Смакл оказался крепким широкоплечим рептом. Ростом он едва достигал Вегу до плеча, но весил раза в два больше, и не объемистый живот тому был причиной, а непомерной толщины ручищи и плечи. Рептская ладья скользнула по глади Ласки уже в сумраке, с кормы, употребив не самые приличные выражения, зычно окликнули Вега, а затем и плюхнули в воду якорь. Мелковато было у правого берега для рептского кораблика, поэтому оставшиеся полсотни локтей до берега команда, состоящая из пяти бородатых и смуглых мужчин, брела по колена в воде. Уж неизвестно, планировал ли Смакл долгую стоянку, но аппетитный запах вара из закопченного котла раздумий ему не оставил. Один из матросов заполучил в руки полный горшок похлебки, накрыл его реминьской лепешкой и, ворча, отправился к ладье, а остальные четверо, включая капитана, да и Вег, явно присмиревший при виде вожака, сели вокруг костра.

Трапеза длилась долго. Насьта что-то выспрашивал у рептов, но Марик слышал не все. Кессаа сказала ему держаться в отдалении, и поэтому он присел на вросший в траву камень и только приглядывался к мелькающей в отблесках огня фигуре Оры, на которую, как он явно понимал, не отрываясь смотрели сразу все мужчины, кроме, разумеется, Насьты и Смакла, который внимательно облизывал и оглядывал собственную ложку, всякий раз, как доставал ее изо рта, время от времени бросая изучающие взгляды на Кессаа. Репты бодро работали челюстями, и косы, в которые были заплетены волосы каждого, подрагивали на их спинах, как хвосты у бальских собак, упражняющихся над кабаньими костями. Сайдка сидела тут же, но говорила негромко, а по отрывистым возгласам Смакла, которые больше напоминали урчание голодного зверя, понять ничего было нельзя. Впрочем, судя по тому, что время от времени что-то вставить пытался и Вег, речь шла о совместном путешествии вниз по Ласке. Наконец Кессаа удалось до чего-то договориться. Так или иначе, но она окликнула Марика, и он подошел к костру с тяжелым свертком.

— Этот, что ли, третьим будет? — недовольно окинул Смакл взглядом Марика и вытер жирные пальцы о поднесенную Орой тряпицу. — Безус еще, а у нас знаешь как говорят? Безус — значит, и безмозгл. А справится с охраной двух девиц?

— А от кого охранять? — нехорошо улыбнулась Кессаа. — В ладье твоей нам никто не угрожает, а плату я такую дам, что не только до Манги, а потребуется — и до самой Ройты оберегать нас станешь. Вот и Насьта твое согласие засвидетельствовать готов. Или ты последний раз по Ласке скатываешься? А что касается приблуда всякого… Река не лес. Да, по берегам тут много гнуси бродит. Только отойди от реминьских селений — загребешь горести, что не выплыть. Но тебе ли бояться береговых крыс, Смакл? А что касается мозгов — так тут ведь какое дело: если их нет с юности, то уж выросла борода, не выросла — мозгов не прибавится.

— Так, значит? — зычно рыгнул репт и расправил жирными пальцами окладистую бороду. — Грубишь, девка. Давно тебя уж знаю, а то ведь отписал бы по одному месту десяток плетей.

— Ну об этом мы с тобой тоже не в первый раз говорим, — зевнула Кессаа. — И разговор этот пустой. Ты-то ведь сам понимаешь, что от твоей команды я и без защитника отобьюсь?

— Вот я и думаю, — вздохнул Смакл, — зачем мне змею в собственную ладью запускать? Да еще и терпеть ее за неведомо какую плату до Ройты? Или ты меня за придурка портового держишь?

— Я не в мытари к тебе нанимаюсь и не в гребцы, — расплылась в вежливой улыбке Кессаа. — И уж тем более не затем, чтобы в твоей команде придурков выискивать. Я хочу попасть в Ройту. Так попасть, чтобы ни в Ройте обо мне никто языком не чесал, ни по дороге вопросов лишних не задавал. Надоело мне в лесу жить. За это готова заплатить. Ты все понял?

— Все, — отрезал Смакл. — И то, чего не сказала, тоже понял. Боишься ты кого-то. Уж не знаю кого, но в устье Ласки у самой красной скалы рисские дозоры стоят. Нас пока не трогают, но кого-то выискивают. Не так просто их миновать будет!

— Рисские — не хеннские, — без улыбки ответила Кессаа.

— Пока не хеннские, — буркнул Смакл, — однако ладью отнять могут.

— Я тебе такую плату дам, что и ладью окупит, и железо твое, — ответила Кессаа.

— Никак золота нарыла? — поднял кустистые брови Смакл. — Или не ты в прошлом году за каждый медяк торговалась, когда я одежонку и кое-какие камешки тебе привез?

— Именно что одежонку, — рассмеялась Кессаа. — А камешки были не кое-какие, а специальные. Именно те, что для целительства пользу приносят. Или ты не заработал на них вдесятеро против рептской цены?

— Не в том дело, — цыкнул прорехой в крепких зубах Смакл. — Торговаться не хочу с тобой: голова потом неделю болеть будет. Платить чем станешь?

— Ну-ка, — обернулась к Марику Кессаа, и тот распустил узел на бечеве.

С шелестом и тихим звоном развернулась тяжелая шкура юррга. Словно войлок кудрявилась короткая серая шерсть, но поверх нее искрами топорщились иглы. Замолкли не только шуточки и звяканье ложек, но и дыхание прекратилось. А Смакл приподнялся на кривых ногах, да так и замер, глаза выкатив.

— Вот она, золотая жила, — сузила глаза Кессаа. — По золотому стрела идет с таким наконечником. И на тот год ватага твоя может в Сеторские горы не собираться и руду там в печах не осаживать.

— Хитра, — наконец покачал головой Смакл. — И отказаться не откажешься, и риссам тебя не сдашь. С такой шкуркой мимо них скрытно проходить надо. Ведь их зверек-то?

— А я откуда знаю? — изобразила улыбку Кессаа. — Если и их, так нечего скотинку так далеко от дома отпускать. Даже корепты иска за убитую свинью не чинят, если посекли ее в лиге от хлева.

— И много окрест подобных свинок? — зябко поежился Смакл.

— Хватает, — пожала плечами Кессаа и окликнула Насьту: — Покажи.

Потянулся Насьта за спину, перекинул на колени туго набитый тул, вытащил пук стрел. Свежей смолой блеснули оголовки, но вместо знакомых наконечников Марик увидел матовые иглы. Так вот куда пошла шкура убитого им юррга!

— Все, — ударил по колену ладонью Смакл. — Торг закончен. Но уж и ты, девка, правил моих не нарушай. Грести не заставлю, но чтобы не в свое дело не лезла!

— Давай уж лучше так, — исподлобья ухмыльнулась Кессаа. — В твое дело не полезу. А остальное — как сложится.

— Эх! — выпрямился Смакл. — Двух девок в лодку сажаю, хотя уж сколько раз говорено: девка в лодке что мышь в кладовой. Да и юнца с ними. Ну да ладно. Грузиться с утра по первым лучам. Барахла много не набирайте. Столько, сколько каждый унести на себе может, — и так на локоть лодка просела. Железо — это не шкурки какие.

— Некоторые шкурки как железо весят, — не согласилась Кессаа.

Смакл хотел что-то сказать, шумно втянул воздух, глядя, как Марик аккуратно сворачивает бесценный трофей, затем махнул рукой, поклонился опустевшему котлу и затопал в сторону реки.

Полночи Марик привыкал к новому оружию. Приучался загонять на место клинок, снимать его, нажимая на нужное место, ловил ощущения, ждал, когда глевия частью руки покажется. Легче новое оружие было, чем та железка, что ржой рассыпалась, много легче, но легкости все никак поймать не удавалось. Не потому ли, что Ора не выходила из головы? Сразу после того, как репты удалились вместе с раздувшимся от собственной важности Вегом на ладью, девушка шагнула к баль, обняла его за плечи и прижалась к нему так крепко, что если и хотел что-то сказать Марик, так забыл все слова напрочь и надолго. Прижалась, постояла мгновение, сама сказала что-то — и тут же убежала в темноту, словно постыдное выболтала.

Кессаа из столбняка парня вывела. Щелкнула его по носу пальцем, толкнула ногой сверток.

— Присматривай за шкуркой. С утра будь готов. Мешки собраны. Забыть уже ничего не удастся.

— Разве Ора плывет с нами? — выдавил из себя нужные слова Марик.

— Смакл так думает, — бросила через плечо Кессаа. — И пусть думает. Ты не удивляйся ничему. А Ора… она уже попрощалась с тобой.

— Что она сказала? — почти прохрипел Марик.

— Это по-дучски: «Я буду ждать. Возвращайся».

— Я вернусь, — твердо сказал Марик.

— Я ей передам, — без тени смешка ответила Кессаа и скрылась в темноте.

— Все, — пробормотал Насьта, подходя к Марику.

— Сказать что хочешь? — не понял баль.

— Все, — повторил Насьта, словно итог подводил. — Что было, то было, а что будет — только Единому известно.

— Увидимся еще? — прищурился в полумраке Марик. — Переживешь разлуку-то?

— Увидимся? — не понял баль Насьта. — О какой разлуке ты говоришь? Или ты… Ну, парень, ты чудить горазд! Папенька, что ль, мой тебе наговорил чего-то? Ты меня видишь? А ее? — Ремини кивнул во тьму, в которой исчезла Кессаа. — Кто ж лук в ножны для бальского меча запихивает? Или ты думаешь, что меня любовное томление с ума свело?

— Да, — простодушно брякнул Марик.

— Это тебя оно свело, — отмахнулся Насьта. — Или я не вижу, как вы с Орой взглядами друг о друга искры высекаете? А меня… Меня другое гложет. Знаешь, что сказала мне дочь хозяина каменного дома? Береги ее. Береги девчонку, сказала, но не потому, что претерпела она уже столько в своей жизни, что и мертвым, порубленным при жизни на куски, не снилось, а потому, что впереди ее ждут еще большая боль и большие испытания. Помоги ей, она сказала. А как ей помочь, если она делает, что хочет, идет туда, куда хочет?

— Охотится… вот, — пнул Марик ногой тяжелую шкуру.

— Да, — кивнул Насьта и задумался, а потом прошептал: — В ее ладонях вся Оветта, понимаешь?

— Нет, — насторожился Марик и невольно посмотрел в темноту, в которой исчезла сумасшедшая сайдка.

— И я не понимаю, — кивнул Насьта, но приблизился к Марику еще на шаг и прошептал: — Но верю. Чувствую я это! И ты верь! Пообещал я ей, понимаешь?

— Кому? — не понял Марик, ошарашенный серьезностью ремини, который сейчас ему казался сумасшедшим, как и Кессаа.

— Дочери хозяина каменного дома, — раздельно произнес Насьта. — Айра ее зовут. Пообещал я ей приглядывать за Кессаа. Так вот, если Кессаа — как свет Аилле, то Айра — как ураган. Пальцем щелкнет — у такого, как Смакл, голова сразу слетит!

Покачал Насьта головой, собственную шею с опаской потрогал и тоже в темноте скрылся, а Марик, прежде чем за новое оружие взяться, еще долго пальцами щелкал, пытаясь понять тайный смысл безусловно глупых слов ремини.

Ночь показалась Марику длинной. Он успел не только согнать с себя несколько потов, пока не уловил слабых отголосков будущей ловкости, но и подремать, заткнув под голову все тот же тяжелый сверток шкуры юррга. Утром, когда небо уже посветлело, но Аилле еще карабкался по невидимой стороне Сеторских гор, баль искупался в реке, опрокинул туда же остывший котел, а когда выбрался на берег, быстро расколотил навес и вместе с лежаками свалил деревяшки в костер. Пламя затрещало, пожирая подсушенные жерди, и под этот треск появилась Кессаа. За плечами у нее висел мешок, а поверх него торчала все та же ореховая с пятнами рукоять колючки.

— Готов? — придирчиво осмотрела она Марика.

Он кивнул и подхватил шкуру юррга, опираясь о древко глевии. Клинок уже висел у него на поясе.

— На спину потом перекинешь, — прищурилась Кессаа. — Клинок короткий, так ловчей будет, — и, обернувшись, позвала: — Ора!

Марик услышал невнятный отклик, или это эхо пронеслось над просыпающимися просторами Ласки, но Кессаа поторопила его, и вскоре они уже шагали по колена в воде к темному силуэту ладьи. Марик вспомнил было привидевшийся ему две недели назад речной дух, но тут же отвлекся. За спиной послышалось шлепанье босых ног.

— Вовремя! — не дал ему обернуться зычный голос Смакла. — Не бойся, девка, не уплыл бы без вас! А чего костер-то запалили?

— Прожито — забыто, — отрезала Кессаа. — Зачем память оставлять за спиной?

— Как знаешь, — пробурчал вожак, встал над почерневшим бортом глубоко ушедшей в воду ладьи и протянул руки к шкуре юррга.

— Давай уж, парень, все одно с таким грузом не заберешься, — пустил он усмешку в спутанную бороду.

Кессаа перемахнула через борт так легко, словно и не было у нее на спине объемистого мешка, а Марик шагнул в промоину, вымок до пояса и едва не упустил по течению древко. Только когда под хохот команды он неуклюже все-таки перевалился через борт — разглядел в десятке локтей от ладьи Ору.

— Здесь ваши места! — довольно рявкнул Смакл, ткнув толстым пальцем в сторону скамьи у кормы. — По кораблю не шастать. Сидеть смирно. Все ясно?

— Сообразим, — нахмурилась Кессаа, сбрасывая с плеч мешок. — Иди сюда, парень. Да стяни с себя порты, просушить надо одежду.

— Вот-вот! — оскалился Смакл. — Когда такая девка просит снять порты, отказываться — последнее дело!

Марик растерянно остановился, но команда хохота Смакла не поддержала. Репты, явно успевшие перекусить до прихода пассажиров, одобрительными окликами приветствовали Ору. На ней было все то же серое платье, волосы скрывал платок, вот только мешок она тащила такой, что показался бы впору и самому Смаклу, да и ростом стала ниже, или это тяжесть вдавливала ее в песчаное дно? Марик пригляделся к уже ставшей привычной улыбке на губах девушки, почесал затылок — и вдруг понял, что так дучка не ходит. Не переваливается с боку на бок, не морщит скулы, не пытается смахнуть пот со лба предплечьем. Он уже собирался пробормотать присказку на отворот морока, но за спиной услышал жесткий шепот Кессаа:

— Не надо.

Репты с радостными криками приняли у Оры тяжелый мешок. Крепкие руки подхватили ее из воды и поставили на укрытые дерюгой крицы, сложенные у мачты. Ора замахала руками, неожиданно легко подняла мешок и, отпихнув Марика в сторону, бухнулась на скамью рядом с Кессаа.

— Вот такушки, — услышал Марик знакомый голос и тут только разглядел под мороком страдальческий взгляд Насьты.

— Ничего, — скривила губы в улыбке Кессаа. — Потерпишь. А не нравится, так я не держу!

Насьта только вздохнул.

— Эй! — заорал Смакл Марику, выволакивая из-за борта якорь. — Парень! Ну ты будешь скидывать порты или нет? Публика ждет!

Первые лучи Аилле блеснули над серой водой. Хлопнул на мачте грубый короткий парус. Заскрипели, упираясь в дно, весла. Ладья вздрогнула, шевельнулась и начала разворачиваться по течению. Бросив на дно ладьи камень с прилаженным к нему железным брусом, Смакл заторопился к рулевому веслу. Широкая ладонь отодвинула Марика в сторону так, словно он был соломенным чучелом. Шутки кончились, начинался новый путь.

Баль оглянулся. Насьта в облике Оры хмуро почесывал мочку уха. Кессаа сидела, закрыв глаза, и как будто прислушивалась к чему-то. О днище ладьи терлась Ласка.

Костер ниже скрытого золотыми стволами каменного дома прогорел еще до полудня. По склону спустился дед Анхель, но к кострищу не приблизился — только обошел дом, вскарабкался к двери, с удовлетворением подергал тяжелый замок и засеменил в обратный путь.

Кузнец Уска поставил посредине кухни глиняный таз, расстелил рядом тростниковый коврик, опустился на колени и, бормоча реминьские присказки, поочередно омыл руки и лицо. Затем поднялся, повязал голову белой тканью, покрытой округлой реминьской вязью, и начал закладывать в низкую печь древесный уголь и самородное железо.

Ора присела рядом с матерью Насьты, взяла в руки камень и принялась шелушить орехи. Несколько раз гримаса исказила ее лицо, затем пальцы приноровились, и дело пошло быстрее. Коричневые скорлупки падали в корзину, желтые ядрышки ссыпались в горшок. Реминька сначала посматривала на дучку с ревностью, затем успокоилась и негромко, почти шепотом, запела какую-то тягучую песню.

В полдень на покрытую ярко-красной ягодой поляну, которую всего лишь две недели назад пересек разъяренный юррг, вышла женщина. Одежда ее была проста, за плечами висел тощий мешок, из-под него торчали рукояти двух мечей, но затруднительно было представить, как бы она смогла ими воспользоваться. Широкой лентой через плечо к груди был прикреплен сверток, из которого доносилось детское лопотание. Женщина улыбнулась, смахнула со лба пот, пересекла поляну и остановилась у линии, невидимо пересекающей траву. Вздохнув, она присмотрелась к силуэту могучего дерева и замахала рукой:

— Ситка! Открывай заслон! Или не узнал? Выходи, от меня не спрячешься!

Тяжелая ветвь дуба неожиданно шевельнулась, и почти над головой женщины появилась нахмуренная физиономия.

— Подожди! Айра? Где ты пропадала?

— Отчета требуешь? — усмехнулась колдунья. — Сам-то давно воином стал? Когда я уходила, еще по деревьям лазил! Анхель жив еще?

— Жив! Что ему сделается?

— Открывай проход да беги к нему. Сообщи, что война началась. Хенны перешли Лемегу. Два месяца уже почти как.