131
Ехали быстро, а потому недолго. Сергей просто смотрел в окно и улыбался, а Окуркин мучил именинника расспросами, бесконечно интересуясь, сколько тот взял водки и есть ли рядом с местом празднования речка.
— Много водки, много… — в который раз кивал Смит.
— А какая водочка? Я больше люблю завода «Рубин». А ты какую взял?
— Именно эту и взял.
— А чего из закусочки есть? Я грибочки люблю. Чтобы маленькие были.
— Есть и грибочки, — уставившись остекленевшими глазами на дорогу, ответил Смит.
— А огурчики? Без огурчиков водка не водка. Я люблю чтобы малосольные…
— Есть малосольные, — напропалую врал Смит.
— Это хорошо.
Леха откинулся на спинку и стал наблюдать, как машина въезжает в лес.
— А я жене сказал, что ты разведчик! — желая развеселить именинника, неожиданно заявил Серёга.
Смит громко вскрикнул и едва избежал столкновения с вековым дубом.
— Почему ты так сказал?! — поинтересовался он, снова подозревая, что эти двое знают о нем все.
— Да пошутил просто. Скоро приедем?
— Ещё два поворота… — пролепетал Смит.
— Эх, лесом-то как пахнет! — воскликнул Серёга, высовываясь из окна.
Автомобиль свернул с дороги и выкатился на большую поляну, где уже стояло несколько машин и был разбит белый шатёр.
— О, даже палатка есть! — обрадовался Окуркин и выскочил из салона, едва «форд» остановился.
Находившиеся поодаль люди напряглись, однако Джонсон вовремя дал им знак, что все в порядке. Заиграла музыка, и собранная церэушниками массовка принялась изображать гуляющую компанию.
На окраине леса, под деревьями стояла развёрнутая ловушка. Она была накрыта маскировочной сетью и готова к немедленному применению. Неподалёку от неё прятался оператор и с помощью дистанционного пульта собирался ловить русских суперменов.
— А вот и долгожданные гости!.. — хлопая себя по ляжкам, закричал Джонсон, представлявшийся как «дядя Миша».
— Штрафную им! Штрафную! — загалдела «массовка», и из переносных холодильников стали доставать заиндевевшую водку.
— Не возражаем! — радовался Окуркин. — Разрешите грибочков!..
— И огурчиков!.. — вторил ему Тютюнин, присаживаясь рядом с расстеленной на траве скатертью-самобранкой.
Смит неловко опустился неподалёку, стараясь выглядеть весёлым. Он знал, что в густой кроне большого тополя прятался снайпер, однако даже это не давало Смиту чувства полной защищённости.
Над крышей синего фургона развернулась антенна. Радисты выходили на связь с Вашингтоном.
На случай если Россия, из-за похищения, пошла бы на конфликт, вооружённые силы США были приведены в боевую готовность.
Однако ни Сергей, ни Леха ничего не подозревали и без задержки пили все, что им подносили, закусывая огурчиками и грибочками.
— А теперь давайте петь песни!.. — крикнул кто-то.
— Купаться хочу! Купаться!.. — потребовал Леха и начал снимать с себя брюки.
«Массовка» посмотрела на «дядю Мишу». Тот едва заметно кивнул, и все сейчас же начали раздеваться, крича: «Купаться! Купаться!»
Небольшое озерцо было рядом, и гости, разогнавшись по тропинке, посыпались в воду.
Прыгнули туда и Леха с Сергеем.
— Проверь, что в свёртке, — приказал «дядя Миша» одному из агентов, и тот осторожно взглянул на Серегин подарок.
— Фигня какая-то, сэр, — доложил агент на американском языке.
— Ладно, смотри пока в оба. Из фургона выскочил радист.
— Новые распоряжения из Вашингтона, сэр!..
— Иду… — коротко бросил Джонсон и, посмотрев в сторону купавшейся компании, направился к фургону.
На этот раз с ним говорил лично Сэмюэль Уиллсон — начальник русского отдела.
— Я имел сложный разговор с Президентом, Хэнк…
— Да, сэр.
— Если ничего не выйдет с похищением — ликвидируйте их. Мы не можем позволить русским развивать такие опасные программы.
— Понял, сэр.
— И ещё, Президент благодарит тебя за летающую тарелку и за парочку этих марсианских уродцев. Они уже доставлены в ангар-18.
— Спасибо, сэр.
— Удачи тебе, Хэнк.
После разговора с начальником Джонсон почувствовал себя значительно лучше, поскольку прежде никогда не удостаивался благодарности Президента.
До подлинного триумфа оставалось совсем немного — спеленать Окуркина и Тютюнина, что представлялось совсем не сложным делом, ведь они пили в таких количествах, что едва ли потребуется доставленная из Штатов специальная ловушка.
Тем не менее Джонсон ещё раз связался с оператором, и тот заверил босса, что аппаратура в полном порядке.
Потом Хэнк запросил снайпера.
— Будь готов к работе, Рич, — сказал он.
— Разумеется, сэр, — ответил тот.
На тропинке показались купальщики — они возвращались к столу.
Когда пришли все, Тютюнин потребовал выпить за тех, кто в море, и проследил, чтобы никто не отказался.
Пришлось пить всем.
— А теперь за тех, кто в сапогах!.. — провозгласил тост Окуркин. — Пьют все, даже гражданские лица!.. И снова пришлось пить всем.
— А теперь тост за дам!.. Гусары пьют стоя!..
— Я не хочу больше пить, — сказал один из «массовки».
— Чего? — угрожающе спросил Окуркин. — Кто не хочет пить стоя, будет пить лёжа!.. И снова выпили все.
— А теперь всем петь!.. Гошка, дай я тебя поцелую! — крикнул Окуркин и бросился лобызать именинника, а Тютюнин тем временем дирижировал вилкой и следил, чтобы все пели вместе с ним.
— Пусть бегу-у-ут неуклюже пешехо-о-о… Да вы что, слов, что ли, не знаете?! — возмущался он, а «массовка» дико пучила глаза на «дядю Мишу».
— А у меня есть настоящий пистолет, и я могу дать вам пострелять по шишкам!.. — не зная, что ещё предпринять, крикнул Джонсон.
— Ну-ка покажи, — заинтересовался Окуркин и нетвёрдой походкой направился к «дяде Мише».
Тот показал оружие, и Леха пришёл в восторг. Тютюнин тоже восхитился пистолетом и предложил за это выпить.
И снова пить пришлось всем, и в том числе «дяде Мише», поскольку Окуркин взял над ним шефство.
После того как выпили за оружие, из него начали стрелять. Джонсон опасался, что эти пьяные русские пристрелят снайпера, который находился практически напротив компании, а потому предложил стрелять вверх, чтобы салютовать в честь именинника.
— Салют! — крикнул он, и вся «массовка» сейчас же его поддержала. — Салют! Салют!..
Джонсон начал палить вверх, а Тютюнин, вспомнив про свой «лобзик», выдернул его из грязного пакета и, наставив на деревья, что есть духу заорал: «Бабах!!!»
Огненная лавина светящихся сфер вылетела из «лобзика» и ударила в лес, загрохотав так, будто начался артиллерийский обстрел. Деревья стали с треском валиться на землю, а Тютюнин и Окуркин продолжали орать своё «бабах!» в две глотки. Когда закончились зеленые насаждения, друзья стали палить в землю, вскапывая её до самого песка и открывая ранее неизвестные родники.
Чёрная гарь затянула небо, звери и птицы покинули район, а «лобзик» все стрелял, источая разрушительное пламя
Сколько продолжалось это торжество огненной стихии, Тютюнин с Окуркиным не заметили и остановились, лишь свалившись от удара взрывной волны.
После этого им в голову пришло осмотреться, и они очень удивились, не обнаружив весёлой компании и именинника. Машин тоже не было, остался лишь сорванный дёрн в тех местах, где колёса бешено пробуксовывали и автомобили шли юзом.
— Чего же мы натворили… — первым пришёл в себя Окуркин. — Они же на нас в милицию заявят…
— Как пить дать заявят, — согласился Тютюнин. — Смываться надо.
— Надо…
И они побежали, как есть — босиком и без одежды, поскольку все их вещи унесло воздушным смерчем. Бежали долго и бестолково. Наконец наткнулись на чью-то дачу и украли с верёвки две пары подштанников и тюлевые занавески.
В таком наряде друзья и вернулись домой, когда на улице было совсем темно.
Серёгу Люба почти не била — так, ткнула в харю для порядка, а Окуркину досталось как в старые добрые времена. Жена молотила его за совсем новые штиблеты, которые сама покупала мужу в подарок. Впрочем, он сносил все побои без звука, поскольку ожидал визита карательных органов. А это было похуже Ленкиных кулаков.
Друзья притихли и до конца недели исправно ходили на работу. В пятницу собрали на стадионе банки, а затем продали участок Сайду.
— Похоже, пронесло, — сказал Леха, когда они с Сергеем снова множили в гараже банки. Теперь они закладывали их уже сплющенными, и оттого работа приносила одно только удовольствие.
— Видимо, Гошка на нас не заявил.
— Хороший парень. Ты бы ему позвонил.
— Я звонил. Никто не берет трубку…
— Ну и ладно. Если уж обиделся, то тут ничего не поделаешь.
— Да, ничего не поделаешь…
