4
В кабинете господина Штерна было много света и свежего воздуха. Распахнутое окно напоминало о недавнем происшествии, однако на лицах присутствующих Тютюнин не заметил никакого ожесточения.
«По-хорошему уволят», — решил он и взглянул на секретаршу директора Елену Васильевну, отчего та вздрогнула, должно быть вспомнив, как Серёга вползал к ней в приёмную.
— Ну, Тютюнин, осознал свою вину? — поинтересовался Штерн.
— Дык, — Серёга пожал плечами, — понятное дело.
— Это хорошо. Мы тут в муфте старинной лейбл нашли, поставщика Его Императорского Величества купца Резинова… Вот…
И директор положил на стол небольшую медяшку.
— Эта находка в корне меняет дело, поскольку мы её теперь на главный заказ пришьём — доху для господина Куклинского, в «мерседесе» ездить. Получится у нас, Турбинов? — обратился Штерн к своему дизайнеру-закройщику.
— Конечно получится. Кроличьи шапки мы уже красим и стрижём под барса. Потом сошьём их гнилыми нитками, и все подумают, что дохе триста лет и ею укрывался князь Голицын. Или Потёмкин. Лейбл царского поставщика только придаст нашей дохе натуральности.
— То есть качество гарантируете? — ещё раз уточнил. Штерн.
— Качество и безопасность, — легко пообещал Турбинов и потёр свой большой нос. Он всегда потирал его, когда хотел выпить.
— Одним словом, Тютюнин, ты остаёшься в нашем славном коллективе, а за лейбл мы премируем тебя двести рублями… Или нет — двестью рублями… Елена Васильевна, подскажите, как правильно?
Секретарша наморщила лоб, потом посмотрела в потолок и наконец сказала:
— Дайте ему двести рублей, и дело с концом.
— Правильно, а то обед заканчивается, — поддержал Турбинов и снова почесал нос.
Директор отсчитал Тютюнину деньги, и тот, радостный, выскочил в коридор, где едва не столкнулся с людьми в белых халатах, которые деловито волокли на носилках тело Фригидина.
— Мужчина! — позвали Серёгу проникновенным басом, а затем тяжёлый бюст припечатал его к стенке. — Вы кто такой?
— Я Тютюнин, приёмщик, — быстро ответил он, поглядывая снизу вверх на дородную врачиху.
— Женаты?
— Уже пять лет! — отрапортовал Серёга.
— Жаль. — Врачиха разочарованно улыбнулась, показав золотые зубы. — Но на всякий случай, меня Светланой зовут.
— Очень приятно. А чего это с нашим бухгалтером случилось?
— А слиплось все на хрен.
— Все — это что? — осторожно уточнил Тютюнин.
— Все — это все, — просто ответила врач Светлана.
— И куда же его теперь повезёте?
— Ясно куда — отмачивать… Вы чего здесь производите, женатый? Я, конечно, не санврач, но вонь тут у вас… — Светлана скривилась и покачала головой.
— Перелицовываем шкурки, пересаживаем мех и восстанавливаем мездру.
— Ну ты со словами-то поаккуратней, я грубиянов не люблю, — предупредила Светлана.
— Это не ругательство, это наш производственный термин.
— Знаем мы ваши термины… — Светлана вздохнула, от чего её могучий бюст едва не перекрыл Тютюнину дыхание. — Откуда на производстве сахар?
— Не… Не знаю, — соврал Серёга.
— Обычно у нас вызовы на кондитерские фабрики, а тут, блин, мездра. — Произнеся это слово, Светлана хохотнула. — На прошлой неделе на пятую кондитерскую экскурсантов из Вьетнама привозили. Так те весь конвейер вылизали. Были семь случае слипания — два тяжёлых.
Из-за угла показалось красное лицо санитара.
— Светлана Семёновна, мы готовы — можно ехать!
— Уже иду, — отозвалась та. И, снова притиснув Серёгу к стенке, спросила:
— Сигареткой угостишь, женатик?
— А я не курю.
— Я — тоже… Когда-нибудь брошу… Ты вот что, Тютюнин, — Светлана извлекла из кармана кусочек серого картона и протянула Серёге, — здесь телефончик нашего морга, скажешь добавочный 137, и тебя со мной соединят.
— Спасибо, — поспешил поблагодарить Тютюнин.
— Пожалуйста. Если гланды нужно будет вырезать или там стул жидкий поправить — звони.
Светлана подмигнула Серёге и двинулась по коридору, заставляя скрипеть плохо уложенный паркет.
— Уф-ф, — выдохнул Тютюнин и огляделся. Несмотря на удачный исход дела с молью, на душе у него было тревожно. Событие, которое должно было изменить его жизнь, неотвратимо приближалось.
