38
Пуппенкопф
Кейс оказывается на шумном Арбате.
Покинув сквот на задворках Георгиевского, она безвольно дрейфовала, сорванная с якоря чудесным процессом, который ей довелось наблюдать. Теперь она знает, что фрагмент с панорамой пустынного пляжа привязан к неровной верхушке буквы «Т». Немыслимая степень интимности.
Задумавшись, Кейс брела наугад, поворот за поворотом, из одной улицы в другую, пока не увидела на одном из перекрестков красное «М» станции метро. Она спустилась под землю и с некоторыми трудностями купила несколько жетонов, получив ворох сдачи со слишком большой купюры. Прозрачные кружочки из зеленоватого пластика, по цвету похожие на фигурки игрушечных скелетов, которые светятся в темноте. На каждом буква «М».
Одного жетона хватило на всю долгую поездку, с переходами и пересадочными станциями.
Кейс просто растворилась в одной из своих детских фантазий, в жутковатой сталинской грандиозности московской подземки, которая так потрясала ее отца.
Чувство, преследовавшее ее с самого начала – что все здешние объекты необоснованно огромны, – под землей стало вдвое сильнее. Избыточная роскошь станций превзошла самые смелые фантазии. Сверкающая бронза, розовый мрамор с аквамариновыми вставками, ослепительные хрустальные люстры на мощных колоннах, подпирающих высокие потолки, – элементы, уместные скорее для бальных залов, чем для станций метро. Как будто все богатство таинственной страны, которую Уин называл последней империей девятнадцатого века, влилось сюда через темные каналы тридцатых годов, чтобы превратиться в эти великолепные дворцы общественного транспорта.
Столь сильное и необычное впечатление на время освобождает Кейс от тяжелых чар, владевших ее сознанием с того момента, как она спустилась по узкой лестнице в солнечное сияние дня, и за спиной лязгнула стальная дверь.
Она понятия не имеет, где успела побывать за эти два часа бесцельного дрейфа по сказочно прекрасным галереям и эскалаторам, но в конце концов случай приводит ее на Арбат, широкий и переполненный народом, и тут снова включается алгоритм «это-почти-как», и она говорит себе, что это почти как Оксфорд-стрит – хотя общего, конечно, мало.
Почувствовав жажду, она заходит в почти-как-итальянский кафетерий с прохладительными напитками и доступом в интернет и покупает бутылку воды и полчаса сетевого времени, чтобы проверить почту.
Клавиатура по умолчанию настроена на кириллицу; Кейс постоянно нажимает не ту кнопку и теряет английский язык, а потом не может вспомнить, как его вернуть. С грехом пополам ей удается прочитать письмо Капюшончика.
За свою долгую и трудную жизнь я повидал достаточно недобросовестных агентов, чтобы безнадежно разочароваться в этом сословии, тем не менее должен признать, что твой агент – приятное исключение. Доказательством служит мой статус: я сейчас сижу в парижском аэропорту, завернутый в нежнейший кожаный кокон ручной работы от «Эйр Франс», и ожидаю посадки на ближайший рейс до Москвы, посматривая Си-эн-эн на французском языке. Задержка произошла отнюдь не по вине Сильвии. Просто что-то всполошило здешние бомбодетекторы, и теперь даже мы, элита из первого класса, должны ждать разрешения полетов. Чтобы как-то скрасить ожидание, вышеупомянутую элиту в составе пяти человек препроводили в чудо-инкубатор, оснащенный, я вынужден признать, самым лучшим во вселенной ассортиментом бесплатных закусок, в дополнение к которому нас постоянно обносят шампанским. Наверное, я тебе еще не говорил, но после печально известных событий мне, как и многим другим, не очень-то хотелось летать. Поэтому я и к Деррилу поехал на поезде. Однако сейчас, благодаря общей взвинченности и невообразимому уровню заботы, я практически не чувствую дискомфорта. Мои американские страхи остались по ту сторону регистрации багажа. И как только вправят мозги бомбодетекторам, я прилечу тебе на помощь. Боюсь, правда, что меня придется заново учить самостоятельно есть и подмываться. Если хочешь помочь, приготовь маленькие горячие полотенца. Еще раз спасибо за билет.
Кейс пытается ответить, но опять случайно нажимает эту дурацкую кнопку. Официант помогает ей переключиться назад, и она пишет:
Я побывала там, встретилась с ней. Вернее, увидела ее. Сидела и смотрела, как она работает. Я сейчас в интернет-кафе, все еще перевариваю впечатления. Об этом трудно писать. Да и ни к чему – ты уже почти здесь. Я так рада, что ты прилетаешь! Может, ты уже прилетел? Я еще не была в гостинице.
Снаружи доносится тяжелый грохот: столкновение или взрыв. Кейс поднимает голову. Воют сирены. Официант подбегает к двери, выглядывает на улицу. Кейс закрывает глаза. Она снова в машине, по пути к дому Стоунстрита, а на дороге, подставив лицо дождю, лежит мотоциклист со сломанной шеей... Она остро ощущает собственную смертность.
Я должна тебе это сказать, потому что никто больше не знает:
[email protected]. Ее зовут Стелла. Не самого автора, ее сестру.
Отправить.
Она допивает воду, закрывает браузер, встает со стула. Сирены все еще слышны в отдалении.
Теперь нужно поймать такси. «Официальное».
Кивнув парням в кевларовых бронежилетах, она вспоминает, что все еще не забрала паспорт.
Фойе «Президент-отеля» по-прежнему огромно и еще более безлюдно, чем раньше. Ее просьба запускает в администраторе глубокую атавистическую программу, оставшуюся с советских времен. Лицо его каменеет, глазки сжимаются, и он молча ныряет в неприметную дверь за стойкой. Десять минут все тихо; потом он выныривает с паспортом в руках и так же молча кладет его на стойку.
Вспомнив рассказы Уина, Кейс проверяет, что паспорт действительно ее, и все страницы на месте, и сзади не прибавилось новых штампов и виз. На первый взгляд все в порядке. Она благодарит администратора и убирает паспорт в папку «Штази».
Самое время напустить горячей воды в длинную коричневую ванну и хорошенько расслабиться. А потом сойти вниз и спросить, не прибыл ли мистер Гилберт.
Кейс поворачивается – и оказывается нос к носу с Доротеей Бенедитти.
– Нам надо побеседовать.
Доротея тщательно прилизана в своей обычной манере, только косметики чуть побольше. Черные одежды, массивное золотое ожерелье.
– Доротея?
Ну да, а кто же еще? Но инстинкт советует пока сыграть в дурочку. Другой, более древний инстинкт советует уносить ноги.
– Я знаю, что вы их нашли. Хьюберт еще не знает, однако им уже известно.
– Кому?
– Охране Волкова. Людям, которые меня наняли. Нам надо срочно поговорить, с глазу на глаз. Давайте пройдем туда, в бар.
– Я думала, вы работаете на Хьюберта.
– Я работаю на себя. И о вас тоже забочусь. Пойдемте, я все объясню. У нас мало времени.
Доротея поворачивается и, не дожидаясь ответа, шагает через красно-коричневый плац в сторону гостиничного бара. Швы у нее на чулках сделаны в форме стилизованных извивающихся змеек.
Кейс следует за ней, чувствуя глубокое недоверие; узел страха между лопатками становится все туже. Но она твердо решила узнать, в чем дело.
В декорациях бара преобладают осенне-пиковые мотивы: охапки сушеных цветов, гирлянды листьев вокруг буфета, муляжи тыкв, неприятно похожие на черепа. На стене огромное потемневшее зеркало с золотыми прожилками.
Давешняя девушка в зеленых сапогах тоже здесь; только теперь она уже не в сапогах. Кейс замечает знакомые языки пламени – на высоком стульчике они смотрятся особенно выигрышно. Рядом сидят ее коллеги, по-видимому, сумевшие договориться с охраной. Их клиентуру составляют преимущественно крупные, гладковыбритые, коротко подстриженные мужчины с удивительно квадратными головами, в одинаковых темных костюмах. Картинка напоминает затерявшийся в пространстве-времени кусочек Америки – вплоть до сизых слоев сигаретного дыма и начисто лишенного иронии голоса Фрэнка Синатры, – только все это соткано из другого материала, из обрывков имперского триумфа, поражений и разочарований.
Доротея уже сидит за столиком для двоих. Бармен в белом пиджаке сгружает с подноса напитки – для Доротеи бокал белого вина, а для ее оппонента бутылку минеральной воды «Перье» и стакан со льдом. Кейс садится на свободный стул.
– Я заказала воду, – говорит Доротея. – Вам предстоят серьезные физические нагрузки, поэтому алкоголь ни к чему.
Официант наливает «Перье» в стакан и уходит.
– О чем вы говорите?
Доротея пристально смотрит на нее.
– Давайте сразу определимся: я не собираюсь добиваться вашего расположения. Мне на это плевать. Просто в данный момент наши интересы совпадают. Я знаю, вы мне не доверяете, но прошу вас по крайней мере выслушать. Что вам известно об Андрее Волкове?
Волкова. Стелла Волкова. Не зная, что сказать, Кейс отпивает из стакана. Вода кажется безвкусной.
– Это их дядя, – нетерпеливо говорит Доротея. – Я знаю, где вы сегодня были. Знаю, с кем вы встречались. И очень скоро Волков тоже узнает.
– Первый раз слышу это имя.
В горле пересохло; Кейс делает еще глоток.
– Теневой олигарх, человек-призрак. Возможно, самый богатый в России. Умудрился без потерь пережить войну банкиров в девяносто третьем, даже увеличил свое состояние. Корни, разумеется, уходят в организованную преступность. Его семья пострадала, как и многие другие семьи. Он потерял родного брата – скорее, из-за политики, чем из-за криминальных разборок. Хотя в этой стране было бы наивным проводить черту между такими вещами. – Она делает глоток вина.
– Доротея, что вы здесь делаете?
В другое время Кейс, наверное, чувствовала бы себя иначе: испуганной, злой. Сейчас интриги кажутся сущей ерундой по сравнению с раскрытой тайной фрагментов. Узел между лопатками начинает потихоньку распускаться.
– Кейс, поймите, ваша жизнь в опасности. За вами охотится охрана Волкова. Вы встретились с его племянницами, а этого не должно было произойти.
– Что-то не верится, чтобы их так уж строго охраняли. Я только отправила имэйл, и они сразу ответили.
– Как вы узнали адрес?
Барановские очки вспыхивают в британском солнечном луче, пробившем крышу ржавого трейлера. В глазах за стеклами стоят бездны холодного недоверия.
– От Буна, – лжет Кейс.
– Ну ладно, не имеет значения, – отмахивается Доротея.
Кейс рада: вот и хорошо, что не имеет. У нее вдруг возникает желание рассказать, что Бун сейчас в Огайо, в фирме «Магия-символ».
– Давайте поговорим о вашем отце, – предлагает Доротея. – Сейчас это более важно. Как его зовут?
– Уин, – отвечает Кейс. – Уингроув Поллард.
– Он ведь пропал без вести? Во время теракта в Нью-Йорке?
– Да. Зарегистрировался в гостинице накануне вечером, а утром взял такси и куда-то поехал. Но мы так и не нашли водителя. Все ищем, ищем и никак не можем найти.
– Ну ничего, не исключено, что я помогу вам его найти, – говорит Доротея. – Вы пейте водичку.
Запрокинув голову, Кейс залпом допивает воду. Кубики льда соскальзывают вниз, больно ударяют по передним зубам.
– Ой, я ударила зубы, – говорит Кейс, ставя стакан на стол.
– Вам надо быть осторожнее, – ласково улыбается Доротея.
Кейс смотрит на людей, сидящих у стойки. На юбке у девушки шевелятся и переливаются аппликации из змеиной кожи. Точнее, это просто вырезы в ткани в виде языков пламени, а сквозь них видна живая черно-зеленая змеиная кожа. Кейс хочет рассказать Доротее об этих вырезах, но она почему-то стесняется. Ей вообще очень стыдно и неловко.
Доротея берет бутылку, доливает в стакан остатки воды.
– Вам когда-нибудь приходило в голову, что я и есть Мама Анархия?
– Нет, нет, не может быть! – удивляется Кейс. – Вы даже не знаете слова «гегемония»!
– Что?
Кейс чувствует, что краснеет.
– Нет, вы не подумайте! Конечно, вы очень образованы. Я просто не могу поверить, что вы сами могли до такого додуматься. Все эти вещи, которые Капюшончик так ненавидит. Ведь это невозможно придумать!
Наверное, не стоило ей этого говорить.
– Конечно, нет. Пейте водичку.
Кейс пьет, следя, чтобы лед не ударился о зубы. Доротея улыбается:
– Но у меня есть помощник, маленький пуппенкопф. Я говорю все, что мне надо, а он переводит на язык Мамы Анархии. Чтобы потрепать нервы вашему любимому дружку.
– Пуппен?..
– Пуппенкопф. Марионетка. Аспирант из Америки, который помогает Маме. Ты ведь теперь тоже мой пуппенкопф, правда? – Подавшись вперед, она треплет Кейс по щеке. – И больше никогда не будешь нас огорчать. Ты будешь паинькой, будешь хорошей девочкой и расскажешь Маме, откуда у тебя этот имэйл.
Но там, на буфетной стойке, стоят черепа! Кейс открывает рот, чтобы рассказать о них Доротее, – и вдруг видит: сам Бибендам колышется в воздухе над баром, как сдувшийся белесый дирижабль, и его лоснящаяся плоть висит по бокам дряблыми мерзкими складками. Кейс так и замирает с открытым ртом, не в силах произнести ни звука, а ужасные глазки Мишлена буравят ее с непереносимой жгучей сосредоточенностью, и в этот момент она испытывает, наверное, впервые в жизни, эффект ФЭГ: откуда-то из тайного водоворота в песне Фрэнка Синатры выскакивает яркая мультипликационная ленточка постороннего звука, которая проделывает акустический эквивалент заднего сальто и превращается в голос отца, искаженный невообразимым расстоянием:
– В воде наркотик. Кричи!
И Кейс кричит.
И перед тем как провалиться в черноту, успевает почувствовать холод металла под пальцами, на дне папки «Штази».
