Я чувствовал себя не познавшей радости цветения маленькой веточкой, оторванной порывом ветра от материнского ствола. Целый день, а затем всю ночь, прилагая огромные усилия, мой разум инстинктивно нащупывал дорогу среди энергетических нитей, сплетающихся вокруг меня в странный узор. Оглушающий скрежет, постепенно заменяя гармонию, вытеснял остатки сознания, и когда в «Зеленом петухе» мое тело не выдержало напряжения, я, наблюдая сверху за его конвульсиями, как ни странно, почувствовал облегчение. Плоть была слаба, но дух… о, мой дух был всесилен! Понятие «чудо» перестало существовать. Боль, терзавшая плечи и голову, исчезла. А зловоние этого грязного города, сводившее с ума больной мозг, мгновенно растворилось в стихийно возникшем свежем аромате фиалок, наверное, самом любимом в моей прошлой, забытой жизни.

Мир принадлежал мне, и был он прекрасен. Я вытянул вверх миллионы рук, покрывшихся корой, глаза всех живых тварей даровали мне необычайное разнообразие картин внешнего мира. Я осязал и обонял настолько тонко, что перестал различать отдельные кусочки мозаики, сложившейся под конец в величественное и совершенное полотно. Облака высоко над головой тихо напевали грустные песни, и глубоко внизу билось алое раскаленное сердце.

«Привет», — ласково шепнули мне на ухо, и я понял, что это голос самой планеты, матери всех живущих на ней, огромного разумного существа, обладающего неограниченным запасом нежности по отношению ко всем своим детям. Потянувшись к ней и став частью этой грандиозной мистерии, я познал радость рождения и своевременность смерти. Я стал частью мира, а мир стал мной. И длилось это вечно…

Внезапно сквозь окутывающую меня эйфорию откуда-то снизу чистой нотой прозвучал чуждый этому миру звук. Тонкая нежная нотка звенящих колокольчиков нарушала целостность и вызывала странные, щемящие душу воспоминания. Опустив голову, я заметил далеко внизу несколько крошечных копошащихся фигурок. Звук шел от одной из них, и я, приблизившись к ним, испытал то, что можно назвать шоковой терапией: на полу обшарпанной, смутно знакомой комнаты лежало мое тело, а рядом с ним суетилась та, что звучала нежнее шепота летнего ветерка. И тут я познал еще одно чувство, ранее мною не испытанное, — стыд. Воздух накалился, заставляя краснеть самые дальние отголоски моей души, а Вселенная моментально съежилась до капли слезы, блеснувшей в уголке глаза маленькой рыжей девчонки.

Я уже собирался вернуться обратно в свое тело, пусть и не совсем здоровое, зато такое родное, когда до меня вдруг донесся до боли знакомый шепот:

— По… мо… ги… — Виновато оглянувшись на моих друзей и решив еще немного побыть без сознания, я поднялся над трактиром, с усилием сдерживая свое суперэго и стараясь не скатываться снова по дорожке, ведущей к божественности или, вернее будет сказать, безумию, осмотрелся вокруг. Зова больше не было, но однажды прозвучав, он оставил светящийся след в информационном поле, признаться, довольно разреженном. Было очевидно, что народец здесь очень прост в своих желаниях и особыми проблемами, вроде смысла жизни, себя не утруждал. Нырнув в подвернувшегося так кстати воробья, который дремал под стрехой трактира, я, заработав крыльями, отправился по подтаявшим следам, стараясь успеть, пока они не исчезли окончательно.

Подлетев к зданию, в котором мы сегодня уже были — дому Верховного жреца, ничем не отличавшемуся от соседних строений, кроме своей величины (а он по сравнению с ними казался просто громадиной) и забора, специально вознесенного на такую высоту, чтобы посторонние не могли узнать, что творится за ним, я заметил, как след ушел в землю под огромным старым деревом, наверняка ровесником, а то и постарше самого Феба. Почтительно приветствовав великана и попросив у него заранее прощение, я нырнул в твердое тело, моментально окутавшее меня своей нежностью, пронесся по нему и вылетел через корни глубоко под землей. Неясная тревога, охватившая меня, еще когда, войдя в темницу, я не нашел там того, ради кого заявился в этот паршивый городишко, усилилась. Гул в голове становился все мучительнее, в окружающей темноте мне почудились горящие голодным огнем глаза, постоянно преследующие меня во сне.

Собрав силы в комок, я швырнул свое сознание еще глубже и, продравшись сквозь каменную кладку, оказался в пустой, совершенно черной комнате. Именно черной, так решил я, хотя в царившей здесь темноте я не различал цветов — отказало даже мое эльфийское инфракрасное зрение. Впрочем, это лишь доказывало отсутствие в этом помещении теплокровных живых существ, а вовсе не отсутствие самой жизни вообще. То, что мне до сих пор встречалась лишь органическая жизнь, отнюдь не исключало иного. Чернота вокруг внезапно пошевелилась и приняла форму воронки, в которую меня стало засасывать. Дернувшись, я понял, что увяз основательно — еще мгновение, и я, полностью растворившись, стал бы частью этой живой черноты.

От ярости и страха я закричал, но кричать было нечем, ибо в этом месте не было ничего, во что можно было бы переместиться. Сам смысл материи переродился здесь в бесконечность, а сквозь приближающиеся стенки воронки мне злобно улыбались глаза неведомого этой Галактике существа. Кошмар сбывался, но тут внезапно где-то в мегамилях от меня раздался скрип открывающейся двери. В комнату ворвался слабый лучик света, но и его оказалось достаточно, чтобы тьма отступила, съежилась и моментально растеклась по стенам, принимая форму комнаты. В помещение, шаркая ногами, вошел человек, закутанный в рясу. В его руке, — о, счастье, — дрожал нежный огонек свечи. Это был совсем молодой парень. Он чуть ли не бегом пересек комнату по диагонали и остановился возле небольшого уступа, замеченного мною ранее. Швырнув шевелившийся сверток на уступ (из него послышалось сдавленное мяуканье), он развернулся и галопом поскакал обратно к двери. Больше я не раздумывал — нырнул в него, моментально окунувшись в мысли и чувства этого донельзя перепуганного существа, и с облегчением выскользнул за дверь страшной комнаты, пытаясь понять, кто же мне подвернулся. Его-меня отправили отнести сверток, зная, что это опасно. А все потому, что он-я недостаточно низко поклонился Его святейшеству! Нехорошо получилось, конечно, да еще суп сегодня был пересоленный, и пить хочется ужасно, и еще эти чертовы критические дни у Линды…

Тут я не выдержал и оттеснил личность человека в сторону, загнав ее глубоко в подкорку. Мне хотелось смеяться. И как люди только умудряются думать столь примитивным аппаратом! Это трудно себе представить, поневоле задумаешься, разумные ли они существа. Кто бы мог подумать — столько мыслишек, оказывается, вертятся одновременно в этом аппарате, которым люди пытаются думать. Неудивительно, что на их планетах нет никакого порядка — они просто физически не могут сосредоточиться на чем-то одном! Как только я выскочил из комнаты, дверь за мной тут же заперли. Две здоровенные тетки, одетые по последнему слову военной моды, задвинули засов и встали на караул по обе стороны двери. Такое почтительное отношение к странному черному помещению меня насторожило, но, стараясь не дергать лицевыми мышцами, я пошел по коридору и очутился в большой пятиугольной комнате, задрапированной черной тканью.

В отличие от виденного ранее этот цвет был самым обыкновенным, да и света здесь хватало. Можно сказать, здесь был даже его избыток — бесчисленные свечи в самых разнообразных подсвечниках не оставляли для тени ни единого уголка. Посередине находился алтарь такой же пятиугольной формы, как и сама комната. Подойдя поближе, я потрогал постамент и обнаружил, что он странным образом может вращаться в любую сторону и в каждый луч вставлены железные защелки. Все это напоминало… но вот что?

Все, пора заканчивать с воспоминаниями, тем более находясь в чужом теле, сразу отреагировавшем на мою растерянность. Пульс участился, дыхание стало перехватывать, и меня вышвырнуло наружу. Парнишка свалился на алтарь, тут же поехавший против часовой стрелки, и очумело помотал головой. Из боковой двери выскочил пожилой дядька в оранжевой сутане, схватил его за шиворот и, ругаясь, потащил из комнаты. Святотатство? Как интересно…

Ладно, хватит отвлекаться, необходимо найти этого младшего сына, будь он трижды неладен. Все-таки между нами существует какая-то связь, не зря же я как оголтелый кидаюсь на его зов о помощи… И, похоже, ему грозят крупные неприятности — вчерашний зов был гораздо мощнее, чем сегодняшний слабый шепоток. Не потеряй я так кстати сознание, ничего и не услышал бы. Плоть ограничивает сознание и не дает нужной быстроты реакции. Но сейчас, пережив момент божественности и побывав на шаг от смерти, я ощущал необычайную легкость мысли и был способен на многое, например, все-таки отыскать его в этом переплетении коридоров.

Поймав последний отблеск следа, я стремительно пролетел сквозь три комнаты, не оглядываясь и не обращая внимания на людей, попадающихся мне на пути. Было такое чувство, что надо торопиться — времени оставалось мало, звавший меня постепенно погружался в туман, и, боясь потерять своего таинственного собеседника, я на полной скорости влетел в его тело. Такой реакции, как раньше, не было, парень был практически при смерти и, будучи связанным по рукам и ногам, прореагировал на мое появление весьма слабо. По сравнению с теми, кого мы вытащили из храмовой темницы, он был, не считая пары-тройки уже подживавших шрамов, почти цел. Он уходил сам, по своей воле; от такого равнодушия к жизни меня охватил гнев, прокатившийся по венам эльфа волной огня и выдернувший его буквально с порога. Его тело выгнулось, и он закашлялся, восстанавливая дыхание.

— Ты пришел? — обдало меня его мыслью, еще весьма слабой. Я не ответил, пытаясь освободиться от злости, все еще переполняющей меня. Когда умирает человек, он изо всех сил сопротивляется этому, его инстинкты отказываются поверить в наступление конца, и, осознавая свою изначальную смертность, он проживает отпущенный ему недолгий век гораздо насыщеннее, чем любой из моих так называемых соплеменников. Бывают, конечно, исключения, но такой простой мозг, как у них, имеет право на сбой. Но когда перестает бороться такая совершенная машина, как та, в которой я сейчас находился… Нет, это просто вызывает ярость.

— Почему?! — проревел я, продолжая насильно накачивать его легкие воздухом.

— Неужели ты не понимаешь? Через пять часов моей кровью откроют портал в самый темный ярус нижней вселенной! — прошептал он в ответ. — Я не желаю стать привратником для того, кто полезет оттуда…

Это многое объяснило. А я — то думал, что он нужен местным властям в качестве заложника. Вынырнув из тела и зависнув над ним, я внимательно изучил его лицо, рассмотрев в первый раз. Это оказался эльф, только-только вошедший в зрелый возраст, лет ему было не больше пятидесяти. Нежное лицо с чуть вздернутым носом и твердым подбородком. Только ненормальный сумел бы найти внешнее сходство между моим изломанным телом, лежащим сейчас без сознания в трактире, и этим красавчиком, не потерявшим элегантность даже перед лицом смерти.

— Ты серебристое облако моей мечты, — прошептал парень традиционную фразу признания, заставив меня улыбнуться. Меньше всего я походил на юную эльфийскую деву, любующуюся луной в обществе блестящего кавалера.

— Ты маг? — задал я глупый вопрос. То, как он лихо вышел со мной на связь, подразумевало довольно сильные способности. Однако его рассказ меня удивил.

— Это началось месяц назад… — стал объяснять он. — До этого все было как обычно. — «Обычно» для нашего вида означает всякие мелочи, например, умение разговаривать с животными. — А месяца полтора назад у меня стали появляться видения. В первый раз это случилось на празднике фруктов. Как рассказывали, я внезапно упал на землю, стал кричать, обхватив голову руками… Но я ничего этого не помню. Боль была такая сильная, что просто сводила с ума. Мне мерещились тени в окружающей меня темноте и усмехающиеся, налитые кровью, глаза. Очнувшись, я обнаружил вокруг выжженную землю и перепуганных родственников. Потом приступы стали повторяться чаще, а видения становились четче.

— Ты видел только глаза или еще что-нибудь? — Схожесть кошмаров меня заинтересовала.

— Они искали тебя… — вздохнул он. — Мама всегда считала, что ты жив, а когда я заболел, пригласила лучших мудрецов с Меона, и они сказали, что это ты…

— Что я? — не понял я.

— Зовешь на помощь… — Кажется, парень снова стал отъезжать. Однажды связавшись со смертью, от нее так просто не избавишься. Требовались более решительные меры. Истончившись в струну, я стал перекачивать в него энергию находящегося на поверхности дерева. Великан был рад помочь, и вдвоем мы накрепко перекрыли дверь ухода, в которую пытался выскользнуть мой так называемый братец. Он тут же почувствовал себя лучше и продолжил рассказ, зачастив так, будто боялся не успеть:

— Человек в теле эльфа. Живой, но видевший смерть. Святой и сумасшедший. Айна, впитавший в себя всю силу мира… Познавший семь стихий и отказавшийся от мудрости…

— Эй, парнишка, хватит стихи сочинять, я уже все понял. Вот только если я такой страшный, чего ж ты за мной приперся?

Он помолчал, и в его молчании была грусть. Потом он снова заговорил:

— Ты — старший сын, и тебе нужна моя помощь… — Это был ответ истинного эльфа, и я почувствовал себя неловко. И именно сейчас я точно понял, что не являюсь его братом в полном смысле этого слова… А если и являюсь, то только частично. Но мог ли я сказать ему об этом?

— Здесь есть люди, они помогут, — прошептал я ему. — Продержись немного, и мы тебя вытащим…..

Он улыбнулся мне одними губами, вид у него был печальный.

— Уйти из жизни не так уж и легко, — вздохнул он. — Не думаю, что смогу решиться второй раз. Если ты поймешь, что ничего нельзя сделать, убей меня… — попросил он еле слышно. — Пожалуйста…

— Можешь на меня рассчитывать, но сейчас дай слово, что продержишься до нашего появления и перестанешь в одиночестве заниматься суицидом. — А может, стоит обзавестись родственничками? Наверняка неплохо быть наследным принцем.

— Обещаю, — прошептал он мне в ответ, и я со спокойной совестью выскользнул наружу, решив еще немножко осмотреться.

Камера, маленькая сырая комнатушка с железной дверью, охранялась тремя стражниками, занятыми игрой в карты. Штатные топоры, которые положено было держать под рукой, кучей лежали в углу, пуговицы на мундирах были расстегнуты, и, судя по количеству стоявших рядом пустых кувшинов, ночь для этой троицы прошла удачно. С осоловелым видом они лениво хлопали по столу ладонями и не ожидали от охраняемого пленника никаких неожиданностей. С трудом сдержав подступившую комком злость, я проскользнул дальше и в боковой комнате наткнулся на виденного ранее священника в оранжевой сутане, изо всех сил хлеставшего по физиономии парнишку, сослужившего мне невольную службу, предоставив свое тело. Экзекуция проводилась в тишине и с полнейшей невозмутимостью: обычная рутинная работа, вот только кончик загнутого книзу носа слегка подрагивал. Несчастный служка боялся пошевелиться, несмотря на разбитую губу и наливающиеся вокруг глаз кровоподтеки. В невозмутимости священника было порочное наслаждение, он занимался своим делом с такой тщательностью, с какой Нике чистила свои многочисленные кинжалы. Не выдержав этого изуверства, я скользнул в тело оранжевого и перехватил контроль над его руками.

Надо сказать, что чем сложнее предмет, в который переселяешься, тем труднее происходит слияние. Общаясь с растениями и животными, я чувствовал в них искреннее желание помочь и старался действовать осторожно: не пугать и не причинять вреда. Неодушевленные предметы встречали меня прохладой и податливостью. В разумных же существах до этого момента я успел побывать трижды. Но сейчас я столкнулся с холодной яростью, злостью и отпором такой силы, что от неожиданности вылетел из оранжевого с неплохой скоростью. Священник отскочил в угол и рявкнул на избитую жертву:

— Пшел отсюда! И чтобы я больше никогда тебя не видел!

Парнишка испарился в мгновение ока, а дядька, вытащив из кармана круглую штуковину, с волнением на нее уставился. Затем, затравленно оглядевшись, выскочил вслед за ним. Такое его поведение меня насторожило, и, решив посмотреть, что же будет дальше, я постарался не отставать. Пробежав по коридору, он свернул в сторону и, одолев рывком ведущую вверх лестницу, оказался в богато отделанной комнате с камином в углу. Перед ним в удобном кресле сидел Его святейшество Нерий и задумчиво смотрел на огонь.

— Нерий, включай разрядник! — заорал он. — Быстрее, подробности потом!

Толстенький священник неожиданно прытко подскочил к шкафу и, распахнув створки, обнажил черный бок мигающего огоньками прибора. Я подлетел поближе, намереваясь рассмотреть все подробности, но тут мое Я пронзила острая боль, вырвавшиеся из странного прибора лучи закружили меня в воздухе, и через мгновение я очнулся в собственном теле, закутанном в плед.

Слабость навалилась с новой силой, а в нос ударило зловоние, после моих экспериментов с фиалками показавшееся просто нестерпимым. Прошло не больше двадцати минут реального времени, но я ощущал себя старше на несколько веков. Очень трудно падать с небес на грешную землю, в буквальном смысле… Однако надо торопиться. Вцепившись в руку сидевшей рядом Нике, я попытался говорить членораздельно.

— Надо, его… вытащить. — С первого раза получилось плохо. Язык отказывался повиноваться, и, с силой втянув в себя воздух, я попытался еще раз. — Я знаю, где надо его искать.

Получилось еще хуже, к тому же все так завертелось, что слушать меня было некому. К тому моменту, как мне удалось привлечь внимание, времени осталось совсем мало. Ночь закончилась, небо стряхнуло прозрачность и оделось в бирюзовые одежды, на востоке торжественно поднималась Капелла. Пришел новый день, но что он нес с собой? Если мы собирались его пережить, необходимо было объединить усилия и увеличить скорость. Подготовка к ритуалу подходила к концу, и, по моему мнению, лучше всего было ударить за час до вызова. Именно в этот момент силы, участвующие в действе, примут исходное положение, но апогея еще не достигнут. И если в этот момент вырвать жертву и разобраться с чернотой, чуть не поглотившей меня, мы имеем шанс остановить прорыв еще до его начала. Еще мне не давал покоя странный прибор, сумевший обнаружить мое присутствие. Круглая же штука в руке оранжевого типа как две капли воды была похожа на часы на запястье у Мишеля.

Ситуация прояснилась, когда заговорила Ирелия. Нерий, отец девушки (впрочем, его отцовство вызывало у меня большие сомнения — суккуба всегда выбирает безупречного партнера для спаривания, а толстенький с садистскими замашками священник под образ идеального партнера не подходил), использовал дочь для того, чтобы заставить Аргуса создать точечный портал для связи с нижним ярусом. А то, что для этого он собственноручно отравил жену и детей, как раз объяснялось очень просто. Приворотная сила суккубы обладает в юном возрасте огромной силой, заставляющей лиц противоположного пола других растерять голову, а при постоянном, строго вымеренном общении полностью подавляет. Вот только их святейшество не учел, что дети рано или поздно вырастают, и делать ручную зверушку из суккубы опасное удовольствие. Через пару лет девочка и без моей помощи научилась бы контролировать свою силу, а постоянное ощущение зла в окружающих ее особях могло вызвать желание избавиться от них любой ценой. Удивительно, как малышка после всего пережитого смогла сохранить желание помогать и исцелять. В такой ситуации искренний интерес, проявляемый к ней моим рыжим другом, был как нельзя кстати. Любовь — лучшее лекарство от стрессов, и это одно из ее противоречий, так как она сама по себе уже стресс. Барон схватился за голову:

— О черт! Мне только вторжения здесь не хватало. Детка, мне нужен подробный план дома, а от тебя, — он кивнул мне, — я жду полного рассказа о подземелье, как его найти, сколько там охраны и где точно держат наследного принца дома Лари. А то нам для полного счастья не хватало только дипломатического разрыва с эльфами.

Я честно попытался вспомнить все, что видел, рассказал о двух дамах, трех охранниках у камеры, юном служке и товарище в оранжевой сутане, которого описал с полнейшими подробностями.

— Стоп! — воскликнул Яша, оторвавшись от дочери жреца. — Какой такой оранжевый? Я здесь таких не видел, они же все в красном.

— Есть один такой, — вспомнила Ирелия, уже полностью пришедшая в себя, но все еще бледная. — Его отец один раз приводил, правда, меня заперли в противоположном крыле дома, но я все-таки подслушивала… Секунды две, не больше. У него в голове все перевернуто, мысли какие-то квадратные, что ли… Трудно объяснить, но, по-моему, он психически болен.

— Болен, значит, — проворчал Эдер. — Мессир Ричард, я надеюсь на вашу помощь в этом деле. Ваши знания как специалиста по улаживанию таких деликатных вопросов будут для нас неоценимым подспорьем.

Отец моих рыжих товарищей согласно кивнул, и дело завертелось. Теперь я точно знаю, что энергичность у Зенолейнов — родовое качество.