Глава 2. ПЯТЫЙ ПУТЬ.

Ракетные корабли не преодолевали пространство, они только бросили ему вызов. Ракета, покидающая Землю со скоростью семь миль в секунду, движется ужасающе медленно в сравнении с необузданным пространством. Только Луна сравнительно близка – около четырех дней пути: Марс находился на расстоянии тридцати семи недель, Сатурн – почти шести лет, Плутон достижим за полстолетия по тем эллиптическим орбитам, которые доступны ракетам.

Фотонные корабли Ортегю проносились через Солнечную систему сквозь пространство. Основанные на релятивистском изменении массы, использующие бессмертное уравнение Эйнштейна Е=mс2 , они развивали огромные ускорения на пределе человеческой выдержки. При их скорости внутренние планеты достигались за несколько часов, до далекого Плутона было только восемнадцать суток. В сравнении с ракетой они выглядели как реактивный самолет в сравнении с всадником.

Короткий век этой прекрасной новой игрушки объяснялся тем, что дальше применять ее было негде. Солнечная система с человеческой точки зрения состоит из крайне непривлекательной недвижимости, исключая, разумеется, любимую Землю, зеленую от буйной растительности и прекрасную.

Планеты типа Юпитера обладают невыносимой силой тяжести, а отравленная атмосфера и огромные давления делают их вообще непригодными для жизни человека. Марсиане живут почти в вакууме; ящерицы, живущие в лунных скалах, вообще не дышат. Все эти планеты не для людей.

Человек может существовать только на планетах, достаточно близко расположенных к звездам типа G, где температура не намного отличается от точки замерзания воды, как на Земле, кстати.

Зачем же уходить отсюда, если только тут можно жить? Причина заключалась в детях, в слишком большом количестве детей. Мальтус уже давно указал на это: количество пищи возрастает в арифметической прогрессии, а население увеличивается в геометрической. Перед первой мировой войной половина населения Земли жила на грани голода: перед второй население увеличивалось на пятьдесят пять тысяч ежедневно: перед третьей мировой войной, то есть в 1954 году, ежедневно прибавлялось сто тысяч ртов и животов. Ежегодно население Земного шара увеличивалось на тридцать пять миллионов человек.

Оно продолжало расти, и поля уже не в состоянии были прокормить его. Водородная бомба, бактериологическое оружие, нервные газы и прочие ужасы не смогли намного уменьшить население. И по-прежнему на Земле гибло больше людей от голода, чем от оружия.

Автор «Путешествия Гулливера» сардонически предлагал подавать ирландских детей на стол к английским джентльменам; другие предлагали менее решительные пути сокращения населения; впрочем, особой разницы тут не было. Жизнь, любая жизнь, всегда стремится выжить и воспроизвести себя. Разум есть побочный продукт этой основной жизненной тенденции.

Но, возможно, и разум призван обслуживать это неразумное требование жизни. Наша Галактика содержит примерно сто тысяч планет земного типа, таких же теплых и пригодных для жизни человека, как и родная Земля. Фотонные корабли Ортегю могли достигнуть звезд. Человечество нашло место колонизации, и голодные миллионы европейцев пересекли Антлантику, чтобы рожать детей в новых землях.

Но никакой народ, даже объединив свои усилия, не может сооружать и отправлять сотню кораблей, каждый из которых вмещает тысячу колонистов, ежедневно, и делать это день за днем, год за годом, бесконечно. Даже если найдутся рабочие руки и желание (чего всегда было недостаточно), не хватит стали, алюминия и урана в земной коре. Вряд ли нашлась бы и сотая доля необходимого количества.

Но разум способен найти выход там, где его, казалось бы, нет. Психологи однажды поместили человекообразную обезьяну в клетку, из которой вели только четыре выхода. Затем они стали наблюдать: какай же выход она предпочтет.

Обезьяна нашла пятый выход.

Доктор Джесси Эвелин Рамсботем не пытался решить проблему роста населения: он хотел построить машину времени. У него для этого были две причины: во-первых, считалось, что построить машину времени невозможно, во-вторых, у него потели руки и он заикался в присутствии женщин. Он не сознавал, что первая причина порождена второй: он вообще не думал о второй причине – это была тема, которой его сознание избегало.

Бесполезно размышлять, как изменилась бы история, если бы родители Джесси Эвелин Рамсботема дали бы ему обычное имя Билл, вместо того чтобы наделить его двумя женскими именами. Возможно, он стал бы знаменитым полузащитником, а кончил бы браком и выполнением своей нормы деторождения, чтобы усугубить и так катастрофическое положение. Но он стал физиком и математиком.

Прогресс в физике был достигнут отрицанием очевидного и признанием невозможного. Любой физик девятнадцатого века сказал бы, что атомная бомба невозможна, если бы не был оскорблен этим вопросом; любой физик двадцатого века объяснил бы, почему путешествия во времени не совмещаются с реальным миром пространства-времени. Но Рамсботем начал перебирать три величайших уравнения Эйнштейна: два релятивистских уравнения пространства и времени и уравнение приращения массы; в каждом из них содержалась скорость света. Скорость была отправной координатой, изменения в пространстве вызывали изменения во времени, и он превратил эти уравнения в дифференциальные, начав играть с ними. Он получил результат на РАКИТИАКЕ, дальнем потомке УНИАКА, ЭПИАКА и МАНИАКА, больших вычислительных машин прошлого. Когда он проделывал все это, его руки не потели и он не заикался, за исключением тех минут, когда он вынужден был общаться с молодой женщиной – главным программистом гигантского компьютера.

Его первая модель производила поле темпорального стасиса размером не более футбольного мяча, однако зажженная сигарета, помещенная внутрь, продолжала гореть и неделю спустя. Рамсботем вынул сигарету, затянулся и принялся думать. Позднее он поместил туда однодневного цыпленка. При этом присутствовали в качестве свидетелей его коллеги. Три месяца спустя цыпленок был в том же возрасте и не более голоден, чем обычно бывают цыплята. Тогда он поменял фазы и включил электричество на кратчайшее мгновение.

В мгновение ока новорожденный цыпленок погиб от голода. За то же мгновение он совершенно разложился. Рамсботем понял, что изменил направление времени. и решил, что находится на пути к настоящему путешествию во времени. На самом деле он не открыл путешествия во времени, хотя и думал, что сделал это. Он несколько раз повторял опыты с цыплятами по просьбе своих коллег.

Рамсботем построил большую модель, чтобы испытать ее действие на себе. Включив электричество, он увидел, что его окружают не стены лаборатории, а полные испарений джунгли. Он решил, что это лес каменноугольного периода. Ему всегда казалось, что разница между пространством и временем является лишь человеческим предубеждением. Он выхватил пистолет и храбро, но безрассудно ступил в джунгли.

Десять минут спустя он был арестован за применение огнестрельного оружия в ботаническом саду Рио де Жанейро и доставлен в полицию. Незнание португальского языка затруднило вначале его положение, но три дня спустя благодаря вмешательству американского консула он был уже на пути домой. Всю дорогу он думал и покрывал блокноты сотнями уравнений.

Кратчайшая дорога к звездам была найдена.

Открытие Рамсботема уменьшило вероятность войны и разрешило проблему роста народонаселения. Сто тысяч планет были теперь не дальше, чем противоположная сторона улицы. Девственные континенты, необработанные поля, плодородные джунгли, смертельно опасные пустыни, замерзшие тундры, непроходимые горы лежали теперь сразу за городскими воротами, и человечество вновь вступало туда, где ночью улицы не освещены, где на углу нет дружески настроенного полисмена и где вообще нет угла, где нет хорошо прожаренных бифштексов, ветчины с яйцом, нет пищи для изнеженных тел.

Человек вновь нуждался в своих кусающих, рвущих, звериных зубах, ибо он вновь был вынужден (как это было столетия назад) убивать, чтобы не быть убитым, съедать, чтобы не быть съеденным.

Но у человека был великий дар выживания. Раса, давно преобразовавшая условия своего существования, раса урбанизированная, механизированная и цивилизованная больше, чем когда-либо раньше, теперь посылала лучших своих представителей, своих потенциальных лидеров, в первобытные условия – безоружный человек против природы.

Род Уокер знал о докторе Дж.Э.Рамсботеме, как знал об Эйнштейне, Ньютоне и Колумбе, но думал о нем не больше, чем об этих троих. Это было скорее соломенное чучело из книги, чем реальная фигура. Он пользовался рамсботемским ВЫХОДОМ между Джерси и Аризоной, не думая о его изобретателе, так же, как его предшественники пользовались лифтом, не вспоминая об Отисе.

Если он и размышлял об этом чуде, то у него всегда появлялось полуосознанное сожаление, что аризонская часть ВЫХОДА Хобокен Гейт была слишком далеко от дома его родителей. Она называлась Кайбаб Гейт и располагалась в семи милях от дома Уокеров.

Когда строился дом, этот район был последним, которого достигал туннель доставки и другие коммунальные городские линии. Поскольку это был старый дом, все его жилые помещения находились на поверхности земли. В доме были только спальни и столовая. Было также подземное бомбоубежище. А жилые комнаты раньше одиноко торчали над землей, образуя эллиптическое укрытие: но когда Большой Нью-Йорк расширился, то вся местность в округе была застроена подземными апартаментами вперемежку с девственным лесом. Строить что-либо на поверхности было запрещено. Уокеры покрыли свои жилые помещения почвой и высадили лиственные деревья , но они отказались закрывать смотровое окно. Это была главная прелесть дома, так как через него открывался вид на Большой Каньон. Муниципалитет старался принудить их закрыть его и заменить подобием окна с телевизионным изображением Большого Каньона, как это делается в подземных помещениях. Но отец Рода был упрямым человеком и утверждал, что наряду с природой, женщинами и вином, это лучшее, что есть в жизни. Окно все еще оставалось нетронутым.

Род застал свою семью сидящей перед этим окном: ожидалась сильная буря в Каньоне. Здесь находились его мать, отец и, к его удивлению, сестра. Элен была десятью годами старше его. Будучи капитаном аризонской полиции, сестра редко появлялась дома.

Он обрадовался, и вовсе не потому, что его собственное опоздание благодаря ее приезду могло пройти незамеченным.

– Сестренка! Как хорошо, я думал, ты в Туле.

– Я и была там несколько часов назад.

Род пожал ей руку. Сестра цепко обняла его и поцеловала, прижав к своему высоко поднятому желтому корсажу. Она все еще была в форме: это подсказало Роду, что она только что приехала – в свои редкие приезды домой она обычно сразу переодевалась в халат и домашние туфли, а волосы связывала узлом. Сейчас же она была в защитной одежде, вооруженная, а ее кожаные перчатки и украшенная перьями каска лежали на полу.

Она с гордостью посмотрела на него.

– Как ты вырос! Стал с меня ростом!

– Я выше!

– Не пытайся вырваться. Я сверну тебе руку. Снимай ботинки и стань спиной ко мне.

– Сядьте, дети, – мягко сказал отец. – Почему ты так поздно, Род?

– А… – он хотел выкрутиться, рассказав о завтрашнем экзамене, но вмешалась сестра.

– Не приставай к нему, папа! Требуй, чтобы он извинился, и кончим на этом. Я научилась этому, когда была сублейтенантом.

– Тише, дочь! Я его без твоей помощи разберусь с ним.

Род был удивлен раздраженным тоном отца и еще более удивился ответу Элен:

– Да неужели? – и тон ее был странным.

Род видел, как мать подняла руку, как бы собираясь что-то сказать, но закрыла рот. Она выглядела расстроенной. Его сестра и отец глядели друг на друга; все молчали. Род перевел взгляд с одного на другому и спросил:

– Что случилось?

Отец улыбнулся ему:

– Ничего. Не будем больше об этом. Обед ждет. Пойдем, дорогая! – он повернулся к жене и помог ей подняться с кресла.

– Минутку, – сказал Род настойчиво. – Я опоздал, так как задержался у ВЫХОДОВ.

– Хорошо. Тебе лучше знать, но больше об этом говорить не будем. – Отец повернулся к лифту.

– Но мне нужно еще кое-что рассказать. Меня не будет дома всю следующую неделю.

– Хорошо… что? Что ты сказал?

– Меня не будет дома некоторое время. Может, десять дней, а может, и дольше.

Отец казался обескураженным, он покачал головой:

– Каковы бы ни были твои планы, тебе придется их изменить. Я не могу разрешить тебе отсутствовать столько времени.

– Но, папа…

– Мне очень жаль, но дело решено.

– Но, папа, я должен!

– Нет.

Род был огорчен. Неожиданно его сестра сказала:

– Папа, а не лучше ли спросить, почему он должен отсутствовать?

– Нет, дочь…

– Папа, я сдаю экзамен на одиночное выживание, начало завтра утром!

Миссис Уокер вздохнула и начала плакать. Ее муж сказал:

– Ну, ну, дорогая! – затем повернулся к сыну и жестко проговорил: – Ты огорчил свою мать.

– Но, папа, я … – Род замолчал, с горечью подумав, что вряд ли кто-нибудь из них представляет, что это для него значит.

– Видишь, отец, – заметила сестра. – Он должен уехать. У него нет выбора, потому что…

– Ничего подобного! Род, я хотел поговорить с тобой об этом позже, я не думал, что экзамен будет так рано. Должен признаться, что когда я давал тебе разрешение на этот курс, я кое о чем умолчал. Я думал, что жизненный опыт придет к тебе позже… когда ты будешь заканчивать курс в колледже. Я никогда не думал разрешать тебе сдавать этот экзамен. Ты еще слишком молод.

Род ошеломленно молчал. Но его сестра заговорила снова:

– Вздор!

– А? Дочь, прошу запомнить, что…

– Опять вздор! Любая знакомая мне девушка в его возрасте знает и знала больше тяжести в жизни, чем Бадди. Что ты собираешься делать, отец? Пожалей его нервы.

– Ты неправа… Я думаю, что лучше обсудить это позже.

– Согласна.

Капитан Уокер взяла брата под руку, и они вдвоем пошли за родителями вниз, в столовую. Обед был на столе, все еще теплый в закрытых термосах. Они заняли места у стола, встали, и мистер Уокер торжественно зажег Лампу Мира. Семья принадлежала к евангелическим монистам по наследству: оба деда Рода участвовали во второй мировой войне и приняли эту религию в Персии в последнее десятилетие прошлого века, и отец Рода серьезно исполнял свои обязанности домашнего священника.

Автоматически выполняя свои обязанности в этом ритуале, Род напряженно думал о возникшей проблеме. Голос сестры звучал громко, но слова матери были едва слышны.

Тем не менее теплота привычного ритуала брала свое: Род почувствовал успокоение. Тем временем отец заканчивал: «…одна вера, одна семья, одна плоть!». Он сел на свое место и снял крышку с тарелки. Котлета из дрожжей выглядела как настоящая отбивная, но в ней не было и грамма подлинного мяса; печеный картофель и жареное лобио, похожее на маленькие грибы… Род сглотнул слюну, вдохнув запах кетчупа.

Он заметил, что мать почти ничего не ест, и это удивило его. Отец не ел много, он только отщипывал маленькие кусочки… С неожиданной теплотой Род вдруг заметил, что отец стал совсем седым и морщинистым. Сколько ему лет?

Его внимание привлек рассказ сестры:

– …и тогда комендант сказала, чтобы я все это сделала. Я ей отвечаю: "Мадам, девушки остаются девушками. Если я каждый раз за такие проступки буду разжаловать своих офицеров, у меня скоро все будут рядовыми. А сержант Дворжак наш лучший пулеметчик…

– Подожди, – прервал ее отец. – Я думал, что ты скажешь «Келли», а не «Дворжак».

– Она тоже так думала. Она плохо знает моих сержантов, а я не выдвигала Дворжак на повышение, ссылаясь на ее проступки. Между тем Тайпи Дворжак (а она старше меня) – наша главная надежда на ежегодных состязаниях кавалеристов. Конечно, если бы Дворжак лишили всех наград, ей бы не пришлось участвовать в этих соревнованиях, а, следовательно, и никому из нас.

Так что я исправила свою «ошибку», заставив старую деву чуть ли не грызть свои ногти с досады, а затем сказала, что я держу обеих: и Келли, и Дворжак, – на казарменном положении, пока не разбежится эта банда в колледже, и пела ей только о том, что милосердие и пощада не имеют границ, они проливаются подобно теплому дождю с неба, и имела удовольствие слышать, как она сказала, что ее не смущают скандальные – это ее слова, а не мои, – скандальные инциденты… особенно когда ее окружают офицеры.

В конце концов она нехотя разрешила участвовать обеим, я отдала честь и исчезла как могла быстро.

– Я удивлен, – рассудительно заметил мистер Уокер, – что ты таким образом возражала своему командиру. В конце концов она старше тебя, и ей, вероятно, виднее.

Элен взяла немного грибов с тарелки и проглотила их:

– Чепуха в квадрате и в кубе! Прости меня, отец, но если бы тебе пришлось когда-нибудь нести военную службу, ты бы понял меня лучше. Я должна быть строга с моими девушками… Но я же за них готова идти в огонь, и это делает их лучшим отрядом на двадцати планетах. Все будет хорошо, пока у меня на правом фланге Келли, а на левом – Дворжак, и каждая из них заботится обо мне, как я о них. Я знаю, что делаю. «Волчата Уокер» – так называют наш отряд.

Миссис Уокер поежилась.

– Все это хорошо, дорогая, но я надеюсь, что ты не подвергаешь себя опасностям.

Элен пожала плечами:

– Смертность у нас такая же, как и везде… Все умрут, рано или поздно. Чего же ты хотела, мама? На нашем континенте женщин на восемьдесят миллионов больше, чем мужчин, и ты хотела бы, чтобы я сидела дома и вязала, пока не придет мой рыцарь? Там, где я работаю, мужчин больше, чем женщин. Одного из них, такого же старого и безобразного, как я, я подстрелила.

Род с любопытством спросил:

– Сестра, ты дала согласие на брак ?

– Ну да! Я даже не считала его рук и ног. Если он все еще сохраняет страстность и способен кивнуть гловой, он сделает то, что мне нужно. Моя цель – шестеро детей и ферма.

Род оглядел ее:

– Думаю, ты добьешься своего. Ты очень хорошенькая, несмотря на тощие лодыжки.

– Спасибо, братец. Большое спасибо. А что на сладкое, мама?

– Я не смотрела. Не посмотришь ли ты, дорогая? На десерт было подмороженное манго, которое любил Род. Его сестра продолжала говорить:

– Моя служба – неплохая встряска. Моя обязанность – носить эту форму. Мои козлята толстеют, становятся неряшливыми и начинают ссориться друг с другом от полнейшего безделья. По моему мнению , скука в казарме хуже сражения. Надеюсь, что мой отряд примет участие в умиротворении планеты Байер.

Мистер Уокер посмотрел на жену, затем на дочь.

– Ты опять огорчила маму, дорогая. Большая часть твоего рассказа мало соответствует свету мира.

– Меня спросили, я ответила.

– Ну, хорошо…

Элен улыбнулась.

– Не пора ли вернуться к окну? Кажется, все кончили есть.

– Ну что ж, если хочешь. Хотя торопиться некуда.

Элен повернулась к Роду:

– Не ретироваться ли тебе, парень? Я хочу поговорить со стариками.

– Вот ничего себе, сестра: ты действуешь, а я …

– Пока, Бадди. Увидимся позднее.

Род ушел, чувствуя себя оскорбленным.

Он все еще составлял список оборудования, когда в его комнату вошла сестра.

– Привет, козлик.

– А, привет, сестра.

– Что ты делаешь? Готовишься к экзамену?

– Что-то вроде этого.

– Не возражаешь, если я присяду? – Она расчистила себе место на кровати и улеглась. – Ну, давай продолжим.

Род поглядел на нее:

– Значит ли это, что отец не возражает?

– Да. Я капала ему на мозги, пока он не увидел свет истины. Но, как я сказала, давай продолжим. Я хочу кое-что сказать тебе, младшенький.

– О чем же?

– Во-первых, вот что. Наши родители совсем не так глупы, как ты, возможно, думаешь. Напротив, они далеко не глупы.

– Я никогда не говорил, что они глупы.

Отвечая, Род огорченно подумал о некоторых своих мыслях.

– Нет. Но я слышала все за обедом и поняла. Отец слушал невнимательно. Но, Бадди, возможно, тебе никогда не приходило в голову, какая трудная должность – быть родителем, может быть, труднейшая из всех, особенно, когда у тебя нет к этому таланта, как у нашего отца. Он сознавал это и добровольно пытался исправить свои ошибки. В большинстве случаев это ему удавалось. А теперь тебе следует знать вот что: отец близок к смерти.

– Что? – пораженно воскликнул Род. – Я не знал, что он болен.

– Ты и не должен был знать. Но тебе придется уступить отцу: все же у тебя остается выход. Отец опасно болен и умрет через несколько недель, если не будет найдено чудодейственное средство. Но вряд ли что-нибудь найдется. Поэтому уступи.

Она прямо объяснила ситуацию: мистер Уокер страдал наследственной болезнью, из-за которой медленно приближался к смерти, болезнь неизлечима обычными медицинскими средствами, возможно, он протянет еще несколько недель или месяцев, но обязательно вскоре умрет.

Род обхватил голову руками и сжал ее. Отец умрет… а он даже не замечал. От него скрывали, как от ребенка, а он оказался слишком глупым, что бы заметить что-нибудь.

Сестра тронула его за плечо:

– Перестань. Нет ничего хуже, чем казнить себя, зная, что ничем не можешь помочь. Все равно мы должны что-то сделать.

– Что? Ты ведь сказала, что ничего нельзя сделать.

– Старики готовятся совершить «прыжок Рамсботема» в масштабе пятьсот к одному – двадцать лет за две недели. Они заключили контракт с «Энтропии Инкорпорейтед».

Отец ушел из «Дженерал Синтетикс» и привел в порядок все свои дела: они скажут миру «прощай» в следующую среду – вот почему отец был расстроен твоим сообщением о том, что ты будешь отсутствовать в это время. Ты ему дорог, как зеница ока, – бог знает почему…

Род постарался осмыслить услышанное: это была такая неожиданность! Прыжок во времени… конечно! Это позволит отцу остаться живым через двадцать лет. Но…

– Сестра, но это ему ничего не даст! Хотя… конечно, эти двадцать лет для него займут всего две недели… и отец все так же будет болен. Я знаю, о чем говорю: то же самое сделали для прадедушки Хэнка Робинса, и он все равно умер, как только его извлекли из стасиса. Хэнк рассказывал мне.

Капитан Уокер пожала плечами:

– Возможно, это и бесполезно. Но лечащий врач отца, доктор Хэнсли, сказал, что убежден: случай отца не безнадежен… через двадцать лет… Я ничего не знаю о развитии медицины в области нарушения обмена веществ, но доктор Хэнсли сказал, что они на верном пути и что через двадцать лет отца смогут вылечить так же легко, как сейчас приживляют ногу.

– Ты на самом деле так думаешь?

– Откуда мне знать? В подобных случаях нужно нанимать лучшего специалиста и следовать его советам. Если мы не сделаем этого, отец умрет. Поэтому мы идем на это.

– Конечно, конечно, это нужно сделать.

Она пристально посмотрела на него и добавила:

– Хорошо. Хочешь ли ты поговорить с ним?

– Что? – он вздрогнул. – Зачем? Они что, ждут меня?

– Нет. Я убедила их, что лучше все от тебя скрывать, пока все не произойдет. Затем я должна была все рассказать тебе. Теперь поступай как хочешь. Можешь притвориться, что ничего не знаешь, и продолжать готовиться к своему экзамену на выживание. В таком случае лучше уйди не попрощавшись, как кошка.

Мысли Рода путались. Не попрощаться казалось ему неестественным, неблагодарным по отношению к семейным чувствам – но перспектива прощания была еще более невыносимой.

– Что ты сказала о кошке?

– Приветствуя тебя, кошка проделывает массу действий: мурлычет, трется о ноги, потягивается. Но, уходя, она никогда не оглядывается.

– Ну…

– Я советую тебе уйти так, – добавила она. – Тем более, что они делают это для своих целей, а не для твоих.

– Но отец может…

– Конечно, он должен попытаться. – Она подумала, что огромная плата за прыжок во времени оставит Рода практически без средств; решила, что эту сторону проблемы лучше не обсуждать. – Но мама не последует за ним.

– Но она должна идти с ним!

– Почему? Она может оставить тебя одного на двадцать лет, чтобы пробыть с отцом две недели. Или наоборот: чтобы не делать тебя сиротой, она станет вдовой на двадцать лет.

– Это не очень хорошо для мамы, – ответил медленно Род.

– Я не осуждаю ее. Она сделала правильный выбор. Они оба испытывают чувство вины перед тобой…

– Передо мной?

– Да, перед тобой. Я не преувеличиваю. Если ты будешь настаивать на прощании, чувство вины заставит их искать самооправдание, они начнут добиваться справедливости любой ценой, и всем будет очень плохо. Я не хочу этого! Вы все – моя семья.

– Да, наверное, тебе виднее.

– Я не сильна ни в логике эмоций, ни в военном руководстве, но я знаю: человек – не разумное животное, он лишь организованное животное. А теперь давай обсудим твои планы на будущее.

Она просмотрела подготовленные им записи и мягко сказала:

– Род, я никогда не видела такой груды снаряжения. Ты не сможешь двинуться с места. На кого ты похож? На Твиддлдума, готовящегося к сражению, или на Белого Короля?

– Хорошо, я постараюсь сократить список, – смущенно ответил он.

– Надеюсь, ты сделаешь это.

– Да, сестра, какое огнестрельное оружие мне лучше всего захватить с собой?

– Что? Какого дьявола тебе нужно оружие?

– Конечно, для защиты. Хищники и дикари. «Дьякон» Мэтсон определенно сказал, что нас ждет встреча с ужасными животными.

– Сомневаюсь, чтобы он посоветовал тебе взять оружие. Я знаю, он практичный человек. Глядя на все это, малыш, можно забыть, что ты кролик, старающийся спастись от лисы… Как будто ты лиса.

– Что ты имеешь в виду?

– Твоя единственная задача – выжить. Не показать свою храбрость, не бороться, не побеждать дикарей – только продолжать дышать. В одном случае из ста оружие может спасти тебе жизнь: в остальных девяноста девяти случаях оно будет искушать тебя на безрассудный поступок. О, конечно, Мэтсон взял бы оружие, и я взяла бы. Но мы стреляные воробьи: мы знаем, когда применять оружие. Подумай над этим. Во время этого испытания ты можешь столкнуться с воинственными юными наглецами. Если один из них расстреляет тебя, то уже не будет иметь значения, есть ли у тебя оружие – ты будешь мертв. Если у тебя будет оружие, это сделает тебя самоуверенным и ты не позаботишься о надежном убежище. Зато если у тебя не будет оружия, ты всегда будешь помнить, что ты кролик. И будешь заботиться о своей безопасности.

– А ты брала оружие на свой экзамен по выживанию в одиночестве?

– Да. И потеряла его в первый же день. Это спасло мне жизнь.

– Как?

– Потому что, потеряв оружие, я старалась избежать встречи с грифонами Бессмера, а не подстрелить их. Ты слышал о грифонах Бессмера?

– Да, на Спайе Пятой.

– Спайе Четвертой. Я не знаю, насколько глубоко вы, нынешние козлята, изучаете космическую зоологию – познакомившись с невежественными новобранцами-полицейскими, я пришла к выводу, что новомодное «функциональное образование» упразднило учебу в угоду штамповке стандартных личностей. Да, я даже встретила девушку, которая хотела… впрочем, не в этом дело. Дело в том, что этих грифонов нельзя назвать подлинно живыми организмами. Их нервная система децентрализована, так же как и их органы обмена веществ. Убить их можно, только превратив в рубленый шницель. Выстрелы для них как щекотка. Но я не знала этого, и если бы у меня было ружье, я бы попыталась его использовать. Но так как у меня его не было, грифон загнал меня на дерево и продержал там три дня: пребывание на дереве было полезным для моей фигуры, и, кроме того, у меня было много времени для размышлений о философии, этике и путях самосохранения.

Она не переубедила Рода: он все еще считал, что оружие – это такая вещь, которую полезно иметь под рукой. Это позволяло ему чувствовать себя лучше, выше, сильнее и увереннее в себе. Он не будет использовать его – во всяком случае, без причины. И будет заботиться об убежище, хотя никто в группе не назвал бы его трусом. Его сестра – хороший солдат, но всего она не знает.

Сестра тем временем продолжала:

– Я знаю, как хорошо себя чувствуешь с ружьем в руках. Кажешься себе трехметровым гигантом, покрытым шерстью. Готов ко всему и надеешься на встречу с неизвестным. Такое состояние особенно опасно, потому что ты не готов к подобным испытаниям. Ты всего лишь слабое безволосое существо, которое легко убить. Ты держишь ружье, поражающее на две тысячи метров, у тебя запас взрывчатки, достаточный, чтобы взорвать холм, но у тебя нет глаз на затылке, как у Януса, и ты не можешь видеть в темноте, как пигмеи Тетиса. Смерть может подкрасться к тебе сзади, в то время как ты взял что-то на мушку впереди.

– Но, сестра, твой отряд тоже вооружен ружьями.

– Винтовки, радар, бомбы, газы, деформаторы и другое оружие, которое мы используем, секретны. Да и что тебе пользы от них? Ты ведь не будешь захватывать город? Бадди, иногда я посылаю девушку на разведку с целью сбора информации – пойти и разыскть что-то, и вернуться живой. Как, по-твоему, я снаряжаю ее?

– Ну…

– Прежде всего, я не посылаю рьяного новобранца: посылаю бывалого солдата. Она сбрасывает форму и, если темно, то покрывает черной краской ко жу; уходит с голыми руками и босая. До сих пор я не потеряла в таких походах ни одного солдата. Когда ты беспомощен и беззащитен, у тебя появляются глаза на затылке, а нервные окончания ощупывают все вокруг. Я об этом узнала, когда была младшим лейтенантом, от женщины-солдата, которая могла бы по возрасту быть моей матерью.

Пораженный, Род медленно сказал:

– Дьякон Мэтсон говорил, что если бы это было в его власти, он отправил бы нас на испытание с голыми рукми.

– Доктор Мэтсон умный человек!

– Но что бы взяла в таком случае ты?

– Напомни еще раз условия испытания.

Род изложил их. Капитан Уокер пробормотала:

– Мм… Не слишком густо. От двух до десяти дней, вероятно, будет около пяти. Климат не слишком неблагоприятный. Есть ли у тебя специальный скафандр?

– Нет, но у меня есть походная меховая одежда. Я думаю взять ее с собой, а если испытания будут проходить в не слишком уж холодном месте, оставить ее у выхода. Мне бы не хотелось потерять ее: она весит только полкило, а стоит очень дорого.

– Ни о чем не жалей. Нет смысла жалеть об одежде и в результате отправиться на тот свет. Ну, ладно, одежда и продовольствие потянут четыре килограмма, пять – вода, два килограмма – необходимые вещи, вроде лекарств, спичек и прочего содержимого карманов… и нож.

– Это не слишком много на пять дней, а может, и все десять.

– Это именно столько, сколько ты можешь взять с собой и оставаться на ногах. Дай мне посмотреть на твой нож, дорогой.

У Рода было несколько ножей, но один из них был «его» ножом, любимым оружием с двадцатисантиметровым стальным лезвием. Он протянул его сестре, которая взвесила нож в руке.

– Отлично! – сказала она и осмотрелась. Заметив муху, она взмахнула рукой. Лезвие рассекло насекомое на две части. Она достала из-за голенища другой нож.

– Это тоже хорошая вещь. – Держа в руках оба ножа, она поочередно взвешивала их. Затем защелкнула свой нож и протянула рукоятью к Роду.

– Это мой любимец, «Леди Макбет». Я брала его на свое одиночное испытание, Бадди. А теперь хочу, чтобы и ты взял его.

– Ты хочешь поменяться ножами?

Род почувствовал сожаление при мысли о том, что придется расстаться со своим «Полковником Бови». Его вовсе не вдохновляла необходимость брать с собой другой нож. Никому, кроме сестры, он бы этого не позволил.

– Мой дорогой! Я не хочу лишать тебя ни твоего ножа, ни твоего испытания. Я хочу, чтобы ты захватил оба ножа. Ты не умрешь с голоду или от жажды, а запасной нож может оказаться ценнее, чем запас тория, равный ему по весу.

– Спасибо, сестренка! Но я не хочу брать твой нож – ты, кажется, готовишься к решительным действиям. Я могу взять запасной нож из числа своих.

– Мне он не понадобится. Мои девушки позволят мне годами не использовать свой нож. Я хочу, чтобы «Леди Макбет» была с тобой на испытании. Она вложила нож в ножны. – Содержи его в порядке, брат.