18

Тонкие зигзаги молнии пробились сквозь тяжелую изнанку облаков, своей формой напоминавшую отвисший живот. Последовавший после этого ворчливый удар грома исторг из них противные, мелкие капли моросящего дождика.

Под самым небом виднелись очертания самых разных башенок причудливой формы, искривленных шпилей, остроконечных скал, которые тыкали, кололи и раздражали его до такой степени, что, казалось, он вот-вот не выдержит и лопнет, превратив все в один сплошной поток воды, где будут плавать разлагающиеся обломки.

Высоко в мерцающем сумраке, прикрывшись продолговатыми щитами, стояли на страже безмолвные фигуры, свернувшиеся в клубок драконы изумленно таращились на разгневанное небо, когда Один, прародитель всех богов Асгарда, приблизился к большим железным воротам, за которыми начинались его владения, а в глубине их располагались сводчатые палаты Вальгаллы. Воздух наполняли беззвучные завывания крылатых псов, приветствовавших своего хозяина на пути к трону. В пространстве между башнями и шпилями сверкала молния.

Великий, древний и бессмертный Бог Асгарда возвращался в свои царственные чертоги в той манере, которая вызвала бы удивление у него самого даже во времена расцвета, много веков назад, — ведь даже в жизни богов бывает весна, когда энергия бьет через край и они полны сил, позволяющих им одновременно питать мир смертных и властвовать над ними, ведь именно потребность смертных вызвала их появление на свет. Он возвращался в большом сером фургоне марки «мерседес», на котором не было ни единой надписи.

Фургон затормозил в укромном месте.

Дверь кабины распахнулась, и оттуда вылез мужчина с бесцветным, ничего не выражающим лицом, в униформе без знаков различия.

Ту работу, которую он выполнял всю жизнь, ему поручали потому, что он обладал свойством никогда не задавать вопросов — отнюдь не в силу врожденной деликатности, а просто потому, что ему и в голову не приходило, что можно задавать какие-нибудь вопросы. Двигаясь медленно, вразвалку, как большая ложка для помешивания каши, он подошел к задним дверям фургона, открыл их — процесс открывания оказался делом непростым, так как включал согласованные манипуляции с разными рычагами и задвижками.

В конце концов двери распахнулись, и, если бы Кейт присутствовала при этом, больше всего ее потрясло бы открытие, что в итоге в фургоне действительно перевозили албанское электричество. Хиллоу — так звали мужчину — встретило световое пятно, но он не нашел в этом ничего странного. Световое пятно было именно тем, что он ожидал увидеть каждый раз, когда открывал дверь фургона. Когда он открывал ее в самый первый раз, он просто подумал про себя: «Смотри-ка. Пятно света. Вот те раз», — но этим и ограничился, обеспечив себе тем самым гарантированное рабочее место на всю оставшуюся жизнь — а уж сколько ее оставалось, зависело от него самого.

Световое пятно постепенно рассеялось, преобразовавшись в фигуры древнего старика, лежавшего на больничной каталке, и его низкорослого сопровождающего, который показался бы Хиллоу самым гнусным существом из тех, кого ему приходилось встречать в жизни, если б у него возникло желание перебирать в памяти всех по очереди, проводя сравнение. Однако это было тяжелым занятием. Главной его заботой в настоящий момент было помочь карлику вытащить каталку из фургона и поставить ее на землю.

С этой задачей они справились достаточно легко. Ножки и колесики каталки оказались чудом стальной технологии. Они размыкались, катились и поворачивались так дружно и слаженно, что преодоление препятствий в виде ступенек и прочих неровностей прошло гладко и незаметно.

Справа от места, где остановился фургон, был вход в большую прихожую, отделанную резным деревом очень тонкой работы, с мраморными подставками для факелов, установленных в стенах и придававших помещению величественно-торжественный вид. Прихожая, в свою очередь, вела в большой сводчатый зал. А слева был вход в царственные покои Одина, где ему предстояло подготовиться к судилищу, которое он должен свершить этой ночью.

Как же он ненавидел все это! Поднять из постели, ворчал он про себя, хотя в действительности постель оставалась при нем, вынудить его опять слушать всякий вздор в свое оправдание от сына-недоумка, устраивавшего шум и разрушения, который не мог принять, вернее, у него просто ума не хватало принять реалии жизни. Если он не желал принимать эти новые реалии, он должен подвергнуться уничтожению, и этой ночью Асгард будет свидетелем того, как бессмертный бог будет уничтожен. Все это слишком много для человека в его возрасте, думал Один…

Все, что он хотел, — всегда оставаться в клинике, которую он любил. Благословен был тот день и сама идея устройства в эту клинику, хоть и потребовала ощутимых затрат, но затраты эти стоили того, и с ними просто нужно было смириться — вот и все. Речь шла о новых жизненных реалиях — а он умел с ними считаться. Те, кто не хотел этого делать, должны были нести наказание. Ничего не проходит даром даже для бога.

После того как он исполнит свой долг этой ночью, он сможет наконец навсегда вернуться в Вудшедскую клинику, а это так прекрасно. Он поделился этим с Хиллоу.

— Чистые белые простыни, — сказал он Хиллоу, который просто кивнул в ответ с тупым безразличием. — Льняные простыни. Каждый день свежие.

Хиллоу умелым маневром обогнул ступеньку, а потом плавно перенес каталку через нее.

— В жизни бога, Хиллоу, — продолжал Один, — в жизни бога, как бы тебе объяснить, не хватало чистоты, тебе понятно, о чем я говорю? Никто не занимался моим постельным бельем. Я имею в виду по-настоящему. Можешь себе это представить? Отец всех богов! И при этом никто, ни одна душа, ни разу не подошел ко мне и не сказал: «Мистер Одвин…» — Он хихикнул. — Они называют меня там «мистер Одвин», понимаешь. Они не знают, с кем имеют дело. Я даже не уверен, было ли это доступно их пониманию, как ты считаешь, Хиллоу? Так вот никто никогда за все то время не подошел и не сказал: «Мистер Одвин, я поменял вам постель и застелил новые простыни». Ни один. Без конца только и шел разговор о том, что надо что-то рубить, крушить, разносить вдребезги, обращать в рабство, что одни должны выполнять волю других, но проблеме белья, насколько я могу судить об этом сейчас, не уделялось практически никакого внимания. Могу привести тебе один пример…

Его реминисценции были на мгновение прерваны, однако, тем, что его транспортное средство подкатило к дверному проему громадных размеров, перед которым стояло на страже, раскачиваясь и уперев руки в бока, пятнообразное расплывчато-грязное существо, прямо у них на дороге. Тоу Рэг, который в течение всего пути, невидимый за каталкой, хранил молчание, устремился вперед и что-то быстро сказал влажно-расплывчатому существу, которому, чтобы расслышать его, пришлось наклониться так низко, что физиономия его даже побагровела. Тотчас после этого потное существо отпрыгнуло, скрючившись в раболепной позе, в свою желтую берлогу, и тележка со священным грузом покатила вперед в высоченные залы, палаты и коридоры, из глубины которых доносились звуки грохочущих раскатов и отвратительные зловонные запахи.

— Могу привести тебе один пример, Хиллоу, — продолжал Один. — Возьми, к примеру, вот это место. Или Вальгаллу…