Глава 12. СЕРЕБРЯНЫЙ ЛИСТ
— Хозяин? — вымолвила я.
Стоя на коленях, я протягивала ему блюдо с мясом.
Турианской вилкой он подцепил с блюда кусочек мяса и положил себе на тарелку. Стоящая на коленях девушка поднесла ему вина.
Подойдя к следующему мужчине, я встала перед ним на колени, предлагая ему блюдо с мясом.
Комнату наполняла чувственная турианская музыка. Между столами, позванивая колокольчиками, грациозно танцевала девушка в желтом шелке.
Вот уже больше месяца я на заставе Турмусовых Камней.
Часто меня задерживали подольше — служить мужчинам. Саша многому меня научила. Теперь я уже не та девушка, которую за шесть медных тарсков купил Борчофф, предводитель воинов заставы Турмусовых Камней. Он мог поздравить себя с удачной покупкой.
— Сколько ты заплатил за нее? — спросил его как-то один из его помощников.
— Шесть медных тарсков, — ответил он.
— Ну и наметан же у тебя глаз на рабынь! — восхитился помощник.
Борчофф ухмыльнулся.
Я спешила дальше.
«Горячая, как пага», — сказал, как-то обо мне один воин и швырнул меня своему приятелю. Я собой не владела. Бывало, я лежала без сна в запертом алькове, глотая слезы. Не хочу быть рабыней!
«Ты прирожденная рабыня, — сказала мне однажды Саша. — Ты создана для ошейника». — «Да, госпожа», — проронила я в ответ. А временами, плача от стыда, ворочалась в своей крошечной нише. Странно: я часто думала об Элайзе Невинс. Там, на Земле, в нашем престижном колледже, я была ее^главной соперницей. Видела бы она меня теперь! Вот хохотала бы, каким бы презрением облила!
— Мяса, Дина! — позвал мужчина.
Я бросилась к нему, стала на колени, протянула блюдо. Не выпороли бы!
Теперь на заставе двадцать девять девушек. Но состав их немного изменился; пятерых продали проезжим турианским купцам, которые вели с заставой торговые дела, в последующие недели купили по случаю еще шестерых. Запасы нужно обновлять: мужчины любят разнообразие.
— Тебя не продадут, Дина, — сказала мне Саша. — Ты — просто подарок.
— Да, госпожа.
Здесь, на заставе, мы, рабыни, существуем, чтобы доставлять удовольствие мужчинам. Но поскольку, кроме нас, рабынь в Турмусовых Камнях нет, мы должны и прислуживать им, и исполнять кое-какую работу: мыть полы, шить, стирать и гладить одежду, прибирать. Помогаем мы и на кухне: обычно готовим овощи, моем посуду. Мужчинам, несущим службу на крепостной стене, нужно принести воды. В общем, грязной работы хватает, и ложится она, естественно, на нас, рабынь. Хотя в целом, по-моему, жаловаться не приходится. Поутру нам дают выспаться, работа в основном кончается рано, чтобы мы могли отдохнуть и подготовиться к вечеру. В обычный день немногим из нас выпадает больше двух-трех анов несложной работы. Иллюзий мы не питаем: основная наша обязанность — угождать мужчинам.
Теперь я не ниже остальных рабынь. Не то чтобы я отвоевывала себе место под солнцем, ведь, по моему разумению, среди здешних рабынь мало таких, которым не под силу было бы одолеть меня в драке, просто так решила Саша. Плетка в ее руках. Каждая вновь появляющаяся среди нас девушка автоматически становится низшей — стало быть, статус остальных поднимается. Все мы повинуемся Саше. Плетку она пускает в ход без колебаний. Так что порядок соблюдается. И недовольства у меня это не вызывает. Дай Борчофф плетку не Саше, а кому-нибудь другому — и жить мне в рабской обители стало бы куда тяжелее. Закон джунглей! А Сашина плетка от него бережет. И среди рабынь не только меня одну устраивает такая защита от натиска грубой силы. Иногда хозяева в жестокости своей не назначают старшую рабыню. И тогда девушки сами, зубами и ногтями, устанавливают внутреннюю иерархию и порядок правления. А бывает, хозяева не назначают старшую рабыню намеренно, чтобы низшие рабыни, ища защиты и стараясь попасть в фавор, из кожи вон лезли, ублажая мужчин. «Если ты меня ударишь, хозяин будет недоволен» — в среде рабынь угроза нешуточная, особенно если это соответствует действительности. От возможного недовольства далекого хозяина во многом зависит «социальная структура» в среде рабынь. Бывает, чтобы отвоевать себе место позавиднее, девушка притворяется, что хозяин благоволит к ней. Но в таких вещах истину скрыть трудно. Кого чаще всего вызывают к его ложу?
— Мяса, Дина!
Я поспешила на зов, встала на колени, прислуживая мужчине. Одета я в алый шелк, ошейник перевит золотым ожерельем, на ноге — колокольчики.
На глаза попалась Саша. Лежит в объятиях воина, целует его. Просто тает от наслаждения.
Брать с собой плетку, выходя из жилища рабынь, ей позволяют редко — разве что когда на заставе появляется новая рабыня и ее нужно провести по коридорам к железной дверце, как когда-то вела она меня. Выходя из нашей обители, она, преклонив колени, протягивает плетку охраннику. Здесь ее властные полномочия заканчиваются. Поднеся плетку к губам, она целует ее, после чего рабыне приказывают отложить ее в сторону. Она получит ее обратно, возвращаясь в жилище рабынь. Вне его мы подчиняемся не Саше — мужчинам. Она снова получает власть над нами, только если ей позволено взять в руки плетку. Сейчас она без плетки. Лежит, разомлев в мужских объятиях, постанывая под лаской. Здесь, в зале наслаждений, как его называют на заставе, она просто рабыня.
— Дина!
Воин, мимо которого я проходила, ударил меня. Наверно, зов звучит не впервые, но я не слышала. Вот он и подхлестнул меня, чтобы не зевала. Торопясь на зов, я слегка задела шелковое одеяние танцующей среди столов девушки. Музыка кружила голову.
Я преклонила колени перед мужчиной, который звал меня.
— Ты что, оглохла? — спросил он.
— Прости бедную девушку, хозяин, — взмолилась я, — я тебя не слышала.
— Подай мне мяса!
Я подняла к нему блюдо, он ткнул вилкой в ломоть приправленного жгучими турианскими специями мяса. Последний кусок на блюде. Он взглянул на меня.
— Я сию секунду принесу еще мяса, хозяин, — заторопилась я.
— Ты — то мясо, которого мне хочется, Дина, — остановил он меня.
— Еще не время подавать вино, — прошептала я. Расхожая горианская идиома. Я робко напоминала ему, что время главных наслаждений еще не пришло. Меня и еще нескольких девушек пока не освободили — мы должны прислуживать за столом. Еще не все блюда поданы. Когда настанет время десерта и вина, мы, рабыни, примостимся у столов хозяев.
— Введите узника, — приказал Борчофф, предводитель воинов заставы Турмусовых Камней.
В тот день я поднялась на стену, неся мужчинам воду. Стояла на высоте восьмидесяти футов, глядя вдаль, в поля.
— Ты что, Дина, — спросил подошедший сзади воин, — прыгать собираешься?
— Нет, хозяин, — ответила я, — я не свободная женщина. Я рабыня.
Чуть откинувшись назад, я прижалась к нему спиной, подняла голову, повернулась. Его ладони легли на мои руки.
— Выполняй свои обязанности, рабыня, — приказал он.
— Да, хозяин.
Меня не раз вызывали к его ложу.
Из висящего на моем плече бурдюка из кожи верра я налила ему воды.
Жарко. Раскаленные камни обжигают босые ноги. На мне — короткая бурая рабочая туника, скроенная из единого лоскута. Кроме ошейника, больше никакой одежды. Такие туники — чаще всего серые или бурые — мы носим во время работы.
Я взглянула на возвышающиеся над стеной столбы. Горячий послеполуденный ветерок чуть покачивает провисшую между ними тонкую проволоку. Обычная на Горе защита от тарное, чтобы в крепость нельзя было проникнуть с воздуха.
Я снова взглянула вдаль.
— Хозяин!
— Да, — отозвался воин.
— Вижу облако пыли. — Я указала на вьющуюся внизу дорогу.
— Значит, взяли, — проговорил он.
К крепости приближались два огромных величавых тарла-риона. В седлах — всадники с пиками. Еще восемь воинов с нашей заставы идут следом, неся копья. Между тарларионами, прикованный за шею цепями к стременам, шагал мужчина. Темноволосый. Руки скручены за спиной.
— Кто это, хозяин? — спросила я.
— Не знаю, — ответил он. — Но дошли слухи, что он выспрашивает о крепости, о ее обороне и все такое.
— А что с ним сделают?
— Раз уж привели — поставят клеймо и сделают рабом. Не завидую я ему.
Я перевела взгляд на пленника. Шагает, гордо подняв голову. Я уже знала, что на Горе есть рабы-мужчины, но самой видеть их пока не доводилось. Рабынь-женщин гораздо больше. Пленников-мужчин чаще убивают.
— Отнеси людям воды, рабыня, — велел мне воин.
— Да, хозяин.
Я взяла у него чашу и поспешила дальше по стене, напоить остальных. А спустившись по лестнице и вновь оказавшись во внутреннем дворе, увидела, как ведущий пленника отряд входит в распахнутые ворота. Ворота захлопнулись. Взглянуть на пленника подошел Борчофф, предводитель воинов крепости. Замешкалась, любопытствуя, и я. Стояла с пустым бурдюком на плече посреди пыльного двора и смотрела во все глаза.
Загорелый, волосы черные как смоль. Сильный, высокий. Опутан цепями. Руки за спиной — с кандалами. Гордо стоит между тарларионами, ничуть не сгибаясь под тяжестью свисающих от ошейника к стременам цепей.
Приятно видеть окованного цепями мужчину. Руки в кандалах, меня не тронет. Я подошла ближе. Охранники не остановили меня.
— Как твое имя? — спросил Борчофф.
— Не помню, — отвечал пленник. Охранник ударил его.
— С какой целью, — продолжал допрос Борчофф, — выведывал, как охраняется наша застава?
— Из головы вылетело.
Снова на него посыпались жестокие удары, а он едва шевельнулся.
Борчофф отвернулся к одному из верховых — своему помощнику, чтобы поподробнее выяснить, как взяли пленника.
Я подошла еще ближе. Никто меня не остановил.
Пленник взглянул на меня. Кровь бросилась мне в лицо. Коротенькая рабочая туника едва скрывала тело, на мне — ошейник. Горианские мужчины умеют глянуть на женщину, будто раздевая и бросая ее к своим ногам. Под его взглядом я почувствовала себя голой. Вцепилась в бурую ткань, безотчетно пытаясь прикрыться, но туника только плотнее обтянула тело и выше поднялась на бедрах. Кажется, будто и сквозь ткань все видит. Я поежилась.
Борчофф резко обернулся.
— Подразни-ка его, Дина.
— Предупреждаю, предводитель, — заговорил черноволосый, — не вздумай наносить мне оскорбление, заставляя рабыню дразнить меня.
— Подразни его, — повторил Борчофф и отвернулся.
Пленник застыл в безмолвной ярости. И вдруг я почувствовала себя невероятно могущественной. Он беспомощен! Внезапный гнев на мужчин захлестнул меня. Что они со мной сделали! Ошейник, клеймо! И этот, в цепях, — тоже горианин, только что смотрел на меня как хозяин на рабыню.
— Да, хозяин, — ответила я Борчоффу, предводителю воинов заставы Турмусовых Камней.
Подошла к пленнику, подняла на него глаза. Он смотрел в сторону.
— Хозяин боится рабыни? — спросила я. Коснулась его кончиками пальцев, лениво провела по плечу. Про себя улыбнулась. Лишь земной мужчина испугался бы рабыни. Испугался бы, смутился. Не знал бы, что с ней делать. Конечно, тут же принялся бы вбивать ей в голову, в чем заключается мужественность, превращая ее в подобие мужчины. Вот такая женщина для него безопасна. И не посмотрел бы на ее чувства, и внимания не обратил бы на то, что она женщина, ведь ее природа — какова бы она ни была — его, по существу, не интересует, главное — самому избежать ответственности. Мужчины и женщины равны — вот основной тезис, за которым прячутся слабые, запуганные мужчины. Все просто. Если женщина — не женщина, то и мужчина ей не нужен. Почему так много мужчин страшатся быть мужчинами? По-моему, ничего ужасного в этом нет.
— Ты такой большой, сильный, хозяин, — улещала я узника, — и красивый.
Он зло смотрел в сторону.
— Почему же ты не обнимешь меня, не поцелуешь рабыню? Я тебе не нравлюсь?
Ни слова в ответ.
— О, — протянула я, — ты в цепях!
Я поцеловала его руку. Он выше меня дюймов на десять, весит, наверно, вдвое больше. Рядом с ним я чувствовала себя такой маленькой.
— Давай Дина поласкает тебя, хозяин, — шептала я. — Позволь Дине сделать тебе приятно.
Я рванула зубами его тунику.
— Ты должен позволить Дине ласкать тебя, — уговаривала я. — Скоро на тебе поставят клеймо, и ты станешь несчастным рабом, как Дина. — Я разорвала зубами его тунику до пояса. Обнажилась мощная грудь. Ласково поглаживая его по бокам, я лизала и кусала его живот. — А раба могут убить всего лишь за то, что он коснулся рабыни. — Я посмотрела ему в лицо. — Дине так жаль, что скоро ты станешь рабом, хозяин.
— Я не стану рабом, — сказал он. Я озадаченно смотрела на него. Он снова отвел глаза в сторону.
Я вцепилась зубами в его тунику у пояса.
— Не надо, рабыня, — сказал он. Я испуганно отпрянула.
— Иди, Дина, — приказал вернувшийся к узнику Борчофф.
— Да, хозяин.
И я вернулась в жилище рабынь: вымыться, привести себя в порядок к вечеру.
— Приведите узника, — приказал Борчофф, вставая за низеньким столиком в зале наслаждений и поднимая кубок.
Я стояла на коленях перед мужчиной, которому только что подавала мясо. Блюдо опустело.
Музыка смолкла, девушка в желтом шелке прервала танец.
В зале — человек пятьдесят мужчин и почти все живущие на заставе девушки.
— Добро пожаловать, — этими словами встретил Борчофф введенного в зал пленника. Ноги его были скованы цепью, руки в кандалах — за спиной. На всем теле — следы побоев.
Его швырнули на колени перед Борчоффом, предводителем воинов заставы Турмусовых Камней.
Двое охранников крепко держали его, не давая встать с колен.
— Ты здесь гость, — объявил Борчофф. — Сегодня ты пируешь.
— Ты щедр, предводитель, — ответил мужчина.
— А завтра, — продолжал Борчофф, — ты заговоришь, поскольку наши доводы сумеют тебя убедить.
— Вряд ли, — бросил тот.
— У нас действенные методы.
— И все же пока они не сработали. Казалось, Борчофф разозлился.
— Но если мне будет угодно — заговорю, — добавил пленник.
— Премного благодарны, — ответил Борчофф. Пленник опустил голову.
— Ты из воинов, — предположил Борчофф.
— Возможно.
— Ты мне нравишься, — сказал Борчофф. — Сульда, Тупа, Фина, Мельпомена, Дина! — крикнул он нам. — Попотчуйте и ублажите нашего таинственного гостя, который никак не вспомнит, из какой он касты, как его имя и из какого он города.
Мы послушно бросились к коленопреклоненному, окованному цепями мужчине.
— Завтра к вечеру, надо думать, память к нему вернется.
— Девятнадцать часов уже есть? — спросил пленник.
— Нет, — ответил Борчофф.
— Я заговорю, — заявил он, — в девятнадцать часов.
— Испугался завтрашних доводов? — осведомился Борчофф.
— Нет, — ответил узник. — Но всему свое время и место: и речам, и клинкам.
— Эта поговорка в ходу у воинов, — отметил Борчофф.
— В самом деле?
Приветствуя его, Борчофф поднял чашу. Он тоже принадлежит к касте воинов.
— Вот незадача, — проговорил он, — что ты попал к нам в руки. В стойлах Турий нужны рабы — чистить тарларионов.
Сидящие за столами мужчины расхохотались. Посмеялись остроте Борчоффа и мы. Если пленник из воинов, для него это куда как оскорбительно. И мне, и всем прочим показалось ужасно забавным, что он вдруг станет рабом и его возьмут и отправят на самые грязные работы. Там, во дворе, даже скованный цепями, он напугал меня. Так что мысль о его будущем рабстве меня особенно радовала. Так ему и надо!
Узник не ответил Борчоффу. Кивнув нам, Борчофф осушил чашу.
— Бедный хозяин, — стоя на коленях, взяв в ладони его голову и целуя, причитала я над коленопреклоненным мужчиной, — бедный хозяин.
— Ты та самая шлюха, что была во дворе. — Он всмотрелся в мое лицо.
— Да, хозяин.
— Приятно будет пометить тебе ушко. О чем это он?
Мы принялись ласкать, целовать его, принесли ему вина, разных лакомств. Вились вокруг вьюном, прислуживали что было сил.
— Настало время для главных наслаждений! — объявил Борчофф.
Мужчины нетерпеливо вскинулись. «Дина!» — позвал тот, которому недавно я подавала остро приправленное мясо.
Торопливо чмокнув коленопреклоненного, опутанного цепями узника — таким небрежным поцелуем одаряют на Земле жены мужей — и шепнув: «Прости, хозяин, но я должна служить другому», я бросилась на зов.
Уже убегая, услышала, как узник спросил Борчоффа, который час. «Восемнадцать часов», — ответил тот.
Я лежала в объятиях воина на подушках, разложенных на полу в зале наслаждений, и целовала его. Это уже четвертый.
— Как чудесно с тобой, хозяин, — шептала я, прижимаясь к нему, чуть приподнимая голову. Дал бы кусочек подслащенного медом мяса со стоящего рядом с ним металлического блюда! Ни я, ни остальные девушки такую пищу сами брать не смеем. За это могут отрубить руки. Несколько часов до пира мы ничего не ели, да и на самом пиру — тоже. Нас зовут на пир не есть, а прислуживать. Мы — рабыни. Однако мужчины могут нас покормить. Хотим есть — должны заслужить свою пищу.
— Пожалуйста, хозяин, — обхаживала его я, — покорми Дину. Он положил мне в рот кусочек сваренного в вине, подслащенного медом мяса, запихнув его пальцами между зубами и щекой.
— Спасибо, хозяин, — прошептала я с куском мяса во рту, целуя его.
Я оглянулась, смакуя мясо. Вон, поодаль, — Сульда. Сегодня вечером мне досталось больше лакомых кусочков.
Здесь, на заставе Турмусовых Камней, меня научили ублажать мужчин.
Я улыбнулась, глядя на Сульду. Она бросила на меня злобный взгляд. А вот и пленник. Коленопреклоненный, всеми покинутый, в тяжких оковах. Да он на меня смотрит! В этот вечер я не раз ловила на себе его взгляд. Я улыбнулась, сложила губы и послала ему воздушный поцелуй. Мне простили эту дерзость. Обнимавший меня мужчина рассмеялся. А я все смотрела на пленника. Ох и поиздевались мы над ним сегодня! Отвели душу. А я, кажется, больше всех отличилась. Как он смел вести себя со мной как хозяин? Пленник в цепях! Мы из кожи вон лезли: и вина ему подносили, и лакомствами потчевали. То заговаривали с ним почтительно, будто он вовсе и не пленник во вражеской крепости, то захлебывались хриплым шепотом, будто места себе не находим от возбуждения. Прижимались к нему, ласкали, целовали. Дразнили, насмехались, издевались. Рабыни искусны в таких вещах, а я превзошла всех.
Он смотрел на меня.
Воин прижал меня к себе, навалился сверху. Я истово целовала его. Музыканты наигрывали горианские мелодии. Кто-то схватил меня за щиколотку.
— Погоди! — приглушенно прикрикнул тот, что был со мной, прижавшись губами к моей шее под ухом, удерживая и целуя. Рука его скользнула к ошейнику, подтянула его повыше, прямо к подбородку, чтобы меня от него не утащили.
— Побыстрей там с рабыней! — торопил, держа меня за лодыжку, другой. Я засмеялась и тут же, не сдержавшись, вскрикнула, отзываясь на мужскую ласку.
— Немного вина Дине, хозяин, — попросила я, прижимаясь к нему.
Как и другие девушки, я ползала между столами. Некоторые мужчины щедрее своих собратьев. Подползла Фина.
— Пошла вон! — прошипела я. Она сердито поползла прочь, ища кого-нибудь еще.
— Немного вина Дине, пожалуйста, хозяин, — просила я. Он, схватив меня за волосы, откинул мне голову и прижал
ко рту чашу. Я засмеялась, почувствовав вкус вина. Вино пролилось, потекло по горлу, под ошейником, дальше, под шелк, по левой груди.
И тут с грохотом распахнулась дверь. В зал ввалилась толпа вооруженных мужчин в шлемах.
— Проволока на стене перерезана! — вскричал здешний воин и тут же, настигнутый мечом, покатился по полу, истекая кровью.
От стола, пошатываясь, поднялся напившийся допьяна Борчофф. Туриане дико озирались. Музыка смолкла. За стенами зала слышались крики и звуки борьбы.
— К оружию! — скомандовал Борчофф. — Звонить тревогу! Все больше воинов врывалось в зал. Туриане бросились к стенам — за оружием. Отчаянно визжали рабыни.
И вот пришельцы захватили зал. Быстрые, ловкие, лютые, в серых шлемах с гребнями из шерсти ларлов и слинов. Загорелые, обветренные лица — скорее всего, прилетели на тарнах.
— Ключ от кандалов! — потребовал, вставая, узник.
К горлу Борчоффа приставили клинки. Его люди бросали оружие. Полная внезапность. Из-за музыки мы ничего не слышали.
Остро заточенными крюками, подвешенными снизу к сбруе тарнов, они перерезали проволоку и сорвали ее со столбов. Подлетели на тарнах, стараясь не попадать в свет лун, сначала низко, в нескольких футах над землей, хоронясь в тени, а потом, за четверть пасанга от крепости, внезапно взмыли в небо, первый отряд перерезал проволоку, открывая путь второму, третьему и четвертому. И вот на стену, на крыши и во двор крепости с неба посыпались люди. Многие почти мгновенно прорвались к залу. Видимо, хорошо изучили план крепости. Действовали быстро и четко.
Взбешенный, почти протрезвевший, Борчофф швырнул одному из захватчиков ключи от кандалов. Их тотчас же отомкнули. Мужчина стоял гордо выпрямившись, потирая запястья.
— Ты предводитель этих людей? — спросил Борчофф.
— Да, — ответил тот.
— Тебя схватили, когда ты вынюхивал план крепости и секреты ее обороны.
— Все было выведано заранее, — ответил мужчина, — и мы разработали план. Мне нужно было только угодить к вам в руки.
— Ты намеренно дал себя схватить?
— Да. Таким образом я попал в крепость, сумел сориентироваться на месте и ускорить действия моих людей. — И он отвернулся, давая указания своему помощнику. Тот, в свою очередь, стал отдавать приказы воинам. Они взялись за дело.
— Значит, ты наблюдал, — заключил Борчофф
— Старался зря времени не терять, — ухмыльнулся мужчина. — И твои люди, как я и ожидал, во многом сыграли мне на руку. Говорили о чем угодно, не смущаясь присутствием того, кому, как они считали, уготованы рабские цепи, а то и прямо к нему обращаясь.
Борчофф бросил укоризненный взгляд на своих подчиненных.
Предводителю захватчиков подали меч и сумку. Он повесил ее на плечо.
— Мы еще поговорим, предводитель, — бросил он Борчоффу — Но ты, наверно, понимаешь: мы действуем быстро.
— Еще бы, предводитель, — отвечал Борчофф. — Ведь мы в зоне, патрулируемой летающими на тарнах воинами Ара.
— Нынче вечером патруль запоздает, — сообщил мужчина. — Им будет не до вас: в нескольких пасангах к югу горят поля. Их надо обследовать и доложить обо всем правителям.
Кулаки Борчоффа сжались.
— В оковы его! — Предводитель ткнул пальцем в цепи, которые совсем недавно опутывали его самого.
На руках и ногах Борчоффа защелкнулись кандалы.
— Кто ты? — в ярости вскричал Борчофф.
— Девятнадцать часов уже есть? — спросил мужчина.
— Да.
— Я Раек. Из касты Воинов из города Тревы.
Рабыни с криком бросились прочь, а с ними и я. За спиной слышались чьи-то приказы. Захватчики грабили крепость.
Что было духу мчалась я по темному коридору. Позади — топот мужчины. Нет, свернул, погнался за кем-то другим.
Обрывки шелка почти сползли. Я попыталась сорвать с ноги колокольчики. Мимо пронеслась девушка, свернула куда-то. Я затравленно огляделась. Стальная дверь! Не охраняется! Быстрей внутрь! Снова коридор. Задыхаясь, гремя колокольчиками, я бросилась вперед. Снова дверь, снова коридор, освещенный висящей на цепи лампой. Он мне знаком! Это по нему вела меня Саша в первый день в Турмусовых Камнях. Череда запертых дверей. Ринувшись было к ним, я тут же отпрянула. Нет, там прятаться глупо, даже если удастся войти. Там сокровища. Уж туда-то мародеры наверняка влезут. Надо найти то место, где хранится грошовый товар. Кажется, это дальше, по ту сторону стальной двери. Я бросилась бежать. Вот она, тяжелая стальная дверь. Теперь ее никто не охраняет. Оставив дверь приоткрытой, я принялась одну за другой дергать боковые, что ведут в хранилища дешевых товаров. Все заперто. Рванулась к решеткам. Не открываются! Из глаз брызнули слезы. Куда деваться? Стоит кому-нибудь войти в коридор, вот я — как на ладони, мечусь от двери к двери, прелестная полуодетая рабыня с колокольчиками на ноге. Западня. Снова к решетке. Негде спрятаться! Некуда скрыться! Стеная от отчаяния, я привалилась спиной к железным прутьям. Вгляделась в пролет коридора. Пока никого. Коснулась ошейника. Вцепилась в кое-как свисающий с бедер лоскуток шелка. Красота меня погубит! Снисхождения от горианских мужчин мне не дождаться. Как страшат меня их веревки и плетки! Я — рабыня! Кто знает, что со мной сделают, попадись я им в руки! Там, дальше, — дверь в комнату Борчоффа. Подбежав к ней, я потянула дверь на себя и вошла. На стене — плетка. Это ею стегал он меня за непослушание. Это после ее ударов я, прирученная, рыдая, молила надеть на меня ошейник. Вот этот самый ошейник. Едва завидев плетку, я отшатнулась. Один ее вид наводит ужас на рабынь. Рабыня знает, чего от нее ждать. Испробовала на себе. Горианин, чуть что ему не по нраву, без лишних раздумий пустит плетку в ход. Девушка всегда помнит об этом. Что может быть страшнее? В коридоре за второй дверью послышались возгласы, зазвенели мечи. Истошно закричала девушка, забарабанила в дверь, заскребла ногтями по стали. Что делать? Но вот уже ее, отчаянно вопящую, тащат прочь. «Свяжи и отволоки к стене, — услышала я. — Ставь свою метку. Я возьму следующую». Несчастная вскрикнула, как от внезапной боли, и ее уволокли. Снова голоса. Я бросилась назад — к двери, через которую вошла. Ручка другой двери задергалась. В стену застучали мужские кулаки. Деревянная перегородка, не выдержав, треснула, в дыру, нашаривая замок, просунулась рука. Я метнулась обратно, туда, откуда вошла. Едва выбежав, услышала: в комнату ввалились разгоряченные мужчины.
Задыхаясь, обдирая босые ноги о камень, я мчалась обратно по коридору.
Проскочила в стальную дверь. Шаря по ней руками, пыталась понять: как запереть? Вот беда! Эти пять задвижек не закроешь! Застопорены скользящей вертикальной перекладиной, а на ней — висячий замок.
Я снова пустилась что есть духу.
Бросились ли за мной в погоню те, что ворвались в комнату Борчоффа, нет ли — я не знала.
Еще раз я остановилась — попробовать одно за другим снятые ноги увешанные двумя десятками колокольчиков кольца. Будь у меня хоть какой-нибудь инструмент — просунула бы его в разъемы колец, освободилась бы от проклятого звона. Но нет инструмента. А пальцы мои слишком слабы.
В коридоре послышался топот.
Сердце упало. Колокольчики по-прежнему на мне!
Но ведь если добраться до комнаты, где прихорашиваются к вечеру рабыни, я достану ключ от колец с колокольчиками! Он в деревянном ящичке, там Саша держит все ключи! Не открою ящичек — так сломаю или крошечный замочек сорву, и ключ — мой!
И я помчалась назад.
Вот и железная дверца, через которую я когда-то впервые вползла в жилище рабынь.
Открыла. Встала на колени, заглянула внутрь. Кого-то из девушек за волосы волокли из комнаты. Несчастная, согнувшись, спотыкаясь и плача, ковыляла за воином. На полу у бассейна — Мельпомена. Лежит ничком, над ней на коленях стоит мужчина, связывает ей руки за спиной. Встал, перекинул ее через плечо, с легкостью вынес наружу. В комнате осталась одна рыжеволосая Фина — обнаженная, распростертая у входа в свою нишу, пристегнутая наручниками к решетке. Смотрит горестным взглядом. Но чем я могла ей помочь? Поймавший ее воин вот-вот вернется за пленницей.
Отодрав от остатков платья клок шелка, я сунула его в пазы замка — чтобы не захлопнулся за мною — и поспешила дальше. В комнате, где приводили себя в порядок рабыни, все вверх дном. Уже обшарили. Здесь, наверно, и схватили девушек. Ящичек разбит — должно быть, мужчины искали драгоценности. Ключи разбросаны по полу.
За стеной послышались крики.
Я лихорадочно пыталась подобрать ключ к первому замочку. Мимо двери промчалась Сульда. Я сжалась в комок.
Ее взяли у дальней оконечности бассейна.
— Не метьте меня! — кричала она. Потом — пронзительный вопль. Еще мгновение — и, держа за плечи, воин толкает ее, спотыкающуюся, перед собой; руки связаны за спиной, волосы в беспорядке рассыпались по плечам.
— К стене ее, быстрей! — прокричал кто-то.
Вот он, ключ! Я отомкнула первый замочек, потом остальные. Раскрылись кольца. Я отбросила колокольчики прочь.
Пробираясь ползком вдоль бассейна, я двинулась к железной дверце. Но выйти из нее мне так и не удалось. По ту сторону бассейна шел мужчина. Я повернулась и бросилась в другую сторону, к решетчатым воротам, через которые мы выходили в зал. Миновала следующие ворота. Ноги ступили на ковер.
Я должна найти убежище!
Зал я пересекла быстро, но тут впереди, в боковом коридоре, показались двое, между ними — рабыня по имени Тупа.
Развернувшись, я бросилась обратно в зал. Еще двое! Наверняка те, кого я слышала за железной дверцей, — обшаривали, наверно, жилище рабынь и комнату, где девушки приводили себя в порядок, а потом вышли через ворота.
Попалась! Я вжалась в стену.
Подошли.
— Это Дина, — сказал один.
— Пусть идет, — бросил другой.
И они вчетвером, ведя с собой Тулу, пошли обратно к залу.
Едва переводя дух от ужаса, я припала спиной к стене. Не взяли.
Ничего не понимаю. Не хотят меня? Не подхожу? Оставят на свободе?
В противоположном конце зала со стороны ведущих в рабскую обитель ворот замаячила мужская фигура. Высокий, статный, могучий красавец, по повадке — предводитель горианских воинов.
Он. Тот, что назвался Раском из Тревы. Я повернулась и бросилась бежать.
Я застыла, скрючившись, в углу темного коридора. Вдали засветилась лампа. Все ближе, ближе. На меня надвинулись стены коридора.
За спиной — запертые решетчатые ворота.
Лампа еще ближе.
Сжимаются стены.
Поднял лампу. Свет упал на меня. Я встала на колени.
— Будь милосерден к несчастной рабыне, хозяин, — прошептала я.
— Животом и щекой к стене! — приказал он. — Руки за спину, скрестить запястья!
Я повиновалась. Он поставил лампу на выступ в стене, положил на пол меч, присел рядом. И вот руки мои опутаны веревкой. Стянув покрепче, он завязал ее. Я вздрогнула. Беспомощна. Взяв за руки, он повернул меня к себе. Теперь я сидела перед ним на полу, спиной опираясь на каменную стену, подтянув колени к подбородку.
— Будь милосерден к несчастной рабыне, хозяин, прошу тебя, — шептала я. Уж как я над ним издевалась, как потешалась! И вот теперь, связанная, в его руках. Мы одни в темном коридоре, глубоко под землей, под крепостью Турмусовых Камней.
Я замигала от света лампы.
Он вытащил что-то из сумки, поднес к моим глазам.
— Знаешь, что это?
Крошечный, испещренный прожилками узкий овальный металлический листочек. У широкого края в микроскопическое отверстие вдето колечко, на нем — изогнутая проволочка. На листке вырезана надпись и какой-то знак.
— Знаком тебе этот знак?
— Нет, хозяин, — прошептала я.
— Это символ Тревы.
— Да, хозяин.
— Можешь прочесть?
— Нет, хозяин.
Читать по-гориански я не умела. Не владела здешней грамотой. Не такая уж редкость. Многие хозяева предпочитают неграмотных рабынь — ими проще управлять, их легче держать в узде. Другим, наоборот, нравятся грамотные, и не просто грамотные, а высокообразованные, блещущие умом, одаренные. Такие девушки высоко ценятся. На рыночном помосте за них дают больше. Говорят, что и как рабыни они лучше. Если бы меня продавали на Земле, я бы тоже считалась такой, а на Горе я всего лишь безграмотная невежда.
— Это мое имя, — пояснил он, — Раек.
— Да, хозяин.
— Вот такими штучками, — он все держал листочек передо мной, — мы, воины Тревы, метим добытое во время набегов.
— Не надо, прошу тебя, хозяин! — отпрянув к стене, вскричала я.
Он оттянул мочку моего левого уха. Я забилась, закричала — проволочка вонзилась в кожу. Проколов насквозь, он скрутил концы проволоки. Получилась петелька. С нее, касаясь щеки, свисал серебряный листок.
«Приятно будет пометить тебе ушко», — сказал он тогда, в зале. Тогда я не поняла этих слов. Зато теперь понимала. Я в ужасе уставилась на него. Я помечена!
— Кажется, теперь ты не такая дерзкая, как раньше, — заметил он.
— Нет, хозяин, — ответила я плача.
Схватив за щиколотки, он оттащил меня от стены. Я со стоном откинула голову. Ухо проколото! Может, само по себе это ничего и не значит, но только не на Горе. Теперь почти наверняка когда-нибудь проколют и второе, и стану я девушкой с проколотыми ушами, ничтожнейшей из рабынь. Тот пронзительный, как от боли, вопль — это же девушке прокалывали ухо! Тогда я не поняла, что с ней делают. И не от боли кричала она так отчаянно — от горя и стыда! Ухо проколото!
Я с упреком взглянула на Раска иэ'Тревы. Он рассмеялся. Прекрасно понимал, что сотворил надо мною, и знал: понимаю это и я.
— Сладка ли тебе твоя месть, хозяин? — спросила я.
— Я еще и не начинал мстить, крошка, — ответил он и раскинул в сторону мои ноги.
Не поддамся! Я отвернулась. Коснувшись каменного пола, чуть слышно звякнул серебряный листочек. Но руки его действовали безошибочно.
— Нет! — молила я. — Не заставляй меня кончить!
А он не ведал снисхождения. Себя забыв, трепеща от малейшего прикосновения, я изогнулась, с исступленным криком припав к нему.
А потом я лежала у его ног, опустошенная, побежденная, сдавшаяся. Рабыня.
Он поднял голову.
— Дым!
Теперь и я почувствовала запах гари.
— Крепость горит. Вставай, рабыня!
Я кое-как поднялась. Ноги едва держали.
Миновав пылающие коридоры, вскарабкавшись по лестнице, спустя несколько энов мы выбрались на крышу, а потом — на перекинутый к крепостной стене узенький мостик. Там, на стене, ждало несколько тарнов — огромные могучие птицы, верхом на которых летают горианские воины.' Крышу одного из зданий уже лизали языки пламени. На стене людно. К седлам тарнов приторочены тюки с награбленным, с седельных лук свешиваются связки посуды. Рядом с крылатыми чудовищами — рабыни. Руки сцеплены над головами, наручники продеты в стремена. Тарны взлетят — и девушки повиснут на цепях, по две с каждого бока. Позади нескольких тарнов привязаны канатами огромные корзины. В них — тоже рабыни и всевозможные товары. А вот и Саша. Стоит у стремени, руки над головой. В глазах — страх. Мужчины поспешно вскакивали в седла. Внизу, во дворе, на цепи — Борчофф и его воины, прислуга с заставы. Вокруг — клубы дыма. По двору мечутся спущенные с привязи тарларионы. Мужчины шарахаются в стороны, чтобы не затоптали. Мой новый повелитель уже тянул меня за руку.
— Надо спешить, предводитель, — обратился к нему один из мужчин.
— Нужно двигаться под покровом темноты, — добавил помощник. — Мы должны успеть на встречу с тем купцом до рассвета.
— По седлам! — ухмыляясь, приказал ему Раек из Тревы.
Усмехнувшись в ответ, мужчина метнулся к подвешенной к седлу огромного тарна лесенке.
Я все смотрела вниз. Ворота крепости распахнулись, тарла-рионы бросились на волю.
Меня подтолкнули к воину, который отвел меня к корзине.
Томящийся во дворе Борчофф взглянул вверх. Раек из Тревы вскинул руку, приветствуя воинов. Ворота открыты. И Борчоффу, и его людям — пусть они и скованы цепью все вместе — ничто не мешает выйти из крепости, спастись от огня.
Раек из Тревы окинул быстрым взглядом своих воинов и тарнов, поклажу, добычу, рабынь.
Воин легко поднял меня и запихнул в огромную корзину с плоской крышкой, открывающейся сверху наподобие люка. Придавил голову, заталкивая между других девушек. Скорчившись, я примостилась у самой стенки. Теснота — не шевельнуться. Дверца над нашими головами захлопнулась. Ее крепко привязали снаружи. Я встала на колени. Туг не выпрямишься. В этой тюрьме нас восемь. Руки связаны за спинами. Сюда же, в корзину, напихали шелка и золото. Я огляделась. Как селедки в бочке! У других девушек, как и у меня, в ушах серебряные листочки — поймавшие их мужчины пометили свою добычу.
— Хо! — прокричал Раек из Тревы.
Воин, что посадил меня в корзину и запер за мною люк, проворно взобрался в седло. Наша корзина канатами привязана к стременам. Тарн взлетит, и вместе с ним взмоет к небо корзина. Дело лишь за командой на взлет.
— Хо! — прокричал Раек из Тревы и дернул поводья.
— Хо! — раздались возгласы воинов.
Тарн Раска забил могучими крыльями — футов тридцать в размахе, а то и больше. Я сжалась от страха.
С пронзительным криком тарн Раска взлетел над стеной заставы Турмусовых Камней. Следом взмыли ввысь и остальные. Даже в спасительной корзине захватывало дух — так свистел в ушах ветер. Останься кто-нибудь на стене — непременно снесло бы потоком воздуха вниз.
На мгновение провиснув, канаты натянулись. Пролетев над двором, мы набрали высоту и, миновав крепостную стену, пристроились в хвост к остальным. Когда корзина ухнула со стены в сторону двора, мы завизжали от страха, но она тут же выровнялась, повисла под тарном. Рывок — и мы поднимаемся в небо, кажется, вот уже и до горианских лун рукой подать.
Сколько же беспомощных, опутанных веревками рабынь с серебряными листочками в ушах перебывало в этой корзине? И сколько еще в ней окажутся?
Под нами, стремительно уходя вниз, полыхала застава Турмусовых Камней.