11
Бун Чу

Бун Чу развалился на коричневом диване, по-ковбойски скрестив ноги.

– А вы раньше никогда не работали с «Синим муравьем»?

Его глаза сверлят, как буравчики. Типичная черта американо-китайских ботаников? Этакое интенсивное бесстыжее любопытство.

– Да, в Нью-Йорке, несколько раз, – отвечает Кейс со своего насеста за столом.

– По контракту?

– Да.

– Я тоже.

– А что вы делали?

– Настраивал компьютеры. – Он умолкает на секунду. – Сначала окончил Техасский университет, потом Гарвард. Потом открыл интернет-компанию. Которая лопнула, конечно.

По голосу не скажешь, что он огорчен. Кейс заметила: мало кто из бывших владельцев огорчается по поводу провала своих интернет-проектов. В основном они относятся к этому с циничным фатализмом, считают, что это к лучшему. Хорошо, если Бун не из их числа.

– Если ваше имя набрать в «Гугле», то...

– То услышите громкий хлопок, какой бывает, когда лопается перспективная интернет-компания. А еще встретите кое-какие упоминания о «цивилизованном хакере». Впрочем, это все сплетни.

Он бросает взгляд на кибердевочек у стены, но ничего не спрашивает.

– А чем занималась ваша фирма?

– Сетевой безопасностью.

– Живете в Америке?

– В штате Вашингтон. У меня земельный участок на острове Оркас. Небольшой пятачок и часть горного склона. И кузов от трейлера «Аэрострим» пятьдесят первого года, подпертый шпалами. Все держится на плесени и еще на какой-то дряни, которая окисляет алюминий. Я давно собираюсь построить дом, да жалко портить вид на скалу.

– И это ваша постоянная база?

– Моя база вот. – Он пинает ногой свой антикварный чемоданчик. – А вы где живете, Кейс?

– В Западном Манхэттене, на перекрестке Сотой и Одиннадцатой.

– Да, я знал, что вы живете в Нью-Йорке.

– Откуда?

– Нашел вас в «Гугле».

На кухне начинает свистеть чайник. Кейс встает. Бун тоже встает, идет за компанию на кухню.

– Интересный желтый цвет, – комментирует он.

– Дэмиен Пиез.

– Вы о чем?

– Фамилия такая – Пиез. «Завтрак с овсянкой». Режиссер видеоклипов. Не знакомы с его работами?

– Так сразу не вспомню.

– Это его квартира. Бун, а что вам предложил Бигенд?

– Партнерство, как он выразился, – говорит Бун, и Кейс чувствует, что он внимательно следит за ее реакцией. – Хотя я не вполне понял, что он имеет в виду. Он хочет, чтобы я работал с вами. Мы должны найти человека, который выкладывает видеоклипы в интернет. Все расходы будут покрыты; насчет гонорара я еще не говорил.

Волосы у него плотные, жесткие, типичная китайская щетка. Лицо чуть вытянутое, изначально женственное, но впоследствии, должно быть, закалившееся в передрягах, которых наверняка хватало в жизни китайского мальчика по имени Бун, выросшего в американском городке под названием Тулса.

– Он вам объяснил, почему мы должны работать вместе? И вообще, зачем ему нужна я? – Кейс кладет в заварник пакетики так называемого чая, заливает кипятком. – Извините, забыла спросить: может, вам кофе?

– Нет, пусть будет чай.

Бун подходит к раковине и начинает мыть стоящие там кружки. Что-то в его движениях напоминает повара, с которым Кейс одно время встречалась. Тот так же сноровисто складывал полотенце перед тем, как вытереть посуду.

– Бигенд сказал, что не хочет изобретать велосипед. – Бун ставит чашки на стол. – Сказал, что если кто и сможет вычислить, откуда берутся эти обрывки, так это вы.

– А ваша роль какая?

– Я должен вам помогать. Вы даете идею, я воплощаю ее в жизнь.

Кейс смотрит на него:

– А вы уверены, что справитесь?

– Конечно, я не всесилен, но пригодиться могу. Как говорится, практик-ассистент широкого профиля.

Кейс разливает чай в кружки.

– А сами вы хотите это делать?

Он выуживает пакет так называемого чая, нюхает его.

– Что это такое?

– Не знаю. Нашла у Дэмиена в шкафу. Кажется, чай без кофеина.

Бун дует на кружку, осторожно пробует, морщится:

– Горячо.

– Ну так как? Вы хотите это делать?

Он держит кружку у рта, смотрит на Кейс сквозь ленточки пара.

– Честно говоря, пока не решил. – Он опускает кружку. – Это интересная задача, теоретически. Насколько мы знаем, с ней никто еще не справился. Время у меня сейчас есть. А у Бигенда есть деньги, которые он готов потратить.

– Это ваши «за»?

Он кивает, делает глоток, снова морщится.

– Да. А против в общем-то одно: Бигенд. Такие вещи трудно сопоставить, правда?

Бун подходит к окну и, похоже, смотрит на улицу. Потом показывает на круглый прозрачный вентилятор, который вмонтирован в верхнюю панель одной из створок:

– У нас таких нет. А здесь они везде, во всех окнах. Непонятно, зачем они вообще нужны.

– Эффект зазеркалья, – отвечает Кейс.

– Зазеркалья?

– Разные мелкие отличия.

– Для меня зазеркалье – это Бангкок. Все чужое, азиатское. А здесь практически все, как у нас.

– Нет, не все, – возражает Кейс. – Вы же заметили вентилятор. Это местная английская вещь, они его сами изобрели, разработали конструкцию. И скорее всего здесь же изготовили. Британия всегда была индустриальной страной. Зайдите в магазин, купите ножницы – это наверняка будут английские ножницы. Они здесь все делают сами. А цены на импорт всегда искусственно завышали, чтобы ничего не ввозить. В Японии та же ситуация – там каждая мелочь, каждый шурупчик местного производства.

– Да, я понимаю, о чем вы говорите. Но знаете, такое положение долго не продержится. Сейчас все бигенды мира над этим работают: над стиранием границ. Скоро уже не останется таких зеркал, за которые можно будет убежать. – Бун смотрит ей в глаза. – По крайней мере в смысле мелочей и шурупчиков.

Они несут кружки в гостиную, садятся на старые места.

– А вы? – спрашивает Бун. – Что вы думаете о Бигенде?

Кейс не может понять, зачем она вообще продолжает этот разговор. Наверное, из-за мимолетной утренней встречи в толпе, которую Бун не помнит. Или только делает вид, что не помнит. Это идет вразрез с концепцией урбанистической разобщенности: сначала сталкиваешься со случайным прохожим, которого наверняка больше никогда не увидишь, а потом он снова появляется в твоей жизни.

– Хьюберт Бигенд – умный человек, – отвечает она. – Но он мне не очень симпатичен.

– Почему?

– Ну, мне не нравится, как он себя ведет. Как обращается с людьми. Трудно объяснить. Какая-то смутная неприязнь. Конечно, этого мало, чтобы отказаться от контрактов с его фирмой. Однако работать на него лично...

Кейс тут же жалеет, что проговорилась. Она ведь совсем не знает этого человека. Что, если он сейчас пойдет к Бигенду и обо всем доложит?

Бун сидит на диване, обхватив кружку длинными пальцами и глядя на Кейс.

– Бигенд может позволить себе покупать людей, – говорит он. – Я, конечно, не хочу превратиться в один из ключиков на его цепочке. Но речь идет о больших деньгах, у меня нет иммунитета к таким деньгам. Когда моя фирма стала разваливаться, я вынужден был делать некоторые вещи, о которых теперь жалею.

Кейс смотрит на него. Это правда, или он просто рисуется?

Бун хмурится и спрашивает:

– Как вы считаете, зачем это ему надо?

– Он думает, что сможет превратить фрагменты в товар.

– Да, а потом в деньги. – Бун ставит кружку на ковер.

– Он говорит, это не из-за денег. А из стремления к совершенству.

– Ну да, конечно. Деньги – побочный эффект. Очень удобная позиция. Позволяет ему темнить насчет нашего гонорара.

– Но если бы он впрямую назвал цену – ведь это было бы уже не так интересно! Если он точно скажет, сколько заплатит, то мы получим обычный контракт. А он играет на более глубоких вещах.

– И ведет себя так, как будто уже все решено.

– Да, я заметила. И что, вам хочется ему подыгрывать?

– Если сейчас не подыграть, то никогда не докопаешься до сути, – отвечает Бун. – А я уже начал, я уже влез в это дело.

– Вот как? Уже?

– Ну да, много ли надо. Мне достаточно вот этого, – он кивает в сторону своего чемоданчика, – чтобы начать работать. Правда, результат пока нулевой.

– А что у вас в чемодане?

Бун кладет чемоданчик на колени, щелкает замками. Внутри все выстелено серой губкой; в центральном углублении покоится металлический прямоугольник, по бокам разложены шнуры, три мобильных телефона и большая универсальная отвертка. Один из телефонов одет в яркий пятнистый чехольчик.

– Что это? – Кейс показывает на пятнистый телефон.

– Это из Японии.

– Что, и отвертка нужна?

– Конечно! Без нее ни шагу.

В это она почему-то сразу верит.

Они едят китайскую лапшу в паназиатском ресторане на Парквее. Полированные деревянные панели, керамические миски. Бун самозабвенно рассуждает о технических вещах, о разрешении. Даже признанному ветерану Ф:Ф:Ф интересно послушать мнение свежего человека.

– Все фрагменты обладают одинаковым разрешением, очень высоким. Чтобы хватило для проекции на большой экран. Вся видеоинформация, все детали, размер зерна – все это здесь есть. Видеоматериал с меньшим разрешением невозможно увеличить, чтобы одновременно сохранилась четкость. Если фильм смоделирован на компьютере, то всю эту мелкую физику нужно добавлять руками. – Бун поднимает палочки. – Слышали что-нибудь о рендер-фермах? – Он забрасывает лапшу в рот, начинает жевать.

– Нет.

Он глотает, кладет палочки на стол.

– Огромный зал, масса компьютеров, множество людей. Обрабатывают видеоматериал вручную, кадр за кадром. Очень трудоемкий процесс. Шекспировские обезьяны, которых заставили вкалывать по плану. Рендеринг – это окончательный обсчет цифрового видеоматериала. Очень дорогая штука, требует серьезных вычислительных ресурсов, рабочей силы. Это практически невозможно осуществить втайне, особенно в данной ситуации. Нужны корпоративные средства безопасности, иначе кто-нибудь обязательно проговорится. Представьте, куча людей сидят и ковыряются в вашем видео, разбирают по пикселям. Добавляют детали. Делают волосы. Волосы – это вообще кошмар. А получают за труд гроши.

– То есть гипотеза о «Кубрике-самоучке» не работает?

– Ну, если только у него есть доступ к технологии, которая сегодня считается несуществующей. Если допустить, что фрагменты сделаны на компьютере, то автор либо изобрел принципиально новую концепцию создания цифровой графики, либо у него есть засекреченная рендер-ферма. Если отмести первую возможность, что у нас остается?

– Остается Голливуд.

– Правильно. Только в более широком, глобалистском смысле. Сейчас вы можете создавать компьютерную графику в Голливуде, а обсчитывать ее будут в Нью-Йорке или в Новой Зеландии. Или в том же Голливуде. В любом случае это останется серьезным производством. А на производстве люди общаются, говорят. Учитывая уровень интереса к фрагментам, потребуются крайние меры безопасности, чтобы избежать утечек.

– Получается уже не «Кубрик-самоучка», а какой-то «Спилберг-инкогнито». То есть фрагменты создают люди, которые сидят на олимпе киноиндустрии. В их распоряжении находятся неограниченные ресурсы. Эти люди зачем-то производят весьма необычный продукт и распространяют его весьма необычным путем. Сохраняя строжайшую секретность.

– Вы в это верите?

– Не очень.

– Почему?

– Сколько времени вы провели, просматривая фрагменты?

– Не так уж много.

– И какое чувство у вас возникло?

Бун смотрит на миску с лапшой, потом на Кейс.

– Пожалуй, чувство одиночества.

– Многие считают, что со временем чем больше появляется новых фрагментов, тем глубже, полифоничнее от них впечатление. Словно все куда-то движется, и вот-вот случится нечто... радикальное, когда все круто изменится. – Кейс пожимает плечами. – Это трудно объяснить, но если погрузиться, то постепенно начинаешь чувствовать нагнетание. Удивительно мощный эффект, если учесть столь незначительный объем видеоматериала. Я просто не верю, чтобы кто-то из теперешних кинематографистов мог такое создать. Хотя если вы походите по форумам, то увидите, что разные известные режиссеры постоянно выдвигаются на роль автора.

– Вы не думали, что все дело в повторении? Может, вы уже посмотрели фрагменты столько раз, что начинаете додумывать несуществующие вещи? А общение с другими фрагментщиками только усугубляет...

– Думала, конечно. Даже пыталась себя уговорить, что надо избавиться от зависимости. Но всякий раз открываю файл, и это чувство возвращается. Чувство, что стоишь на пороге... не знаю чего. Другой вселенной? Или понимания сюжета?

– Ешьте лапшу, пока не остыла. Еще успеем поговорить.

Они и вправду много говорят – прогуливаясь по Хай-стрит в сторону Камденского шлюза, мимо магазина, где Дэмиен купил новую мебель. «Юные крестоносцы» уже разошлись по домам. Бун рассказывает про детство в Оклахоме, про взлеты и падения своей фирмы, про изменения в экономике после сентябрьских терактов. Похоже, он хочет, чтобы Кейс поняла, что он за человек. Она в свою очередь рассказывает немного о своей работе, не упоминая о лежащей в ее основе аллергии.

В конце концов они оказываются на замусоренной служебной дорожке, которая идет вдоль канала. Небо наливается тревожным серым светом, как на черно-белой репродукции Тёрнера. Это место напоминает Кейс о поездке в Диснейленд с родителями, когда ей было двенадцать. «Пираты Карибского моря» сломались; актеры, надев болотные сапоги поверх пиратских костюмов, сняли посетителей с аттракциона и провели через служебную дверь в огромный подземный зал с цементными стенами, забитый уродливыми механизмами, среди которых копошились чумазые рабочие, словно морлоки из «Машины времени».

Для Кейс это была трудная поездка: втайне от родителей она начала избегать Микки-Мауса, постоянно от него отворачивалась и в результате на четвертый день натерла себе шею. Впоследствии Микки-Маус почему-то перестал вызывать болезненную реакцию, но Кейс еще долго относилась к нему с подозрением.

Бун извиняется: ему надо проверить почту. Может прийти письмо, которое будет ей интересно. Присев на скамейку, он достает лэптоп, кладет его на колени. Кейс подходит к парапету и смотрит вниз, в мутную воду. Серый презерватив, похожий на медузу. Полузатонувшая пивная банка. Нечто трудноразличимое на глубине – громоздкая масса, замотанная в подвижные обрывки целлофановой пленки. Она пожимает плечами и отворачивается.

– Вот, посмотрите, – зовет Бун, поднимая голову.

Кейс пересекает служебную дорожку, садится рядом с ним. Он передает ей лэптоп. На бледном от дневного света экране она читает:

– Кто это пишет?

– Мой друг из университета «Райс». Я послал ему все сто тридцать пять сегментов, попросил посмотреть.

– Чем он занимается?

– Теоретической математикой. Считает чертей на кончике иглы. Я в этих вещах вообще не разбираюсь. Он какое-то время работал в моей фирме, занимался шифрованием данных. Еще удивлялся, что его знаниям нашлось хоть какое-то практическое применение.

Неожиданно для себя Кейс говорит:

– Это цифровой водяной знак.

Бун смотрит на нее с каким-то непонятным выражением.

– Почему вы так решили?

– В Токио живет один человек. Он утверждает, что знает некий код, который считали с фрагмента номер 78.

– Кто считал?

– Японские фрагментщики. Какая-то отаку-группа.

– У вас есть этот номер?

– Нет. Я даже не уверена, что это правда. Он мог выдумать всю историю.

– Зачем?

– Чтобы порисоваться перед девушкой. Которая тоже выдумана.

Какое-то время Бун смотрит на нее с тем же непонятным выражением. Потом спрашивает:

– Что вам нужно для того, чтобы проверить эту историю?

– Аэропорт, – отвечает она, понимая, что уже переступила черту, окунулась в задачу, и назад хода нет. – Билет на самолет. И подходящая легенда.

Бун выключает лэптоп, закрывает крышку, кладет ладони на серый металл, опускает голову. Сидит неподвижно. Со стороны можно подумать, что он молится. Наконец он поднимает глаза и говорит:

– Ну что ж. Если это правда, если номер удастся достать, то у нас будет зацепка.

– Да, я знаю.

А что еще скажешь? Кейс просто сидит и думает о тех силах, которые только что пришли в движение. И о том, куда это все может завести.