра могла показаться любопытным ответом на отчет из Карфагена, но ТЕРРА-контроль не могла позволить себе рассчитывать на случайные шансы. Час игры с Виином помогал Ганнибалу сосредоточиться и рассчитать свою победу. Гениальный шахматист заряжал агента энергией и идентифицировался с ним. Как будет Форчун реагировать на ту или иную ситуацию? Спросите Виина.

В галактике было всего еще двое таких, как он; каждый из них — результат ненамеренной мутации, продукт неудачного эксперимента генной инженерии. В более примитивных экологических условиях они бы не выжили, потому что их единственным талантом была способность к психологической мимикрии. Несмотря на это, Виин и двое его собратьев имели высший интеллектуальный индекс.

Функция Виина в данном случае состояла в том, чтобы подготовить специального агента к любым случайностям посредством шахматной игры и чтобы даже в этих случайностях Форчун оставался в ладах с логикой ситуации.

— Пат, — объявил мутант, протянув шупальце над шахматной доской. Как и всегда, игра окончилась вничью. Как и всегда, она заняла ровно один час. Ганнибал Форчун был готов к отправке на Землю в 203 год до нашей эры.