Глава 16. Предмет переговоров

Утреннее солнце низко висело над горизонтом, окутывая тенями ближнюю сторону Тар Валона, но покрывавший все снег ярко сиял. Казалось, что светится сам город за длинными белыми стенами, усеянными башенками и знаменами. Но Эгвейн, сидевшей на чалом мерине, который стоял на берегу реки над городом, он казался еще дальше, чем был на самом деле. Здесь Эринин расширялась больше чем на две мили, до еще Алиндрелле Эринин и Осендрелле Эринин, огибавшие остров с обеих сторон, простирались почти на милю. Из-за этого Тар Валон словно вырастал из середины огромного озера, и добраться до него можно было только по массивным мостам, возносившимся над водой так высоко, что корабли без труда проплывали под ними. Сама Белая Башня, толстый белоснежный столб которой вздымался на неимоверную высоту из самого центра города, наполнила сердце Эгвейн тоской по дому. Не по Двуречью, а по Башне. Теперь это был ее дом. Взгляд поймал струйку дыма, тонкую черную полоску, поднимавшуюся в небо с дальнего берега за городом, и она поморщилась. Дайшар топнул по снегу копытом, но ласкового похлопывания по шее было достаточно, чтобы успокоить чалого. Чтобы успокоить всадницу, понадобилось бы куда больше усилий. И тоска по дому составляла лишь малую часть беспокойства. По сравнению с остальным просто крошечную.

Со вздохом Эгвейн опустила поводья на высокую луку седла и подняла длинную, окованную медью зрительную трубу. Плащ соскользнул с одного плеча, но она затенила окуляр трубы рукой в перчатке, не обращая внимания на холод, который превращал ее дыхание в маленькие клубы тумана. Стены города оказались рядом. Она сфокусировала трубу на высоких изогнутых молах Северной Гавани, выдававшихся вперед, против течения реки. По верху зубчатой стены, огибавшей Гавань, целеустремленно двигались люди, но на таком расстоянии она едва ли могла отличить мужчин от женщин. И все же она была рада, что на ней сейчас не было палантина с семью полосами, а лицо укрыто капюшоном на тот случай, если у кого-то в руках окажется более сильная оптика. Широкое устье рукотворной гавани перегораживала массивная железная цепь, натянутая в нескольких футах над водой. Маленькие точки на воде – птицы, ныряющие за рыбой в гавани, – давали представление о размерах цепи. Чтобы приподнять одно ее звено, потребовалось бы двое мужчин. Под такой преградой могла проскользнуть весельная лодка, но ни одно судно не смогло бы войти в гавань без дозволения Белой Башни. Конечно, цепь предназначалась только для ограждения от врагов.

– Вот они, Мать, – промолвил лорд Гарет, и Эгвейн опустила трубу. Ее полководец был коренастым мужчиной, поверх скромного коричневого наряда он носил простой нагрудник, нигде ни позолоты, ни вышивки. Лицо его за решетчатым забралом было обветренным и грубоватым, а годы придали ему некое странно умиротворяющее спокойствие. Достаточно было посмотреть на Гарета Брина, чтобы понять, что, если Бездна Рока разверзнется перед ним, он презрит свой страх и будет делать то, что должен. И другие последуют за ним.

От битвы к битве он убеждал, что следование за ним – путь к победе. Хорошо, что такой человек был ее спутником. Взгляд Эгвейн последовал за его рукой в латной перчатке, указывавшей вверх по течению.

Пять, шесть – нет, уже семь – речных кораблей, только что показавшихся из-за мыса, спускались по течению Эринин. Это были большие суда, одно из них трехмачтовое, треугольные паруса раздувались, а длинные весла взрезали синевато-зеленую воду, чтобы добавить еще немного скорости. Все говорило о пламенном стремлении к скорости, о желании достичь Тар Валона сейчас! Здесь река была достаточно глубока, что позволяло судам двигаться вблизи от берегов. Но эти корабли шли плотной группой, держась настолько близко к середине Эринин, сколько позволял ветер и искусство кормчих. Матросы, сидевшие на мачтах, смотрели в основном на берега, вместо того чтобы высматривать мели.

На самом деле, пока они держатся дальше полета стрелы, выпущенной из лука, им нечего бояться. Конечно, Эгвейн с того места, где она находилась, могла поджечь каждый из этих кораблей или проделать в их бортах дыры, чтобы они утонули. Дело нескольких секунд. Но это бы несомненно означало, что кто-то утонет. Течение было сильным, вода – ледяной, плыть до берега далеко, даже тем, кто умеет плавать. Даже единственная смерть обратит использование Силы в оружие. Она старалась жить так, как если бы уже была связана Тремя Клятвами, и Клятвы защищали суда от нее и других сестер. Сестра, присягнувшая на Клятвенном Жезле, не сможет заставить себя накинуть эти плетения, пока не убедится, что ей грозит непосредственная опасность. Но, очевидно, ни капитаны, ни команды кораблей в это не верили.

Они подходили ближе, и вот уже по воде стали доноситься за-глушенные расстоянием крики. Впередсмотрящие на мачтах указывали на нее и Гарета, и быстро стало очевидным, что они принимали ее за Айз Седай со своим Стражем. По крайней мере, капитаны не желали признавать возможность того, что Эгвейн таковой не была. Спустя мгновение работа весел усилилась. Всего лишь на крупицу, но как пришлось потрудиться гребцам, чтобы создать и эту крупицу. Женщина на квартердеке переднего судна – видимо, капитан – взмахивала руками, требуя еще больших усилий, а по палубе начали бегать люди, закрепляя одну снасть и ослабляя другую, чтобы изменить угол парусов, хотя Эгвейн показалось, что они этим ничего не достигли. Кроме моряков на палубах были и другие люди, большая часть из которых сгрудилась у бортов, многие поднимали зрительные трубы. Некоторые, кажется, пытались оценить расстояние, которое осталось пройти до безопасной гавани.

Она подумала, не сплести ли яркую вспышку, фейерверк, может быть даже с грохотом, прямо над каждым из судов. Это даст понять любому на борту, что их не спасет ни скорость, ни расстояние, а только воздержанность, рожденная из Трех Клятв. Они должны знать, что сейчас они в безопасности благодаря Айз Седай. Тяжело вздохнув, Эгвейн покачала головой и мысленно укорила себя. Плетение, хотя бы столь простенькое, привлекло бы внимание в городе, и, конечно, большее, чем просто появление одинокой сестры. Сестры частенько приходили на берег реки посмотреть на Тар Валон и Башню. Даже если единственной реакцией на такую вспышку станет ответная, то такое соревнование, едва оно начнется, очень трудно остановить. Начавшись, дела могут вырваться из-под контроля. Для этого было слишком много возможностей, особенно в эти последние пять дней.

– С тех пор как мы прибыли, капитан порта никогда не позволял находиться внутри больше чем восьми-девяти кораблям, – сказал Гарет, когда первый корабль поравнялся с ними. – Но, похоже, эти капитаны все спланировали заранее. Скоро появится еще один караван, он доберется до города к тому времени, как гвардейцы Башни убедятся в том, что эти парни в самом деле прибыли сюда завербоваться. Джимар Чубейн знает достаточно и не даст мне заслать в город своих парней на борту корабля. Больше всего его гвардейцев толпится в гаванях, ну да еще на башнях мостов, а в остальных местах, насколько я успел разузнать, лишь понемногу. Хотя это изменится. Поток кораблей начинается с рассветом и продолжается почти до наступления ночи и здесь, и в Южной Гавани. Похоже, что у этой компании солдат не так много, как у большинства. Каждый план хорош до поры, Мать, а потом ты или приспосабливаешься к обстоятельствам, или тебя вышибают из седла.

Эгвейн досадливо хмыкнула. На этих семи кораблях вместе должно быть пассажиров двести, а то и того больше. Кто-то из них, конечно, может быть купцом, торговцем или просто безобидным путником, да только низкое солнце отблескивало от шлемов, нагрудников и стальных дисков, нашитых на кожаные безрукавки. Сколько таких кораблей прибывало в день? Каково бы ни было их число, но в город шел постоянный приток тех, кто хотел завербоваться к Верховному Капитану Чубейну.

– Почему вы, мужчины, так торопитесь убивать или быть убитыми? – промолвила она раздраженно.

Лорд Гарет спокойно посмотрел на нее. Он словно изваяние восседал верхом на крупном гнедом мерине с белой полосой на морде. Иногда ей казалось, что она немного понимает чувства Суан к Гарету. Иногда она думала, что не жаль никаких усилий, чтобы ошеломить его, просто для того чтобы увидеть его встревоженным.

К сожалению, Эгвейн столь же хорошо знала ответ на свой вопрос, сколь и он. По крайней мере что касалось мужчин, решивших записаться в солдаты. О, всегда достаточно тех, кто стремится поддержать то дело, которое он считает правым, и тех, кто ищет приключений, как бы они себе их ни представляли. Но тут дело в том, что, таская пику или копье, можно заработать за день в два раза больше того, что получишь, батрача за плугом, или в полтора раза больше, если способен держаться в седле достаточно хорошо для кавалерии. Лучники и арбалетчики занимают промежуточную позицию. Люди, работающие на других, могли мечтать о том дне, когда они приобретут себе ферму, или лавочку, или хотя бы задел, с помощью которого сыновьям удастся построить свое дело, но, уж конечно, они слышали тысячи баек о тех, кто ушел в солдаты и через пять или десять лет вернулся домой с мешком золота и больше ни в чем себе не отказывал. Сказки о простых людях, ставших генералами или лордами.

– Для бедняка, – мрачно замечал Гарет, – лучше уставиться на острие пики, чем на круп чужой лошади, впряженной в плуг. Даже если куда больше шансов на то, что его этой же пикой и проткнут, чем на достижение славы и богатства.

Горький взгляд на жизнь, но Эгвейн понимала, что, похоже, именно так и думает большинство из тех, кто прибывает сюда на кораблях. Но ведь благодаря этому она получила и собственную армию. На каждого человека, который хотел видеть, как узурпатора сбросят с Престола Амерлин, на каждого человека, который хотя бы знал наверняка, кем является Элайда, приходился десяток, если не сотня тех, кто пришел ради денег. Некоторые из людей на кораблях поднимали руки, чтобы показать стражникам на стенах гавани, что они не вооружены.

– Нет, – сказала она, и лорд Гарет вздохнул. Его голос остался спокойным, но слова едва ли были утешительными.

– Мать, пока гавани остаются открытыми, в Тар Валоне с пищей будет лучше, чем у нас, и Гвардия Башни скорее станет здоровее и крепче, чем ослабнет от голода. Я очень сомневаюсь, что Элайда позволит Чубейну атаковать нас, как бы ему этого ни хотелось. Каждый день ожидания только наращивает счет у мясника, и рано или поздно нам придется его оплатить. Я с самого начала говорил, что нам придется идти на приступ, и это по-прежнему справедливо, хотя все остальное изменилось. Если сейчас сестры пустят меня и моих людей внутрь стен, я смогу взять Тар Валон. Без крови не обойдется. И никогда не обходится. Но я могу взять для вас город. И если промедления не будет, то погибнет значительно меньше.

В ее животе образовался узел, он завязывался все туже, пока она не начала дышать с трудом. Осторожно, шаг за шагом она проделала серию упражнений для послушниц, которые помогли ослабить его. Берега вмещают реку, направляя, но не управляя. Покой окутал ее, проник в нее.

Слишком многие стали свидетелями применения врат, и в некотором смысле Гарет представлял самый плохой случай. Его делом была война, и он достиг в нем больших успехов. Как только он узнал, что через врата одновременно может провести не только маленькую группу людей, то сразу увидел в них большие возможности. Даже мощные стены Тар Валона, находящиеся за пределами действия любой осадной катапульты, если она не установлена на барже, и окутанные Силой, так что и мощнейшая катапульта не оставит на них и следа, могли оказаться все равно что бумажными против армии, которая могла Перемещаться. Но, понял это Гарет или нет, эта идея придет в голову и другим. Похоже, что Аша'маны уже сделали это. Война всегда отвратительна, но она могла стать еще уродливее.

– Нет, – повторила Эгвейн. – Я знаю, что люди будут умирать до того, как все закончится.

Помоги Свет, она могла видеть, как они умирают, просто прикрыв глаза. Еще больше погибнет, если она примет неправильные решения, и не только здесь.

– Но я должна сохранить живой Белую Башню – против Тар-мон Гай'дона, – чтобы она встала между миром и Аша'ман, – а Башня погибнет, если сестры станут убивать друг друга на улицах Тар Валона.

Однажды это уже случилось. Нельзя позволить этому повториться.

– Если погибнет Белая Башня, умрет надежда. Я не стану больше говорить об этом.

Дайшар всхрапнул и мотнул головой, словно уловив ее раздражение, но Эгвейн твердо придержала его и убрала зрительную трубу в тисненый кожаный футляр, свисавший с седла. Нырявшие птицы прекратили рыбалку и поднялись в воздух, когда толстая цепь, преграждавшая путь в Северную Гавань, начала опускаться. Она погрузится ниже поверхности воды задолго до того, как первый корабль подойдет к устью гавани. Как давно она сама прибыла в Тар Валон таким же маршрутом! Кажется, уже и не вспомнить. Минула целая эпоха. Тогда сошла на берег и была встречена Наставницей Послушниц совсем другая женщина.

Гарет покачал головой с быстрой усмешкой. Но ведь он никогда не сдавался.

– Вам, Мать, нужно сохранить Белую Башню, но это моя работа – дать ее вам. Если, конечно, не произошло таких перемен, о которых я не знаю. Я вижу, как перешептываются и смотрят через плечо сестры, хотя я и не понимаю, что это значит. Если вам все еще нужна Башня, придется штурмовать, и лучше раньше, чем позже.

Внезапно утро показалось темнее, словно солнце затмило облака. Что бы она ни сделала, мертвые будут громоздиться поленницами, но она должна сохранить Белую Башню живой. Должна. Когда выбираешь из двух зол, приходится выбирать то, которое кажется меньшим.

– Я увидела здесь достаточно, – негромко произнесла Эгвейн. Бросив последний взгляд на тонкую струйку дыма за городом, она развернула Дайшара по направлению к деревьям, что росли в сотне шагов от берега реки, где среди вечнозеленых болотных миртов и по-зимнему голых буков и берез ожидал эскорт.

Две сотни легкой кавалерии в жатых кожаных нагрудниках или куртках с нашитыми металлическими пластинками несомненно привлекли бы внимание, покажись они на берегу реки, но Гарет убедил ее в необходимости этих людей с пиками и короткими луками. Без сомнения, дым на дальнем берегу поднимался от горящих фургонов или припасов. Булавочный укол, но эти булавки кололи каждую ночь, когда одна, когда две-три, так что теперь на рассвете люди первым делом высматривали дымы. До сих пор выследить поджигателей оказывалось невозможным. Внезапные снежные шквалы ослепляли преследователей, или налетали свирепые ледяные ночные ветра, или следы просто обрывались и снег за последним отпечатком копыт был так чист, словно только что выпал. Остатки плетений достаточно ясно говорили о том, что тут не обошлось без Айз Седай, и не имело смысла считать, что Элайда забросила своих людей, а может и сестер, и на этот берег. Едва ли что-то могло бы больше обрадовать Элайду, чем поимка Эгвейн ал'Вир.

Конечно, это был не только ее личный эскорт. Кроме Шириам, ее Хранительницы Летописей, с ней этим утром было еще шесть сестер, и те, у кого были Стражи, привели их с собой, так что за сестрами стояло в ожидании восемь мужчин, одетых в плащи, окраска которых переливалась от ветерка так, что можно было почувствовать головокружение. Иногда казалось, что всадники и лошади растворяются среди стволов деревьев. Осознавая опасность, по крайней мере от налетчиков, осознавая, что их Айз Седай взвинчены почти до предела, они смотрели на окрестную рощицу, словно рядом не было никаких кавалеристов. Их первой заботой была безопасность Айз Седай, и в этом они никогда ни на кого не полагались. Сарин, чернобородый коротышка, не столько невысокий, сколько широкий, держался так близко к Нисао, что казалось, будто он нависает над миниатюрной Желтой. Джори, такой же широкий, как и Сарин, но очень низкорослый даже для уроженца Кай-риэна, умудрился нависнуть над Морврин, хотя он и был ниже ее. Три Стража Мирелле, те трое, кого она осмелилась признать, сгрудились вокруг нее так плотно, что она не могла стронуть своего коня без того, чтобы не толкнуть одного из них. Сетагана Анайи, стройный, темнокожий и красивый настолько, насколько она была простовата, умудрился почти окружить ее собой, а Тервайл, обладатель резко очерченного носа и иссеченного шрамами лица, проделал то же с Беонин. У Карлинии не было Стража, что обычно для Белых, но она изучала мужчин из недр своего отороченного мехом капюшона так, словно подумывала подыскать его для себя.

Еще не так давно Эгвейн предпочла бы, чтобы ее не видели в компании этих шести женщин. Они и Шириам присягнули ей на верность по разным причинам, и ни им, ни ей не хотелось, чтобы об этом знали или хотя бы подозревали. Они были ее возможностью влиять на происходящее, насколько это возможно, хотя все и считали ее не больше чем подставной фигурой, девочкой Амерлин, которую Совет Башни может использовать как ему заблагорассудится и которую никто не слушает. Совет утратил эту иллюзию, когда она вынудила его объявить войну Элайде, заставив их признать, что они сами собирались предпринять это с того самого дня, как бежали из Башни. Но в итоге это привело только к тому, что Совет и сами Айя беспокоились о том, что она выкинет еще, и пытались удостоверится, что это будет совпадать с их точкой зрения. Восседающие весьма удивились, когда она приняла предложение создать совет, по одной сестре от каждой Айя, чтобы направлять ее своей мудростью и опытом. Или, возможно, они решили, что удача с объявлением войны ударила ей в голову. Конечно, она посоветовала Морврин, Анайе и другим оказаться среди избранных в этот совет сестер, и у них сохранилось достаточно авторитета в своих Айя, чтобы осуществить задуманное. К этому времени она уже неделями выслушивала их советы, хотя и не всегда следовала им, но теперь необходимости устраивать встречи и передавать вести тайно больше не было.

Однако похоже, что, пока Эгвейн смотрела на Башню, в отряде произошли изменения.

Шириам, в узком голубом палантине своего поста поверх плаща, изобразила весьма неофициальный поклон, оставаясь при этом в седле. Эта женщина с огненно-рыжими волосами могла быть временами неимоверно формальной.

– Мать, с вами хочет поговорить Восседающая Делана, – сообщила она, словно Эгвейн сама не видела дородную Серую сестру, сидящую на пятнистой кобыле, почти такой же темной, как и чер-ноногий конь Шириам. – По делу некой важности, как она сама говорит. – И некоторая резкость означала, что Делана не сказала, в чем состояло ее дело. Шириам это не понравилось. Она очень ревностно относилась к своей должности.

– Наедине, если позволите, Мать, – промолвила Делана, откидывая капюшон с серебристых волос. Ее голос был низким для женского, но едва ли в нем звучала настоятельность, обычная при существовании важных дел, о которых предполагается вести разговор.

Ее присутствие было довольно неожиданным. Делана часто поддерживала Эгвейн в Совете Башни, пока Восседающие пререкались по поводу того, действительно ли какое-то отдельно взятое решение имеет отношение к войне против Элайды. Это означало, что Совету требовалось поддерживать распоряжения Эгвейн, как будто они находились в полном согласии, и даже Восседающим, которые поддерживали объявление войны, не нравился такой оборот событий, что привело к бесконечным препираниям. Они хотели свалить Элайду, но, предоставленный сам себе, Совет так и не пошел бы дальше споров. Хотя, по правде, поддержка Деланы не всегда была хороша. Один день она являлась воплощением Серых, стремящихся к согласию, на другой же могла быть столь резкой в своих аргументах, что каждой Восседающей хотелось отвернуться от нее. В других отношениях она также была известна как мастер стравливать противников. Не меньше трех раз она требовала от Совета официального заявления, что Элайда является Черной Айя. Это всегда приводило к неловкой тишине, пока кто-нибудь не объявлял собрание закрытым. Мало кто хотел обсуждать в открытую Черных Айя. Делана же готова была обсуждать что угодно – от того, как же найти должные одежды для девяти сотен и восьмидесяти семи послушниц, до наличия среди сестер тайных приверженцев Элайды, еще одной темы, которая не давала покоя многим сестрам. Но почему Делана выехала одна и столь рано? Раньше она никогда не приближалась к Эгвейн без еще одной, а то и трех Восседающих. Бледно-голубые глаза Деланы выдавали не больше, чем гладкое лицо Айз Седай.

– Пока мы едем, – ответила Делане Эгвейн. – Мы хотим побыть наедине, – добавила она, когда Шириам попыталась открыть рот. – Пожалуйста, останься с остальными. – Зеленые глаза Хранительницы сузились так, что это могло показаться гневом. Умелая и энергичная Хранительница, она возложила надежды на Эгвейн и почти не скрывала, что ей не нравились любые встречи той, в которых она не могла принять участия. Расстроенная или нет, но она склонила голову в знак повиновения после секундного колебания. Шириам не всегда знала, кто из них командует, но в этот раз все было очевидно.

От реки Эринин шел подъем, не холмы, а равномерное повышение к гигантскому пику, который высился на западе над округой, столь массивный, что само название «гора» казалось насмешкой. Драконова Гора возвышалась бы надо всем даже на Хребте Мира, а в относительно равнинных землях Тар Валона ее снежный гребень, казалось, достигал небес, особенно когда с его зазубренной вершины вырывалась тоненькая струйка дыма, как это было сейчас. То, что на такой высоте казалось тонкой ниточкой, поблизости выглядело бы совершенно иначе. Деревья отступали на полпути вверх по Драконовой Горе, и никому еще не удавалось подняться на ее гребень, хотя, говорят, склоны усеяны костями тех, кто пытался это сделать. Зачем они пытались, никто объяснить не мог. Порой длинная вечерняя тень горы достигала города. Те, кто жил в окрестностях, привыкли к тому, что Драконова Гора занимает полнеба, так же как привыкли они и к тому, что над стенами города возвышается Белая Башня, видная за многие мили. Обе они были обычным явлением, которое всегда было и всегда будет, но человеческие интересы были заняты урожаями и ремеслами, а не горами или Айз Седай.

В крошечных селениях из десятка или дюжины каменных домов, крытых соломой или шифером, как и в редких деревнях из сотни домов, дети, игравшие в снегу или носившие в ведрах воду из колодцев, останавливались поглазеть на солдат, которые ехали вдоль грязных колей, не покрытых снегом и потому напоминавших дороги. У них не было знамен, но у некоторых из солдат на плащах или рукавах горело Пламя Тар Валона, а чудные плащи Стражей говорили о том, что по крайней мере некоторые из женщин – Айз Се-дай. Даже столь близко к городу до недавних пор сестры были редким зрелищем, и это заставляло блестеть ребячьи глазки. Да и сами солдаты, наверное, входили в список чудес. Большую часть земли занимали фермы, кормившие Тар Валон. Неуклюжие дома и высокие каменные или кирпичные амбары были окружены полями, разгороженными стенками из камня, между которыми терялись рощи, леса и чащи. Частенько группки фермерских детишек бежали вдоль колеи, подпрыгивая на снегу, точно зайцы. Зимние работы заставляли старших держаться по домам, но те, кто, плотно закутавшись от мороза, рискнули высунуться за порог, едва ли удостаивали взглядом солдат, Стражей или Айз Седай. Скоро весна, а там пахать, сажать, и что бы там Айз Седай ни вытворяли, это останется неизменным. Да будет на то воля, ничего и не изменится.

У охранников не оказалось никакой работы, разве что разъезжать в ожидании нападения. Лорд Гарет выделил сильный авангард, ряды по бокам и разъезды в арьергарде, а сам вел основную часть солдат сразу за Стражами, которые ступали вслед Шириам и «совету». Все они составляли большое кривобокое кольцо вокруг Эгвейн, но если бы она не смотрела по сторонам, то могла бы решить, что едет по сельской местности наедине с Деланой. Или если бы смотрела только вдаль. Путешествие обратно в лагерь было долгим, всем сестрам было запрещено создавать переходные врата там, где плетение могли заметить, так что времени на разговор с Деланой было много. Но вместо того чтобы заставить ее высказаться, Эгвейн сравнивала те фермы, которые они проезжали, с теми, что были в Двуречье.

Возможно, изучать их ее заставило именно то, что Двуречье больше не было домом. Осознание правды не может быть заблуждением, но ей все же необходимо было вспоминать Двуречье. Можно забыть, кто ты, если забудешь, откуда ты. Иногда и дочь хозяина гостиницы из Эмондова Луга казалась ей чужой. Поставь любую из этих ферм туда, к Эмондову Лугу, она бы смотрелась решительно странно, но в чем именно заключалась эта странность, она не смогла бы сказать. Другая форма домов, другой наклон крыши. И чаще их кроют шифером, чем соломой, насколько это вообще можно различить сквозь мощные снежные шапки. Теперь-то, конечно, в Двуречье стало меньше соломы и больше камня да кирпича. Она видела это в Тел'аран'риоде. Перемены происходят слишком медленно, чтобы их можно было заметить, или чересчур быстро, чтобы чувствовать себя уютно, но они так или иначе происходят. Ничто не остается прежним, как бы оно таким ни казалось. Или как бы не надеялся на это.

– Некоторые думают, что вы собираетесь сделать его своим Стражем, – сказала внезапно Делана тихим голосом. Она как будто была вовлечена в беспечный разговор. Все ее внимание, казалось, было приковано к тому, чтобы поправить капюшон, не снимая зеленых перчаток. Она ездила хорошо, сливаясь с движениями своей кобылы так непринужденно, словно и не замечала ее существования. – Некоторые думают, что вы это уже сделали. У меня самой уже некоторое время нет Стража, но так приятно хотя бы просто знать, что он рядом. Если, конечно, правильно выберешь.

Эгвейн подняла бровь – она порадовалась, что удержалась от зевка; такой темы она ожидала меньше всего, – а Делана добавила:

– Лорд Гарет. Он проводит с вами очень много времени. Он старше, чем принято, но Зеленые частенько выбирают для начала более опытного мужчину. Знаю, вы вообще-то так и не определили свою Айя, но я часто думаю о вас, как о Зеленой. Интересно, Суан порадуется, если вы свяжете его узами, или огорчится? Мне кажется то так то этак. Их отношения, если это можно так назвать, весьма своеобразны, однако она совершенно не смущается.

– Вот и спроси об этом Суан, – в улыбке Эгвейн была некая напряженность. Это проскальзывало и в ее тоне. Она сама не совсем понимала, почему Гарет Брин предложил ей свою преданность, но Совет Башни мог бы найти лучшее применение своему времени, чем сплетничанию наподобие деревенских кумушек. – Можешь сказать кому угодно, что я никого не связывала узами, Делана. Лорд Гарет проводит со мной время, как ты это называешь, поскольку я Амерлин, а он – мой генерал. Можешь и им об этом напомнить. – Так, значит, Делана считала ее Зеленой. Это была Айя, которую бы Эг-вейн выбрала, хотя, по правде, она предпочла бы иметь только одного Стража. Но Гавин был или в Тар Валоне, или на пути в Кэйм-лин, в любом случае она не скоро наложит на него руки. Она машинально потрепала Дайшара по шее, пытаясь не позволить своей улыбке превратиться в свирепый взгляд. Приятно было позабыть на время Совет Башни, да и многое другое. Совет дал ей понять, почему Суан, когда была Амерлин, частенько выглядела словно медведь, мающийся больным зубом.

– Я бы не сказала, что это было предметом широкого обсуждения, – промурлыкала Делана. – Пока. Конечно, есть определенный интерес к тому, взяли ли вы себе Стража и кого. Я сомневаюсь, что будет мудро выбрать Гарета Брина. – Она повернулась в седле, чтобы посмотреть назад. Чтобы взглянуть на лорда Гарета, подумалось Эгвейн. Но когда Восседающая повернулась обратно, то произнесла очень тихо:

– Вы никогда не выбирали Шириам в Хранительницы, конечно, но вам стоит знать, что Айя направили и остальных наблюдать за вами. – Ее пятнистая серая кобыла была ниже Дайшара, так что Де-лане приходилось смотреть на Эгвейн снизу вверх, и она старалась не обращать на это внимания. Водянистые голубые глазки внезапно стали пронзительными. – Было мнение, что Суан советует вам… слишком хорошо… после того как вам удалось протащить объявление войны Элайде. Но она все еще возмущается переменой своего положения, не так ли? Теперь Шириам выглядит самым подходящим козлом отпущения. В любом случае Айя хотят быть предупреждены, если вы решите выкинуть еще какую-нибудь неожиданность.

– Спасибо за предупреждение, – вежливо сказала Эгвейн. Козел отпущения? Она доказала Собранию Башни, что не станет их марионеткой, но большинство продолжало считать, что чьей-нибудь да станет. По крайней мере никто не знал правды о ее втором «совете». Оставалось на это надеяться.

– Есть еще причина, по которой вам лучше быть осмотрительней, – продолжала Делана, и блеск в ее глазах уничтожал беспечность голоса. Это было для нее важнее, чем она хотела дать знать Эгвейн. – Можете быть уверены, что любой совет, который они вам дадут, исходит прямо от главы их Айя, но, как вам известно, глава Айи и ее Восседающие не всегда сходятся во взглядах. Слишком внимательно слушать их – значит войти в раздор с Советом. Не каждое решение касается войны, помните, но вы наверняка захотите, чтобы некоторые из них были приняты по-вашему.

– Амерлин следует выслушать все стороны, прежде чем принять решение, – ответила Эгвейн. – Но я вспомню твое предупреждение, когда они будут советовать мне, дочь моя. – Неужели Делана принимает ее за дурочку? Или, возможно, пытается ее разозлить.

В гневе принимаются поспешные решения и говорятся необдуманные слова, которые потом непросто взять обратно. Она не могла и представить, куда метит Делана, но когда Восседающие не могли управлять ею одним способом, они пробовали другой. Она получила достаточно практики в закулисных манипуляциях с тех пор, как стала Амерлин. Глубоко вдыхая через равные интервалы, Эгвейн искала равновесия покоя и обрела его. И в этом ей в последнее время пришлось попрактиковаться.

Серая посмотрела на нее мимо края капюшона, с лицом совершенно безразличным. Но бледные голубые глаза были настолько пронзительными, что теперь они напоминали буравчики.

– Вы можете поинтересоваться, что они думают о предмете переговоров с Элайдой, Мать.

Эгвейн почти улыбнулась. Пауза была весьма нарочитой. Очевидно, Делане не нравилось, когда ее называет дочерью женщина моложе большинства послушниц. Моложе большинства, пришедших из Башни, если не говорить о самых новеньких. Но и сама Делана была слишком молодой для Восседающей. И ей не удавалось сдерживаться, как и дочери хозяина гостиницы.

– Зачем мне спрашивать об этом?

– Затем, что этот предмет возник в Совете в последние несколько дней. Не как предложение, но о нем очень негромко упомянули и Варилин, и Такима, и Магла. А Фэйзелле и Саройя проявили интерес к тому, что они сказали.

Покой или беспокойство, но червь гнева внезапно зашевелился в Эгвейн, и сокрушить его было не так-то просто. Эти пятеро были Восседающими еще до того, как в Башне произошел раскол, но, что еще важнее, они присоединились к двум основным фракциям, боровшимся за главенство в Совете. На самом деле они разделились на тех, кто поддерживал Романду, и тех, кто принадлежал к группировке Лилейн, но эта парочка продолжала бы противостоять друг другу, даже если бы это привело к гибели обеих. Да и своих последователей они держали стальной хваткой.

Можно было предположить, что кого-то всполошили последние события, но только не Романду или Лилейн. Вот уже половина недели как разговоры об Элайде или о взятии Башни были почти напрочь вытеснены встревоженными беседами о необычайно мощном, невероятно долгом выбросе Силы. Почти каждая хотела узнать, что послужило его причиной, и почти каждая боялась это узнать. Лишь вчера Эгвейн сумела убедить Совет, что небольшая группа сможет отправиться к месту выброса Силы, не подвергаясь опасности, – а даже воспоминание о выбросе было достаточно сильно, чтобы любая в точности указала, где произошел выброс, – и большинство сестер как будто вместе затаили дыхание в ожидании возвращения Акаррин и ее спутниц. Каждая Айя желала отправить туда свою представительницу, но лишь Акаррин вызвалась сама.

Ни Лилейн, ни Романду, это, казалось, не волновало. Сколь бы яростным и длительным ни было проявление Силы, но оно было также и очень далеко, а видимого вреда никому не причинило. Если это было делом рук Отрекшихся, что казалось наиболее вероятным, возможность что-нибудь узнать была ничтожно мала, а возможность как-то им противодействовать – и того меньше. Бессмысленно терять время и силы на невозможное, когда перед ними стояла важная задача. Так они заявили, скрипя зубами, когда обнаружили, что вынуждены поддерживать согласие. Они также согласились с тем, что Элай-да должна быть лишена палантина и посоха, причем Романда почти с таким же пылом, как и Лилейн. Если то, что Элайда сместила бывшую Голубую с поста Амерлин, взвинтило Лилейн, то заявление Элай-ды о роспуске Голубой Айя привело ее в бешенство. И если они позволили завести речь о переговорах… В этом просто не было смысла.

Меньше всего Эгвейн хотела, чтобы Делана – или кто-то другой – заподозрили, что Шириам и другие были более чем просто сворой овчарок, приставленных наблюдать за ней, но она призвала их властным призывом. Они были достаточно умны, чтобы сохранять в тайне то, что нужно было сохранить, ибо их собственные Айя могли иметь свои секреты, даже если половина из них всплыла, так что они без спешки подъехали к Эгвейн, образуя вокруг нее группу, и лица их скрывала обычная для Айз Седай маска безмятежности и терпения. Эгвейн велела Делане повторить сказанное. Несмотря на изначальную просьбу говорить наедине, Серая отнеслась к этому очень небрежно. Безмятежности и терпению настал конец.

– Это безумие, – заявила Шириам, прежде чем кто-то другой успел открыть рот. Ее голос звенел от гнева, а может чуть-чуть и от испуга. Она вполне могла быть напугана. Ее имя стояло в списке тех, кто был намечен к усмирению. – Никто из них не верит, что переговоры возможны.

– Я так не думаю, – сухо произнесла Анайя. Ее гладкое лицо принадлежало скорее фермерше, чем Голубой сестре, и одевалась она очень просто, в добротную шерсть, по крайней мере на людях, но гнедым мерином управляла столь же легко, как и Делана своей кобылой. Мало что могло нарушить спокойствие Анайи. Конечно, среди Восседающих, обсуждавших переговоры, не было Голубых. Анайя не была похожа на солдата, но для Голубых это была война не на жизнь, а на смерть, и пощады не просили и не давали. – Элай-да вполне прояснила ситуацию.

– Элайда неразумна, – сказала Карлиния, тряхнув головой, так что капюшон упал на плечи, а короткие черные кудряшки вздрогнули. Она раздраженно накинула капюшон обратно. Карлиния редко показывала свои эмоции, но сейчас ее бледные щеки горели почти как у Шириам и говорила она с жаром. – Не может же она предположить, что мы все теперь приползем к ней на брюхе. Неужели Саройя надеется, что она согласится на меньшее?

– Однако Элайда требует именно приползти, – ехидно промолвила Морврин. Раздражение было написано и на ее обычно безмятежном круглом лице, а пухлые ручки стискивали поводья. Она так злобно смотрела на пролетавшую стайку сорок, которую распугали проходившие через березовую рощицу лошади, что казалось, будто они сейчас упадут с неба. – Такиме иногда нравится звук собственного голоса. Она наверняка говорит, чтобы послушать себя.

– Да и Фэйзелле, – мрачно добавила Мирелле, глядя на Делану так, словно та виновата во всем. Эта женщина с оливковой кожей была известна своим норовом даже среди Зеленых. – Я не ожидала услышать от нее такого. Раньше она никогда не была столь глупа.

– Не могу поверить, что Магла и впрямь имела это в виду, – настаивала Нисао, всматриваясь во всех по очереди. – Не может такого быть. Да и как бы мне не было неприятно признать, но она у Романды так прижата к ногтю, что взвизгивает всякий раз, когда Романда чихает, а единственное, в чем та сомневается, – так это высекут ли Элайду, прежде чем сошлют.

Выражение Деланы было очень мягким, она, видимо, сдерживала самодовольную улыбку. Явно это была та самая реакция, которую она ожидала. – Романда держит так же крепко и Саройю, и Вари-лин, а Такима с Фэйзелле и шагу не ступят без соизволения Лилай-ны, но все равно они сказали то, что сказали. Я думаю, Мать, ваши советницы выражают чувства большинства сестер, – они разгладила перчатки, искоса окинув Эгвейн взглядом. – Вы можете подавить это в зародыше, если будете тверды. Похоже, вам удастся получить от Айя необходимую поддержку. И конечно, мою – в Совете. И более чем достаточно, чтобы пресечь это. – Как будто Эгвейн нужна была поддержка, чтобы совершить это. Может, она просто пыталась войти в доверие. Или сделать вид, что ее единственная забота – поддержать Эгвейн.

Беонин ехала молча, завернувшись в плащ, уставившись кобыле между ушей, но внезапно она покачала головой. Обычно ее большие серо-голубые глаза создавали впечатление, что она испугана, но сейчас они гневно сверкали из-под капюшона, пока она оглядывала одну за другой своих спутниц, включая Эгвейн.

– Почему о переговорах не может быть и речи? – Шириам удивленно взглянула на нее, а Морврин сердито открыла рот, но Беонин продолжала, направив свой гнев на Делану, и теперь ее та-рабонский акцент был заметнее, чем обычно: – Мы – Серые, и ты, и я. Мы обсуждаем, медитируем. Элайда утвердила самые тягостные условия, но зачастую именно это становится причиной начала переговоров. Мы можем воссоединить Белую Башню и обеспечить всем безопасность, если всего лишь переговорим.

– Мы тоже рассуждаем, – огрызнулась Делана. – И Элайда была осуждена. – Это было не совсем правдой, но она казалась наиболее удивленной внезапным выступлением Беонин. Ее голос пропитался желчью. – Может, ты собираешься сама вести переговоры, чтобы тебя высекли? Ну а я не собираюсь, да и многие другие тоже.

– Ситуация изменилась, – настаивала Беонин. Она протянула руку к Эгвейн, почти умоляя. – Элайда не стала бы говорить о Возрожденном Драконе, если бы не прибрала его так или иначе к рукам. Вспышка саидар была предупреждением. Должно быть, Отрекшиеся двинулись, а Белая Башня…

– Довольно, – отрезала Эгвейн. – Ты хочешь начать переговоры с Элайдой? Пока Восседающие все еще в Башне? – добавила она. – Элайда не станет говорить.

– Да, – пылко заявила Беонин. – Все можно устроить ко всеобщей выгоде. Я знаю, что это возможно.

– Тогда я даю тебе свое позволение.

Немедленно все, кроме Беонин, заговорили, перекрикивая друг друга, пытаясь отговорить ее, объясняя, что это безумие. Анайя кричала столь же громко, сколь и Шириам, выразительно жестикулируя, а глаза Деланы расширились, словно от ужаса. Иные из всадников уже посматривали на сестер так же, как они смотрели на фермы, мимо которых проезжали, а среди Стражей произошло волнение, и им сейчас не нужны были особые связи, чтобы понять, что Айз Се-дай взволнованы, хотя и оставались на местах. Мудрецы предпочли держаться подальше, когда Айз Седай начали повышать голос.

Эгвейн проигнорировала крики и жесты. Она учла любую возможность, которую могла предусмотреть, чтобы эта борьба окончилась, оставив Белую Башню целой и единой. Она часами говорила с Суан, у которой было больше причин, чем у остальных, чтобы стремиться низложить Элайду. Если бы это могло спасти Башню, Эгвейн уступила бы Элайде, не обращая внимания на законность восшествия ее на Престол Амерлин. Суан едва не хватил удар, когда она об этом услышала, однако она неохотно согласилась с тем, что сохранение Башни было превыше любых других расчетов. Улыбка Беонин была столь хороша, что казалось преступным ее погасить.

Эгвейн возвысила голос настолько, чтобы быть услышанной.

– Ты приблизишься к Варилин и остальным, названным Дела-ной, и организуешь подход к Белой Башне. Вот условия, которые я приму: Элайда должна подать в отставку и уйти в изгнание. – Ибо Элайда никогда не согласится принять сестер, которые взбунтовались против нее. Амерлин не вмешивались в то, как управлялись Айя, но Элайда провозгласила, что сестры, покинувшие Башню, больше не входят ни в одну из Айя. Согласно ее заявлению, они должны будут просить повторного допуска в свои Айя, после того как понесут под жестким надзором епитимью. Элайда не воссоединит Башню, только расшатает ее еще сильнее. – Это единственные условия, которые я приму. Единственные. Ты поняла меня?

Глаза Беонин закатились, и она упала бы с лошади, если бы Мор-врин не поддержала ее, бормоча что-то под нос, усаживая Серую ровно в седле и хлопая ее по лицу, не так уж и легонько. Остальные уставились на Эгвейн, словно никогда прежде ее не видели. Даже Делана, которая наверняка предполагала что-то подобное с самого первого произнесенного ею слова. Они остановились из-за обморока Беонин, и кольцо солдат вокруг них выстроилось по приказу, который выкрикнул лорд Гарет. Иные уставились на Айз Седай, и волнение явственно читалось на их лицах, хотя они и были спрятаны за забралами шлемов.

– Пора возвращаться в лагерь, – сказала Эгвейн. Спокойно. То, что нужно сделать, должно быть сделано. Возможно, уступка исцелит Башню, но она в это не верила. А теперь могло дойти до того, что Айз Седай будут противостоять друг другу на улицах Тар Вало-на, если ей не удастся осуществить свой план. – У нас еще есть дела, – сказала она, беря в руки поводья, – а времени совсем мало. – Эгвейн молила, чтобы его оказалось достаточно.