Глава 3. Многоцветный Веер

Мэт не знал, ругаться ему или плакать. Солдаты ушли, а скоро и он отряхнет прах Эбу Дара со своих ног, и вроде бы не было никакой причины для того, чтобы эти проклятые кости катались в его голове, но ему всегда так казалось, пока не становилось слишком поздно. Его могли отделять от того, что надвигалось на него, несколько дней или какой-нибудь час, но он никогда не мог предсказать этого заблаговременно. Единственное, в чем он мог быть уверен: важное – или зловещее – скоро произойдет, и оно неизбежно. Временами – как, например, той ночью у ворот – он так и не догадывался, почему слышал грохот костей, даже после того как тот прекращался. Мэт знал одно: хоть кости и заставляли его вертеться ужом на сковородке, но когда они начинали кататься, он уже не хотел, чтобы они остановились. Но кости останавливались. Рано или поздно они всегда останавливались.

– Ты здоров, Мэт? – спросил Олвер. – Эти Шончан нас не поймают. – Он пытался говорить с твердой уверенностью, но некий оттенок вопросительной интонации все же прозвучал в его голосе.

Тут Мэт осознал, что уже некоторое время смотрит в пустоту. Эгинин хмурила брови, машинально теребя парик, она явно сердилась, что он не обращал на нее внимания. Глаза Домона смотрели изучающе; и Мэт готов был съесть свою шапку, если тот не решал, не обидеться ли ему на поведение Эгинин. Даже Тера поглядывала на него украдкой из-за полога палатки, а она всегда старалась держаться подальше от глаз Эгинин. Он не мог им ничего объяснить. Только человек, у которого каша вместо мозгов, поверит, что он получает предостережения в виде игральных костей, которых никто не видит. Разве что поверит кто-нибудь отмеченный Силой. Или Темным. Мэту не особенно хотелось, чтобы его заподозрили в чем-либо подобном. Нет, этот секрет он не хотел никому открывать. В любом случае ни к чему хорошему это бы не привело.

– Нет, Олвер, им нипочем не поймать таких, как ты и я, – он взъерошил парнишке волосы, и тот широко ухмыльнулся; теперь мальчик не сомневался, что все обойдется. – По крайней мере пока мы держим глаза открытыми и головы остаются у нас на плечах. Помни, всегда можно найти выход из любого затруднения, если глаза и ум остры, но если нет, то начнешь спотыкаться о собственные ноги. – Олвер с важностью кивнул, но Мэт обращал свою реплику скорее к остальным. Или, может быть, к самому себе. О Свет, вряд ли кто-нибудь из них мог бы стать сейчас еще более настороженным, за исключением Олвера, который считал все это грандиозным приключением, они все чуть ли не из кожи вон лезли с тех пор, как покинули город. – Иди, Олвер, помоги Тере, как велел тебе Джуилин.

Порыв холодного ветра проник под куртку Мэта, заставив его поежиться.

– И надень куртку, холодно! – добавил он вслед мальчику, уже нырнувшему в палатку. Шуршание и скрип, донесшиеся изнутри, сказали ему, что Олвер принялся за работу, в куртке или без нее, но Тера продолжала сгорбившись сидеть у входа, поглядывая на Мэта. Похоже, о парне заботился лишь Мэт Коутон, а всем остальным он хоть был, хоть нет.

Когда Олвер исчез в палатке, Эгинин снова подступила к Мэту, уперев кулаки в бока, и он застонал про себя.

– Пришло время определиться, Коутон, – жестко произнесла она. – Прямо сейчас. Я не допущу, чтобы наше путешествие пошло прахом из-за того, что ты отдаешь распоряжения, идущие вразрез с моими приказаниями.

– Здесь нечего определяться, – ответил он. – Я не нанимался служить тебе, насколько я помню. – Ее лицо умудрилось каким-то образом стать еще жестче; видимо, это означало, что Эгинин считает иначе. Эта женщина была цепкой, как каймановая черепаха, но должен же быть какой-то способ разжать ее челюсти! Видит Свет, он совсем не хотел оставаться наедине с костями, катающимися в его черепе, но это все же лучше, чем слушать их грохот, одновременно споря с Эгинин. – Я хочу повидать Туон, пока мы не тронулись в путь. – Слова сами сорвались с языка, прежде чем он успел как следует подумать. И Мэт догадался, что они уже какое-то время были у него в голове, смутные и постепенно обретающие форму.

Кровь отлила от щек Эгинин при имени Туон, и Мэт услышал тихий вскрик Теры и хлопок задергиваемого полога палатки. Будучи собственностью Сюрот, бывший панарх переняла многие из обычаев Шончан, а также многие из их табу. Эгинин, однако, была сделана из более твердого материала.

– Зачем? – требовательно спросила она и продолжала, не переводя дыхания, взволнованная и разъяренная одновременно: – Ты не должен так называть ее. Ты должен относиться к ней с почтением.

По крайней мере следует быть твердым в отношении некоторых вещей.

Мэт усмехнулся, но Эгинин, казалось, не понимала, что здесь смешного. С почтением? Какое уж там почтение, если человеку заткнули кляпом рот и завернули его в настенную драпировку. Называй ее Туон, или Верховной Леди, или как-нибудь еще, это уже вряд ли можно изменить. Разумеется, Эгинин скорее предпочла бы говорить об освобождении дамани, чем о Туон. Если бы она могла сделать вид, что похищения вообще не было, она бы так и поступила, – да она и пыталась, по чести говоря. О Свет, да ведь она пыталась игнорировать его в тот самый момент, когда оно происходило! В ее глазах любое другое преступление, какое она могла бы совершить, было сущим пустяком по сравнению с этим.

– Я хочу поговорить с ней, – сказал Мэт.

А почему бы и нет? Он должен это сделать рано или поздно. Люди уже бегали рысцой взад-вперед по узкой улочке – полуодетые мужчины в не заправленных рубашках и женщины с волосами, еще завернутыми в ночные платки; некоторые вели в поводу лошадей, другие просто бегали кругами без всякого толка. Жилистый паренек чуть постарше Олвера пробежал мимо, делая колесо каждый раз, когда мог выискать в толпе хоть немножко свободного места, отрабатывая номер или, возможно, просто развлекаясь. Раздражительный соня так до сих пор и не появился из своего темно-зеленого фургона. «Грандиозное Странствующее Представление Валана Люка» не отправится в путь еще по крайней мере несколько часов. Времени было полно.

– Ты можешь пойти со мной, – предложил Мэт самым невинным тоном. Он должен был подумать об этом раньше.

Это предложение повергло Эгинин в настоящий столбняк. Было трудно поверить, что ее лицо может стать еще бледнее, но теперь в нем, похоже, вообще не осталось краски.

– Ты должен выказать ей все возможное почтение, – хрипло проговорила она, сжимая узел платка обеими руками, словно желая вдавить черный парик в голову. – Пошли, Байл. Я должна убедиться, что мои вещи уложены как надо.

Домон замешкался, она же повернулась и поспешила сквозь толпу, не оглядываясь. Мэт настороженно наблюдал за Байлом. У него в памяти осталось лишь несколько смутных воспоминаний о побеге на корабле Домона, но и только. Том дружил с Домоном, и это очко в пользу иллианца, однако он был предан Эгинин настолько, что ради нее пошел бы на убийство и готов был поддерживать ее во всем, вплоть до неприязни к Джуилину, поэтому Мэт доверял ему не больше, чем ей. То есть не очень-то доверял. У Эгинин и Домона были свои цели, и их не волновало, сохранит ли Мэт Коутон свою шкуру целой или нет. Он сомневался, что Домон в свою очередь питает доверие к нему, но в настоящий момент у них обоих не было особого выбора.

– Да не покинет меня удача, – пробормотал Домон, скребя щетину над левым ухом, – что бы ты там ни задумал, ты маленько дал маху. Сдается мне, что она покрепче, чем тебе кажется.

– Эгинин? – недоверчиво переспросил Мэт. И тут же быстро огляделся по сторонам, опасаясь, не слышал ли кто-нибудь его оговорки. Немногие бросали взгляд на них с Домоном, проходя мимо, и уж никто не смотрел дважды. Люка не единственный, кто был рад-радешенек уйти из этого места, где приток посетителей-горожан оскудел, а ночные молнии, от которых заполыхала вся гавань, были еще свежи в памяти. Они все убежали бы еще той ночью, не оставив пристанища для Мэта, если бы Люка не отговорил их. Обещанное золото придало доводам Люка чрезвычайную убедительность. – Я знаю, что она крепче старого сапога, Домон, но старыми сапогами меня не проймешь. Здесь, разрази меня Свет, не какой-то проклятый корабль, и я не собираюсь позволять ей командовать и портить все дело. Домон поморщился, словно Мэт был круглым идиотом.

– Я говорил о девчонке, парень. Как ты думаешь, был бы ты сам спокойным, если бы тебя вот так похитили среди ночи? Какую бы игру ты ни затеял, выкинь из головы все эти безумные бредни насчет того, что она будет твоей женой! Поостерегись, а не то она побреет тебе голову до самых плеч.

– Я просто дурачился, – пробормотал Мэт. – Сколько раз нужно повторять? Просто немного разнервничался.

Да уж. Вдруг взять и внезапно обнаружить, кто такая Туон, когда борешься с ней, пытаясь связать, – да от такого разнервничался бы и проклятый троллок!

Домон недоверчиво фыркнул. Что ж, Мэт придумал не самую удачную отговорку. Однако, не считая Домона, все остальные, кто слышал его трепотню, вроде бы поверили. По крайней мере Мэту так казалось. У Эгинин, конечно, язык завязывается мертвым узлом при одной мысли о Туон, но она много чего сказала бы ему, если бы верила, что он говорил серьезно. А вообще-то, скорее всего, она воткнула бы ему нож под ребра.

Поглядывая в том направлении, куда ушла Эгинин, иллианец покачал головой.

– Постарайся все же придерживать язык. Эги… Леильвин каждый раз просто из себя выходит, когда вспоминает о том, что ты тогда сказанул. Я слышал, что она бормотала про себя; и поручусь, что сама девчонка переживает ничуть не меньше. Еще разок так подурачишься и дождешься, что нас всех укоротят, – он выразительно чиркнул пальцем себе по горлу. И коротко кивнув, иллианец начал проталкиваться сквозь толпу вслед за Эгинин.

Глядя, как он удаляется, Мэт покачал головой. Это Туон – крепкая? Конечно, она Дочь Девяти Лун и все такое, и она с самого начала видела его насквозь, еще в Таразинском дворце, когда Мэт считал ее просто очередной благородной шончанкой, задирающей нос; но ведь это только потому, что Туон постоянно попадалась ему там, где он не ожидал ее увидеть. И все. Крепкая? На вид она была словно куколка из черного фарфора. Насколько крепкой она может быть на самом деле?

Тебе ничего больше не оставалось, она могла сломать тебе нос, а то и искалечить похуже, напомнил он себе.

Мэт и сам остерегался не повторять, что Домон назвал «безумными бреднями», но вся беда в том, что он действительно собирался жениться на Туон. Эта мысль заставила его вздохнуть. Он был уверен в этом, словно это предсказали ему свыше, да так оно в некотором роде и было. Он не мог себе представить, как может подобная свадьба произойти; это казалось совершенно невозможным. И он не станет плакать, если это действительно окажется невозможным. Но Мэт знал, что не окажется. Почему он вечно влипает по уши в какие-то проклятые разборки с треклятыми женщинами, пытающимися пырнуть его ножом или оторвать ему голову? Это просто несправедливо.

Мэт собирался пойти прямо к фургону, где содержались Туон и Селусия под присмотром Сеталль Анан. По сравнению с хозяйкой гостиницы и камень показался бы мягким; избалованная госпожа и ее горничная не доставляли ей особых хлопот, особенно когда снаружи на страже стоял «краснорукий». По крайней мере до сих пор они хозяйке проблем не создавали, а то бы он об этом уже услышал. Тут Мэт обнаружил, что ноги несут его куда-то в сторону, по извилистым улочкам, пронизывающим лагерь. Повсюду царила суматоха. Мимо пробегали люди с лошадьми в поводу; застоявшиеся животные вставали на дыбы и бросались из стороны в сторону. Другие члены труппы сворачивали палатки и грузили их в фургоны или выносили тюки с одеждой и окованные медью сундуки, бочонки и коробки всевозможных размеров из своих домов-фургонов, простоявших здесь несколько месяцев. Надо было заново перепаковать все для путешествия, пока запрягают лошадей. Шум стоял адский: лошади ржали; женщины кричали на детей; дети плакали из-за потерянных игрушек или просто вопили ради собственного удовольствия; мужчины орали, пытаясь выяснить, куда засунули их упряжь или кто воспользовался их инструментами. Труппа акробаток – худощавых, но мускулистых женщин, которые работали на веревках, свешивающихся с высоких шестов, – окружила одного из конюхов; они все размахивали руками и вопили благим матом, не слушая друг друга. Мэт остановился на минутку, пытаясь уяснить, о чем они так яростно спорят, но через некоторое время понял, что женщины и сами этого толком не знали. По земле катались двое сцепившихся друг с другом мужчин без курток, за ними наблюдала та, из-за которой, видимо, и произошла драка, – стройная черноглазая швея по имени Джамейне; но тут появился Петра и растащил дерущихся, не дав Мэту даже возможности поставить на одного из них.

Он не боялся снова увидеть Туон. Разумеется, нет. Мэт держал-

ся подальше от нее после того похищения. И все, больше ничего не

было. И лишь одно смущало его……………. Она была спокойна, Домон ска-

зал правду. Туон похитили среди ночи, увезли из города в бурю, ее

окружали люди, которые, как она понимала, запросто перережут

ей глотку, и все-таки она держалась спокойнее их всех. О Свет, она

была расстроена не больше, чем если бы задумала все это сама! Мэт

еще тогда чувствовал себя так, словно кончик ножа щекотал ему

спину между лопатками, и сейчас он опять ощущал этот нож, сто-

ило лишь вспомнить о ней. А тут еще и эти игральные кости, пере-

катывающиеся внутри черепа.

Не похоже, чтобы она собиралась предложить тебе прямо сейчас пойти к алтарю, подумал Мэт со смешком, который показался вымученным даже ему самому. Тем не менее у него не было никаких причин бояться. Он просто соблюдал разумную осторожность.

Лагерь по величине не уступал средних размеров деревне, но и на таком пространстве человек, блуждающий бесцельно, рано или поздно начинает ходить по кругу. Довольно скоро – слишком скоро – Мэт обнаружил, что стоит перед бледно-лиловым фургоном без окон, окруженным крытыми парусиной грузовыми фургонами; за ними виднеются коновязи, расположенные вдоль южной стены. Повозки, вывозящие навоз, этим утром не приезжали, и запах стоял крепкий. Ветер доносил тяжелый дух и от ближайших клеток с животными – мускусный запах больших кошек, и медведей, и Свет знает кого еще. Позади грузовых фургонов и столбиков коновязи одна секция парусиновой стены упала на землю и уже колыхалась следующая: мужчины ослабляли растяжки, удерживающие шесты. Солнце, сейчас наполовину скрытое тяжелыми тучами, уже было на полпути к зениту или даже выше, но все же было еще слишком рано.

Гарнан и Метвин, двое «красноруких», уже запрягли первую пару лошадей в оглобли лилового фургона и почти покончили со второй. Солдаты, вышколенные в Отряде Красной Руки, они были готовы пуститься в путь, когда остальные еще не могли разобраться, с какой стороны фургона впрягать лошадей. Мэт научил Отряд передвигаться быстро, когда в этом была необходимость. Но сейчас он подходил к фургону волоча ноги, словно шел по глубокой грязи.

Гарнан, со своей дурацкой татуировкой в виде сокола на щеке, первым увидел его. Застегивая постромку, верзила выпятил тяжелую челюсть и переглянулся с Метвином – мальчишеское лицо кайриэнца, обманчиво свидетельствующее о его возрасте и слабости, что давало ему преимущество в трактирных драках. Им не было нужды притворяться удивленными.

– Как тут у вас, все гладко? Я хочу сняться с места как можно скорее. – Зябко потирая руки, Мэт беспокойно поглядывал на лиловый фургон. Надо было принести ей подарок, какое-нибудь украшение или цветы. И то и другое обычно нравится женщинам.

– Вроде бы да, милорд, – осторожно отозвался Гарнан. – Не ругается, не кричит, не плачет. – Он взглянул на фургон так, словно сам в это не верил.

– Все тихо, и ладно, – сказал Метвин, продевая повод сквозь кольцо хомута. – Когда женщина начинает плакать, единственное, что можно сделать, это уйти, если дорожишь своей шкурой; а этих женщин мы вряд ли можем высадить где-нибудь на обочине, – с этими словами он бросил взгляд на фургон и недоверчиво покачал головой.

Мэту ничего не оставалось, кроме как войти внутрь. Что он и сделал. Уже со второй попытки ему удалось с застывшей на лице улыбкой заставить себя взобраться по нескольким крашеным деревянным ступенькам позади фургона. Он не боялся; просто на его месте любой бы занервничал.

Несмотря на отсутствие окон, фургон был ярко освещен внутри: здесь горели четыре лампы с зеркальными отражателями, и в них заливали хорошее масло, чтобы избежать неприятного запаха. Впрочем, в тот момент, учитывая зловоние, доносящееся снаружи, об этом было трудно судить. Надо было найти для фургона более подходящее место. Благодаря маленькой кирпичной печурке с железной дверцей и железной плитой для готовки сверху, здесь было жарко, не то что на улице. Фургон был невелик, и каждый дюйм его стен был занят шкафчиками, или полками, или крючками для одежды и полотенец и тому подобным, но столик, спускавшийся с потолка на веревках, был поднят, и трем женщинам вряд ли здесь было тесно.

Вряд ли можно было найти трех женщин, более не похожих друг на друга. Госпожа Анан сидела на одной из двух узких встроенных в стену кроватей – царственная женщина с проблеском седины в волосах; она, по всей видимости, была полностью поглощена своим вышиванием и совсем не выглядела стражником. В каждом ухе сверкало по большому золотому кольцу, с плотно охватывающей шею серебряной цепочки свисал брачный кинжал, рукоятка которого, украшенная красными и белыми камнями, виднелась в узком вырезе ее эбударского платья, подшитого с одной стороны, так что видна была желтая нижняя юбка. У нее имелся еще один нож с длинным изогнутым клинком, засунутый за пояс, вполне в обычаях Эбу Дар. Сеталль отказалась как-либо маскироваться, но в этом не было беды. Ни у кого нет причин охотиться за ней, а найти одежду для всех остальных было само по себе достаточной проблемой. Селу-сия, привлекательная женщина с кожей цвета сливок, сидела на полу между кроватями со скрещенными ногами, ее бритую голову закрывал черный платок, а на лице застыло унылое выражение, хотя обычно она имела настолько важный вид, что рядом с ней даже госпожа Анан выглядела легкомысленной. Ее глаза были такие голубые, как и у Эгинин, только еще более пронзительные; и она, кстати, подняла куда больше шума, чем та, когда ее брили наголо. Девушка невзлюбила и темно-синее эбударское платье, в которое ее одели, поскольку считала его глубокий вырез нескромным; зато в нем она была столь же неузнаваемой, как если бы надела маску. Немногие мужчины, бросив взгляд на впечатляющую грудь Селу-сии, были способны сосредоточить внимание на ее лице. Мэт и сам был не прочь насладиться этим зрелищем подольше, но рядом на единственном в фургоне табурете с книгой в кожаном переплете на коленях сидела Туон, и он с трудом мог заставить себя смотреть на что-то еще. Его будущая жена. О Свет!

Туон была миниатюрной, не то чтобы низенькой, но худощавой, как мальчишка, и слишком широкое для нее коричневое шерстяное платье, купленное у одного из артистов, делало ее похожей на маленькую девочку, нацепившую платье старшей сестры. Не совсем тот тип женщины, который ему нравился, особенно учитывая то, что ее череп был покрыт короткой черной щетиной, едва успевшей вырасти за последние несколько дней. Однако, если не обращать на это внимание, она и правда была хороша собой: этакое создание, с лицом в форме сердечка, пухлыми губами и глазами, словно два больших темных озера, исполненных безмятежности. Это совершенное спокойствие смущало его. Даже Айз Седай вряд ли сохранила бы безмятежность в подобных обстоятельствах! Проклятые кости в голове мешали ему сосредоточиться.

– Сеталль держит меня в курсе событий, – произнесла Туон холодно и нараспев, едва Мэт закрыл за собой дверь. Он дошел уже до того, что мог различать разницу в акценте Шончан: по сравнению с произношением Туон акцент Эгинин звучал так, словно она набрала полный рот каши; однако и речь Туон все же была медленной и неразборчивой, как у всех Шончан. – Она рассказала мне, какую историю ты придумал относительно меня, Игрушка. – Туон упорно называла его так еще в Таразинском дворце. Тогда ему было все равно. Ну, почти все равно.

– Меня зовут Мэт, – поправил он. Юноша не успел увидеть, откуда в ее руке взялась глиняная чашка, но умудрился упасть на пол как раз вовремя, чтобы она разбилась о дверь, а не об его голову.

– Так я служанка, Игрушка? – Если до этого Туон говорила холодным тоном, то теперь в нем звучали вечные льды. Она не повысила голоса, но он был жестким, как все тот же лед. По сравнению с этим интонации судьи, читающего смертный приговор, показались бы жизнерадостными. – Служанка-воровка? – Книга соскользнула с ее коленей, когда она встала и наклонилась за белым ночным горшком, накрытым крышкой. – Служанка-предательница?

– Нам это еще понадобится, – почтительно напомнила Селу-сия, забирая ночной горшок из рук Туон. Аккуратно отставив его в сторону, она снова села у ног Туон с таким видом, словно готова была сама наброситься на Мэта, как ни смешно это выглядело. Впрочем, вряд ли что-либо могло показаться смешным в этот момент.

Госпожа Анан протянула руку к одной из огороженных бортиками полок над своей головой и подала Туон другую чашку.

– Этого добра у нас достаточно, – пробормотала она.

Мэт метнул на нее негодующий взгляд, но ее ореховые глаза лишь сверкнули весельем. Весельем! О Свет, предполагалось, что она сторожит эту парочку!

Послышался стук в дверь.

– Эй, вам там помощь не нужна? – нерешительно позвал Гарнан. Интересно, подумал Мэт, у кого из нас он спрашивает?

– У нас все хорошо, – отозвалась Сеталль, спокойно прокалывая иголкой ткань на своих пяльцах. По ее виду можно было решить, что вышивание есть самое важное из всего, что здесь происходило. – Делайте свое дело. Не лодырничайте. – Она не была коренной эбударкой, но, очевидно, переняла эбударские манеры обращения со слугами. Спустя мгновение сапоги протопали вниз по лестнице. Судя по всему, Гарнан тоже слишком много времени провел в Эбу Дар.

Туон повертела в руках новую чашку, словно рассматривая нарисованные на ней цветы, и ее губы изогнулись в едва заметной улыбке – Мэт почти решил, что это игра его воображения. Когда она улыбалась, то становилась более чем хорошенькой; однако эта улыбка ясно свидетельствовала, что ей известны вещи, о которых он не имеет представления. Если она будет продолжать так улыбаться, у него по телу пойдут мурашки.

– Я никогда не позволю, чтобы меня считали служанкой, Игрушка.

– Меня зовут Мэт, а не… так, как ты сказала, – ответил он, поднимаясь на ноги и осторожно щупая бедро. К его удивлению, оно довольно сносно пережило удар о доски пола. Туон выгнула дугой бровь, взвешивая чашку на ладони. – И вряд ли я мог сказать людям в лагере, что похитил Дочь Девяти Лун, – добавил он в раздражении.

– Верховную Леди Туон, деревенщина! – жестко поправила Селусия. – Которая носит вуаль!

Вуаль? Во дворце на Туон действительно была вуаль, но с тех пор она ее не носила.

Девушка сделала рукой милостивый жест, как королева, дарующая прощение.

– Это не так уж важно, Селусия. Он еще довольно невежественный. Мы должны позаботиться о его образовании. Но ты изменишь легенду, Игрушка? Я не могу быть служанкой!

– Уже слишком поздно что-то менять, – сказал Мэт, одним глазом следя за чашкой. Ее руки выглядели такими хрупкими после того, как ей обрезали длинные ногти, но он помнил, насколько проворными они могут быть. – Никто не просит тебя действительно быть служанкой. – Люка и его жена знали правду, но для остальных необходимо было придумать какую-то причину, по которой Туон и Селусия содержатся в этом фургоне под стражей. Самой подходящей была история о двух служанках, которых собирались уволить за воровство и которые решили искупить вину, рассказав своему хозяину о готовящемся побеге его жены с любовником. По крайней мере Мэту эта история казалась достоверной. Для членов труппы она лишь добавляла романтики в общую картину. Он думал, что Эгинин проглотит собственный язык, когда он объяснял это Люка. Возможно, она предвидела, как примет это Туон. О Свет, он уже почти хотел, чтобы эти кости остановились. Разве может человек думать, когда у него в голове творится такое?

– Я не мог оставить вас во дворце, чтобы вы подняли тревогу, – терпеливо продолжал Мэт. Это было правдой в той или иной степени. – Уверен, что госпожа Анан объяснила тебе все это. – Он подумал, не сказать ли ей, что болтал пустяки и назвал ее своей женой из-за того, что просто перенервничал, – она, должно быть, считает его совсем полоумным! – но решил, что лучше не поднимать снова этот вопрос. Если она собиралась оставить это как есть, тем лучше. – Я клянусь, что никто не собирается причинять тебе вред. Мы не потребуем выкупа, мы хотим просто убраться отсюда, сохранив свои головы на плечах. Как только я придумаю способ отослать тебя домой в целости и сохранности, то сделаю это. Обещаю. До тех пор я постараюсь, чтобы ты не испытывала неудобств, насколько это будет в моей власти. Тебе нужно только смириться со всем остальным.

Большие темные глаза Туон вспыхнули, как молния в ночном небе, но она произнесла:

– Думаю, скоро я узнаю, чего стоят твои обещания, Игрушка. Селусия у ее ног зашипела как кошка, которую окунули в воду,

и повернула голову, словно собираясь возразить, но Туон слегка двинула левой рукой, и голубоглазая женщина покраснела и промолчала. Высокородные использовали что-то вроде языка жестов, когда имели дело со своими слугами. Мэт пожалел, что не понимает этих знаков.

– Ответь мне на один вопрос, Туон, – сказал он.

Ему послышалось, что Сеталль пробормотала: «Вот глупец». На скулах Селусии заиграли желваки, а в глазах Туон зажегся опасный огонек, но если она намерена продолжать называть его Игрушкой, то пусть его сожгут, если он будет награждать ее какими-то титулами.

– Сколько тебе лет? – Мэт слышал, что Туон была всего несколькими годами младше его, но при взгляде на нее в это трудно было поверить.

К его изумлению, опасная искорка в ее глазах разгорелась пламенем. На этот раз это было не просто молнией. Таким взглядом можно испепелить на месте. Туон выпрямила плечи и вытянулась в полный рост – не слишком большой; Мэт сомневался, что она будет выше пяти футов, не вставая на цыпочки, как бы ни тянулась.

– Через пять месяцев наступит мой четырнадцатый День Наречения Истинного Имени, – проговорила она, и ее голос никак нельзя было назвать холодным. По правде говоря, от него исходило больше жару, чем от печки. Мэт на секунду почувствовал, как в нем просыпается надежда, но она еще не закончила. – Ах да, вы же здесь сохраняете имена, данные при рождении, не так ли? Значит, это будет мой двадцатый день рождения. Ты доволен, Игрушка? Ты опасался, что выкрал… ребенка? – последнее слово она чуть ли не прошипела.

Мэт замахал перед собой руками, отчаянно отметая такое предположение. Если женщина начинает шипеть, как закипающий чайник, мужчина, у которого есть хоть какие-то мозги, должен придумать способ поскорее охладить ее. Туон сжимала чашку так крепко, что на тыльной стороне ладони выступили сухожилия, а ему не хотелось испытывать, перенесет ли его бедро еще одно падение на пол. По правде говоря, юноша не был уверен, так ли она хотела попасть в него в первый раз. Ее руки могли двигаться очень быстро.

– Я просто хотел знать, вот и все, – быстро проговорил Мэт. – Мне было любопытно, в конце концов. Мне самому лишь немного больше. – Двадцать. А он так надеялся, что она еще слишком молода, чтобы выйти замуж в ближайшие три-четыре года! Он готов был приветствовать все, что могло помешать свадьбе.

Наклонив голову, Туон некоторое время с подозрением изучала его, а затем швырнула чашку на кровать рядом с госпожой Анан и вновь уселась на табурет, уделив такое внимание расправлению своих необъятных шерстяных юбок, словно это было роскошное шелковое платье. Но при этом она продолжала внимательно рассматривать его сквозь свои длинные ресницы.

– Где твое кольцо? – требовательно спросила она.

Он машинально дотронулся большим пальцем левой руки до того места, где обычно находилось его продолговатое кольцо-печатка.

– Я не ношу его все время. – Еще бы, ведь все в Таразинском дворце знали о нем. Оно в любом случае слишком выделялось бы на фоне его грубой одежды бродяги. Даже печать на нем была не его собственная, просто пробная работа резчика. Удивительно, насколько его рука стала легкой без кольца. Слишком легкой. И странно, что он заметил это. Но, с другой стороны, почему бы и нет? О Свет, из-за этих костей он начинает шарахаться от каждой тени и подпрыгивать при каждом вздохе! Или, может быть, это из-за нее? Подобная мысль не приносила успокоения.

Мэт двинулся было к незанятой кровати, но Селусия метнулась к ней с такой быстротой, что позавидовал бы любой из акробатов, и распростерлась во весь рост, подперев рукой голову. При этом ее платок немного сбился, но она поспешно поправила его, не отрывая от Мэта взгляда, надменного и холодного, как у королевы. Он взглянул на вторую кровать, но госпожа Анан положила на нее свою довольно обширную вышивку, якобы для того, чтобы расправить юбки, ясно давая понять, что не собирается уступать ни единого дюйма. Чтоб ей сгореть, она ведет себя так, словно охраняет Туон от него! Женщины всегда держатся друг за дружку, так что у мужчины не остается ни единого шанса. Что ж, до сих пор он ухитрялся не давать Эгинин слишком уж командовать, и он не собирался позволять Сеталль Анан, или грудастой горничной, или великой и могучей Верховной Леди, треклятой Дочери Девяти растреклятых Лун, издеваться над собой! Правда, вряд ли он позволит себе отпихнуть кого-либо из них, чтобы освободить себе сиденье.

Облокотившись на шкафчик с выдвижными ящиками в ногах кровати, на которой сидела госпожа Анан, он попытался придумать, что ему сказать. Он всегда без труда находил то, что нужно говорить женщинам, но сейчас его мозги были оглушены грохотом костей. Все три женщины смотрели на него с неодобрением – он только что не слышал, как они называют его трусом! – и поэтому Мэт просто улыбнулся. Женщины часто говорили ему, что у него улыбка победителя.

Туон испустила глубокий вздох, который даже отдаленно нельзя было счесть вздохом побежденного.

– Ты помнишь лицо Артура Ястребиное Крыло, Игрушка?

Госпожа Анан удивленно захлопала глазами, а Селусия села на кровати, хмуро воззрившись на него. Почему она глядит так на него? Туон же просто смотрела, сложив руки на коленях, холодно и сосредоточенно, как Мудрая в День Солнца.

Улыбку Мэта словно заморозило. О Свет, что она знает. Как она вообще может знать что-либо? Он лежал под палящим солнцем, держась за бок обеими руками, пытаясь удержать последние капли вытекающей из него жизни и размышляя, стоит ли продолжать цепляться за жизнь. С Алдешаром после этого дня было покончено. Чья-то тень на мгновение закрыла солнце, а затем высокий человек в доспехах склонился над ним, держа свой шлем под мышкой: темные глубоко посаженные глаза горели над крючковатым носом. «Ты хорошо бился против меня сегодня, Кулэйн, как и в предыдущие дни, – произнес этот памятный голос. – Будешь ли ты жить со мною в мире?» С последним вздохом он рассмеялся в лицо Артуру Ястребиное Кругло. Он ненавидел воспоминания о том, как умирал.

Дюжина других сражений промелькнула в его сознании – память древних времен, которая теперь принадлежала ему. Артур Пейнд-раг был человеком, с которым было трудно ужиться даже до того, как начались войны.

С трудом переведя дыхание, он попытался найти нужные слова. Сейчас не тот момент, чтобы начинать изъясняться на Древнем Наречии.

– Нет, разумеется, – солгал он. С мужчиной, который не может убедительно солгать, женщины расправляются быстро. – О Свет, да ведь Артур Ястребиное Крыло умер тысячу лет назад! Что за вопросы ты задаешь?

Ее губы медленно раскрылись, и какое-то мгновение он был уверен, что она собирается ответить вопросом на вопрос.

– Действительно глупые вопросы, Игрушка, – сказала она наконец. – Даже не знаю, почему это соскочило у меня с языка.

Плечи Мэта слегка расслабились. Ну разумеется. Он же та'ве-рен. Люди рядом с ним говорят и делают вещи, о которых бы в другом случае и не подумали. Совершенную бессмыслицу. Однако подобное свойство может приносить большие неудобства, когда удар почти попадает в цель.

– Меня зовут Мэт. Мэт Коутон. – С тем же успехом он мог бы вообще не открывать рта.

– Не знаю, Игрушка, что я буду делать, когда вернусь в Эбу Дар. Я еще не решила. Возможно, сделаю тебя да'ковале. Ты недостаточно красив для виночерпия, но, возможно, мне доставит удовольствие, если именно ты будешь подносить мне чашу. Однако ты высказал несколько обещаний по отношению ко мне, и теперь мне хочется ответить тебе тем же. Обещаю, что до тех пор, пока ты будешь держать свое слово, я не убегу и не предам тебя тем или иным образом и не стану сеять раздоры между твоими людьми. Думаю, это все, что от меня может потребоваться. – На этот раз госпожа Анан изумленно воззрилась на нее, а Селусия неопределенно хмыкнула, но Туон, казалось, не замечала ни ту ни другую. Она смотрела только на него, ожидая, как он ответит.

Слова застряли у него в горле. Лицо Туон было спокойно, как маска темного стекла. Ее спокойствие было безумием, но по сравнению с этим полная тарабарщина казалась исполненной глубокого смысла! Она, должно быть, сумасшедшая, если думает, что он поверит такому обещанию. Но Мэт чувствовал, что она действительно говорила то, что думала. Или же она умела лгать лучше, чем это удавалось ему. И опять у него возникло тошнотворное чувство, что она знает больше, чем он. Это, разумеется, смешно, но это так. Мэт проглотил комок в горле. Очень плотный комок.

– Что ж, с тобой все ясно, – сказал он, пытаясь выиграть время, – но как насчет Селусии? – Время для чего? Он не мог думать из-за этих костей, перекатывающихся в его черепе.

– Селусия исполняет то, что я пожелаю, Игрушка, – нетерпеливо сказала Туон. Голубоглазая женщина выпрямилась и воззрилась на него с таким негодованием, словно он сомневался в этом. Хоть она и была всего лишь горничной, но могла выглядеть свирепой, если хотела.

Мэт не знал, что ему следует сказать или сделать. Не раздумывая, он плюнул на свою ладонь и протянул Туон руку, словно скрепляя покупку лошади.

– Ваши обычаи… приземленны, – проговорила Туон сухим тоном, однако тоже плюнула себе на ладонь и сжала его руку. – «Да будет этим запечатлено наше соглашение и скреплен наш договор». Что означает надпись на твоем копье, Игрушка?

На этот раз он впрямь хмыкнул, и не потому, что вспомнил надпись на Древнем Наречии, вырезанную на его ашандаре. Тут хмыкнул бы и проклятый Светом булыжник. Игральные кости в его голове перестали кататься в тот самый миг, когда он прикоснулся к ее руке. О Свет, что же произошло?

В дверь постучали костяшками пальцев, и Мэт был на таком взводе, что развернулся без единой мысли в голове, в каждой руке мгновенно оказалось по ножу; он готов был устремиться к двери, кто бы ни вошел.

– Держитесь позади меня, – отрывисто приказал он.

Дверь отворилась, и внутрь просунулась голова Тома. Капюшон его плаща был поднят, и Мэт понял, что снаружи идет дождь. Занятый Туон и гремевшими костями, он не услышал, когда дождь начал колотить по крыше фургона.

– Надеюсь, я не помешал вашему разговору? – сказал Том, разглаживая длинные белые усы.

Лицо Мэта вспыхнуло. Сеталль замерла с иголкой в руке, от которой к вышиванию протянулась синяя нитка; ее брови, казалось, собрались влезть на макушку. Напряженно выпрямившись на краю кровати, Селусия с заметным интересом наблюдала, как ножи скользят обратно в рукава Мэта. Он никогда бы не подумал, что она из тех, кто любит опасных мужчин. Женщин подобного сорта следует избегать: они склонны делать так, что мужчине поневоле приходится становиться опасным. Он не смотрел на Туон, стоявшую у него за спиной. Наверняка воззрилась на него так, словно он вдруг запрыгал, как Люка. То, что Мэт не хотел жениться, еще не значило, что он хотел, чтобы будущая жена считала его придурком.

– Что ты разузнал, Том? – не особо церемонясь, спросил Мэт. Что-то произошло, иначе кости не остановились бы. К нему пришла мысль, от которой на голове зашевелились волосы. Вот уже во второй раз кости остановились в присутствии Туон. Это если не считать того случая, как они вышли через ворота из Эбу Дар. Три раза, и все связаны с ней. Проклятье!

Слегка прихрамывая, седовласый менестрель вошел внутрь, откинул с головы капюшон и плотно прикрыл за собой дверь. Его хромота была последствием старой раны, путешествие в город здесь ни при чем. Высокий, худощавый, с загорелой кожей, зоркими голубыми глазами и белоснежными усами, свисающими ниже подбородка, он невольно повсюду привлекал к себе внимание, но Том умел и скрыться из виду на ровном месте. Его темная куртка и шерстяной коричневый плащ выдавали человека, у которого не так много денег, чтобы ими разбрасываться.

– Улицы полны слухов о ней, – произнес Том, кивая в сторону Туон, – но никто ничего не говорит о ее исчезновении. Я заказал выпивку для нескольких шончанских офицеров, так те, по-видимому, уверены, что Туон благополучно пребывает в Таразинском дворце или же уехала куда-нибудь с инспекцией. Не похоже, что офицеры о чем-то умалчивают, Мэт. Они действительно не знают.

– Неужели ты думал, что об этом объявят публично, Игрушка? – недоверчиво спросила Туон. – Будь так, Сюрот скорее всего готовилась бы к самоубийству, чтобы смыть позор ценой своей жизни! Не ожидаешь же ты, что она вдобавок станет еще распространяться о похищении? Ведь каждому станет ясно, насколько это дурное предзнаменование для Возвращения!

Разумеется, Эгинин права. Он просто до сих пор не мог поверить. Однако все это совершенно не важно по сравнению с тем, что остановились кости. Что же произошло? Он пожал руку Туон, только и всего. Пожал руку и заключил сделку. Он собирался сдержать свое обещание, но о чем хотели сказать ему кости? Что она станет блюсти свое? Или что не станет? Кто знает, вдруг у шончанской знати в обычае выходить замуж за – кем она там собиралась его сделать? – виночерпиев. Возможно, они только и делают, что выходят замуж за виночерпиев.

– Есть еще кое-что, Мэт, – сказал Том с ноткой удивления в голосе, задумчиво глядя на Туон. Мэту пришло в голову, что ее, по-видимому, совсем не заботит то, что Сюрот может убить себя. Возможно, она действительно была такой крепкой, как думал Домон. Что же проклятые кости хотели сказать ему? Вот что на самом деле было важно. Но тут Том сказал такое, что Мэт разом обо всем забыл. – Тайлин мертва. Это держат в тайне, опасаясь волнений, но один из Дворцовой Стражи, молодой лейтенант, который не умеет пить бренди, сказал мне, что планируется совместить ее похороны с коронацией Беслана.

– Что? – недоверчиво переспросил Мэт. Тайлин была старше его, но не настолько же старше! Коронация Беслана. О Свет! Как Беслан, интересно, справится со всем этим, если он ненавидит Шон-чан? Это он предложил в ту ночь поджечь склады на Прибрежной дороге. Он попытался бы и восстание поднять, если бы Мэт не убедил его, что тогда начнется настоящая резня – и перебиты будут отнюдь не Шончан.

Том помедлил, поглаживая большим пальцем усы. Наконец, вздохнув, он закончил:

– Ее нашли в ее спальне на следующее утро после того, как мы ушли, Мэт. Она была по-прежнему связана по рукам и ногам. А ее голова… Ее голова была оторвана от туловища.

Мэт понял, что у него подогнулись ноги, только когда обнаружил, что сидит на полу и в ушах у него стоит гул. Он слышал ее голос. Тебе отрубят голову, если ты не будешь осторожен, поросеночек, а мне бы это не понравилось. Сеталль наклонилась на узкой кровати, сочувственно коснувшись рукой его щеки.

– Ищущие Ветер? – спросил Мэт. Ему не требовалось говорить больше.

– Если верить тому, что сказал лейтенант, Шончан решили, что это сделали Айз Седай. Из-за того, что Тайлин дала присягу Шон-чан. Они объявят об этом на погребальном пиршестве.

– Тайлин умерла в ту ночь, когда сбежали Ищущие Ветер, а Шончан считают, что ее убили Айз Седай? – Он не мог поверить в то, что Тайлин мертва. Я съем тебя на ужин, утеночек. – Что за ерунда, Том?

Том нахмурился и призадумался.

– Возможно, это отчасти политический ход, но мне кажется, что они действительно в это верят, Мэт. Лейтенант сказал, что Ищущие Ветер, по мнению Шончан, слишком торопились, чтобы останавливаться или сворачивать в сторону, а кратчайший путь из клетушек дамани к выходу из дворца проходит в стороне от апартаментов Тайлин.

Мэт хмыкнул. Он был уверен, что это не так. А если и так, все равно уже ничего не поделаешь.

– У марат'дамани была причина убить Тайлин, – внезапно произнесла Селусия. – Они, должно быть, боялись, что она подаст пример другим. Но вот какая причина была у тех дамани, о которых ты говоришь? Никакой. Рука правосудия требует предоставить мотивы и доказательства, даже когда речь идет о дамани и да'кова-ле. – Она говорила так, словно читала по книге. И смотрела на Туон краешком глаза.

Мэт глянул через плечо: возможно, девушка и использовала язык жестов, чтобы подсказывать Селусии, что говорить, но сейчас ее руки лежали на коленях. Она смотрела на него без всякого выражения.

– Тайлин была так дорога тебе? – осторожно спроси– ла она.

– Да. Нет. Чтоб мне сгореть, она нравилась мне! – отвернувшись, Мэт провел пальцами по волосам, сдвинув шапку на затылок. Он в жизни не был так счастлив, как когда ему удалось сбежать от этой женщины, но теперь… – Я оставил ее связанной и с кляпом во рту, так что она не могла даже позвать на помощь, считай, специально подготовил ее для голама, – горько сказал Мэт. – Он приходил за мной. И не качай головой, Том. Ты знаешь это не хуже меня.

– А кто такой этот… голам? – спросила Туон.

– Порождение Тени, миледи, – ответил Том. Он озабоченно нахмурился. Его не так-то просто было заставить беспокоиться, но только круглый дурак останется спокойным, имея дело с голамом. – Он выглядит как человек, но может проскользнуть в мышиную нору или в щель под дверью и настолько силен, что… – Он дернул себя за ус. – Ладно, хватит об этом. Мэт, вокруг нее могла находиться сотня телохранителей, и они не остановили бы эту тварь. – Но ей не понадобилась бы сотня телохранителей, если бы она не связалась с Мэтом Коутоном.

– Голам, – с отвращением пробормотала Туон. Внезапно она сильно стукнула Мэта по макушке костяшками пальцев. Схватившись рукой за голову, он через плечо недоуменно уставился на нее. – Я очень рада, что ты выказал верность по отношению к Тайлин, Игрушка, – сказала она сурово, – но я не потерплю в тебе суеверия. Это не делает Тайлин чести. – Чтоб ему сгореть, смерть Тайлин, похоже, волновала ее не больше, чем то, покончит Сюрот с собой или нет. Что же это за женщина, на которой он собирается жениться?

На этот раз, когда в дверь постучали, Мэт даже не потрудился встать. Внутри у него все онемело, а снаружи словно содрали кожу. Блерик без разрешения протиснулся в фургон, с его темно-коричневого плаща стекали струйки дождя. Плащ был старым, местами протершимся до дыр, но Блерика, казалось, не беспокоило, что плащ промокает. Страж не обращал внимания ни на кого, кроме Мэта, – или почти ни на кого. По правде говоря, он на мгновение засмотрелся на грудь Селусии!

– Джолин хочет тебя видеть, Коутон, – произнес он, все еще глядя на девушку. О Свет! Только этого и не хватало Мэту сегодня для полного счастья.

– Кто такая Джолин? – требовательно спросила Туон. Мэт не ответил ей.

– Скажи Джолин, что я встречусь с ней, как только мы тронемся с места, Блерик. – Меньше всего он хотел сейчас выслушивать новые сетования Айз Седай.

– Она хочет видеть тебя немедленно, Коутон.

Мэт со вздохом встал и поднял шапку с пола. Судя по виду Бле-рика, в противном случае его потащат силой. В том состоянии, в каком пребывал сейчас Мэт, он, пожалуй, мог пырнуть Блерика ножом, если бы тот попробовал сделать это. И в результате ему сломали бы шею: Стражу вряд ли понравилась бы попытка воткнуть нож ему под ребро. Мэт был совершенно уверен, что уже умер единственный отпущенный ему раз, причем не в старых воспоминаниях. Так что не стоит рисковать без крайней необходимости.

– Кто такая Джолин, Игрушка? – Если бы он не знал совершенно точно, что это не так, то решил бы, что в голосе Туон звучит ревность.

– Треклятая Айз Седай, – прорычал Мэт, натягивая шапку. Он был вознагражден первой маленькой радостью за этот день: челюсть Туон отвисла от изумления. Она так и не нашлась, что сказать, и он вышел, захлопнув за собой дверь. Пустячок, а приятно. Маленькая бабочка на навозной куче. Тайлин мертва, и в этом могут оказаться виновны Ищущие Ветер, что бы там ни говорил Том. Да вдобавок еще и проклятые кости. Совершенно крохотная бабочка на огромнейшей куче навоза.

Небо было затянуто тяжелыми тучами, и дождь лил не переставая. Промокалец – так называли такой дождь дома, в Двуречье. Вода заструилась по волосам, невзирая на шапку, и стала даже просачиваться сквозь куртку, не успел Мэт выйти наружу. Блерик же едва замечал ливень, даже не потрудился запахнуть плащ. Мэту ничего не оставалось, как сгорбившись хлюпать по лужам, затопляющим грязную улицу. Так и так, пока он доберется до фургона за плащом, он уже промокнет насквозь. К тому же такая погода вполне отвечала его настроению.

К его удивлению, за то короткое время, что он провел в фургоне, была проделана невероятная работа, несмотря на дождь. Парусиновая стена была убрана, насколько он мог видеть в обе стороны, и половина грузовых фургонов, что окружали жилище Туон, тоже уже исчезла. Не было также большей части животных, до этого привязанных к столбикам коновязи. Просторная железная клетка с черногривым львом катилась позади остальных по направлению к дороге; упряжку тяжеловозов так же мало заботил лев, спящий в клетке позади них, как и дождь, поливающий их сверху. Артисты тоже понемногу двигались к дороге, хотя каким образом им удалось сохранять порядок передвижения, оставалось загадкой. Большинство палаток исчезли; в одном месте не хватало трех ярко раскрашенных фургонов, в другом фургоны стояли через один, хотя те, что еще оставались на месте и ждали своей очереди, по-прежнему казались чем-то незыблемым. Единственной деталью, говорившей, что труппа не просто разбрелась кто куда, был сам Люка: он шествовал вдоль улицы в ярко-красном плотно запахнутом плаще, останавливаясь то здесь, то там, чтобы хлопнуть по плечу какого-нибудь из мужчин или шепнуть на ушко женщине пару слов, отчего та принималась хохотать. Если бы артисты сами решили уйти, Люка не разгуливал бы по улицам, а гонялся бы за ними, пытаясь убедить их вернуться. Он сохранял труппу в основном благодаря дару убеждения и никогда не отпускал артиста просто так, не охрипнув прежде в попытках убедить его отказаться от этого намерения. Мэт вообще-то должен был обрадоваться, что Люка еще здесь, хотя ему никогда не приходило в голову, что тот откажется от денег. Но в этот момент он, казалось, просто был не способен на какие-то чувства, кроме оцепенения или ярости.

Фургон, к которому привел его Блерик, был почти столь же большим, как у Люка, но он скорее был побелен, нежели покрашен. Белая краска давно не подновлялась, поблекла и пошла полосами, а дождь придал ей дополнительный серый оттенок; в некоторых местах сквозь краску проглядывало дерево. Фургон принадлежал группе шутов – четырем мрачным мужчинам, которые на арене раскрашивали себе лица, окунали друг друга в воду и лупили надутым свиным пузырем, а в свободное время транжирили деньги, поглощая такое количество вина, какое могли себе позволить. Учитывая, сколько заплатил им Мэт за аренду фургона, они могли несколько месяцев пить не просыхая.

В фургон уже были запряжены четыре косматых неопределенного вида лошадки, и Фен Мизар, второй Страж Джолин, сидел на козлах, закутавшись в старый серый плащ и с поводьями в руках. Его раскосые глаза взирали на Мэта с выражением, с каким смотрит волк на нахальную дворняжку. План Мэта не нравился Стражам с самого начала, они были уверены, что смогут без приключений увезти Сестер в безопасное место, как только окажутся за пределами городских стен. Возможно, так оно и было, но Шончан неустанно охотились за женщинами, умеющими направлять (балаган Люка обшаривали четырежды после падения Эбу Дар), и хватило бы малейшего подозрения, чтобы все они угодили в котел. Если верить рассказам Домона и Эгинин, Взыскующие способны заставить придорожный валун рассказать обо всем, что он видел, пока лежал на своем месте. К счастью, не все Сестры чувствовали себя так уверенно, как Стражи Джолин. Айз Седай всегда очень смущались, когда не могли прийти к согласию между собой.

Когда Мэт подошел к лесенке с задней стороны фургона, Бле-рик остановил его, упершись рукой ему в грудь. Лицо Стража было словно вырезано из дерева, по крайней мере оно не больше, чем какая-нибудь деревяшка, выказывало, что его беспокоят потоки дождя, струившиеся по щекам.

– Фен и я очень благодарны тебе за то, что ты помог нам выбраться из города, Коутон, но так дальше продолжаться не может. Сестры живут в ужасной тесноте, вынуждены делить помещение со всеми этими женщинами, с которыми они к тому же не ладят. Скоро начнутся большие проблемы, если мы не найдем другой фургон.

– Меня за этим сюда позвали? – раздраженно спросил Мэт, туже стягивая воротник. Это не очень-то помогало. Спина уже промокла насквозь, и спереди было не намного лучше. Если Джолин вытащила его сюда только для того, чтобы опять начать ныть из-за неудобного жилья…

– Она скажет тебе, зачем тебя сюда позвали, Коутон. Просто помни, что я тебя предупредил.

Ворча под нос, Мэт вскарабкался по заляпанным грязью ступенькам и вошел в фургон, чуть ли не хлопнув за собой дверью.

Фургон был обставлен почти так же, как жилище Туон, разница состояла лишь в том, что здесь имелось четыре кровати, расположенных в два этажа друг над другом. Он не представлял себе, как шестеро женщин умудряются спать здесь вместе, но подозревал, что вряд ли они живут мирно. Воздух в фургоне только что не потрескивал, как жир на сковородке. На каждой из двух нижних кроватей сидели по три женщины, каждая из них либо враждебно разглядывала, либо намеренно не замечала сидящих напротив. Джолин, которая никогда не была дамани, вела себя так, словно три сул'дам вообще не существовали. Она читала маленькую книжечку в деревянном переплете и выглядела Айз Седай до кончиков ногтей – воплощенное высокомерие, несмотря на то что была одета в поношенное синее платье, ранее принадлежавшее некой женщине, дрессировавшей львов. Другие две Сестры, однако, знали, что значит быть дамани по собственному опыту. Эдесина настороженно поглядывала на трех сул'дам, держа одну руку на поясе рядом с ножом, в то время как глаза Теслин постоянно двигались, глядя на что угодно, кроме сул'дам, а руки теребили темную шерстяную юбку. Мэт не знал, каким образом Эгинин заставила трех сул'дам способствовать побегу дамани, но даже несмотря на то, что их наверняка разыскивали вместе с Эги-нин, они не изменили своего отношения к женщинам, способным направлять. Бетамин, высокая и такая же смуглая, как Туон, одетая в эбударское платье с очень глубоким вырезом и подшитым с одной стороны выше колена подолом, открывающим бледно-розовые нижние юбки, сидела с видом матери, только и ждущей от детей непослушания, а желтоволосая Сита, в сером шерстяном платье с высоким глухим воротом выглядела так, словно видела перед собой опасных собак, которых рано или поздно придется посадить на цепь. Ринна – та, которая говорила об отрубании рук и ног, – также делала вид, что читает, но ее обманчиво ласковые карие глаза то и дело отрывались от тонкой книжки, чтобы взглянуть на Айз Седай, и в эти моменты ее губы кривились в неприятной усмешке. Мэту захотелось выругаться еще до того, как кто-либо из них открыл рот. Мудрый человек держится подальше от женщин, когда между ними возникают разногласия, и особенно когда среди них находится Айз Седай; но так ведь он не в первый раз приходил в этот фургон.

– Лучше, чтобы твое дело оказалось действительно важным, Джолин, – расстегнув куртку, Мэт попытался вытряхнуть из нее хоть немного воды. Он подумал, что было бы неплохо выжать ее. – Я только что узнал, что голам убил Тайлин той ночью, когда мы сбежали, и я не в том настроении, чтобы выслушивать жалобы.

Джолин, прежде чем заговорить, заложила страницу вышитой закладкой, закрыла книгу и сложила поверх нее руки. Айз Седай никогда не спешат, они только ожидают этого от остальных. Если бы не Мэт, Джолин скорее всего до сих пор носила бы ай'дам, но он никогда не замечал за Айз Седай особой склонности быть благодарными. Она не обратила внимания на его слова насчет Тай-лин.

– Блерик сказал мне, что балаган уже начал сниматься с места, – холодно сказала она, – но ты должен остановить это. Люка послушает только тебя. – Она слегка поджала губы при этих словах. Айз Седай также не привыкли, чтобы их не слушали, а Зеленые никогда не умели скрывать свое недовольство. – Мы должны расстаться с мыслью о Лугарде как о временном убежище. Мы должны перебраться на пароме на ту сторону гавани и отправиться в Иллиан.

Это предложение было ничуть не лучше всех, что он от нее слышал, хотя Джолин, разумеется, считала это приказом; в этом отношении она была еще хуже, чем Эгинин. Учитывая, что половина людей уже вышли на дорогу или на подходе к ней, уйдет целый день только на то, чтобы развернуть их всех в сторону пристаней, к тому же для этого им придется входить в город. Направившись в Лугард, они оставят Шончан за собой очень быстро, в то время как вдоль границы Иллиана, а может быть, и за ней, полно шончанских солдат. Эгинин отказывалась сообщить, что ей об этом известно, но у Тома были свои способы узнавать о подобных вещах. Тем не менее Мэт не стал скрипеть зубами. Это ему не требовалось.

– Нет, – натянуто произнесла Теслин со своим сильным илли-анским акцентом. Она наклонилась вперед из-за плеча Эдесины; вид у нее был такой, словно она жевала камни на завтрак, обед и ужин (суровое лицо и плотно сжатые челюсти), но в глазах читалась нервозность, появившаяся там после нескольких недель, проведенных в ошейнике дамани. – Нет, Джолин. Я уже говорила тебе, мы можем так рисковать. Мы не смеем!

– О Свет! – взорвалась Джолин, швырнув книгу на пол. – Держи себя в руках, Теслин! Если ты некоторое время провела в плену, это еще не значит, что можно распускать нюни!

– Распускать нюни? Хорошо тебе говорить! Давай-ка наденем на тебя ошейник и посмотрим, что ты тогда скажешь! – Рука Тес-лин метнулась к горлу, словно она все еще чувствовала на себе ай'-дам. – Помоги мне убедить ее, Эдесина. Из-за нее на нас снова наденут ошейники.

Эдесина поерзала на кровати, отодвигаясь подальше к стене, – худощавая привлекательная женщина с черными волосами, спадающими до пояса, она всегда старалась держаться в стороне, когда

Красная и Зеленая Сестры начинали пререкаться, а это они делали постоянно, – но Джолин лишь едва взглянула на нее.

– Ты просишь о помощи бунтовщицу, Теслин? Мы должны были оставить ее Шончан! Послушай меня. Ты должна чувствовать то же, что и я. Неужели ты согласишься пойти навстречу большей опасности, чтобы избежать меньшей?

– Меньшей! – взвилась Теслин. – Ты ровным счетом ничего не знаешь о…

Ринна вытянула свою книжку перед собой и выпустила ее из руки, так что та со стуком ударилась об пол.

– Да простит нас милорд, но у нас еще есть наши ай'дам, и мы можем очень быстро напомнить этим девочкам, как следует вести себя. – Ее акцент делал голос музыкальным, но улыбка на губах не касалась карих глаз. – Не стоит позволять им распускаться до такой степени.

Сита хмуро кивнула, соглашаясь, и встала, словно собираясь достать поводки.

– Думаю, с ай'дам мы покончили, – произнесла Бетамин, игнорируя возмущенные взгляды двух остальных сул'дам, – но существуют и другие способы утихомирить этих девчонок. Могу ли я предложить милорду вернуться сюда через час? Они расскажут вам все, что вы хотите знать, без этих глупых перебранок – вот только вряд ли они сделают это сидя. – Судя по ее тону, Бетамин собиралась в точности выполнить то, что сказала. Джолин воззрилась на трех сул'дам в гневном недоумении, но Эдесина выпрямилась на кровати, схватившись за нож с решительным лицом, а Теслин в свою очередь отползла по кровати назад, прижавшись к стене и плотно обхватив себя обеими руками.

– В этом нет необходимости, – сказал Мэт, помедлив. Лишь одно мгновение. Конечно, он не прочь бы увидеть Джолин «утихомиренной», но Эдесина могла вытащить нож, а это в свою очередь переполошило бы весь курятник, независимо от того, как обернется дело. – Что это за «большая опасность», о которой ты говорила, Джолин? Джо-лин! Какая опасность сейчас угрожает нам больше, чем Шончан?

Зеленая, решив, что ее взгляд не производит достаточного впечатления на Бетамин, обратила его на Мэта. Не будь она Айз Седай, можно было бы сказать, что она выглядит обиженной. Джолин терпеть не могла объясняться.

– Если тебе так необходимо знать, кто-то направляет Силу. – Теслин и Эдесина кивнули: Красная Сестра – с неохотой, Желтая – весьма решительно.

– В лагере? – встревоженно спросил Мэт. Его правая рука поднялась сама собой, схватившись за серебряную лисью головку под рубашкой, но медальон не был холодным.

– Нет, – ответила Джолин так же неохотно. – К северу, далеко отсюда.

– Гораздо дальше, чем любая из нас должна была бы почувствовать, – вставила Эдесина с оттенком страха в голосе. – Количество саидар, которое там используется, должно быть огромным, невообразимым. – Она замолчала, встретив неприязненный взгляд Джо-лин, которая, повернувшись к Мэту, продолжала изучать его, словно решая, как много можно ему сказать.

– На таком расстоянии, – продолжала она, – мы вряд ли ощутили бы, как направляют Силу Сестры в Башне. Это были скорее всего Отрекшиеся, и что бы они там ни делали, нам стоит держаться от них как можно дальше.

Мэт немного поразмышлял; наконец он произнес:

– Если это далеко, то будем придерживаться первоначального плана.

Джолин пыталась было продолжать спор, но он не стал слушать. Стоило ему подумать о Ранде или Перрине, как в голове сразу поднимался цветной вихрь. Он предполагал, что это одно из свойств его как та'верена. На этот раз у него не возникло мысли ни об одном из его друзей, но цвета неожиданно вспыхнули в его мозгу – целый веер, состоящий из тысяч многоцветных радуг. На этот раз из них почти составился образ – он смутно увидел нечто похожее на мужчину и женщину, сидящих на земле лицом друг к другу. Видение мгновенно исчезло, но Мэт уже знал, так же твердо как и свое имя: это не Отрекшиеся; это Ранд. И он не мог не подумать: интересно, а что делал Ранд, когда остановились кости?