Три дня по лесу вымотали всех до предела. Летающие монстры, бегающие монстры, ползающие монстры. Даже некоторые деревья спешили полакомиться неосторожными путниками. Годвер понятно, старый наемник привык к трудностям, а вот Сафира держалась просто великолепно. Эл почти влюбился в эту женщину. Да, немолода, но все еще красива, бесстрашна и жутко практична.

Темный маг принял на себя большую часть обязанностей по защите отряда, какой-то неведомой силой разгоняя с пути всякую агрессивную живность, вытаскивая из ловушек и просто прорубая дорогу. Но при этом движется, словно механическая кукла, молчит и совершенно не ощущается. Элли за время знакомства уже привык чувствовать спутника, пусть и слабо, а тут как отрубило. У дерева – и то эмоций больше.

Только на привалах Даркин менялся. Каждый вечер застывал на треть тайса, уставившись в глаза Аманды и ласково массируя ей виски. Не оставлял девочку ни на минуту. Постоянно что-то ей говорил, спрашивал. Они даже спали в обнимку под одним одеялом. Годвер пытался что-то сострить по этому поводу, но наткнулся на взгляд темного и осекся на полуслове. Зато Аманда, бедняжка, начала оживать, все реже уходя в себя. Сафира опекала девочку, пока маг прорубал дорогу, даже старый наемник сочувствовал, как умел, но что, скажите, ответить седой девушке, когда она спрашивает, как ей дальше жить калекой? Даркин-то, конечно, посоветовал, но что можно ожидать от темного мага? Поставить протез, благо рука левая, и идти мстить! Это девушке-то! Советчик, разорви его крайс.

О, кажется, дорога подходит к концу. В самой чаще не станут ставить двухэтажный домик, сильно смахивающий на таверну.

– Простите, уважаемые, но нет у меня комнат! Совсем нет! – Толстяк-хозяин прямо-таки излучал самое искреннее сожаление. – Мне вон даже госпожу пришлось поселить в одной комнате с телохранителем! Вторую комнату господа наемники заняли. А больше-то и нету!

За одним из столов действительно пьянствовала компания из семи человек бандитской наружности, о чем-то переговариваясь, громко хохоча и время от времени бросая сальные взгляды на даму средних лет в дорогом дорожном платье, что сидела в углу. Ее телохранитель замер напротив, нервно оглаживая рукоять меча. Элеандор раздумывал, как найти выход из ситуации, когда по нервам вновь ударило холодом. Оглянувшись на мага, Эл отшатнулся – застывшее, как маска, бледное лицо и пульсирующие зрачки серо-голубых глаз, в глубине которых билось нечто жуткое, словно ища выход.

Между тем маг подошел к столику наемников и что-то негромко произнес. Ответом ему была ругань и издевательский смех. И тут Даркин словно взорвался, превратившись в размытое черное облако. Два удара сердца – и маг разворачивается ко второму столику, оставляя за спиной падающие на пол трупы.

– Леди, мои спутницы очень устали в дороге. Они ранены и нуждаются в отдыхе. Не будете ли вы так любезны уступить им свою комнату? – Голос начисто лишен эмоций. Так могут разговаривать каменные статуи, но не люди. Не живые люди.

Вежливый по форме вопрос предполагает только один ответ. Телохранитель вскакивает, наполовину извлекая меч из ножен. Даркин, не меняясь в лице, делает шаг вперед, но дорогу ему преграждает Сафира, упираясь руками в грудь:

– Нет, маг! Не нужно! Мы переночуем в одной комнате с вами.

Никак не показав, что вообще слышал ее слова, Даркин все той же ожившей статуей направляется к стойке.

– Вещи этих заберешь в качестве платы. С телами делай что хочешь. Я могу и сам приготовить завтрак, – только и произносит он на попытки трактирщика что-то возразить.

Трактирщик стремительно бледнеет, привалившись к стене. Его руки дрожат, пытаясь совладать с непослушным краном пивной бочки.

– Дарри, что ты творишь? – Элеандор догоняет друга только на лестнице. – Что с тобой происходит?

– Ты хотел увидеть меня в гневе? – криво ухмыляется маг. Он снова становится похожим на человека. На смертельно уставшего человека. – Просто иногда сил на эмоции уже не остается. Есть только цель и то, что мешает ее достичь. Вот так-то. И ни любви, ни тоски, ни жалости.

Проснулся я только к полудню, зато снова бодрый и более-менее похожий на человека. Тела разбойников (зуб даю – разбойники! Трактирщика бы потрясти, но уж больно лень) уже убрали, так что мой завтрак ничто не омрачало. Странная леди, которая непонятно что делала в бандитском логове, тоже покинула этот приют греха с утра пораньше. Пора и нам. У того же трактирщика выяснили, что совсем недалеко находится тракт, связывающий земли Болга и Хольца. Собственно, на границе этих земель трактир и находился, хотя я и сомневаюсь, что платил налоги хоть одному из них. В Хейтевальде «граница» – понятие условное.

Васкар отправился в Литию разыскивать свой отряд, клятвенно заверив в своей бесконечной благодарности и пообещав позаботиться о женщинах. И если я хоть что-то понимаю в людях, на его руке скоро появится ритуальный браслет. Уж больно характерными цветами начинала переливаться его аура при взгляде на Сафиру. Мы же повернули в сторону мрачного замка Хольц. Элли, кстати, во всех этих передрягах каким-то чудом сумел сохранить этот проклятый чек, так что мы чувствовали себя победителями. Но все равно старались держаться подальше от дорог и селений. Что в общем-то не уберегло нас от нежелательных встреч.

Увидев пятерку вполне прилично одетых мужиков, избивающих кого-то шестого, закутанного в серый балахон, я не особо-то и удивился. А вот Элли среагировал странно. Несколько секунд он созерцал эту сцену с каким-то ошалелым выражением лица, словно не мог поверить в происходящее, а затем с яростным воплем бросился в драку. Что интересно, даже не попытавшись выхватить саблю. Успел точными ударами отправить в нокдаун двоих, прежде чем остальные обратили на него внимание. Серый отступил на пару шагов, а троица нападающих развернулась к новому участнику потехи. Пришлось свалить их «воздушным ударом». Кажется, нас наконец узнали, потому что ушибленные первыми подхватили своих более тугодумных товарищей и спешно ретировались, скрывшись среди кустов.

Элеандор тут же начал горячо извиняться перед оставшимся – мужчиной лет сорока в пыльном сером плаще с капюшоном. Что интересно, как раскаяние, так и негодование в адрес неведомых обидчиков были искренними и очень горячими.

Успокоив Эла фразой о том, что все в руках богов и его самоотверженный поступок отчасти компенсирует вину нападавших, серый внимательно уставился на нас остекленевшими глазами. На секунду я почувствовал чужое присутствие, а затем мужчина сокрушенно покачал головой. Я не понял, чего в этом жесте было больше – осуждения или жалости.

– Я буду молиться Отцу Справедливости, чтобы он не был к вам слишком суров, – только и произнес этот странный путник, покидая поляну.

– И что это было?

Мой вопрос так и не вывел Эла из задумчивости.

– Сын Отца, – только и обронил он.

– Я понял, что не дочь. – От меня не так-то просто отвязаться.

– Ты что, никогда о них не слышал? Сколько ты уже в этом мире, два года?

– Нет, не слышал. – Отвечать на второй вопрос я посчитал излишним.

– Дети Отца – это служители Отца Справедливости. Надеюсь, ты знаешь хотя бы, что его зовут Горейш и что это бог? Так вот, Дети Отца – один из высших рангов посвящения. Особо осененные благодатью. У вас бы их назвали… – Элли на секунду замялся, – святыми, наверное. Извини, я не слишком разобрался в том, что ты рассказывал. Каждый Сын Отца – голос божественной справедливости. Если говорить проще – странствующий судья. К нему можно обратиться с любым спором, и бог поможет ему разобрать тяжбу, от вопроса, чья коза поела капусту на твоем огороде, до самых запутанных дел. Решение Сына – это решение Отца. Оно не оспаривается. Именно поэтому служители бога никогда не вмешиваются в чужое дело, если их не попросят. Да и не так часто их просят. Все же божественная справедливость не всегда сочетается с человеческими законами.

– А если монах начнет выдавать собственное мнение за божественное? Или вообще окажется самозванцем?

– Шутишь? Осененный благодатью никогда не пойдет против своего бога! О попытках выдать себя за служителя никогда не слышал, но заранее не завидую этим несчастным. Боги очень обидчивы в данном вопросе, а Смерть, знаешь ли, считается одним из воплощений Справедливости. Это я так, на будущее, а то мало ли что придет в твою неверующую голову. Кстати, мы пришли. Вон уже и замок виднеется.

– Слушай, Эл, – обратился я к спутнику, ласково поглаживая шею Кошмара. Этот умник не только сбежал от хоулов, но и смог самостоятельно добраться до Хольца! Вы не представляете мою радость, когда я увидел наглую черную морду во дворе замка.

– А, что? – очнулся парень от своих мыслей.

– Я вот не понимаю, какого лешего мы сюда потащились, да еще и в такой компании?

– Эта встреча очень важна, поэтому фрайхер должен присутствовать лично. Я в качестве советника, а вы – охрана.

Охрана – это я и еще пятеро арбалетчиков. Чушь какая-то.

– И поэтому очень важная встреча проводится в лесу.

– Она не только важная, но еще и тайная, – парирует Эл.

– Элли, не пудри мне мозги!

– Да я честно говорю! Это действительно очень важная встреча.

– Ага, и поэтому бойцы чуть не передрались за честь сопровождать фрайхера в этой миссии.

– Так весна же.

– И что?

– Саманта. – Лучник произносит имя таким тоном, словно это все объясняет. Потом спохватывается: – А, ты же, наверное, не знаешь. Саманта у нас виесхатта, и, как ты уже, наверное, заметил, девушка слаба на передок. А весной инстинкты звериной ипостаси становятся еще сильней. Но если в остальное время года наша шалунья может кувыркаться с каждым встречным без особых последствий, то во время течки вероятность понести почти абсолютная. А к целому выводку орущих щенков девушка пока не готова. В результате она с ума сходит от вожделения, а нельзя! Что отнюдь не улучшает ее и так не мягкий характер.

Элли рассмеялся. Я тоже. Да уж, проблемы у человека!

Все еще смеясь и прикидывая, можно ли нас с Самантой считать товарищами по несчастью, я не расслышал щелчок взводимой тетивы канстера. Резко взвывшее чувство опасности, я тщетно пытаюсь увернуться и, кажется, успеваю толкнуть Эла. Арбалетную стрелу с пяти шагов мне не опередить. Всепоглощающая вспышка боли, удар и летящая в лицо грива Кошмара. Время растягивается, как резиновое, я еще успеваю увидеть, как стрела пробивает голову барона, а еще две вонзаются между лопаток. И сознание поглощает тьма.