22
Не успели Сергей и его новый друг переступить порог тютюнинской квартиры, как из-за посудного шкафа, словно тигрица, выпрыгнула Люба. Воздух колыхнулся от пущенной дубовой скалки — Сергей понял, что нужно спасаться.
«Убьёт дура!» — успел подумать он и резко пригнулся, а вся мощь страшного удара пришлась на физиономию Палыча.
От такого сотрясения тот сразу потерял контроль над превращениями и обратился в старика с лопатой. Люба вскрикнула от неожиданности и добавила ему ещё.
Палыч крякнул и стал ботаником с сачком для ловли бабочек. Серегина жена совершенно ошалела и нанесла ему изощрённый, показанный мамой, удар. Ботаник ойкнул и исчез, а ему на смену пришла блондинка в коротком платьице.
— Ах вот она! — торжественно произнесла Люба. — Ах вот какую сучку ты привёл!
Отшвырнув скалку, она бросилась на противницу, желая немедленно вцепиться ей в волосы, однако обхватила руками стриженую голову рецидивиста Сивухина.
— Ой, извините, — сказала Люба и громко икнула. — Серёжа… — она повернувшись к мужу. — Я схожу с ума, Серёжа… Я схожу с ума…
Тютюнин подхватил падающую супругу и проводил её в другую комнату, где уложил на кровать, а потом принёс холодного молока.
— Полежи пока, Любаш, скоро все пройдёт, — пообещал он и вышел к гостю, который понуро сидел в облике Сивухина и, посмотрев на Сергея, спросил:
— Что это была? Моя шибко боялся…
— Это как бы небольшое приветствие, — соврал Тютюнин. — Просто у нас так здороваются. Как увидят друг друга, так сразу — хрясь скалкой. Здороваются… — Серёга вздохнул. — Меня она тоже неоднократно прикладывала… — признался он. — Но ты не обижайся, такие у нас обычаи. Обычаи такие…
— Моя понял, — кивнул Палыч. В этот момент кто-то толкнул входную дверь и, поскольку она оказалась незапертой, вошёл в прихожую.
— Кто там? — крикнул Серёга.
— Я, кто же ещё! — ответила ему Олимпиада Петровна, появляясь в комнате.
Посмотрев на Сергея и переведя взгляд на незнакомца, она криво усмехнулась и наставительным тоном произнесла:
— Хоть бы поздоровались с дамой. Или этого уже и не нужно делать?
Сергей не успел сказать и слова, как Палыч метнулся к обронённой скалке, а затем, с нею, бросился к Олимпиаде Петровне.
— Нет, Палыч! Нет!
Однако было поздно. Последовал страшный удар, вследствие чего ноги Олимпиады Петровны оторвались от пола и она, пролетев по воздуху до самого посудного шкафа, врезалась в него головой.
При этом обрушилась полка с карельским сервизом, и его осколки посыпались через распахнувшуюся дверцу.
— О-о-ой! — заголосила Олимпиада Петровна. — Убива-а-ают! Карау-у-ул!
— Он не хотел! — попытался прояснить ситуацию Тютюнин, нагибаясь нда поверженной тёщей. — Он поздороваться намеревался!
— О-о-ой! — дотронувшись до уха, снова застонала Олимпиада. — Меня муж никогда не бил и собаки всегда боялись! А вы меня скалкой. Бандиты! Душегубцы!
Из другой комнаты прибежала на шум со стаканом молока Люба. Она ещё не вполне оправилась от собственного потрясения, а потому, взглянув на проломленный шкаф, спросила:
— Что случилось, мама?
— Что случилось, что случилось… Я этого так не оставлю… — Олимпиада Петровна, размазывая слезы, поднялась на ноги и, пошатываясь, вышла в прихожую, откуда вернулась со своей собственной скалкой. — За все ответишь, лось, — сказала она Палычу. — Я мастер скалкинга, и тебе не уйти…
Понимая, что сейчас его гостя начнут натурально убивать и неизвестно, чем все это закончится, Тютюнин попытался заступиться за Палыча:
— Олимпиада Петровна, он не хотел вас обидеть, поверьте. Просто его Люба сильно побила, и он подумал, что у нас так здороваются. Он не местный!
— Поздно. Моё ухо опухло и требует отмщения. — Отодвинув Серёгу в сторону, Олимпиада Петровна двинулась на Палыча и, резко выдохнув, перебросила скалку из правой руки в левую. — Твоя смерть будет ужасной, чужеземец…
— Моя боится! — воскликнул Палыч, начавший от страха терять чёткие очертания. — Моя насчёт колбаски!
— Олимпиада Петровна, не трогайте его, а то я милицию вызову! — пригрозил Тютюнин.
В этот момент снова хлопнула незапертая дверь, и из прихожей вывалился огромный милиционер.
— Опа-на! Всем-стоять-по-местам-не-кашлять! — закричал он, наводя большой чёрный пистолет на всех по очереди. — Моя милиция меня бережёт! Финки, стволы, заточки и опилки на землю! Отставить «на землю»! На пол!
— Накаркал… — бросила тёща Тютюнину и нехотя выпустила из рук скалку.
— Ага! Граната! — сказал милиционер. — Отставить «граната». Деревянная заточка.
Не обнаружив в руках присутствующих больше никакого оружия, милиционер опустил свой пистолет и, выйдя не середину комнаты, объявил:
— Всем внимание! Я старший шериф округа… Стоп, отставить «шериф округа». Я верховный участковый микрорайона, майор Шароемов. — Майор подошёл вплотную к Палычу и, склонившись к нему, добавил:
— Попрошу внимательно произносить моё фамилие, понял? Шуток с заменой «мы» на «бы» я не понимаю…
Оставив Палыча, Шароемов сделал полуоборот и оказался возле Тютюнина.
— Все шутники уже на нарах — что?
— Что? — не понял Серёга.
— На нарах — что? — парятся. Теперь вопрос второй — кто содержатель притона?
— Хозяин квартиры — я, — неуверенно произнёс Тютюнин, поднимая руку точно на уроке.
— Почему укрывали рецидивиста Сивухина?
— Я… не укрывал. Мы только зашли.
— Не удивляюсь, — усмехнулся майор Шароемов и, оставив Сергея, подошёл к Олимпиаде Петровне.
— Что с ушком, мамаша? Как будто заплыло ушко? Молчите? Тогда позволю себе — что? — небольшое предположение. Имели место бандитские разборки. А ещё меня интересует… — Шароемов обвёл всех проницательным взглядом. — Где вы спрятали труп малолетней любовницы гражданина Тютюнина?
— Любовницы? — поразилась Люба.
— Труп? — подхватила Олимпиада Петровна. — Я всегда знала, что этим все и кончится. Я всегда знала!
— Да не было никакого трупа! — вмешался Сергей.
— Не было? — Шароемов хитро улыбнулся и погрозил Тютюнину пальцем. — Я даже знаю, кто его закапывал, этот самый труп.
— И кто же?
— Безумный дедушка с лопатой в руках! Вы не успели избавиться от свидетелей, гражданин Тютюнин, а поэтому — что? — понесёте заслуженное наказание.
Сказав все это, довольный собой Шароемов повернулся к рецидивисту Сивухину, однако вместо него обнаружил предполагаемую жертву — блондинку в коротеньком платье.
— Опа-на! — произнёс майор. — Что мы наблюдаем? Картину Репина — приплыли.
— Это она, сучка! — обрадованно закричала Люба и бросилась вперёд, горя желанием вцепиться разлучнице в космы, однако Шароемов её придержал и вернул на место.
— Отставить передвижения, иначе будут — что? — жертвы. Гражданин Тютюнин, убийство с вас снимается, но остаётся организация устойчивой бандгруппы, совращение малолетних и сводничество. Недурной наборчик, а?
— Я знала, что этим все кончится! — снова торжественно произнесла Олимпиада Петровна. — Люба, я все знала!
— Все знали и не докладывали, — тут же подвёл статью Шароемов. — Укрывательство. Однозначно — укрывательство.
Услышав позади себя подозрительный шорох, Шароемов обернулся, готовый ко всему, однако вместо подозрительных действий задержанных обнаружил ещё одного Шароемова, такого же высокого и красивого, как он сам.
— Опа-на! Приветствую, коллега! — Первый Шароемов пожал второму Шароемову руку. — А я не знал, что здесь уже кто-то работает.
— Моя хотеть колбаски, — жалобно попросил майор-двойник.
— Да. Все — работа. Я тоже пообедать не успел. Ну ладно, коллега, не буду вторгаться со своим, как говорится камнем, в чужой — что? — огород.
С этими словами настоящий Шароемов улыбнулся всем временно задержанным и покинул квартиру Тютюниных.
