Глава 5
«Кто находится между живыми, тому есть еще надежда, так как и псу живому лучше, нежели мертвому льву»
Экклезиаст (9:4)
Конечно же, «Хикари», как и любой другой звездолет, сопровождалась огромным количеством самых разных инструкций, но имплантанты бесконтактного доступа в Империи были разрешены только пилотам, а любой пилот с БД знал, как работать в унтэн-сфере.
Дэвид не знал. Правда, очень быстро разобрался. Андре уже видел подобное, такую скорость обработки информации, видел в Баронствах. В том числе и в исполнении самого Дэвида. Тогда еще принял как данность, что церцетарии не брезгуют использовать имплантанты. Что ж, все бывает. Его не учили ненавидеть киборгов, убивать учили, а ненавидеть нет. Убить Дэвида Андре при необходимости мог, об остальном не беспокоился.
Дэвид не умел пилотировать звездолеты, это был существенный пробел в его, по всем прочим пунктам безукоризненной легенде. Наверняка, при создании легенды подразумевалось, что об имплантатах никто не узнает. Даже пророки Капеллы не смогли бы предсказать, что наступят времена, когда киборг-церцетарий начнет планомерно нарушать закон в одной команде с рыцарем Десницы и аристократом. Воистину, настают последние времена, и свет Самаянги вот-вот воссияет, заменив собой все имперские солнца.
Ну, и убырство! Правда, смешно это или нет, но одно имперское солнце действительно может смениться другим. Божественный Император может уступить престол Лукасу. Если только Лукас найдется. Куда же он пропал, Аристо, иччи б его об кочки?! В какие неприятности влип, если церковь решила, что он не выберется живым, и прекратила поиски, положившись на волю Творца?
«Хикари» шла на встречу с «Сонсарком».
Первые сутки они шли в обычном пространстве, Дэвид осваивал правила входа в «подвал», штудировал теорию слоев. Март консультировал его, с грехом пополам вспоминая учебный курс монастыря. Андре молился бы, если б умел. Кто-то же должен, раз и священник, и мирской агент церкви слишком заняты, чтоб уделить время молитве.
Вообще-то, конечно, ему было смешно. От абсурдности ситуации. За полгода он так и не привык быть врагом того, чему служил с самого рождения. Лукас как-то справлялся с этим, умел верить в то, что поступать по совести важнее, чем следовать закону, умел не считать себя ни преступником, ни, тем более, врагом Империи. Даже когда освобождал Миклашевскую, которая уж точно была врагом. И еще каким!
А что в итоге? Миклашевская хочет заключить союз с церковью, дать Империи плацдарм на территории Баронств и принять истинную веру. Довольно неожиданное следствие преступления, с какой стороны ни взгляни. То ли самоуверенность Аристо такова, что даже Господь действует в соответствии с его представлениями о правильном и неправильном, то ли Март прав, и он попросту делает, что должно.
На следующие сутки «Хикари» нырнула в «подвал», и тут уж молиться начал Март.
* * *
На «Хикари» любое утро было прекрасным. Обшивка корабля становилась полупрозрачной, по перламутровой скорлупе разбегались алые блики, не требовалось воображения, чтобы представить себя внутри освещенной восходящим солнцем жемчужины. В империи Нихон восход был временем сакральным, на «Хикари» — тоже, да и сама «Хикари»… один из двух самых необычных в мире звездолетов. Просто машина, но такая сложная, что по незнанию ее можно было бы счесть разумной.
— Один в один Аристо, — сказал Дэвид в одно такое утро. — Вот так же мы в Баронства летели. Двое нормальных и один чурбан в медитации.
Андре доводилось видеть Аристо в молитвенном трансе. Дэвид был прав, Март вел себя так же. Никак. Но молящегося Аристо Андре наблюдал несколько часов, а Марта уже третьи сутки, и выносить это его состояние становилось все сложнее. Тело Марта было на «Хикари», механически выполняло все необходимые действия, а разум или… что? дух, душа? церковникам виднее, как назвать, но, в общем, та часть, которая и делала его собой, она пребывала где-то далеко. Слишком далеко, по мнению Андре. Наверное, «Хикари» могла бы идти в более глубоких слоях «подвала». По крайней мере, казалось, что такое самоотречение, такая погруженность в молитву, должны отгонять демонов так же эффективно, как если бы Март сам сидел в унтэн-сфере. Дэвид признался, что у него появлялась такая идея, но «Хикари» нырять не стала. Сообщила об ошибке в командах.
— Говорит: «я не могу выполнить ваше пожелание, господин», — это Дэвид рассказывал уже за завтраком, рассказывал Андре, но смотрели оба на Марта, который, с отсутствующим видом жевал тост, явно не чувствуя ни вкуса, ни запаха. — Лукас, кстати, чай пил. — Вдруг вспомнил Дэвид. — Хреновины такие, круглые, на чеснок похожи. Я ему как-то сказал, что надо сильно с прибабахом быть, чтоб кидать чеснок в кипяток и думать, будто это красиво. Но оно ничего так было, в воде раскрывалось, как цветок или что-то такое. Пахло нормально.
Андре понял. Дэвид, навряд ли. Люди иногда говорят и делают вещи, полные смысла, но им не дано понять этот смысл. Чай «Тайян», любимый сорт Лукаса, и правда выглядит непрезентабельно, пока не окажется в горячей воде. Но Дэвид не об этом хотел сказать, хоть и думает, что вспомнил именно о чае. Дэвид хотел сказать, что Лукас, даже когда молится, не покидает дольний мир, раз уж может любоваться распускающимся в чашке цветком «Тайян». Он выглядит отстраненным, и может показаться, будто он где-то далеко, но это же Аристо, он вообще всегда выглядит так, будто весь мир — грязь под его ботинками. А на деле он никуда не девается, его молитва устанавливает связь… ну, предположим, с Богом, и демоны разбегаются, потому что Аристо — проводник силы, которая для них опасна.
А Март не здесь. Март ни Бога, ни ангелов на «Хикари» не привел, он, вместо этого, ушел сам. Поэтому «Хикари» и не может нырнуть глубже в «подвал». Очень простое объяснение, только вот, на самом деле, погружению ничего не препятствует, на корабле нет приборов, способных определить присутствие демонов. Таких приборов, вообще, не существует. Если бы в Нихон смогли создать подобные детекторы, может быть, нихонцы научились бы летать глубоко в «подвале», но до сих пор эти слои доступны только священникам-пилотам.
Дэвид предположил, что на «Хикари» установлен искусственный интеллект. С учетом того, что сам Дэвид был одновременно киборгом и мирским агентом церцетариев, он, возможно, и знал что-то, неизвестное даже дому дю Гарвей. Но насчет «Хикари» ошибался. В империи Нихон попытки создания полноценного искусственного интеллекта приравнены к государственной измене. История, точнее, апокрифы, сохранившиеся со времен, когда Старая Терра еще была в составе Шэн, или со времен, когда Шэн еще не было — об этом мнения историков расходились — так вот, апокрифы, сохранившиеся с тех времен, утверждают, что именно искусственный интеллект вынудил нихонцев покинуть Старую Терру и искать новый дом в космосе. А память у них до-олгая. Нихон хорошо учится на своих ошибках.
Так что «Хикари» неразумна. По крайней мере, в ней нет рукотворного разума. И все же, это корабль, на котором Лукас сошел с ума. О чем говорил Майндерт? Что не так с этим звездолетом?
На седьмой день полета в «подвале» Март вышел из медитации.
Произошло это после полудня, они выныривали у маяка, чтобы забрать почту, и Андре сортировал файлы в кают-компании, когда Март вошел и заговорил:
— Бывают мудрость и добродетельность, доступные не всем. К ним нужно стремиться, цели все равно не достигнешь, но движение позволяет сохранять равновесие.
Андре забыл о почте. Мелькнула мысль, понадобятся ли транквилизаторы, или так обойдется. Но Март не казался больным или чересчур нервным, собственно, он в первый раз за неделю выглядел нормальным.
— А меч, — сообщил выглядящий нормальным Март, — помогает сильному и поражает слабого.
Тут, наконец, состыковалось. Меч, равновесие, движение, добродетельность и мудрость, седьмой день медитации. Церковная нумерология. Мирянам ее тоже объясняют, но мирянам четок достаточно, а думать о значении чисел лень, да и незачем. Щелкаешь костяшками, читаешь молитвы, три дюжины сандаловых шариков, а каждая тринадцатая костяшка — плоский кружок обсидиана. Хотя, конечно, у кого что. Сандал с обсидианом — это кич, стоят чуть дороже пластика, выглядят хуже, на ощупь не отличить, зато всё натуральное. Вот уж повод для гордости.
А аристократы, вообще, не молятся.
— Чаю хочешь? — спросил Андре.
— Лукас бы не спрашивал, а заварил мне чай, — Март сунул руки в карманы и прислонился спиной к переборке. — Тебе воспитание не позволяет работу прислуги выполнять, я знаю, да. А готовишь-то все равно ты, — он моргнул, помотал головой, с искренним любопытством спросил: — и чего, как оно? Готовить, там, посуду мыть, роботов самому включать, чтоб прибирались.
— Да так, странно, конечно, но я быстро учусь, — Андре пожал плечами, он старался не смеяться, но, кажется, голос его выдавал.
— Я теперь помогать буду, — сообщил Март, оттолкнулся от переборки, дошел до дивана и хлопнулся на него, с удовольствием потянувшись. — Странно, вроде делал все формальные упражнения, и утром, и вечером, каждый день. А все затекло. Нельзя так молиться, дух должен пребывать в теле свободным, а я его запер, как в клетку. Главное, толку никакого. Идем чуть глубже, чем если бы вообще священника на борту не было.
— Чай, — напомнил Андре, возвращаясь к своему «секретарю», — и мне тоже. Хиэйдеру.
— Я помню, помню. Семьдесят градусов, быстро взбивать, два зернышка белого перца, — Март с душераздирающим вздохом поднялся с дивана и, нога за ногу побрел к дверям. — Тебе Дэвид на произвол аристократии не жаловался?
— Нет.
— И мне нет. Странно.
Он вернулся с подносом. Принес круглый белый чайник, две белые чашки с тонкими стенками, термос и блюдце со сладковатыми шариками ётона. Торжественно водрузив поднос в центре стола, расставив чашки, уселся обратно на диван и только потом разлил по чашкам золотисто-зеленый чай. Хиэйдерой запахло на всю кают-компанию, и тут уж, хочешь, не хочешь, а «секретарь» пришлось отложить.
Андре, впрочем, нисколько не возражал. Две чашки, один на двоих чайник, немножко церемонное, но недвусмысленное приглашение к беседе. Подготовка к этому разговору заняла у Марта семь дней, а это примерно на семь дней больше, чем ему обычно нужно, даже для жизненно важных решений.
— Ты знаешь, что Лукас сам пилотировал «Хикари»?
— Нет. Я знаю, что на «Хикари» был пилот, а у Лукаса нет имплантантов. — Разговоры о том, что Аристо умеет работать с унтэн-сферой, Андре слышал не раз и не два, в разговорах был смысл, потому что как-то ведь «Хикари» добралась до «Святого Зигфрида» уже после того, как Лукас продал пиратам ее пилота. — Хочешь сказать, он каким-то образом взаимодействовал с унтэн-сферой без имплантантов, и это не особенность генома фон Нарбэ, а какая-то личная способность самого Лукаса.
— Нет. Это способность «Хикари». — Март поставил чашку. — Она выбрала Лукаса. А Лукас… все думают, что он преследовал Радуна, чтобы отомстить за Джереми Бёрка, но это не вся правда. Лукас хотел, чтобы «Хикари» освободилась. Ее же подарили, об этом-то ты, наверняка, знаешь.
— Подарок императора Нихон маркграфу Радуну, — кивнул Андре, слегка ошеломленный обыденностью, с которой Март говорил о непонятных и невозможных вещах. А память, между тем, уже открывала сложенные в архив события восьмилетней давности.
Дело было громкое. В пространстве Вольных Баронств багала Радуна, на которой находился и сам Радун, вмешалась в бой между пиратским вирунгом и тангой одной из принцесс Нихон. Багала вынудила пиратов отступить, но оказалась непоправимо повреждена и взорвалась. Экипаж едва успели принять на тангу. Радун ушел с судна последним.
Он был ранен… принцесса была прекрасна… экипаж багалы был больше экипажа танги, но на танге служили киборги. Идеальное равновесие, с какой стороны не взгляни, самое то для идеального романтического чувства. А результатом стало неслыханное событие: близняшки «Хикари» и «Хаэру», любимицы императорского дома, оказались разлучены навеки. «Хикари» отправилась в империю Шэн.
Нападение пиратов на принцессу Нихон дом дю Гарвей готовил несколько месяцев. Это только кажется, что все просто: налетели, взяли на абордаж, затребовали выкуп. А, в действительности нужно было узнать, по каким маршрутам собираются путешествовать многочисленные принцы Нихон и выбрать из них те, которые включают посещение Баронств; нужно было навести избранных баронов на мысль, что нападение на нихонцев — хороший способ подставить владык соседних румов; нужно было правильно настроить пиратских капитанов; масса усилий, немалые деньги, и всё впустую из-за того, что из «подвала», как по волшебству, выскочила эта багама, и, вместо того, чтобы развернуться и бежать подальше от пиратов — вступила в бой. Все-таки, Радуну не откажешь в смелости. Как и в том, что он, подлец, умудрялся просачиваться в Баронства, уходя от слежки и минуя кордоны ордена Десницы.
Нет больше Радуна. Оно и к лучшему.
— Подарок, вот именно, — Март долил чайник из термоса, оставил чуть настояться. — Поэтому «Хикари» и не забрали у Радуна, когда приговорили его к пожизненному домашнему аресту. Освободить ее можно было, только убив хозяина. Теперь Радуна казнили, «Хикари» свободна и она ищет Лукаса. Они друг друга любят, это, наверное, любовь с первого взгляда. А я, получается, ревную.
— К «Хикари»? — изумился Андре.
— Сдурел? — изумление Марта могло посоперничать с его собственным. — Она звездолет, как к ней ревновать? Иччи на тебя… — он прикусил язык. Ну, еще бы, священнику нельзя поминать нечистых, особенно во время полета в «подвале». — Не понимаешь, что ли? «Хикари» позволила Лукасу пилотировать ее, а у меня не получилось. Ей планетник с имплантантами подошел больше, чем я.
— Потому что у него есть имплантанты.
— А у меня есть Лукас. А ей наплевать. Как будто я не его ведомый! — Март разлил по чашкам чай, раскусил один ётон. — Я семь дней думал над своим поведением. И понял, что мне еще учиться и учиться, а пока я даже грех гордыни освоить не могу.
— Ты думал семь дней, чтобы прийти к выводу, о том, что неправильно грешишь? — восхищенно уточнил Андре. — Мальчик мой, да ты мог бы быть аристократом!
— Да ну тебя, в самом деле! Я тут душу изливаю. — Март уставился в чай, что-то посчитал на пальцах и ухмыльнулся. — Знаешь, мы встретимся с «Сонсарком» примерно через два месяца. Думаю, мне хватит этого времени на то, чтобы поработать над грехами. И для начала, не «мальчик мой», а «преподобный отец».
— Я запомню, — протянул Андре, — в некоторые моменты это будет звучать очень… хмм… определенно, стоит попробовать.
* * *
— Дневная норма — тысяча тонн! И пошло все к убырам! «Могу больше» не значит «сделаю больше».
— Можешь больше, значит, обязан больше.
— Драные чусры, Яман?! Ты сам как рабовладелец!
— Мы тут все каторжники. Если люди теперь могут вырабатывать больше нормы, значит, они должны это делать. Нельзя давать слабину. К тому же, на все, что добыто сверх нормы, мы сможем заказывать то, что нужно нам, а не то, что включено в стандартный комплект.
— Наркотики?
— В том числе.
Иногда Яману хотелось убить этого чернокожего. Ведь не дурак же, был бы дурак, не бесил бы так сильно. Но дураки не способны долго удерживать власть, а Кубва правил Мезаром уже четыре года.
— Что еще? Лекарства?
— Два новых диагноста, два кибер-медика, витакамеру…
— Чего? За убыром нам вита-камера? Если кто встрянет так, что кибер-медика не хватит, сожжем и вся недолга. Будто мало нам калек?
— Есть один калека, у которого должно быть всё.
— Да он… — Кубва подрастерял боевой задор и перестал изображать парня с осваиваемой планеты. — Здоров же, вроде? Или случилось что?
Случиться со Шрамом не могло ничего. Яман знал его гораздо лучше, чем Кубва, и уже пришел к выводу, что слепой калека и к жизни, и к выживанию приспособлен так, как им, здоровым, и не снилось. И, все же, однажды с ним случилось. Тогда он был здоров и мог видеть, и, наверняка, мог защищаться гораздо лучше, чем сейчас, но хватило одного психопата со скальпелем, чтобы все изменить. Лучше не рисковать им, каким бы он не казался.
Правда, вита-камера нужна не ему.
— Что ему сделается, Кубва? Он нас всех переживет. Но ты ж его знаешь, он не понимает, как можно кого-то просто оставить умирать.
Кубва знал. Это уже все на Мезаре знали.
За последние сорок дней здесь многое изменилось. Не только нормы выработки, хотя для «Сонсарка», который в следующий раз явится забрать руду, именно это имело значение. Изменились люди. Шрам говорил, что люди не меняются, а просто вспоминают, какими их создал Бог. Ладно, ему виднее. Яман считал, что Бог создал людей, чтобы они трудились. Шрам не спорил, но иногда напоминал, что цели и задачи Господа неисповедимы, так что относительно предназначения людей нельзя прийти к какому-то одному выводу. Сорок дней назад ovis Ямана, девяносто человек его паствы, были единственными, кто думал о Боге. Сейчас послушать проповеди собирались все свободные от работы. Шрам каждый день сдвигал время проповеди на час, чтобы услышать его, так или иначе, могли все каторжане. В пустую штольню, отведенную под храм, помещалось всего двести человек, но Вартай Привратник делал записи… Сукин сын, он их поначалу пробовал продавать. Шрам узнал, велел Вартаю прийти, и после пятнадцатиминутного разговора Привратник зарекся продавать что бы то ни было, еще и пожертвовал в фонд лазарета сто девятнадцать контейнеров с пайком и целую пачку настоящих сигарет.
Это Шрам… Яман все еще не привык. Остальные — тем более.
Все снова обрело смысл. Все, что было в жизни до Могилы. «Бог не оставил нас, значит, у нас есть надежда». У них не было надежды на освобождение — никто из них не уйдет с Мезара ни живым, ни мертвым — но была надежда умереть человеком. А это много для тех, кто считал, будто у них не осталось вообще ничего.
— И смысл работать появился, — пробормотал Яман, глядя, как Кубва заносит в список покупок сигареты. Моховой табак, который выращивали прямо здесь, на Мезаре, курить можно было только от полной безысходности. — Наркотой не увлекайся, — он ткнул пальцем в планшет, — вот этот ноль убери. Тебе сейчас не нужно столько, чтоб овец удерживать, так что нехрен.
— Запас нужен, — буркнул Кубва.
— Запас наркотиков тебя прикончит вернее, чем бунт. А Шрам, кстати, вот-вот скажет о том, что наркотики — это плохо. И получим мы до убыра проблем с торчками, которых ломать будет так, что они работать не смогут. Лучше об этом подумай.
Яман оставил Кубву размышлять над новыми перспективами и ушел искать Шрама. Про наркотики он наврал. Считалось, что он все знает о планах Шрама, считалось, что он у Шрама фаворит. Иччи и чусры, как меняется жизнь! Еще полтора месяца назад все было строго наоборот. Впрочем, Яман не возражал, пусть думают, пусть болтают, от слухов было больше пользы, чем вреда, а репутация фаворита давала дополнительные преимущества к статусу командира одной из сильнейших группировок.
Шрама искать нужно было либо в мастерских, либо в лазарете, он проводил там все время, за исключением двух часов на проповедь. В мастерских Яман его и нашел. Постоял в воротах испытательного стенда, глядя, как гравитационное кресло скользит вдоль борта комбайна. Шрам отдавал какие-то распоряжения, комбайн громко ревел двигателем, маневрировал, в несколько секунд соорудил и разрушил крепежную арку и, кажется, чувствовал себя полностью здоровым.
Быстро они. Комбайн встал сегодня ночью, встал как мертвый, в мастерскую его выводили на буксире и шести гравитационных платформах, а сейчас уже тестируют. Кто-то, похоже, только рад был возможности не спать.
Спал Шрам хреново, это точно. На «Сонсарке» Яман за ним такого не замечал, это здесь началось, на Мезаре. Кошмары. Рушащиеся стены, камни и земля, из-под которых не выбраться. Шрам засыпал от силы на десять минут, просыпался, задыхаясь, в панике в кровь сбивал руки о стены кельи, пытаясь найти выход. Молча. От этого самому Яману становилось так жутко, как будто он сам умирает в кромешной тьме, под завалами, раздавленный, с переломанными костями.
Одним из пунктов в списке Кубвы был «Нойр», снотворное, сильное и далеко не безопасное. «Сонсарк» снабжал лазарет «Нойром», препарат входил в список обязательных поставок — обязательных, разумеется, только в том случае, если Мезар к прибытию «Сонсарка» отгрузит на склад оговоренное количество добычи — но Яман повысил нормы выработки, и Яману нужно было больше «Нойра». Шраму требовалась десятикратная доза. Сопротивляемость снотворному у него была нечеловеческая. Так же, как сила. Как чувство направления. Кубва и его способность к убеждению списывал то ли на святость, то ли на происки особо вредных чусров. Набрался суеверий за годы каторги. Яман когда-то думал, что Шрам из ордена Наставляющих Скрижалей, и тогда убедительности не удивлялся: подчиненные Его Высокопреосвященства, кардинала Гонты Хакберга, может, и не были псиониками, но обучали их так, что иные псионики позавидовали бы. Сейчас Яман знал, что Шрам не из Пастырей. Но убедительности не удивлялся все равно.
Шраму не всегда снились кошмары с падающими стенами, один раз ему приснился человек по имени Джереми, fraterДжереми. И Яман решил, что кошмары предпочтительнее. Потому что Шрам пообещал Джереми: «я скоро приду». Уж лучше кошмары.
Хотя, конечно, «Нойр» — это идеальный вариант.
Ага. Заметили. Доложили. Один из работников… как его? Чин, кажется… повел кресло к выходу. Яман вышел навстречу, сам взялся за ручки на спинке кресла, рабочему кивнул:
— Иди.
— Что-то важное? — спросил Шрам.
— Ничего важного, — Яман вел кресло по тоннелю, подальше от шума мастерских. Свернул в пустую келью. Здесь давно никто не жил, хватало помещений и поудобнее. — Посиди спокойно.
Можно подумать, Шрам умел волноваться! Вот и сейчас он только пожал плечами. Впрочем, как только Яман взялся за скрывающую глазницы повязку, спокойствие дало трещину. Руки взлетели с подлокотников, пальцы сомкнулись на запястьях:
— Не надо.
— Я ведь попросил посидеть спокойно, — Яман аж вздрогнул, когда запястья попали в тиски. Шрам, он сильный. А кости хрупкие. — Отпусти.
Отпустил. Замер. В кресле — как на троне. Руки снова на подлокотниках, спина прямая, лицо застывшее. Учитывая, что в прошлый раз он за снятую повязку чуть не убил, нынешнее состояние можно считать идеальным спокойствием. Яман стянул ненавистную тряпку и быстро, стараясь не смотреть на рубцы, приложил вместо нее зеркальную полосу хатира. Тот помедлил, определяя форму, потом начал меняться, закрыл глазницы, верхние края вытянулись к вискам, придав и без того-то недоброму лицу Шрама вид хищный и опасный.
— Жалко, что тебе в зеркало не посмотреться, — Яман чуть подправил нижнюю часть хатира, чтобы полностью скрыть рубцы, — отлично выглядишь.
— Верю на слово, — Шрам не двигался, давая колонии клеток время запомнить новую форму, — и даже не спрашиваю, сколько тебе пришлось за него работать.
— Не так уж много, кстати. Его привезли за шестнадцать уроков, но мне перепродали за десять. Я сказал, что это для тебя, — Яман ухмыльнулся и достал сигареты. — Ты бы знал, преподобный, как тут все боятся твоей повязки. Я ее сожгу к убырам.
— Только если пообещаешь не поминать нечистых. Или я снова ее надену.
— Да ну? Откажешься от подарка, который я заработал непосильным трудом?
— Шантаж за шантаж. — Шрам коротко улыбнулся. — Спасибо, Яман.
Яман сунул повязку в карман. Наклонился, заглянул в глаза своему отражению в хатире:
— Вообще-то, я был рад сделать тебе подарок. Но спасибо я точно заслужил. Так что, носи на здоровье. — Он выпрямился. — Отвезти тебя обратно в мастерские?
— Да. И, кстати, кресло гораздо лучше костылей.
— Это еще одно спасибо? — фыркнул Яман. — Теперь я точно попаду в Самаянгу. Две благодарности от бодхисатвы — двойной пропуск.
— Не двойной, а на двоих, — в кои-то веки Шрам не стал возражать против бодхисатвы. — Если повезет, вместе проскочим.
* * *
«Сонсарк» оказался меньше, чем ожидал Дэвид, который понасмотрелся на грузовые и пассажирские звездолеты, век бы их не видеть, и начал думать, что строят их по принципу, чем больше, тем лучше. Каторжная гарима, по его представлениям, должна была быть огромной, как фанака. Да вооружение еще. «Сонасарку» сопровождение не положено, он сам себя защищать должен.
Старший фон Нарбэ внес уникальные параметры излучения двигателей «Сонсарка» в память «Хикари», Дэвид оттуда залил их на чип, а показания радаров первым расшифровал все равно Март. Ворвался в рубку, когда Дэвид только-только получил сигнал обнаружения в пространстве другого судна.
— «Сонсарк» на радарах!
— Откуда знаешь, что «Сонсарк»? — поинтересовался Дэвид, и услышал от «Хикари» невозмутимое: «подтверждаю».
То, что она опознала гариму, сверив ее излучение с хранящимся в памяти данными — это было нормально, любое появившееся на радарах судно компьютер сверял с имеющейся базой. Но подтверждать, что бы то ни было, кроме голосовых команд — это уж чересчур. Дэвид не сразу сообразил, что «Хикари» просто отреагировала на ключевое слово. А если уж совсем честно, Дэвид, даже когда сообразил, все равно не очень-то в это поверил. Не будь такое невозможным, совсем, вообще никак, он предположил бы, что это «Хикари» доложила Марту о том, что «Сонсарк» появился на радарах.
Так не бывает. Но «Хикари»… с ней точно что-то не то.
На «Сонсарке» «Хикари» тоже узнали. С тех пор, как два с половиной года назад о ней рассказывали все новости по всем каналам дун-кимато, «Хикари» узнали бы даже закоренелые планетники. Ну, а уж космонавты-то, ясное дело, и раньше были в курсе. Звездолеты-близнецы, два таких на обе империи, единственные и неповторимые… понятно, что «Сонсарк» не ограничился традиционным «чистого пространства», его капитан, сахе Самнанг сообщил, что встреча с благородными сахе фон Нарбэ — это большая честь, и добавил еще там разного нижайшего почтения. От чести принять на борту аристократа он так и так не ушел бы, но тут, считай, сам напросился.
Дэвид бы, доведись ему на месте Скорды оказаться, придумал бы повод, как на «Сонсарк» попасть, хоть поломку какую на «Хикари», хоть врача бы спросил. Ни одного аристократа никто из команды «Сонсарка» живьем не видел, так что, Скорда, не напрягаясь, мог выдать себя за фон Нарбэ, ну а дальше любая причина, чтобы внутрь пустили, и все путем. Ага, как же. Скорда вообще ничем таким не озаботился. К нему обращались «благородный фон Нарбэ-амо», а он не спорил, вот и все. Сказал, что хочет осмотреть «Сонсарк», и для «Хикари» тут же открыли шлюз, типа, милости просим, и все такое. Никто даже не спросил, а на хрена ж благородному каторжную гариму осматривать. Это к вопросу об аристократах, чтоб им вирья в софтину.
Ввести «Хикари» в открытый шлюз оказалось не сложнее, чем машину в гараж. Специальные доки еще и направляющими оборудованы, и фиксаторами, там роботы сами бы все сделали. На «Сонсарке» доков не было, только грузовой трюм, но Дэвид и «Хикари» справились без проблем. «Хикари» повисла точно в центре трюма, — принцесса, что тут скажешь, — не торопясь опустила трап, и капитан «Сонсарка», а также первый помощник и другие высокие чины, удостоились явления им настоящего, живого аристократа.
Эти-то аристократов не видели. А вот Дэвид с Мартом удостоились. На приеме, когда им ордена вручали, благородных хватало. Но к преображению Скорды они все равно оказались не готовы…
У него, у этого типа, жеманного, наглого, хитрого и скользкого, ёлы, как вирье с Формозы, в загашниках целая костюмерная. Только не одежек, а образов. Их там, наверное, бесконечное множество. На палубу «Сонсарка» с «Хикари» спустился, натурально, полубог… Он был жуть как похож на своего деда. А заодно и на Майндерта фон Нарбэ. И на всех сразу аристократов. Даже немного на Лукаса. Смотришь, и сразу ясно: он пройдет сейчас по палубе, и там, где его нога ступит, нужно ограждения ставить и мемориальные таблицы писать. А если он где за ручку дверную возьмется, или, там, выпить согласится чего-нибудь, то «Сонсарк» целиком надо будет в музей. Чтоб для потомков сохранить.
Стёб от таких штук лучшая защита, так что Дэвид сосредоточился на своих мыслях. Помогает, факт. Проверено на Лукасе. Другое дело, что тем, кто в Шэн вырос, никогда в башку не вступит над аристократом постебаться, это все равно, что богохульствовать или про Божественного Императора плохое подумать. За глаза-то, ясное дело, что угодно бывает. А вот когда наяву этакую тварь неземную увидишь, тут-то мозги и отказывают. И у Самнанга отказали, и у первого помощника. Оба только кланялись. По кораблю провести — сколько угодно, куда угодно. Благородный фон Нарбэ-амо желает посмотреть рубку? Пожалуйста! Жилые отсеки? Пожалуйста!
Дю Гарвей был голосом Божественного Императора, вот в чем фокус. Не важно, приняли его за фон Нарбэ или нет, на любого другого аристократа реагировали бы так же. Все их желания — воля Божественного Императора и точка. Сами они не могут хотеть ничего.
Дэвид и Март бок обок держались у дю Гарвея за спиной. Март готов был вмешаться, если понадобятся его пси-способности, но, вроде, обходилось пока без них, у Дэвида были свои задачи. База данных, списки заключенных. Пока благородный сахе задавал вопросы, слушал ответы, неспешно переходил из отсека в отсек, знакомился с командой, в общем, давал время для работы, Дэвид искал эти самые списки. Нашел. Семьдесят шестизначных номеров, ни одного имени, но к номерам привязаны фотографии. После входа в базу дел осталось на пару секунд. Анализ совпадений, поиск подходящего изображения. Вот он! 24-2633
Дэвид послал сообщение на дуфунг дю Гарвея. Аристократ и ухом не повел, прохладно улыбаясь Самнангу, вошел в кают-компанию, где уже все готово было для чайной церемонии, мановением руки предложил Дэвиду и Марту садиться. У Дэвида скулы свело от скуки. Ритуальные чаепития он ненавидел, он их любые не понимал, но от ритуальных, в которых тысяча правил, две тысячи сортов чая и три тысячи тем для разговоров, мог впасть в неистовство. А дю Гарвей, похоже, сначала насладился эффектом, потом, все же, снизошел до дуфунга. И движением брови остановил Самнанга, уже наклонившегося над столом, чтобы разлить чай:
— Мне нужно поговорить с номером 24-2633.
Чайник замер над чашкой. Ритуал был непоправимо нарушен, Самнанг не знал, как реагировать, слишком быстро изменились обстоятельства. Справился, правда, почти сразу. Налил-таки всем чаю, сел на свой стул, посмотрел на дю Гарвея.
— Как вам будет угодно, благородный фон Нарбэ-амо. Вы желаете поговорить с ним немедленно?
Дэвид мысленно дал аристократу пинка, чтобы тот поскорее сказал «да». Обнаружил, что представить такое стоит немалых волевых усилий, дю Гарвей сейчас ну никак не располагал к пинанию. Но, то ли они на одну волну настроились, то ли в планы шебутного Скорды не входило чаепитие с высшим офицерским составом каторжной гаримы, в общем, неизвестно почему тот кивнул:
— Немедленно.
* * *
Версия о том, что Беляев спас Лукаса от психокоррекции разрушилась в одну секунду, стоило лишь профессору войти в кают-компанию «Сонсарка».
Из трюма забрали подавленного, но уверенного в себе человека. Андре, наблюдая за ним, отдал должное стойкости, с которой тот выносил невзгоды, и даже порадовался уверенности Беляева в торжестве справедливости, появившемся, когда его забрали от остальных заключенных. Но профессор увидел перед собой Майндерта — об этом позаботился Март, о том, чтобы психиатр «Ксиласкара», в лицо знающий всех аристократов, узнал в Андре главу дома фон Нарбэ — и испугался так, как будто трюм «Сонсарка» не был самым страшным, что могло с ним случиться.
Март заметил эту перемену, а ведь лишен даже зачатков эмпатии, человеческая натура для него — тьма тьмущая. И непонятно, что произошло, но ясно, что ничего хорошего.
— Что вы с ним сделали? — спросил Андре, моментально перекраивая сценарий разговора.
Прозвучало дико. Даже несмотря на то, что он не смог заставить себя назвать имя. «Сделать» что-то с Лукасом?.. Не этот человек, вообще никто из людей или киборгов, даже аристократ не всякий. Прозвучало дико, и Март дернулся. Потому что — правда. Этот высокий светлоглазый мужчина что-то «сделал», что-то такое, от чего сейчас был перепуган до полусмерти. Боялся наказания? Что же нужно было сотворить, чтобы так бояться?
— Он убил Луизу. Она умерла из-за него. Если б не он, она была бы жива. Он ее убил, она умерла, она могла бы жить. А ему даже ничего. Даже никак. Никакого наказания. — Не в силах преодолеть страх, Беляев заговорил так, будто, зажмурившись, вслепую отмахивался от смерти.
— Отвечайте на вопрос… — начал, было, Андре. Но Март перебил его, Март успел представить самое худшее. Забыв о субординации, шагнул вперед из-за кресла Андре, вцепился профессору в ворот комбинезона, яростно встряхнул:
— Где он?! Ты, чусров сын, что ним?! Он жив?!
Андре статус не позволял встать и оттащить Марта, а приказа тот не послушался бы, не услышал. Дэвид вмешался, он ангел господень, а не киборг. Вмешался, оттолкнул Беляева, Марта поймал за руки, увел к креслу, стоящему в отдалении, возле столика-бара. Даже называл «ваше преподобие», а не «малой», не на «ты», как обычно.
— Что со мной сделают? — спросил Беляев.
И Андре чуть сам ему башку не оторвал.
— Отвечай немедленно! — рявкнул он. — Где Лукас?!
— На Мезаре, на каторге. Он уже мертв, не мог выжить. Калека. Слепой. Я должен был, — Беляев застонал и схватился за волосы, — кто-то должен был. Никто не посмел. Ей было больно, она прошла через Эхес Ур, вы понимаете?! Вы представляете такую боль?! Я просто сделал… просто… чтобы он понял, что она чувствовала!
Нет. Март представил не самое худшее. Самое худшее никому из них в голову бы не пришло. Пока Беляев, торопясь и сбиваясь, говорил о том, что сделал, Март трижды приказывал ему заткнуться. Мальчик… Хороший мальчик, хорошо, что он с Лукасом, пусть даже Лукаса больше нет. Март не понимал, что только выговорившись до конца, профессор ответит на вопросы, а иначе будет снова и снова съезжать на одну и ту же тему.
Профессор института «Ксиласкар», не сумасшедший псионик, не нелюдь-киборг, не бешеный зверь аристократ — человек, нормальный, обычный шэнец, десять дней пытал и калечил другого человека. Он твердит, что восстанавливал справедливость. Андре знал правду. Он видел их, таких, предостаточно. И в Вольных Баронствах, когда по всем румам искал и выкупал из рабства подданных Божественного Императора, и в Империи, когда доводилось встречаться со здешними рабовладельцами, и в файлах бесконечных архивов дома дю Гарвей, в специальном разделе, где самые обыденные проявления человеческой натуры были очищены от примесей и показаны как есть, во всей своей омерзительности.
Андре сам любил делать такое. Не важно, физическая боль или душевная. Ему нравилось. И убивать нравилось, и смотреть, как от боли, на пороге смерти, жертва ломается из совершенного создания божьего превращаясь в испорченную игрушку. Вот и Беляеву. Понравилось. Понравилась возможность безнаказанно причинять боль, сколько угодно боли — там, где человек умер бы, Лукас даже не терял сознания. Понравилась власть. Над аристократом… Эхес ур, да Беляев ненавидит их всех! Знает, как они устроены, признает их силу, и ненавидит, потому что считая себя лучше, никогда, никак и ничем не сможет это доказать даже себе самому.
Что ж, себе самому он доказал. На десять дней. Ничтожный срок для самоутверждения, но для Лукаса вечность. И, да, это правда, калеке не выжить на каторге.
Беляев мало знал про Мезар. Андре не знал вообще ничего. Они, все трое, не знали.
Дэвид отключил защиту от прослушивания и записи, а Андре по лод-дуфунгу велел капитану зайти в кают-компанию.
Служба на «Сонсарке», похоже, учила философскому взгляду на жизнь лучше любого послушничества. Самнанг совершенно без эмоций взглянул на дрожащего, плачущего от страха и неизбытой злости Беляева. Он видел профессора на борту, когда тот выдавал себя за мирвойского хирурга-деимплантатора; он, как и вся команда, знал, что этот хирург — патологический садист, и, как всей команде, ему было на это плевать: среди деимплантаторов хватало садистов; сегодня он увидел, как Беляева доставили из тюремного трюма, и, опять-таки, ему не был до этого дела. Кто попал в трюм, тот перестал быть человеком.
«Сонсарк» перевозил не людей, а вещи, живые и неживые. Именно поэтому не имело смысла спрашивать Самнанга о слепом священнике, который должен был оказаться в предыдущей партии заключенных.
Капитан замер перед Андре:
— Что угодно, благородному фон Нарбэ-амо?
— Связаться с Мезаром.
— С Мезаром нельзя установить голосовую или видео связь, благородный фон Нарбэ-амо. «Сонсарк» может отправить туда сообщение и получить ответ. Мы всего в двух маяках, задержка будет незначительной.
* * *
«Сонсарк» возвращался с новой партией рабов. Вартай, ответственный за связь, теперь целыми днями сидел в аппаратной, выбирался только на проповеди, да и то через раз. Тут строго. Не примешь вовремя пакет с «Сонсарка», значит, и ответ вовремя не отправишь, а это себе дороже может выйти. Порядок во всем, и все такое.
На Мезаре торопились, наполняли контейнеры рудой, работали, как чусры в Эхес Ур. С появлением здесь Шрама и его людей работать стало как-то полегче. В охотку, что ли? Вроде как, на себя вкалываешь, на пользу себе, а не для того, чтобы тупо не сдохнуть. Правда, Кубва озверел совсем, Яман на него влияет плохо, нормы выработки повысил, и индикаторы насыщенности руды теперь не меньше сорока должны показывать. Остальное — в отвал. Для того, что в отвалах переработали, отдельное хранилище есть. А в главном только богатая руда теперь. Больше сделаешь, больше заработаешь, так получается.
И работали же. Кубва, неизвестно почему, открыл свой склад, где у него до убыра всего накопилось, а что-то еще и от прежнего Кубвы осталось, так что за все, что сверх нормы, теперь прямо на Мезаре можно что-нибудь хорошее купить, не ждать, пока «Сонсарк» прилетит, заберет списки заказов, да пока снова вернется. Чего бы не работать при таких-то делах?
А новые на все готовенькое явятся, даже обидно.
Пакет с «Сонсарка» Вартай принял вовремя. К обычному указанию времени прибытия в этот раз прилагалось еще и аудио-письмо. Вартай включил послушать. Ни лха не понял. Незнакомый язык, ни одного слова не разобрать. Но просто так же ничего не пришлют, и ошибки быть не может, раз пришло сюда, значит, есть здесь кто-то, кто послушает и поймет.
Вартай отправил на «Сонсарк» стандартное подтверждение, то, которое просто кнопку нажать и уходит. Без подробностей, короче. Список нужного рано пока отправлять. А сам начал искать Кубву или Ямана. Из аппаратной, благо, не сложно, переключайся с камеры на камеру, да смотри внимательно. С Кубвой еще проще, эту черную тушу слепой не…
Вспомнив про Шрама, Вартай мысленно прикусил язык. Про слепых и слепоту на Мезаре старались не говорить и даже не думать.
Оба обнаружились в трапезной, и Кубва, и Яман. Кубва быстро, жадно жрал, одновременно что-то говорил Яману. А тот, как всегда, ел, будто с золотой посуды. На Мезаре, так-то, разных хватало, и ученые разные там, и всякие образованные люди, и дворяне даже были. Но похожие к похожим тянулись. А эти двое спелись. Странно даже, как не подрались? Ну вот, как-то смогли, раньше один главный был, а теперь два. И, вроде, сговорились как-то так, что и делить им теперь нечего. И то, если подумать-то, у Кубвы, конечно, Мезар. А у Ямана — Шрам. Равноценно получается.
Вартай включил динамики в трапезной. Сказал, что у него тут с «Сонсарка» письмо какое-то, не разобрать никак. Можно было бы самому добежать и лично доложить, но пока добежишь, командиры уже неизвестно где будут. А так, ничего секретного же, все знают, что «Сонсарк» на подходе. Сто дней скоро, как Шрам появился.
Кубва, дожевывая, кивнул, типа, да, придем сейчас. Яман развернулся в сторону от камеры, заговорил с пустым местом. Это значит, Шрам тоже с ними. Его не видно на камерах, если ему не надо. То есть, не так. Его видно, только когда ему это надо. В тот день, когда они с «Сонсарка» высадились, ему надо было. А сейчас незачем. На мониторе ни Шрама нет, ни кресла его летучего, но Яман точно с ним разговаривает. Вместе придут?
Вартай огляделся. Взгляд выцепил набитое доверху мусорное ведро, стопку пустых кювет из-под пайка на дальнем столе, слои пыли на всех поверхностях — все, к чему давным-давно привык, замечать перестал, а сейчас снова увидел. Надо прибраться тут, что ли. Шрам бардака не одобрит.
Вартай вскочил с кресла и начал поспешно наводить порядок. Даже не вспомнил о том, что Шрам бардака попросту не увидит. Про слепых и слепоту на Мезаре старались не говорить и даже не думать.
* * *
— Если ты не начнешь нормально есть, я прикажу кормить тебя внутривенно.
— Если ты не перестанешь разговаривать со мной, как с ребенком, я раздам нуждающимся твой запас сигарет.
— Если ты не перестанешь вести себя как ребенок…
— Заткнитесь вы оба, — не выдержал Кубва, — цапаетесь, будто…
«Будто сто лет вместе прожили»
Он им завидовал. Казалось бы, чему там завидовать-то, один калека, второй нянчится с ним, будто сам к инвалидному креслу прикован, а вот… все-таки. Сам Кубва давно уже ни с кем не делил келью. Разные женщины приходили и уходили, а так, чтобы прийти и остаться, никого не было. Не везет. А, может, характер. У Ямана тоже — разные женщины. Приходят, уходят. А живет он в одной келье со Шрамом, и хотя свободных помещений хватает, оба ничего не собираются менять. Яман говорит, что лучше него никто с обязанностями сиделки не справится, Шрам об этом вообще ничего не говорит. Надо понимать, то, как Яман справляется с обязанностями, его устраивает.
Вартай их встретил на пороге:
— Благословите, преподобный отец.
Так нервничал, как будто к нему Великий Кардинал в гости явился. Когда Кубва или Яман в аппаратную заходили, чусров сын и кланялся-то с ленцой. А тут, гляди-ка. Поклон в пояс, и улыбается так, будто рад до смерти. Может и рад, да только лучше б он кюветы из-под жратвы не под стол спрятал, а на кухню сдал. Потому что воняет так, что и покрепче Шрама кто-нибудь сомлеет.
— Унеси, — Кубва ткнул пальцем в кюветы. — Где письмо?
Вартай снова поклонился, включил ридер, собрал дрянь и исчез. Яман перевел вентиляцию в форсированный режим. Из динамиков ридера послышался голос: молодой парень что-то говорил на непонятном языке. Кубва и слов-то разобрать не мог, парень спешил, волновался. Яман зато уставился на динамики, как будто из них ангельское пение раздалось. Потом посмотрел на Шрама. И Кубва посмотрел на Шрама.
А Шрам что? Он как всегда. Спокойный, прямой, будто палку проглотил, и по лицу ничего не понять. Да хатир еще, как зеркало, тоже с толку сбивает.
Запись закончилась. Яман наклонился к креслу:
— Что это?
— Понял что-нибудь? — спросил Шрам.
— Frater, — сказал Яман, — вот это слово понял. Остальное нет, но язык узнал. Ты на нем разговариваешь во сне.
Шрам направил кресло к столу с дуфунгом. Переломанные пальцы-когти безошибочно нашли нужные кнопки на пульте, выбрали нужные команды на мониторе. Это он умел, хоть слепой, а получше зрячих.
— Микрофон, — рука скользнула над столешницей, опрокинулся стаканчик с какой-то мелочевкой для текущего ремонта, покатились по полу валявшиеся на краю стола отвертки. Кубва сообразил, что Шрам действительно слепой — вспоминать об этом по-настоящему приходилось нечасто — сунулся, было, помочь, но Яман успел раньше. И тут, наконец, Кубва осознал главное: он так ни убыра и не понимает. А эти двое явно знают, что делают.
— Что в письме?! — он спросил так громко, что Шрам даже чуть поморщился. — Что за тарабарщина, в эхес ур ее, к серым чусрам, иччи всех дери?!
Яман сказал:
— Латынь…
Шрам, не оборачиваясь, бросил:
— Молчать. Оба.
И они замолчали.
Письмо, пришедшее с «Сонсарка» было длинным и уж очень взволнованным. Ответ Шрама — коротким и деловым. Он, кажется, вообще не удивился. Письмо на латыни. Язык церкви. А Шрам не удивлен. Он будто все время знал, что на «Сонсарке» появится какой-то священник, который захочет поговорить с Мезаром… Или, стоп… Или он и правда знал? Ведь не может же такого быть, чтобы священник попал сюда за дело, а не по ошибке. Ошибку представить трудно, но представить священника на Мезаре — невозможно. Шрам ждал, когда церковь всё исправит. Ждал и дождался. За ним прилетели. Его заберут… как-нибудь.
И что делать? Его как-нибудь заберут, а остальные без него — что?
Нет, неправильно. Сбежать с Мезара нельзя, выход отсюда только в одну сторону — в трупосжигатель. Нет никаких механизмов, позволяющих забрать кого-то. Кроме одного-единственного — открыть входные люки, пока «Сонсарк» на поверхности.
Здесь тысяча человек. «Сонсарк» может превратить их в пыль одним или двумя выстрелами… неизвестно, из чего он стреляет, но когда-то в давние времена с Мезара попробовали убежать. Положились на кислородные маски шахтерских костюмов, дождались когда «Сонсарк» сядет. Тогда внешний люк еще открывался изнутри, а не с гаримы.
Пыли на поверхности добавилось. Вот и весь побег.
После этого переделали автоматику люка, и уйти из тоннелей стало невозможно. Но шахтерские костюмы с тех пор не изменились. Тысяча человека. Что смогут сделать на «Сонсарке», если один человек из этой тысячи обязательно нужен живым?
* * *
Март чуть не умер, когда услышал его.
Дуфунг подал сигнал о сообщении. Капитан Самнанг открыл письмо. И они все услышали. Спокойный, холодный голос. Лукас. Живой! Живой, хвала Господу! И глупо так, но сразу подумалось, что Беляев солгал. Что ничего он не сделал, и с командиром все в порядке, что с ним не может случиться ничего…
Что угодно. На каторге. В подземельях. Среди сотен преступников… Даже если Беляев солгал, подземелья — это само по себе очень, очень плохо. Для Лукаса — невыносимо.
Но вот он. Его голос. Кроме Марта, наверное, никто не различил за привычным холодом сдержанную, но такую теплую улыбку.
«Мир тебе, Март. Рад тебя слышать. Я не сомневался, что вы меня найдете, но сомневаюсь в том, что цель оправдала средства. На планете тысяча сорок четыре человека, и я уйду отсюда только вместе с ними. Или не уйду совсем. Теперь можешь задавать вопросы».
Самнанг сказал «задержка будет незначительной». Действительно. Всего минута. По меркам пилота гафлы — целая вечность. Его вопросы Лукас услышит через минуту после того, как уйдет письмо. Но… о чем спрашивать? «Почему ты хочешь остаться с преступниками?» «Почему ты не хочешь оставить преступников?» Это один и тот же вопрос, а ответ на него Март знал сам.
Он спохватился, что остальные-то не знают латыни. Перевел ответ Лукаса. Дословно. Дэвид не удивился. Капитан Самнанг замер в полной прострации. Андре… Андре улыбался.
— Твоего командира стоит вытащить хотя бы для того, чтоб я, наконец, смог объяснить ему, какой же он придурок. — Андре хлопнул Марта по плечу и посмотрел на капитана: — Самнанг-амо, каково максимальное количество человек, которое можно разместить на «Сонсарке»? При условии, что люди будут жить всюду, и в лабораториях, и в лазарете, и в коридорах, и на камбузе, и, разумеется, во всех каютах?
— Включая тюремные трюмы? — уточнил Самнанг. — Если оборудовать в трюмах дополнительные нары, на «Сонсарке» поместятся шестьсот пятьдесят человек… благородный фон Нарбэ-амо, разрешите обратиться?
— Обращайтесь, — позволил Андре. И Март насторожился, услышав, как зазвенели сэйры, скользнув по предплечьям вниз, на запястья. Поближе к ладоням.
Андре чувствовал замешательство Самнанга, противоречивость и необъяснимость происходящего раздирали капитана пополам. Андре почти слышал, как мечутся, отпихивая друг друга, мысли. Такого не было раньше, означает ли это, что происходит что-то незаконное? Здесь аристократ, аристократы делают то, что нужно Божественному Императору. С каторги на Мезаре нет выхода, потому что Божественный Император хочет, чтобы преступники оставались там навсегда. Аристократ хочет забрать преступников с Мезара. Хочет ли этого Божественный Император? Но ведь Божественный Император хотел, чтобы преступники не могли уйти. Однако аристократ может хотеть только то, чего хочет Божественный Император.
Самнанг боялся за себя, боялся совершить ошибку. В случае ошибки, ему и его команде Мезар показался бы лучшим выходом, даже с учетом того, на каком судне они служили. Но Самнанг понимал, что Мезара им не видать. Ошибись он, и всех ждет виселица. А сейчас любой его выбор мог стать нарушением воли Божественного Императора.
— Благородный фон Нарбэ-амо, правильно ли я понял, что орден Пастырей отправил на Мезар миссионера?
Андре мысленно поаплодировал капитану. В такой короткий срок, в такой напряженной ситуации, тот умудрился найти превосходное и непротиворечивое объяснение происходящему, а, главное, снять с себя и команды всю ответственность. Орден Пастырей, подумать только. Их миссионер — их проблемы. Уж если они проповедуют даже в Вольных Баронствах, чужакам, которые вообще не знают Господа, то, разумеется, они не могли оставить вниманием Мезар, на котором страдают и умирают в безбожии их грешные овечки.
— На Мезаре есть священник, — подтвердил Андре. — Моя задача спасти его, но он уйдет с планеты только вместе с паствой. Поэтому, капитан Самнанг, давайте думать дальше. Мы нашли помещения для шестисот пятидесяти человек, нужно разместить еще триста девяносто шесть.
— «Сонсарк» садится на планеты, — Март отправил письмо и отвернулся от дуфунга. Он нервничал, с ума сходил от близости и недостижимости цели, и изо всех сил старался взять себя в руки. — Значит, грузовые трюмы защищены так же хорошо, как жилые отсеки. От внешнего воздействия, — он глянул на дуфунг, как будто за эти полминуты мог прийти ответ, — а что там с вентиляцией?
Самнанг покачал головой:
— Недостаточно, чтобы жить, преподобный отец Март. Если мы примем на борт этих… — он не смог сказать «людей», и, прокатив желваки над челюстью, перефразировал вопрос: — если мы примем их на борт, куда нам нужно будет идти, благородный фон Нарбэ-амо? Каков пункт назначения? От сроков зависит, сможем ли мы обеспечить регенерацию кислорода в трюмах.
Вот где пригодилась бы Андре способность фон Нарбэ ориентироваться в космосе, как в собственном доме. Самнанг ведь ждал именно этого, что сейчас ему скажут место назначения и время в пути, а Андре место знал, но даже не представлял, где оно находится. Впрочем… время в пути, да.
— Сроки зависят от преподобного отца Марта.
— Так точно, — Самнанг поклонился. — Раньше нам не приходилось летать со священниками.
Андре сделал Марту знак подойти. Самнангу не нужно было слышать всё, а Марту стоило отвлечься, наконец, от дуфунга. Тот лишь сейчас пискнул сигналом о том, что письмо доставлено на Мезар, так что до ответа Лукаса времени еще предостаточно.
— Чедаш-рум, — он улыбнулся, увидев, как округлились синие глаза. Март, когда с него слетало искусственное самообладание, становился таким трогательным. — Проложи курс и посчитай время в пути, с учетом того, что молиться за нас будешь ты, а не Лукас.
— Не Лукас?
— Мы не знаем, что с ним.
— Так точно, — Март кивнул. Развернулся к Самнангу: — мне нужен навигационный компьютер.
И по тому, как капитан, ничему уже не удивляясь, пригласил Марта пройти на мостик, стало ясно, что дошло дело и до псионического воздействия. Что именно вообразил себе Самнанг, это знали только он сам, и Март, но дышать сразу стало легче. Всем. В первую очередь, самому Самнангу.
