5
— Войдите, Моолнар.
Старший Ревнитель Благолепия брат Моолнар ввалился в огромный зал Молчания, приемный покой Стерегущего Скверну, и остановился, чтобы перевести дух. Моолнар только что предпринял бешеную скачку от городской заставы до Храма и вез своему властителю не самые утешительные новости. Хотя он прекрасно знал, что каждую новость можно рассмотреть таким образом, что даже самое черное, самое неприятное известие окажется благоприятным. Стерегущий Скверну слыл большим мастером подобной обработки вестей.
Глядя себе под ноги, на мраморные с голубовато-серыми прожилками плиты, слагающие напольное покрытие, старший Ревнитель сообщил:
— Отец мой, я только что проскакал городскую заставу, через которую идет дорога к Проклятому лесу. Мои люди сообщили мне, что на дороге, примерно в двух десятках белломов от городской черты, совершено нападение на объездной патруль, в состав которого входил и служитель Храма, жрец смотритель… имя забыл. При нем двое стражников. Один из стражников убит, второй толком ничего не помнит, кажется, немного спятил. Вся рожа сворочена набок, переносица проломлена. Жрец смотритель тоже мало толкового сообщил. Все больше мямлил. Говорит, ехали какие-то люди в фургоне, а фургон сопровождали несколько всадников, по виду — обычные городские жители. Тем более что ехали они, понятно, на ослах.
— И что же? — спросил Омм-Гаар, подаваясь вперед всем своим массивным телом, облеченным в бледно-голубые одежды Стерегущего Скверну, и поднимая руку, затянутую в белую перчатку, символ высокого сана.
Омм-Моолнар воскликнул:
— А то, что не стали бы простые горожане нападать на стражников, с которыми находится служитель Храма! Наши людишки и подумать боятся о том, чтобы очернить авторитет и святое имя Храма нападением на его жреца!
— Ты, брат Моолнар, брось эту пышную риторику, ты совсем не на проповеди и не на ритуальном умерщвлении, — остановил его Стерегущий Скверну, и не хорошая улыбка мелькнула на его тучном лице. — Ты не крути, говори по существу, и да благословит твои уста Ааааму, если, конечно, он сам не был таким же бесплодным болтуном, как ты.
Богохульства в устах Стерегущего были явлением настолько обыденным, что Омм-Моолнар даже глазом не сморгнул. Он произнес:
— Я уверен в том, отец мой, что на стражников и жреца напали люди Энтолинеры, переодетые обычными горожанами. Потому что только они осмелились бы на такое… Наверное, жрец смотритель потребовал с них разные налоги и поборы, к тому же был пьян вдребезги. Вот ему и дали. Чуть не отправили прямо в чрево Илдыза. — Моолнар усмехнулся. — А Энтолинера и этот беллонский мерзавец Каллиера…
— Ну?
— Следы ведут прямо в Проклятый лес, — выговорил Омм-Моолнар.
— Та-а-ак. — Стерегущий Скверну встал и, тяжело ступая, начал мерить шагами мраморные плиты великого зала Молчания. — Королева едва ли отправилась бы в это место, если бы ее кто-то не… Брат Моолнар! — хлестнули резко, как кнут, слова Стерегущего Скверну. — В твоих руках сосредоточена вся военная мощь ланкарнакского Храма, к вам стекаются сведения, добытые шпионами при дворе и осведомителями различного ранга и толка! Ты возглавляешь орден в арламдорских землях! Я не верю, что ты не имеешь предположений и, даже скажу больше, точных сведений о том, ЗАЧЕМ и, главное, С КЕМ направилась королева в Проклятый лес. Ведь это вотчина проклятых мятежников и самого Леннара, да вырвет ему глаза Илдыз!
— Есть кое-что, о Стерегущий. — Старший Ревнитель почтительно склонился, и висящие на поясе ножны с саблей задели плиты пола. — Я получил сведения от некоего Хербурка, начальника стражи городского рынка, что близ предместья Лабо, этой бандитской окраины столицы. Кроме того, одна дворцовая девка королевы… Но не буду торопиться. Сначала — о том, что сообщил мне Хербурк. Он заявил, что альд Каллиера за несколько дней до отъезда Энтолинеры из своей резиденции в Ланкарнаке побывал не где-нибудь, а в одном из грязных кабаков, коими изобилуют прилегающие к рынку городские кварталы. Да, да, в кабаке! Там собираются разного рода ублюдки, и в то же время туда приперся альд Каллиера. Думаю, местный сброд до сих пор не оправился от удивления!
И старший Ревнитель Моолнар распустил свое каменное лицо в длинной, не открывающей зубов улыбке. Парадоксально, но она сообщила его чертам выражение еще большей мрачности и непреклонности. Моолнар продолжал:
— Хербурк заявил, что беллонский вояка пришел туда за одним человеком. Человек носил дурацкое имя Абурез, но я уверен, что это не его имя. Оно не под ходит этому человеку, как отпечаток куриной лапки не соответствует следу копыта боевого коня. Хербурк утверждает, что человек этот вместе с местным базарным воришкой сели в карету Каллиеры и уехали. Куда? Во дворец королевы. Понимаете, отец мой? А вот теперь о фрейлине. Она утверждает, что у королевы действительно гостил человек, описание которого совпадает с тем, что дал Хербурк. Более того, при нем был тринадцатилетний мальчик с совсем не дворцовыми манерами. Конечно, тот самый воришка. И — далее: королева уезжает с этим человеком, с Каллиерой и пятью гвардейцами, переодетыми в простое платье, в Проклятый лес. Все сплошь беллонцы. — Старший Ревнитель скрипнул зубами и, склонив голову, тихо добавил: — Вы понимаете, КТО это может оказаться?
— Где Хербурк? — вопросом на вопрос ответил Омм-Гаар.
— Он содержится в одном из храмовых притворов Долготерпения, — доложил старший Ревнитель.
— Пусть его приведут сюда.
— Сюда? Не много ли ему чести, да и ритуалы, записанные в Первой Книге Чистоты, не позволяют…
— Пусть его приведут сюда!!! — загремел Стерегущий Скверну. — Я хочу немедленно видеть этого человека!
Вскоре Хербурк оказался перед Стерегущим Скверну. Конечно же в его жалкой биографии не было таких монументальных страниц, как посещение зала Молчания, приемного покоя самого Стерегущего Скверну, фактического властителя Арламдора. В храмовых притворах Долготерпения, проще говоря, в помещениях для краткосрочного задержания, ему бывать приводилось и раньше, и неоднократно, но вот чтобы пред очи самого Стерегущего Скверну!..
Как только Хербурк понял, куда его ввели два безмолвных Ревнителя, когда он только разглядел, кто сидит в противоположном конце зала в бледно-голубом одеянии и с двойным золотым обручем на голове, перехватывающем седеющие черные волосы, — он немедленно бухнулся на колени. И пополз. И полз на четвереньках до тех пор, пока не уткнулся головой в колено старшего Ревнителя Моолнара. Последний произнес презрительно:
— Перестань пачкать мрамор, болван. Лучше отвечай на те вопросы, которые тебе соблаговолит задать пресветлый отец, глава Чистого Храма.
Хербурк поднял глаза на Стерегущего Скверну, встретил надменный взгляд маленьких, заплывших жиром глазок самого могущественного человека Арламдора, и немедленно понес такую околесицу, в смысл которой ни Гаару, ни Ревнителю Моолнару сразу вникнуть не удалось (хотя оба отличались острой понятливостью):
— Я не хотел, чтобы он делал это… Клянусь всеми богами, я сразу сказал ему: пока я на посту, этого не будет! Но эти сволочи, мои подчиненные… они были подкуплены деньгами, которые он им посулил!.. Они сказали, чтобы я принял спор… и тогда он начал смеяться… Верьте мне, пресветлый отче, я с самого начала не хотел… но… Я знал!.. Я никогда не стал бы ловить свинью Моолнара… я ловил только поросят Леннара, Инару, Ингера, Каллиеру!.. А он, он сразу поймал такого лопоухого, жирного поросенка, которого он называл Хербурком… а потом он схватил за рыло свина Моолнара и…
— Что ты такое несешь, дурак?! — заорал старший Ревнитель Моолнар, судорожно вцепившись пальцами в эфес сабли. — Если он назвал тебя лопоухим жирным поросенком, то ты ушастая жирная свинья и есть!!! Отвечай только то, о чем тебя спрашивают, а не неси этот бессмысленный вздор!
Хербурк заморгал и, не найдя ничего лучшего, принялся биться головой о плиты пола зала Молчания, таким образом желая засвидетельствовать высоким персонам всю глубину и искренность своего раскаяния. При этом он, полагая, что лучше расскажет сам, не дожидаясь, пока из него выбьют всю подноготную, бормотал:
— Потом пришел Каллиера… Когда он услышал, что я тащу из-под стола свинью по имени Каллиера… его тезку… он стал бить меня сапогом по заднице и всячески сквернословить… Ведь у них, у беллонцев, принято клясться и божиться именем Железной Свиньи… дикари… А потом этот тип в сером плаще и вор Барлар уехали с ним…
Потеряв терпение, старший Ревнитель Моолнар схватил Хербурка за шкирку, поднял и тряхнул раз и другой, да так, что у того лопнул ремень на штанах, и тяжелое обмундирование поползло вниз, открывая волосатые ноги стражника, Омм-Моолнар выругался и бросил Хербурка обратно на пол. Стерегущий Скверну внимательно наблюдал за этой анекдотической сценой, а потом вытянул из-под своего сиденья сундучок, отпер его и извлек оттуда какой-то плоский предмет. Он жестом подозвал к себе Моолнара и вложил этот предмет ему в ладонь со словами:
— Покажи ему.
Омм-Моолнар взглянул. В его ладони лежал медальон из неизвестного в Ланкарнаке металла или сплава. Он хотел было открыть его, но Гаар сделал быстрый запрещающий жест. Старший Ревнитель повторно поднял с пола стражника Хербурка и протянул ему медальон.
— Открой! Да не лежи ты на брюхе, как… свинья! Открывай и посмотри, сам Стерегущий Скверну, да славится чистота его, велел тебе сделать это!
Хербурк встал, трясясь всем телом. Скривив рот так, чтобы смирить пляшущую нижнюю губу, он стал открывать медальон с таким лицом, как если бы оттуда должен был выскочить сам Илдыз во плоти, трехногий, косматый, с выпученными красными глазами на кончиках пальцев!.. Откинув крышечку медальона, он осторожно заглянул внутрь, прищурив сначала левый, потом правый глаз, потом вдруг вытянул шею, завертел медальоном перед пошедшей красными пятнами физиономией. И, сглотнув, произнес:
— Да, конечно. Вы всемогущи! Но я, честное слово, не хотел!.. Я так и думал, что он тоже из Храма. Иначе… иначе у вас не было бы его изображения.
— Чьего? Это ТОТ человек? Тот, что был в трактире «Сизый нос»? — быстро спросил старший Ревнитель Моолнар.
— Да, — внятно выдавил Хербурк. Стерегущий Скверну отвернулся и, глядя куда-то в сторону, туда, где вздымались к куполу мощные резные колонны, выговорил:
— Ты уверен?
— Уверен ли я? — переспросил Хербурк. — Конечно, я узнал этого человека. Этого уважаемого человека, я хотел сказать. Это он, он был в трактире… гм… Если я чем-то его задел, то, значит… уверьте его в моем почтении к нему и к Храму… У него лицо, сразу располагающее к доверию… Право, он чем-то похож… похож на вас, пресветлый отец…
И он указал на Стерегущего Скверну дрожащей рукой. Ничего худшего придумать он не мог и мечтать.
— Вон!!! — вдруг взревел Стерегущий Скверну, и гневно подпрыгнули складки всех трех его подбородков. — Вон отсюда… пшел прочь, недоумок!
Старший Ревнитель Моолнар раздул ноздри и тут же потянул саблю из ножен.
Не чуя под собой ног, Хербурк выбежал из зала Молчания. В тот же день его освободили и велели убираться из Храма, отправляться домой и никуда не выходить, потому что он еще может понадобиться. Хербурк с трудом дополз до дому и свалился без памяти, в горячке. Он считал себя конченым человеком и состоявшимся трупом.
— Вот так, теперь совершенная ясность, — произнес Стерегущий после того, как Хербурк испарился. — Осталось только решить, что Храм ответит на эту невероятную наглость. Клянусь всевидящими пальцами Илдыза, создателя всех этих скотов, я этого теперь так не оставлю!..
— Но что за медальон? — отрывисто спросил старший Ревнитель.
— Этот медальон был потерян кем-то из людей Леннара при налете на поселение Гравва, что неподалеку от арламдорской Стены мира. На медальоне изображен не кто иной, как сам Леннар, да поднимет собака ногу на его мерзкое имя! Прошло немало времени с нашей последней встречи, но я прекрасно помню его! Ты, я думаю, тоже не забыл, не так ли, брат Моолнар? Не так ли?…
— Да, — отозвался тот, и в его голосе глухо пророкотала ненависть, — да, не забыл. Я ничего не забываю. А кто же это такой потерял медальон и зачем таскает его на опасные вылазки? Впрочем, я догадываюсь, кажется. Не такой, а такая. Наверное, это была она.
Инара, женщина Леннара, сестра этого Ингера, чью деревню мы когда-то стерли с лица земли, а всех жителей вернули в лоно Чистоты.
— Хорошо, брат Моолнар. Главное, мы установили истину: королева уехала в сопровождении своих шестерых гвардейцев не куда-нибудь, а в самое логово Леннара. И Храм должен немедленно ответить на этот страшный вызов Благолепию. Вы знаете, что делать, брат Моолнар. А я между тем подожду королеву Энтолинеру и нанесу визит в ее дворец.
— А чего ждать? — Рука старшего Ревнителя рассекла голубоватый полумрак величавого зала Молчания. — Чего ждать, я спрашиваю? Сколько же можно терпеть страшные оскорбления, наносимые вере, Благолепию, нашему Храму и даже лично нам, высшим иерархам церкви? Сколько, пресветлый отец?…
Омм-Гаар ничего не ответил. Только скользнули желваки на массивных скулах. Каждый, кто знал Стерегущего Скверну, не так уж и давно возглавлявшего Ревнителей Храма, понял бы, сколь зловеще выражение этого тяжелого сумрачного лица… Энтолинера, Энтолинера, берегись!
…Примерно в то же самое время королева Энтолинера с нескрываемым любопытством, несколько пригасившим первоначальное изумление по поводу увиденного, услышанного и испытанного, входила во внушительный зал, освещенный, нет, буквально залитый неслыханно ярким, но мягким матовым, приятным для глаз светом. Источником этого света были несколько ламп, словно наполненных живым огнем. Бесстрастный Кван О сказал, что в этих лампах горит какой-то газ, но Энтолинера подумала, что это просто неуклюжая шутка. Племя наку, как известно, не особенно остроумно.
Леннар обвел рукой открывшееся пространство и проговорил:
— Ну вот, собственно, это и есть представительский зал нашей Академии.
— Академии? — переспросила королева Энтолинера, а альд Каллиера, коротко фыркнув, повторил за ней:
— Академия… гм… мудрено что-то.
Альд Каллиера, как и многие беллонские дворяне, к тому же воины, не отличался широтой познаний и всеохватностью кругозора. В оружии, в боевых искусствах и в верности своей повелительнице он понимал, все остальное просто-напросто считал излишним. До поры до времени…
— Академия, — сказал Леннар, — состоит из так называемых Обратившихся. Молодых и очень много обещающих людей, которых отобрал я лично. Ну, не только я, — поправился он, — но и некоторые из моих ближайших соратников. Кстати, сейчас я вас с ними познакомлю, Инара!
Энтолинера взглянула в упор на приблизившуюся к ним молодую женщину в светлом серебристом платье, прекрасно подчеркивающем ее фигуру, очень стройную и одновременно с сильными, упругими женственными формами. Черные волосы Инары были коротко подстрижены. Так коротко стричься в Арламдоре избегали даже мужчины, а женщинам и вовсе было предписано Храмом (в одном из щедро разбрасываемых Ревнителями непреложных законов) иметь волосы длиной не менее одного локтя. Предписание распространялось даже на лысых старух, и потому им приходилось носить парики из конского волоса.
Инара подняла руку в свободном приветственном жесте. Энтолинера и ее сопровождающие смотрели на нее во все глаза. Неужели это — крестьянка, сестра кожевенника и дочь старого простолюдина, убитого Ревнителями давно-давно, в Куттаке?… Темные слухи о том, что творилось в этой уничтоженной деревне, ходили по всему Арламдору. И это ведь именно с нее, с Куттаки, началось то, что Леннар именовал движением Обратившихся. Инара?… Да, да, несомненно, она самая. Верно, это женщина Леннара. Неожиданно даже для себя Энтолинера задала этот вопрос вслух. Инаре. Та посмотрела на королеву и, не отводя глаз, ответила:
— Если у вас это называется так, то пожалуйста… Я когда-то тоже была одной из подданных вашего отца, короля Барлара. Теперь же вы можете считать меня кем вам заблагорассудится.
Инара говорила легко, свободно, без труда подбирая слова. Наверное, в самом деле есть в этой Академии то, что сделало из темной молодой крестьянки… ну вот эту женщину. Которая почему-то уже вызвала у Энтолинеры смутное раздражение, хотя Инара говорила со всей доброжелательностью и смотрела на королеву открытым, приязненным взглядом бархатных темных глаз.
Энтолинере не дали покопаться в своих новых ощущениях и впечатлениях от знакомства. Гости Леннара миновали просторную галерею и вошли в еще один зал. По всей видимости, они были нанизаны на соединяющую их галерею, как жемчужины на нитку.
Зал был завален какими-то внушительными предметами, назначение которых арламдорские гости не могли представить себе даже близко. Один предмет напоминал блестящее могучее чудовище из числа тех, что водились в многочисленных болотах мрачного Эларкура; другие напоминали массивные валуны, при ближайшем рассмотрении оказываясь металлическими; иные поражали воображение причудливыми изгибами корпуса, другие походили на свернувшихся спиралью удавов, третьи казались совсем уж фантастичными и были обременены украшениями в виде рогов, извилистых ответвлений или прямых, как выстрел из арбалета, металлических стержней, при ближайшем рассмотрении оказывающихся толщиной с круглую колонну в приемном зале королевы Энтолинеры.
Из-за громадной изогнутой трубы, поверхность которой озорно выкривила фигуры и лица посетителей, вышел рослый мужчина в черных кожаных штанах и длинном фартуке, о который он в данный момент вытирал грязные пальцы. На мощной груди висел какой-то деревянный ящичек, обшитый сверху кожей. Человек вскинул на Леннара и его гостей прищуренные глаза. На его лице появилась длинная улыбка. Зубы крупные, неровные, улыбка веселая. Едва ли кто-то из крестьян Арламдора мог похвастать такой безбоязненной, такой открытой миру улыбкой.
Энтолинера сразу нашла черты сходства между И нарой, идущей сбоку и чуть позади, и мужчиной в кожаных штанах. Наверное, это и есть Ингер, поняла она.
— Меня зовут Ингер, — сказал он, подтверждая мнение королевы. — Добро пожаловать, ваше величество. Я… вообше-то… простой ремесленник, и если бы… Проткни меня «палец Берла»! Никогда бы не подумал, что когда-нибудь увижу живую королеву Арламдора.
Ингер сказал: королеву Арламдора, а не СВОЮ королеву, как предписывалось каждому уроженцу королевства. Альд Каллиера отметил это, конечно, пенять Ингеру за такое отступление от этикета было даже не смешно, а попросту… жалко, что ли. Нелепо. Среди этих громадных пространств, залитых светом почти божественным… После того ЧТО привелось увидеть всем им в Центральном посту (кажется, так Лен-нар называл ТО, откуда открывался вид на БЕЗДНУ?). Каллиера все же хотел что-то сказать, но тут послышался голое неугомонного туна Томиана:
— Посмотрите!.. Здесь такая штука, точно такая же, как амулет у того жреца! Амулет, который взорвался, и… клянусь железным боком Катте-Нури…
— Ах да, — с некоторой досадой произнес Леннар и, повернувшись к Ингеру, вымолвил: — Почтенный тун Томиан немного отличился. Едва не угробил нас всех. А дурачками не сделал… ну только чудом. Швырнул о камень фрагмент модулятора торсионных ускорителей… Наверное, жрец смотритель нашел его на месте очередной стычки наших с Ревнителями и решил оставить себе на память. А память чуть было не вышла долгой и вечной, как это пишется на надгробных плитах. Модулятор торсионного ускорителя! Шутка ли! Представляешь, какое там излучение? Сразу разжижились бы все мозги, если б… Да что там! Даже обычного инфразвука хватит, чтобы вызвать угнетенное состояние, боль в ушах и так далее… А там…
— Да уж! — сказал Ингер. — Вот как!..
— Да ладно тебе, кто, как не ты, до сих пор не приближается к установкам, прежде чем не произнесет какое-то там заклинание? — насмешливо отозвался Леннар. — Ты, Ингер, два года боялся хотя бы поверить в то, что ты когда-нибудь сможешь освоить и управлять всеми этими «мороками Илдыза»! Ведь так ты назвал, например, вот эту охладительную трубу?… Так что и тун Томиан отличился — ничего удивительного.
— Гм…
Ингер с интересом посмотрел на туна Томиана, который, не зная, как реагировать на не особенно понятные (но, без сомнения, обидные) слова Леннара, сделал такое высокомерное выражение лица, что ему едва не свело судорогой скулы. Впрочем, уже очень скоро на его от природы добродушное лицо вернулось выражение куда менее чопорное. Тун Томиан начал крутить головой и громко восхищаться окружающим. Его восторги не помешали Леннару присматривать за гвардейцем, благо он уже усвоил, что может проистечь из свойственной Томиану невоздержности в эмоциях…
Непочатый край этих самых эмоций лежал перед гостями Леннара, вождя Обратившихся… Им предстояло узнать много, очень много. Леннар покачивал головой и чесал в собственном затылке. Его можно понять. Перед ним во весь рост встала задача, сравнимая, к примеру, ну вот с такой: научить трехлетнего ребенка плавать в океане во время грандиозной бури, хотя до того он если и барахтался, то в обычной ванночке.
Детской — мелкой, маленькой, непрочной.
