В небе висела темная луна, в эту пору, как объясняли младшим жрицам в Доме дев, Богиня, спрятав свой лик под покрывалом от людского взора, советуется с небесами и с Богами, что скрываются за Богами, нам известными. Время темной луны Вивиана тоже проводила в затворничестве, две младшие жрицы стояли на страже ее уединения.

Большую часть дня Владычица провела в постели: она лежала с закрытыми глазами и гадала, что, если Моргейна права и она и в самом деле опьянена властью и верит, будто все на свете в ее распоряжении, всем она вольна играть так, как сочтет нужным.

«То, что я сделала, – думала про себя Вивиана, – я сделала того ради, чтобы спасти эту землю и ее народ от грабежа и гибели, от возврата к варварству, от разорения страшнее, нежели Рим претерпел от руки готов».

Вивиане отчаянно хотелось послать за Моргейной. О, как Владычица тосковала по их былой близости! Если девушка и впрямь ее возненавидела – цены страшнее ей еще не доводилось платить за все содеянное. Моргейна – единственное человеческое существо, которое она любит всей душой, безоглядно. «Она – дочь, которую я задолжала Богине. Но что сделано, то сделано, назад дороги нет. Королевский род Авалона не должно осквернять кровью простолюдина». Она подумала о Моргейне с печальной надеждой, что в один прекрасный день молодая женщина все поймет, но суждено этому сбыться или нет, Вивиана не знала: она исполнила свой долг, не более.

В ту ночь она почти не сомкнула глаз, ненадолго погружаясь в спутанные сны и видения, думая об отосланных прочь сыновьях, о внешнем мире, куда юный Артур въехал вместе с Мерлином, успел ли он вовремя к ложу умирающего отца? Вот уже шесть недель Утер Пендрагон лежит больным в Каэрлеоне, ему то лучше, то хуже, но маловероятно, что все это затянется надолго.

Ближе к рассвету Вивиана поднялась и оделась, да так бесшумно, что ни одна из прислужниц даже не пошевелилась. Спит ли Моргейна в своей комнатке в Доме дев, или тоже лежит, не смыкая глаз, с тяжелым сердцем, или безутешно рыдает? Моргейна никогда не плакала при ней – вплоть до того дня, когда арфа Кевина разбередила все сердца, но даже тогда девушка упорно прятала слезы.

«Что сделано, то сделано! Пощадить ее я не могу. Однако всем сердцем сокрушаюсь о том, что иного способа не было…»

Вивиана тихо вышла в сад за домом. Птицы уже проснулись, с ветвей, нежные и благоуханные, медленно осыпались лепестки яблонь – от этих деревьев Авалон и получил свое название.

«По осени они принесут плоды, так же, как то, что я делаю сейчас, со временем даст свой плод. Вот только мне самой уже не цвести и не плодоносить. – Бремя прожитых лет невыносимой тяжестью давило на сердце. – Я старею, даже теперь, порою, Зрение подводит меня, Зрение, данное мне, чтобы править этой землею».

Ее собственная мать до таких лет не дожила. Придет время – воистину, оно уже не за горами, – когда Вивиане придется сложить с себя бремя и священный титул, передать правление Авалоном следующей Владычице и уйти в тень, став Старухой Смертью.

«Моргейна еще не готова. Она пока еще живет временем мира, она способна испытывать трепет и оплакивать неизбежное». Вивиана перебрала в уме жриц Авалона, молодых и старых. Не нашлось ни одной, кому она могла бы доверить власть над здешним краем. В один прекрасный день Моргейна станет достойна этого высокого жребия, но время еще не пришло. Врана… у Враны, пожалуй, воли и достало бы. Но Врана отдала свой голос Богам, Врана предназначена для священного безумия запредельных миров, не для трезвой рассудительности и здравомыслия этого мира. Что станется с Британией, если она, Вивиана, умрет до того, как Моргейна войдет в полную силу?

Небеса были по-прежнему темны, хотя на востоке туман уже озарился первым светом. На глазах Вивианы зарево разгоралось ярче, медленно сгустились алые облака, заклубились, принимая очертания алого дракона, кольцом свернувшегося у горизонта. А в следующий миг в небе огненным росчерком пронеслась огромная падучая звезда, затмевая дракона; на мгновение яркая вспышка ослепила Вивиану, а когда в глазах у нее вновь прояснилось, алый дракон исчез, и плывущие по небу облака искрились белизной в лучах встающего солнца.

По спине Вивианы пробежали мурашки. Такое знамение является раз в жизни, не больше, – надо думать, всю Британию потрясло! «Итак, Утер уходит, – думала она про себя. – Прощай, дракон, распростерший крылья над нашими берегами. Вот теперь саксы обрушатся на нас со всей силой».

Вивиана вздохнула – а в следующий миг нежданно-негаданно воздух заколыхался, и перед нею в саду возник мужчина. Владычица вздрогнула – не от страха, что привыкшая к четырем стенам домоседка почувствовала бы при виде чужака, – но оттого, что давно уже не знала истинных Посланий такого рода. Видение, явившееся к ней без зова, должно обладать великой силой.

«Сила под стать падучей звезде, знамение, какого при моей жизни не видывали…»

В первое мгновение Владычица не узнала стоявшего перед нею: изнуряющий недуг выкрасил сединой светлые волосы, иссушил широкие плечи, согнул стан, кожа пожелтела, глаза запали от боли. Но даже теперь Утер Пендрагон, как всегда, казался крупнее и выше большинства мужчин; и хотя в огороженном саду тишину тут и там нарушали негромкие звуки, так, что на фоне его голоса Вивиана различала птичий щебет – точно так же, как видела цветущие деревья сквозь очертания фигуры, – казалось, что он разговаривает с нею, как всегда – резко, без теплоты.

«Ну что ж, Вивиана, вот мы и встретились в последний раз. Между нами существует связь – не то чтобы я того хотел, мы никогда не были друзьями, свояченица. Но провидению твоему я доверяю: все, о чем ты говорила, неизменно сбывалось. И ты – единственная, кто сумеет добиться, чтобы следующий Верховный король Британии завладел тем, что принадлежит ему по праву».

Только теперь Вивиана разглядела, что в груди его зияет огромная рана. Как же так случилось, что Утер Пендрагон, терзаемый недугом в Каэрлеоне, умер от раны, а не от долгой болезни?

«Я умер так, как подобает воину, союзные войска вновь нарушили клятву, и мои армии не могли выстоять против них, пока я не приказал отнести меня на поле боя. Тогда наши собрались с силами, но Аэск, вождь саксов – королем я оголтелого дикаря не назову, – прорвался сквозь наши ряды и зарубил троих воинов из моего окружения; я убил его, а телохранитель Аэска – меня. Но битву мы выиграли. А следующая – это уж для моего сына. Если, конечно, он взойдет-таки на трон».

Словно со стороны Вивиана услышала, как произнесла вслух в наступившей тишине:

– Артур – король, ибо в нем течет кровь древнего королевского рода Авалона. И не нужно ему родство с Пендрагоном для того, чтобы по праву занять место короля.

При этих словах – при жизни Утер вскипел бы гневом – он лишь криво улыбнулся, и в последний раз Вивиане суждено было услышать его голос:

«Не сомневаюсь, что потребуется нечто большее, нежели даже твоя магия, свояченица, дабы убедить в этом владетельных народов королей Британии. Ты, может, и презираешь кровь Пендрагона, но не к чему иному, как к ней, придется воззвать Мерлину, дабы возвести Артура на трон».

А в следующий миг образ Утера Пендрагона поблек, растаял, и теперь перед Вивианой стоял совсем другой мужчина – тот, кого в этой жизни Вивиана видела только в снах. И в это испепеляющее мгновение Вивиана поняла, почему все мужчины были для нее лишь долгом, или путем к власти, или удовольствием одной ночи, не более; ибо сейчас она стояла в земле, затонувшей еще до того, как на Холме возвели кольцо камней, и руки ее от локтя до плеч обвивали золотые змеи… поблекший полумесяц пылал между ее бровей, точно яркий рогатый лунный серп, и она узнала этого человека, и знание это пришло из-за пределов времени и пространства… Вивиана пронзительно вскрикнула, и исступленный этот вопль был исполнен скорби обо всем, чего она не изведала в этой жизни, и агонии утраты, о которой она доселе и не догадывалась. И сад вновь опустел, лишь птицы бессмысленно щебетали в промозглом безмолвии туманов, заволакивающих встающее солнце.

«А далеко отсюда, в Каэрлеоне, овдовевшая Игрейна оплакивает свою любовь… теперь настал ее черед скорбеть о нем…» Пошатнувшись, Вивиана схватилась за отсыревший от росы ствол огромного дерева и прислонилась к нему, изнывая от нежданной тоски. Он ведь и не знал ее толком. Он испытывал к ней лишь неприязнь и никогда не доверял ей – вплоть до самой смерти, когда упала тленная личина нынешней жизни. «Сжалься, Богиня… отпущенный срок минул, а я так его и не узнала… ушло, все ушло; узнаю ли я его при новой встрече или мы вновь не заметим друг друга в слепоте своей, пройдем мимо и не оглянемся, точно чужие?» Но ответа не было, лишь молчание, а Вивиане не дано было даже заплакать.

«Оплачет его Игрейна… а я не могу…»

Но она быстро взяла себя в руки. Не время скорбеть о любви, что подобна сну, привидевшемуся во сне; время вновь потекло своим чередом, и Вивиана, оглядываясь назад, на видение, испытывала смутный страх. Теперь она не находила в себе и тени горя о покойном – ничего, кроме досады, она могла бы заранее догадаться, что Утер умудрится умереть в самый неподходящий момент, так и не успев провозгласить сына наследником перед владетельными народами, претендующими на трон короля Британии. Ну, почему он не остался в Каэрлеоне, почему поддался гордыне, побудившей его еще хотя бы раз показаться на поле битвы? Он вообще сына-то видел? Успел ли Мерлин вовремя?

Послание сгинуло безвозвратно, призвать его обратно и расспросить о подробностях столь тривиальных возможным не представлялось. Утер и впрямь явился к ней в миг своей смерти – хорошо, что Игрейна никогда об этом не узнает. Но теперь он исчез.

Вивиана подняла глаза к небу. Серп луны пока не показался, может, еще удастся разглядеть хоть что-нибудь в зеркале. Не позвать ли Врану? Нет, времени уже в обрез, а Врана, чего доброго, не согласится нарушить обет молчания ради того, чтобы узнать о событиях внешнего мира. Моргейна? Она страшилась взглянуть Моргейне в глаза.

«Неужто Моргейна проживет всю свою жизнь так же, как и я, с омертвевшим сердцем?»

Вивиана со всхлипом перевела дыхание и повернулась уходить. В саду по-прежнему было сыро и холодно, рассвет еще таился в тумане. По тропе, не встретив по пути ни души, Владычица стремительно поднялась к Священному источнику, нагнулась, отбросила назад волосы, набрала воды в пригоршню, отпила. Подошла к зеркальной заводи. Столько лет прослужила она в здешнем святилище, что теперь приучилась принимать свой дар видения как само собою разумеющееся, но на сей раз вопреки своему обыкновению она принялась молиться:

«Богиня, не лишай меня силы, только не сейчас, подожди еще чуть-чуть. Матерь, ты же знаешь, я не для себя прошу, но лишь для того, чтобы обезопасить эту землю до тех пор, пока не передам ее в руки, что выпестовала ей на защиту».

В первое мгновение взгляд ее различал лишь рябь на воде. Вивиана стиснула руки, словно пытаясь вызвать видение усилием воли. И вот, медленно на поверхности проступили образы. Она видела, как Мерлин странствует по земле из конца в конец своими тайными тропами, то как друид и бард, в обличье, подобающем Посланцу богов; то как старый побирушка, или бродячий торговец, или простой арфист. Вот черты его лица расплылись, изменились, – теперь это был Кевин Бард, то в белом облачении Посланца Авалона, то в одеждах знатного лорда, в споре с христианскими священниками… над головой у него сгустилась тень, тени обступили его со всех сторон: тень дубовой рощи и тень креста; Вивиана видела у него в руках Священную Чашу из числа Реликвий друидов… видела юного Артура, лоб его все еще обагрен кровью убитого оленя… а вот и Моргейна, коронованная цветами, она смеется, и на лице ее тоже кровь… Вивиане отчаянно не хотелось на это смотреть: что она только не отдала бы за возможность отвести глаза, но не смела нарушить поток видений. Римская вилла, Артур, по бокам от него – еще два мальчика; один – ее собственный младший сын, Ланселет, а тот, что постарше, надо думать, приемный брат Артура, Кай, сын Эктория… Моргауза в окружении сыновей; один за другим они преклоняют колени перед Артуром. А затем глазам ее предстала ладья Авалона, задрапированная черной тканью, точно покров на гробе, а на носу – Моргейна, только старше, нежели сейчас… старше, и – плачет.

Вивиана досадливо провела рукой над поверхностью воды. Некогда ей здесь мешкать, ища ответа среди видений, что на день сегодняшний смысла вроде бы лишены. Владычица стремительно спустилась вниз по холму к своему жилищу и позвала прислужниц.

– Оденьте меня, – коротко приказала она, – и пошлите за Мерлином. Ему должно ехать в Каэрлеон, пусть привезет ко мне юного Артура прежде, чем народившаяся луна состарится больше чем на день. Времени терять нельзя.