— Ну и как, рыбачок? — ровно через две недели словно ударом хлыста обжег голос. — Все разглядел?

Марик вздрогнул, обернулся, чувствуя, как краска заливает щеки и сердце выпрыгивает из груди, но тут же замер вновь — как стоял, окаменев, долгие мгновения, когда, высматривая под кустами рыбу, увидел на мелководье танцующего речного духа. Именно духа — вряд ли кто-нибудь смог бы разубедить баль в пришедшей на ум догадке, — хотя никогда Марик не встречал не только духа или иной колдовской твари, но даже и магии никакой не видел, исключая легкий дождичек, на который у деревенского колдуна пота уходило вдвое от влажного прибытка с неба. Дух — кто же еще! Ведь не может человек летать над водой, едва касаясь ее пальцами ног, не может изгибаться в неминуемом падении, но не падать, не может так двигаться, что движения сливаются в неразличимые вихри. Тут и деревенский староста речи бы лишился, и вовсе не по предсмертному велению мудреца Лируда. А уж если бы враг подобрался в такое мгновение — тут и закончился поход будущего воина за полагающимся ему мечом.

Вот только не походил незнакомец на врага. Хотя кто может угадать врага или друга в незнакомце? Мгновением раньше за спиной, а теперь уже перед лицом Марика стоял воин ремини и презрительно улыбался. Настоящий ремини — ростом ниже среднего, с темными, с зеленой искрой, длинными волосами, черными большими глазами, в темно-зеленых рубахе и портах. Воин, а не охотник — пусть даже румяный, невысокий и полный, почти толстый, — потому что кроме лука в руках на поясе у него висел то ли короткий меч, то ли тесак в кожаных ножнах, а копья или дротика не было вовсе. Кто же охотится с мечом? Без копья в лес вовсе соваться не следует: и ту добычу, что с луком добудешь, от крупного зверя не убережешь. Другое дело, что добыча разной бывает. Не самому ли Марику пришла пора в учет пойти? И хоть вполсилы натянутая тетива тугого реминьского лука насмешливо подрагивала и стрела смотрела в воду, но твердый взгляд толстяка ясно давал понять — явный недостаток удачи случился у его встречного. Как он сумел подойти так близко? Ни один зверь не мог подобраться неслышно к Марику!

— Такушки-такушки, — нараспев продолжил воин, неуловимо коверкая бальские слова. — Судя по перьям и меховым лоскуткам, украшающим одежду, ты, дорогой мой, с юга, хотя личина и стать у тебя сайдские. Старшим в доме стал четыре года назад, значит, потерял отца, успел взять трех медведей, чему я никогда не поверю, а также пяток волков, в чем позволь мне тоже усомниться, и другого зверя без счета, но все еще не воин, хотя лет тебе уже полторы дюжины. Впрочем, ты ведь не убил ни единого врага? Или у баль в воины посвящают без испытаний? Да-да. Припоминаю. Танцы вокруг костра… Значит, еще и не муж? Детей, выходит, тоже нет? И плоти девичьей отведать тоже не успел? Или как? По хвосту белки, который ты прицепил над правой ключицей, надо думать, что нет. Голову сломаешь, пока все эти бальские мозаики выучишь! Лучше бы ты, парень, грамоте обучился, чем столь никчемному ремеслу! Лоскутки к курткам, если блажь такая мужчине в затылок вдарит, должны женщины пришивать. Пришивать — да колдуна деревенского кликать, дабы мужа от недоумства излечить. Хотя ведь нет у тебя никого? И колдуна позвать некому? Нет, все-таки не понимаю я, зачем каждому встречному являть собственную подноготную! Можно было бы еще и имя выкрикивать на ходу. Или у тебя язык к нёбу присох? Ну что делать с тобой, блуждало чужеземное? Получается, сразу скажу, постыдная история! Ведь ты — сын погибшего воина, сам почти воин, но тем не менее позволяешь себе подглядывать за купающейся женщиной! Или куртка на тебе чужая, лоскутки все эти и шкурки — не твои, и ты не почти воин, а малец — хоть и горячий, но неразумный?

Марик, чувствуя, что на лбу выступили капли пота, судорожно дернул подбородком, оглянулся. Словесные кружева, что неторопливо и с наслаждением выплетал толстячок, сложились в его голове в неразличимый узор, отчего в висках застучала недостойная бальского воина злость. Между тем утренний Аилле уже начал разгонять тени среди кустов, далекие Сеторские горы окрасились розовым, мель блеснула рябью ярких лучей, но от речного духа уж и всплеска не осталось. Сгинул он, исчез, растаял, как колдовской морок. Или его этот розовощекий спугнул? Как он смеет насмехаться над незнакомым человеком? Эх, не заберись Марик за последние две недели так далеко в чужие земли — не вытерпел бы, наказал за насмешку, тем более что, как бы ни был тих и удачлив этот упитанный ремини, не может он оказаться быстрее сына Лиди! Не стоит ли отнять лук да тетиву на нос ему намотать? А вдруг он из нужной деревни? По всему выходит, что недалеко уже до реминьского поселка осталось! Не тот ли утес возвышается в отдалении над заросшим кустами берегом? Или поостеречься? Обидишь местного — все тогда кувырком полетит!

— Потерял что-нибудь или представление не понравилось? — ехидно осведомился ремини.

— Я смотрел на речного духа! — напряг скулы Марик. — Женщины не танцуют в воде. Они купаются. Женщины вообще не танцуют… так.

— Разбираешься? — отпустил стрелу ремини, чтобы почесать нос.

— В чем? — презрительно усмехнулся Марик, тут же передумав наказывать глупого и неосторожного лучника.

— В женских танцах! — снова ухватил стрелу ремини. — Часто ли женщины для тебя танцевали, что ты так уверен в их неумении? Наверное, только в сладких снах?

— Да я… — положил ладонь на поясной нож Марик.

— Вижу-вижу! — сделал шаг назад воин. — Ну точно. Хвост белки. Полоски волчьей шкуры на плечах. Взрослый парень… судя по куртке. Ладно. Речной, как ты говоришь, дух, хм, рассеялся, так что давай выкладывай — что забыл на землях ремини? Баль не должны пересекать реку Ласку. Ваши земли южнее, наши — севернее.

— Река общая? — гордо выпрямился Марик.

— Общая, — с интересом кивнул воин.

— Тогда чего пристал? — Марик раздраженно отбросил выдавший его хвост белки на плечо. — Я еще не ступил на ваш берег.

— Ну так ступишь ведь? — расплылся в улыбке ремини. — Или обратно поплывешь? Сапоги-то зачем тогда к поясу подвязал? Оставил бы их на том берегу! И мешок тоже! Слушай, а может быть, ты сам речной дух?

— Нет, — отрезал Марик, с досадой оглядываясь. Мель заканчивалась уже на трети реки, а дальше, вплоть до южного берега, не меньше чем на сотню локтей шумел плес. До переката, по которому он перебрался на этот берег, возвращаться придется пол-лиги вниз по течению. Да и не хотелось обратно топать: рядом была нужная деревня, рядом!

— Что молчишь, отрок-переросток? — ухмыльнулся ремини. — Только если думаешь, что можешь отнять лук и хорошенько меня поколотить, лучше не пытайся. Не успеешь.

Сказав эти слова, толстячок мгновенно отправил стрелу в струящиеся между босых ног баль речные волны. Марик хмуро бросил взгляд на тут же появившуюся на клееном изгибе новую стрелу — и подхватил подрагивающее над водой оперенное цевье. Отраженным лучом Аилле блеснула пронзенная серебристая рыбина.

— Пошли, — беззаботно развернулся к берегу ремини. — Перекусить нам с тобой хватит. А то проголодался я, пока за твоей рыбалкой наблюдал. Не рыбак ты, парень, не рыбак. Пошли, не бойся, я тебя приглашаю на наш берег. Ты ведь к кузнецу Уске рода Барида идешь?

— А об этом как ты узнал? — удивился Марик, ступая в прибрежный ил. — Тоже по куртке?

— Сообразил! — хихикнул ремини, раздвигая кусты и выбираясь на берег. — Ну ведь не за невестой же ты к ремини пожаловал? Мы наших девчонок пришлым не отдаем. Нет, куртка твоя, парень, тут мне не помогла. Дело в другом. Сколько себя помню, баль приходили к ремини только по одному поводу — за оружием. Особенно в прошлые времена молодые баль частенько по течению Ласки поднимались. Правда, с отцами. И то понятно: никто лучше нас с железом не управляется!

— Так уж и никто? — скривился Марик.

— Точно тебе говорю! — невозмутимо кивнул ремини и продолжил: — Теперь ходоков за мечами стало меньше. Или отцы повывелись, или оружия много освободилось. Или и то, и другое. Ты первый за последний год. Меча у тебя нет. Так? Так. А баль, вставший на путь воина, но не имеющий меча, — это непорядок. Ваши-то кузнецы, я слышал, почти все за Мангой полегли? Беда беду за собой тащит. Меня Насьта зовут. Я, кстати, сын кузнеца. Лучшего кузнеца ремини, заметь! Я уже говорил, голубоглазый, что ни один иноземный меч не сравнится с мечами, что способны выковать реминьские кузнецы? Говорил или нет?

«Вот демон! — выругался про себя Марик. — Хорошо, что не попытался наказать наглеца. Хотя накажешь его, как же. Ловко с луком управляется!»

— Только вот что скажу тебе еще, невезунчик: не примет отец у тебя заказ. Четыре года уж как ни одного заказа не принял. Правило такое. Ремини не воюют. Никогда. И как война где по соседству начинается, оружие для чужих не делается. Нам на себя чужую обиду тянуть — интереса нет. Никто еще не пытался ремини завоевать, так зачем злить чужих богов? А сейчас большая война будет, хенны ведь могут и через Мангу перейти. Особенно если борские башни сковырнуть не удастся! Впрочем, что я тебе рассказываю…

— Как же вы раньше мечи ковали? — зло прищурился Марик. — Война с сайдами у баль то и дело и раньше вспыхивала, а с риссами из Суррары так вовсе не прекращалась! Те войны, выходит, не мешали вам оружием торговать?

— Разве то были войны? — отмахнулся ремини и присел на траву, чтобы натянуть сапоги. — Ни сайды, ни риссы на этот берег не собирались, а хенны могут и перемахнуть через речку-то! Да и чего от риссов теперь ждать, только Единому известно. Хорошему колдуну сказать, когда меч выкован, все равно что до ветру сходить, тем более что каждый кузнец знак на меч ставит. Тебе какой меч-то нужен?

— Настоящий, — упрямо дернул подбородком Марик. — Бальский! Но именно такой, которого ни баль, на сайды, ни дучь сотворить не могут! Чтобы панцири сайдские рубил!

— И камни, — с умным видом кивнул Насьта. — И гвозди в пучках. А также чтобы ямы копал и смолу на смолокурнях размешивал. По вечерам отправлялся прогуляться во вражеские крепости, а поутру с докладом и добычей к владельцу возвращался. Как зовут-то?

— Марик, сын Лиди из рода Дари, — скупо обронил баль, отвязывая с пояса обувь.

— Подожди, — нахмурился Насьта. — Так ведь делал когда-то отец меч для Лиди из рода Дари! Я-то, конечно, тогда еще вовсе не родился, но все отцовские мечи по заказчикам наперечет знаю!

— Отец погиб при разорении сайдами храма Исс! — гордо произнес Марик.

— Понятно, — уважительно кивнул Насьта и подхватил все еще трепещущую добычу. — А как баль рыбу едят? Сырьем или готовят на огне?

— А ремини как? — прищурился Марик.

— А сейчас увидишь! — усмехнулся Насьта и погрозил баль коротким пальцем. — И попробуешь! Ну-ка устрой-ка костерок!

Костер запылал быстрее, чем ремини приволок с берега плоский речной камень. Однако и толстяк оказался шустрым: тут же выпотрошил рыбу, выдрал ей жабры и, засунув внутрь пучок колючей травы, на этом же камне и испек. У Марика еще порты от колен высохнуть не успели, когда он с опаской принял из рук Насьты глянцевый лист речного холщевика со своей частью завтрака, но уже через мгновения баль тщательно обсасывал тонкие кости. Утренний голод не растворился полностью, но надежно притаился до обеда в отдалении, и даже новый курносый знакомец перестал казаться Марику вздорным шутником. Баль вытащил из мешка мех с медом, глотнул сладкого напитка и бросил мех ремини.

— Отчего не боишься меня? — спросил Марик, вытирая пальцы о траву. — Отчего есть со мной сел?

— Это просто, — махнул рукой Насьта и, чмокнув губами, скривил уморительную рожу. — Отец мой тебе лучше бы объяснил, но и я попробую. Пойми, парень, когда человек ест, он не врет. Понял?

— Нет, — насторожился Марик.

— Поймешь, — хихикнул Насьта, поднимаясь. — Хочешь узнать врага — пригляди за ним, когда он не врет. Когда ест, спит, когда любит женщину. Все о нем поймешь. Но ты не дуйся, это ведь и друзей касается. Хотя насчет женщины в твоем случае я погорячился. Ну ладно, ладно! — замахал руками ремини в сторону вспыхнувшего Марика. — Речной дух — значит, речной дух. Не злись! Нам, сотрапезник мой, дружить придется. Ты же за меч кузнецу отрабатывать собирался? Конечно, если у тебя кошелек не набит золотом!

— А если набит? — нахмурился Марик.

— Золотом? — расплылся в улыбке Насьта.

— А хоть бы и так! — обозлился Марик.

— А ну-ка достань, — сорвал ремини с баль суконную шапку и забросил ее на куст.

— Смеешься? — разъярился Марик, упершись злыми глазами в подбоченившегося толстяка, но тут же вспомнил о том, что тот сын кузнеца, и, едва не выбранившись, одним прыжком снял шапку с ветки.

— Ну вот, — еще шире улыбнулся Насьта и перечислил: — Не звякнуло ничего! Ни золота, ни серебра, ни меди, если только не спрятана где-нибудь одна монетка под стелькой сапога или в поясе. В мешке два-три ломтя валеного мяса. Деревяшка с солью. Огниво. Плащ или тонкое одеяльце. Медная жестянка в чехле с водой и пяток луковиц. Мех с медом вот еще. Был! Да и из оружия — то ли копье, то ли рубило, чтобы верхушки ореховых кустов подрубать, да два ножа. Один за поясом, второй в сапоге. Вот и все твое богатство. Угадал?

— Как узнал? — поразился Марик.

— Услышал, — потрепал себя за ухо Насьта и тут же дернул за нос. — И унюхал. Ты мне лучше скажи, что за заступ на твою оглоблю насажен?

Марик хмуро переложил копье за спину. И так уж замучили насмешками в деревне. И что с того, что оно короче обычного не меньше чем на два локтя, а наконечник длиннее раза в три? Кому как удобно, тот так и приспосабливается.

— Не обижайся, — пожал плечами Насьта. — Вины твоей в том нет, только твое оружие дрянь. Не по балансировке — я смотрю, ты изрядно заклепок на комель налепил, — по железу дрянь. Ни упругости в нем нет, ни твердости. Один вес.

— Зато его о любой камень поточить можно! — в запальчивости повысил голос Марик.

— Или затупить, — кивнул Насьта и причмокнул. — Нет у тебя денег, богатенький Марик, а хороший меч дорого стоит. Год придется работать за него. Или два. Готов?

— А что мне готовиться, если отец твой меч ковать не станет? — нахмурился Марик.

— Тут, светлолицый, дело такое… — Насьта поскреб подбородок толстым пальцем. — Оно ведь как — я-то сам не кузнец. Нет у меня такого таланта, понимаешь ли. Поэтому за отца тебе говорить не стану, хотя предполагать могу. Он сам тебе отказать должен! А ему, знаешь ли, отказать легче, чем окалину обстучать!

— Что ж, тогда с отцом твоим я и буду говорить, — оборвал ремини Марик. — Заодно и спрошу у него, отчего, если я нарочных к Уске не посылал, сын его меня на краю реминьских земель ждал?

— Есть такая странность, — согласился Насьта. — Я и сам, когда встречать тебя вышел, не верил, что встречу. Так не отец меня к тебе навстречу послал.

— А кто же? — удивился Марик.

— Захочет — сам скажет, — подмигнул Насьта. — А не захочет, так и я не скажу. Вот такушки, копейщик бальский!

Поморщился Марик. Привык он уже сам с собой разговаривать, но на беседу с болтливым ремини, который загадками изъясняется, никак не рассчитывал. С непривычки даже голова заболела.

— Выходит, надо идти в вашу деревню, чтобы только отказ получить? — уточнил баль.

— Только, да не только! — пожал плечами Насьта. — По-всему выходит, что не должен отец за твой заказ взяться. Но тут вот какая канитель приключается: человек, который меня на встречу с тобой направил, сказал, что не откажет отец тебе. С одной стороны, не верю я в это. Ведь точно знаю, что откажет! А с другой — я ведь и во встречу эту не верил! Можно сказать, глаза вытаращил, когда на указанном месте указанную личность застал! Так что давай сначала, как у нас говорят, веточек сухих наломаем, потом будем кресалом щелкать. Одно скажу: отец мой и вправду лучший кузнец по эту сторону Манги, но упрямец он тоже главный с этой стороны.

— Неужели? — усмехнулся Марик. — Может быть, удастся все-таки его переупрямить?

— Ну тебя я не испытывал, а отец… — Насьта хитро прищурился. — Сам увидишь. Так ты идешь или будешь речного духа дожидаться?

— А далеко ли до вашей деревни? — спросил Марик, возвращая на потухшее кострище срезанный кусок дерна. — И почему мне никто из наших стариков толком и объяснить не смог, что за деревни у ремини? И почему вас иногда называют болотными людьми? А еще говорили, что троп в ваших лесах нету?

— Тропы есть, — одобрительно кивнул Насьта на скрытый след от костра. — Только не на всякий глаз. Насчет болота поговорим еще, но болото я тебе обещаю. А до деревни ни далеко, ни близко. Да и не деревни у нас, хотя того тебе и знать не положено. Тебе какая разница? Все одно в наши селения чужаков не пускают. И до околицы не дойдешь. И те, кто золотом платил, и кто по году за мечи в былые годы отрабатывал — никто в селения не заходил.

— Заплывал, что ли? — усомнился Марик. — Или по деревьям скакал?

— Может, и скакал, — легко согласился Насьта и двинулся в сторону от реки. — А может, в Сеторских горах в штольнях руду кайлом колупал. Тебе что больше подходит?

— Увидим, — огрызнулся Марик.

Не понравились ему последние присказки Насьты, да и не хотелось болтать на ходу. На ходу, да еще в чужой стороне, слушать надо было, а не болтать. К тому же как-то слишком уж с этим Насьтой везением начало попахивать, а насчет везения еще отец во время коротких встреч присказывал — везенье что конь: узды требует. Впрочем, пока о везении говорить не приходилось — то, что проводник отыскался, хорошо, конечно, так ведь он в чащу Марика повел, а, по словам деревенских стариков, селения, где знаменитый реминьский кузнец Уска по наковальне стучал, строго вверх по течению Ласки достигать следовало. Да и что за человек такой, что сумел приход Марика к отмели предсказать?

— Ты головой не верти: ушами слушай да жмурься, а то сучок зрачком словишь, — остановился перед стеной хмельной колючки Насьта. — Глазами все равно ничего не увидишь. Ну не хмурься! Баль, конечно, к лесу привычны, но для баль лес что одежда, а для ремини — что кожа. Тем более что ты и по виду не больно на баль похож. Наверное, когда по лесу идешь, треск веток за лигу слышен?

— Отойди на лигу да послушай, — сузил глаза Марик.

— Если я на лигу отойду, ты не только меня никогда не найдешь, но и отца моего, — усмехнулся Насьта.

— Кузню не спрячешь, — твердо сказал Марик. — Кузнец в нору не заберется, а на равнине его молоточек выдаст. Я, кстати, еще слышал, что ремини в дозоры не ходят — магия, говорят, их селения охраняет? Правда, что ль, что без приглашения никто подойти к ним не может? О какой околице ты толковал?

— Интересно, — буркнул Насьта и продолжил, уже скользнув между колючими кустами: — Насчет молоточка интересно. И насчет магии. Что ж ты-то без приглашения в путь отправился?

— Есть у меня приглашение, — не согласился Марик. — Только я о нем не с тобой говорить буду, а с отцом твоим!

— Так и я о том, — буркнул через плечо Насьта.

— Почему же от реки уходим? — снова окликнул проводника Марик, когда тот к старой, заросшей мхом болотине свернул. — И откуда купальщица в глухом месте, если до околицы вашей через колючки продираться надо?

— Ты слышишь, как кузнец работает? — разозлился Насьта.

— Нет, — прислушался Марик.

Только птицы щебетали в листве, да пока еще близкая река шелестела за спиной.

— Ну так иди за мной. Тут река петляет. С непривычки заблудиться можно! А уж о купальщицах вообще разговора нет: речной дух — значит, речной дух! Пуганый ты какой-то, парень! Зачем тебе меч?

— Пуганый — не руганый, — огрызнулся Марик и дальше пошел молча.