2
Директор, Борис Львович, был действительно занят. Он разговаривал по телефону с любовницей.
Когда распахнулась дверь и за ней никого не оказалось, Борис Львович промурлыкал в трубку: «Минуточку, рыбка» и приподнялся из кресла.
То, что он увидел на полу, заставило его запрыгнуть на стол и закричать: «Помогите!» — отчаянно топая ногами и давя карандаши.
Прямо по итальянскому паркету к нему ползли три неизвестных субъекта с красными лицами, выпученными глазами и распахнутыми ртами. Они хрипели и вытягивали вперёд руки со скрюченными пальцами, а Борис Львович продолжал вопить и клясться, что больше никогда не будет никого обижать.
Однако зомби оставались глухи к его мольбам и один за другим стали взбираться на стол. Не помня себя от страха, господин Штерн распахнул окно и сиганул вниз, на кусты сирени, произраставшие из строительного мусора. Этаж был второй, поэтому он почти не ушибся, но следом за ним в сирень стали падать его преследователи.
— Тю… Тю… — попытался заговорить один из них, высунув из кустов сплющенную голову.
— Фригидин! — узнал его Штерн.
— Тютюнин виноват, Борис Львович! Тютюнин! — заверещал бухгалтер и стал тыкать пальцем в сторону приёмщика. — Он на меня покушался и на Турбинова тоже!
— Не покушался я, Борис Львович. Я моль травил, — сказал в своё оправдание Серёга и начал отряхивать штаны. — Просто дихлофос крепкий попался. Я сам не ожидал.
— А откуда моль-то взялась? — поинтересовался Борис Львович, понемногу приходя в себя.
— Так бабуля притащила, клиентка! — радостно сообщил Тютюнин.
— Бабуля? А как она перенесла дихлофос? Как бы нам за старушку отвечать не пришлось! — забеспокоился Штерн.
— Да с бабулей ничего не могло случиться, — махнул рукой Серёга. — Я на неё противогаз надел… Вот разве что…
Страшная догадка поразила Тютюнина, и он, сорвавшись с места, побежал вокруг здания.
Спугнув во дворе кошку и чуть не сбив уборщицу Дусю, Серёга рванул на себя дверь и едва успел пригнуться. Плотный, словно кулак, рой обезумевшей моли рванулся вон из гибельной атмосферы «Втормехпошива» и, взвившись высоко в небо, унёсся к горизонту в южном направлении.
Оставив дверь широко открытой, Тютюнин осторожно вошёл в приёмку и потянул носом. Заграничная дрянь в воздухе ещё держалась, но уже в безопасной концентрации. В углу у стеночки тихо сидела старушка. Она уже не шевелилась.
— Эй, бабуля… — позвал Тютюнин. Старушка не отозвалась. Серёга, сдёрнув с неё противогаз, снова позвал:
— Бабуля, можно выходить…
Клиентка по-прежнему не отзывалась, а Тютюнин, проверив фильтр противогаза, понял, в чем дело, — его закрывала резиновая пробка.
«Посадят теперь», — подумал Серёга и тоскливо посмотрел на прилавок. Там он простоял полтора года, служа «Втормехпошиву» верой и правдой.
Представив себя на нарах, Тютюнин зашмыгал носом. Пока он жалел свою загубленную жизнь, старушка вдруг очнулась и, прихватив котомку и шляпку, выскочила на улицу.
На полу осталась лишь горсть старорежимных пуговиц с двуглавыми орлами. Пуговицы тоже оказались медными, и Серёга уже собрался сунуть их в карман, когда снова услышал голос вездесущего Фригидина.
— Опять налево работаешь, Тютюнин? Серёга обернулся и увидел стоявшего в дверях приёмки директора, а рядом с ним бухгалтера.
— Обратите внимание, Борис Львович, — продолжал ябедничать Фригидин. — Пуговичек жменьку из бабушки вытряс, а до этого — самовар медный тульский.
— Откуда пуговицы, Тютюнин? — строго спросил Штерн, как будто это имело главнейшее значение.
— Должно быть, из бабушки просыпались… — пожал плечами Серёга. И вздохнул.
— Ну, допустим, что из бабушки. А где тот дихлофос которым ты здесь моль уморить собирался?
Серёга прошёл за прилавок и поднял с пола брошенный при отступлении баллончик.
— Вот, пожалуйста, — сказал он, протягивая директору неопровержимую улику.
— Так-так, Тютюнин, — произнёс Борис Львович и строго посмотрел на Серёгу. — Ты знаешь, что здесь написано?
— Нет, я язык только в школе изучал.
— Какой? — уточнил Штерн.
— Говяжий! — съехидничал Фригидин.
— Почему говяжий? — обиделся Серёга. — Персидский язык.
— Персидский?! — поразился директор и покачал головой. — Ну, Тютюнин… А ты видел, что здесь череп с костями нарисован?
— Ну видел, — неопределённо пожал плечами Серёга. — Это чтобы внутрь не принимали…
— Турбинов, ну-ка давай ты, — обратился директор к появившемуся дизайнеру-закройщику, который во «Втормехпошиве» считался человеком просвещённым.
— Полицейское спецсредство. Запрещено к продаже, — с ходу перевёл тот.
— Запрещено к продаже — ты слышал, Тютюнин? — Директор со значением поднял палец. — И кстати, — Борис Львович огляделся, — где хоть одна погибшая моль?
— Да, где хоть одна погибшая моль? — повторил Фригидин.
— Моль улетела…
— Вся? — уточнил Штерн.
— Практически, — кивнул Серёга. — Только я дверь открыл, они как ломанулись. И сразу в небо…
— «И их печальные голоса растаяли в вышине», — продекламировал Фригидин своим противным голоском. — Это ж тебе не журавли, Тютюнин. Это моль!
— Как сказать, — вмешался бывалый Турбинов. — Мне один товарищ привозил из Шри-Ланки траву…
— Не надо про траву, Турбинов, — остановил его директор. — А ты, Тютюнин, предъяви сам объект, с которого моль взлетала.
— Ага, полигон журавлиный! — снова влез Фригидин. Со двора в приёмку заглянула женщина.
— Вы работаете или как? Тряпьё берете?
— Тряпьё не берём, у нас тут не помойка, а предприятие по пошиву, — с достоинством произнёс Штерн. — Вы пока подождите, мы внутреннее расследование проводим. Скоро уже закончим.
— Ага, — кивнула женщина и прикрыла дверь.
Тютюнин поднял с пола злополучную муфту и протянул Штерну. Вид её был столь омерзителен, что директор попятился.
— Ну-ка, брат Турбинов, посмотри, что это?
— Муфта это дореволюционная, — сразу определил тот. Затем смело взял изделие в руки и понюхал.
— Чем пахнет? — поинтересовался директор.
— Дерьмом мышиным. Есть немного нафталина, мездра пованивает — пропала мездра. Однако дерьма все же больше. В этой муфте не одна тыща мышей вывелась.
— Ну, в общем понятно, — подвёл итог директор. — Ты пока работай, Тютюнин, рабочий день ещё не закончился, а мы пойдём совещаться на тему, что с тобой делать. Возможно, ты уже сегодня будешь уволен.
— Возможно уже сегодня! — радостно повторил Фригидин и убежал вслед за Штерном и Турбиновым.
