31

Прямо на глазах де Гиссара два только что отстроенных уступа были обстреляны зажигательными бомбами и в них сгорело несколько рабочих. Потери, конечно, небольшие, но с начала похода он потерял почти тысячу бойцов.

«Что поделаешь — я сам выбрал Марингер, хотя мог уйти на юг», — сказал себе граф.

Обстрелы то возобновлялись, то затихали, строительные команды продолжали терять людей, однако продвижение уступов не останавливалось. Работы велись в таком темпе, что зашибленных булыжниками никто не оттаскивал и они валялись повсюду, словно кучи тряпья, а им на смену приходили новые — людей пока хватало.

Вместе с тем условия работы усложнялись, теперь уже нельзя было пробежать всю дистанцию разом. Рабочие прикрывались щитами и отдыхали по нескольку раз, прежде чем преодолеть положенные пятьдесят ярдов.

К вечеру, когда солнце уже клонилось к закату, уступы, один за другим, начали вставать на отметке в сто ярдов от стен замка.

Де Гиссар был доволен. Радовался Мюрат и другие тысячники, поскольку завтрашний день обещал стать решающим.

— Ну вот, осталось совсем немного, — сказал де Гиссар.

— Да, хозяин, я помню, — улыбнулся Мюрат. — Старого графа обдерем живьем, а остальных — на кол.

— Именно. Еще никто не раздражал меня так, как эти… — Граф небрежно махнул рукой в сторону замка. — Охрану уступов на ночь усилить, нельзя допустить, чтобы во время ночной вылазки они все разрушили.

— Слушаюсь, хозяин.

— Если честно, дружище, я надеялся на более легкую победу, но герцогский бювард изменил все мои планы.

— Завтра мы это поправим, хозяин. Уже завтра, — заверил Мюрат.

На долину опустилась ночь, но в лагере мало кто спал. Все понимали — завтра идти на штурм и схватка будет кровавой, защитники замка доказали, что они хитры и умелы.

Солдаты точили клинки и смазывали доспехи, ведя между собой неспешную беседу. Никто не знал, останется ли он жив после завтрашнего штурма, и сегодня каждому хотелось излить душу, выговориться.

Не то уроженцы Синих лесов.

Гельфиги готовили в обозе стрелы, тщательно обрезая оперение при свете факелов, потом красили весь запас черным аспидом, хотя объяснить, зачем они это делают, не могли. Просто знали, что так лучше.

Уйгуны готовили крючья-тройники с длинными узловатыми кожаными канатами. С помощью этих приспособлений они быстрее кошек взбирались на любую стену, однако главным их оружием были кривые мечи, которые они могли часами шлифовать и оттачивать.

Готовились к новому дню и в замке. Выметали ярусы, по которым предстояло бегать, смазывали детали метательных орудий, примеряли новые доспехи — от их крепости завтра зависело многое.

Густав фон Марингер проверял огромные арбалеты. Он прикладывался к каждому из них и делал замечания, которые выслушивали следовавшие за ним двое мастеров. Все его пожелания выполнялись беспрекословно, ведь он был не только сыном графа, но и лучшим стрелком из арбалетов-гигантов.

Словно ночные призраки, в страшноватых стальных масках ходили по ярусам гвардейцы — искусные стрелки из легких кавалерийских арбалетов. Завтра в этих шлемах и тяжелой броне им предстояло дать Отпор гельфигам. Стальные наборные перчатки защищали руки, двойная кольчуга — шею, бедра и живот. Учитывая способности гельфигов, на шлемах нельзя было оставлять даже смотровых щелей, поэтому прицеливаться приходилось сквозь частую сетку.

Во дворе стучали молотки, плотники готовили длинные желоба — еще одно незнакомое де Гиссару оружие.

Другие мастера проверяли колеса болтушек, которым назавтра предстояло много работы.

Пока велись эти приготовления, граф фон Марингер сидел в своей спальне, мучительно раздумывая, стоять ли в замке до последнего или уйти по галереям прямо сейчас, с сыновьями и приближенными, оставив на стенах одну только гвардию.

Шанс на успешное противодействие неприятелю еще оставался, фон Марингер уже знал, как уничтожить укрывавшихся в уступах стрелков. Стоит отразить одну атаку, и де Гиссар встанет перед выбором: повторить штурм или убраться восвояси, сохранив остатки армии.

«Значит, остаюсь, — решил граф. — Честь бюварда заставляет меня стоять до последнего, а в случае неудачи — что ж, сыновей жалко, но ничего не поделаешь. Остаюсь».