ГЛАВА 2
Сентябрь 1125 года. Полесье
Ситуация у переправы словно специально напоминала о пословице: «Человек предполагает, а Бог располагает». Со слов проводника, постоянных жителей там было всего четыре человека — пожилой мужчина прозвищем Кривой, ибо был слеп на один глаз, его десятилетний внук и две бездетные женщины, не то родственницы, не то приживалки.
Еще несколько лет назад стояла на этом месте весь, и была та весь вполне благополучной, потому что жили местные не только тем, что и все — лесом, полем, огородом и рекой, но был у них и неплохой приработок. Через переправу ходили обозы, а значит, проезжающим требовался ночлег, услуги кузнеца, колесного мастера, шорника, да и прочее. Все это жители веси проезжим предоставляли (небесплатно, конечно), да еще и приторговывали по мелочи.
Короче, росла весь потихоньку, богатела и даже сумела как-то раз показать зубы некоему боярину, пожелавшему взять ее под свою руку. До крови, правда, не дошло, но острое железо друг другу издали показали и стрелами слегка покидались, хотя и без толку. Боярин в этих местах был пришлым, дружину имел небольшую, по уму бы, так следовало ему с селянами по-доброму договориться, но, видать, уж человек такой попался — сразу попробовал силой взять. Сказать, что разошлись миром, было нельзя, но и подчинить себе весь пришлый боярин больше не пробовал.
Долго бы длилось такое состояние — ни мира, ни войны — неизвестно, потому что грянуло моровое поветрие. Ударила болезнь в первую очередь по самым слабым — старикам и малым детям. И надо ж такому случиться — одна из женщин, схоронившая разом троих детишек, окаяла пришлого боярина колдуном, наславшим на непокорную весь смертельную хворь. Кто его знает, то ли ума лишилась баба от горя, то ли прозренье на нее снизошло, да только настроение у сельчан в тот час было такое, что поверили в боярское колдовство и порешили гнездо зловредного колдуна очистить огнем.
Усадьбу свою пришлый боярин обустроить как следует еще не успел, сельчане числом превышали боярскую дружину более чем вдвое, но вооружены они были кто чем, а дружинники — все оружные, доспешные, да и воинским умением не обделенные. Так на так и вышло — усадьбу сожгли, сам боярин лютую смерть в огне принял, но и сельчан полегло чуть не треть, а еще больше оказалось раненых. Самое же страшное — часть боярских дружинников сумела вырваться и уйти.
Уйти-то они ушли, да, как выяснилось, не совсем. На третью, считая от разгрома боярской усадьбы, ночь, загорелась весь сразу с нескольких концов, поскакали по единственной улице всадники, поражая стрелами тех, кто выскакивал из загоревшихся домов, а потом спешились и… Была весь, и не стало ее! Никого не пощадили мстители, всех перебили. Утром пограбили, что от огня уцелело, да и подались куда-то… больше о них ни слуху ни духу.
А место то с тех пор стало считаться дурным. То кто-то ночью видел бесшумно скачущих всадников с обгорелыми до костей лицами, то вроде бы стоны какие-то прямо из-под земли раздавались, то утопленники из реки лезли — всякое рассказывали. И с бродом что-то не то происходить стало: повылазили из дна реки камни, зашибая ноги лошадям и ломая колеса возов, ямы какие-то образовались — на всем броде кони только-только брюхо мочили, а тут всадник с головой проваливался.
Пользоваться-то переправой по-прежнему пользовались — больно уж место удобное — но ночевать поблизости путники не решались, старались поскорее проскочить брод да уйти от него подальше. Так все и было несколько лет, пока в одном обозе, переправлявшемся в том месте, не оказался священник. Как обозники ни торопились, но заставил он их задержаться. Отслужил молебен, покропил остатки развалин святой водой, уговорил обозников предать земле то немногое, что осталось от жителей погибшей веси. И подействовало!
Подействовало, хотя и не так, как ожидалось, — поселился в этом дурном месте Кривой с внучком. Кто такой этот Кривой, откуда взялся, кем раньше был — ничего не известно, да только стал он водить обозы через брод так, что ни один камень, ни одна яма ни под копыта, ни под колеса не попадались. Плату брал совсем невеликую — больше не серебром, а едой, одеждой или иным припасом. Заночевать не предлагал, да и негде было — не в лачуге же самого Кривого? Чуть позже появились там и две бабы, тоже немолодые. Какая уж злая судьба их в те места закинула, никто не ведал, а Кривой не рассказывал, но появился на берегу реки огородик, Кривой принялся заготавливать сено, окашивая ближние заливные луга, даже новый сруб — попросторнее и подобротнее — начал подниматься рядом с лачугой Кривого.
Нет, что ни говори, а по-настоящему место обжитым становится только тогда, когда там баба заводится! Еще бы коровой Кривому разжиться да какую-нибудь из баб обрюхатить (а можно и обеих) и, считай, вернулась весь к жизни!
Всю эту историю Мишка слушал вполуха, кривясь от раздражения. Во-первых, явное вранье, вернее, какая-то имевшая место давняя история, искаженная десятком-другим пересказов — чего только стоят одни крестьяне, явившиеся «с лопатами и вилами» и разгромившие засевших в пусть и недостроенной боярской усадьбе оружных и доспешных воинов. Во-вторых, пользы от информации, выдаваемой проводником, не было ни малейшей. Ну разве что какое-то оправдание для самого проводника, мол, вел, как и договаривались, в место спокойное, где из четырех человек населения только один мужчина. А вот получилось совсем не то, что ожидали, — на невеликом подворье Кривого обнаружились два десятка дружинников, судя по раскраске щитов, князя Всеволода Городненского. Да и само подворье… чего угодно можно было ждать, но не такого. Сам дом — халупа халупой — превращался (и видно, что умелыми руками) в здание, пригодное для обороны. В стенах, вместо волоковых окошек, прорублены вертикальные бойницы — по паре в каждой стене. Камышовую крышу накрывают от поджога пластами дерна, нарезанными на лугу, что-то делают с входной дверью (издалека не понять, что именно). И стоящий рядом с домом жердяной сарай укрепляют — тоже бойницы и дерн на крыше. А изнутри на пробиваемые стрелами и самострельными болтами стены, видимо, вешают щиты. Взгорок, на котором находится подворье Кривого, уже окружен с трех сторон рогатками — конный не перескочит, пешему — лезть и материться.
Чувствуется, что работы ведутся уже второй или даже третий день. Сами дружинники трудятся как муравьи, и семейство Кривого припахали — бабы режут дерн, сам Кривой тешет какие-то колья. Однако служба за работой не забывается — на противоположном берегу маячит парный дозор конных копейщиков, на этом берегу четверо таких же конных приглядывают за пасущимися на лугу конями, а внутри огороженного рогатками пространства стоят под седлом два десятка коней. Все дружинники, несмотря на то, что заняты работами, в доспехе, единственное послабление — без шлемов, но те висят у седел «дежурных» коней. В общем, как говорится, «готовы к труду и обороне», причем в буквальном смысле.
«Однако, профессионалы, позвольте вам заметить, сэр Майкл! Собираются пробыть здесь всего несколько дней, противника в окрестностях не наблюдается, а укрепляются почти как римские легионеры. Si vis pacem, para bellum, одним словом. Похоже, нам тут ничего не светит — слишком разные „весовые категории“, хоть и при соотношении один к четырем в нашу пользу».
* * *
Когда посыльный от урядника Якова привез весть, что на переправе сидят два десятка воинских людей, Мишка было решил, что это от сопровождающего полон конвоя выслали вперед отряд для укрепления опасного места или из Городно вышли встречать своих. Второе предположение, правда, было маловероятным — откуда в Городно было знать, что конвой на подходе?
— М-да, с великим бережением идут, — прокомментировал увиденное десятник Егор. — Оно и понятно: с одной стороны, полон охранять надо, с другой стороны… ну вот что хотите со мной делайте, а не верится мне в великую любовь между городненцами и ляхами! Не может у князя Всеволода не быть соблазна ляхов побить, а добычу себе забрать! Вот, может, для этого тут так и укрепляются.
— Ага! И мы тут как тут! — язвительно отозвался Илья. — Здравы будьте, други любезные! Какая встреча неожиданная! Не бывает таких совпадений! Это ж надо СОВЕРШЕННО СЛУЧАЙНО выйти к тому месту, где князь Всеволод сечу устроить решил!
— Ну… тоже верно, — не стал спорить Егор, — но нам-то от этого не легче.
Поручики, приглашенные на «военный совет», помалкивали, поглядывая на Мишку, а тот и сам не знал, что сказать. Как-то постепенно, из рассказов бывалых ратников, да и исходя из собственного невеликого опыта, у него сложилось убеждение, что переправа — самое опасное место для войска на марше. Тем более отягощенного полоном, обозом и стадом домашней скотины. Была мысль устроить ляхам и городненцам здесь крепкую неприятность, даже с Егором эту возможность обсуждали, и вот на тебе! А сказать хоть что-нибудь было надо, а то выходит: как «политинформации» проводить, так — пожалуйста, соловьем боярич разливается, а как до дела дошло — куда что подевалось?
Пришлось задействовать много раз использованный еще ТАМ штамп — когда от тебя ждут какого-то высказывания (предполагается, что умного), а сказать нечего, надо упирать на неполноту информации или на некорректность формулировок. Тогда участники совещания или дискуссии начинают что-то уточнять, спорить, оправдываться… глядишь, и появится какая-то мысль, или обсуждение перейдет в «мозговой штурм». Правда, точно таким же образом можно было «утопить» в словопрениях любое решение, но сейчас не тот случай.
— Я вот посмотрел… — Мишка сделал небольшую паузу, как бы намекая на то, что заметил нечто, пропущенное другими. — Дерн для крыш режут две бабы и мальчишка, видать, внучок Кривого. И присмотра за ними особо строгого не заметил. Впрочем, присмотр и не нужен — все на виду — от подворья до опушки леса шагов сто — сто двадцать. Так?
— Так, — подтвердил Егор. — Ну и что?
— И примерно на трети расстояния между лесом и подворьем не то промоина, не то овражек, кустиками заросший. Так?
— Ну так, так! Ты это к чему?
— А к тому, что либо мальчишке, либо бабам, рано или поздно, понадобится по нужде как раз в те кустики отлучиться. Вот бы там кого-то из них подстеречь, да скрасть. Может, чего интересного от них узнаем? Арсений, ты с парой разведчиков до тех кустиков незаметно добраться сможешь?
— Да запросто! Хе-хе… — Ратник Арсений блудливо ухмыльнулся, — бабу «с насеста» я еще ни разу не крал. Да и отрокам любопытно…
— Сюха! — оборвал подчиненного Егор. — Язык твой поганый… Михайла, ну на хрена нам баба или малец сдались? Что от них толку?
— Э-э нет, дядька Егор, — Мишка поймал себя на том, что опять заговорил каким-то стариковским тоном. — Порой всего лишь два-три слова очень многое переменить могут. Хуже не сделаем, а польза какая-нибудь проистечь может. Так что, если Арсений берется…
Намерение свое Арсений исполнил… почти — приволок не бабу, а мальчонку. Служба у княжьих дружинников действительно была поставлена как надо: исчезновение мальчишки заметили быстро, и тут же всякие работы прекратились, дружинники заняли оборону, а несколько верховых прочесали и кустики у овражка, и опушку леса. Глубоко в чащу, правда, заезжать не стали, а Мишкина сотня к краю леса близко не подходила, так что следов, надо понимать, дружинники не обнаружили и вернулись ни с чем — утек сопляк, ну и утек, невелика потеря. Работы продолжились, но на крыше дома Кривого засел дополнительный дозорный, а баб заставили резать дерн у самого взгорка, хотя и было это неразумно — грунт, лишенный дерна, могло размыть дождями, что в будущем представляло серьезную опасность для подворья.
Захваченный малец был напуган до икоты, и прежде чем узнать от него хоть что-то полезное, его пришлось успокаивать, кормить, и даже дать выпить немного хмельного меда. Наконец мальчишка размяк под ласковой заботой Ильи и начал выдавать информацию, и оказалась та информация весьма любопытной.
Третьего дня, к вечеру, в самое ненастье и проливной дождь, с того берега пришли два десятка латников городненского князя, верхами и с заводными конями. Гнали, по всему видать, издалека и сильно спешили — кони измотаны. С собой привезли князя Всеволода, не то больного, не то раненого — привезли на носилках, похоже, сам ехать уже был не в состоянии, и дружинники были рады устроить его под первой же попавшейся крышей.
«Семейство» Кривого выгнали из его лачуги и разместили там князя, а хозяина расспрашивали, нет ли где поблизости хоть какого-то лекаря, ворожеи… все равно кого, лишь бы в лечении разбирался. На следующее утро двое княжьих людей отправились к ближайшему поселению, где вроде бы имелась бабка-травница, а еще трое куда-то ускакали одвуконь. Перед тем как уехать, эти трое о чем-то расспрашивали Кривого, сильно сердились, даже рукоприкладствовали, но самого разговора мальчишка не слыхал. Князь, судя по всему, был совсем плох — за все время из лачуги так и не показался, а княжьи люди, все до одного, злы и чем-то сильно обеспокоены.
Бабку-травницу посланцы на следующий день привезли, но, по словам мальчишки, помощи особой от нее вроде бы не получилось, больно уж зло орал на нее один из княжеских бояр и грозил сжечь живьем, если князь умрет.
Бояр же с князем оказалось двое. Старший, именем Авдей Солома, и еще один (имени мальчишка не знал) — весь какой-то дерганый, злой — постоянно орал на всех и, чуть что, махал кулаками.
Князь — это было серьезно. Очень серьезно. Князь с малой дружиной в отрыве от основных сил — редчайшая удача! А не взять! Что с того, что отроков вчетверо больше, чем княжьих дружинников? Что они могут? Да только стрелять шагов с пятидесяти, а лучше с сорока. А на подворье Кривого матерые воины, наверняка лучшие в дружине (иных бы с князем не взяли), да еще успевшие укрепиться. К тому же можно смело утверждать, что они готовы головы за князя положить, и, при имеющемся соотношении сил, головы, можно не сомневаться, по большей части будут погорынскими, а не городненскими.
— Ты как догадался, что там князь?
В голосе Егора было даже не столько удивление, сколько злость — «втравил боярич в мороку великую: и взять не получится, и не брать… стыда не оберешься». Понять его было можно: даже с наличным составом Ратнинской сотни — менее шестидесяти ратников — дело ой какое не простое, а тут сопляки с самострелами.
— Да… так… — Мишка неопределенно пошевелил пальцами в воздухе. — Само в голову пришло.
По лицу Егора было видно, что «лучше бы не приходило», но сказать он ничего не успел — в разговор влез Роська:
— Господь десницей карающей нас избрал! Господин обозный старшина прав — случайно такого не бывает. Воля Божья злодея в наши руки отдает!
Егор скривился, будто съел какую-то гадость, но контраргумента, видимо, не нашел, зато неожиданно оживился Демьян:
— Сжечь! Сжечь, на хрен, всех! У Кузьки болты зажигательные есть…
— Да ты-то хоть не суесловь! — оборвал Демку Егор. — Видал, они крыши дерном покрыли? Еще и водой польют, хрен подожжешь.
— Жаль, телег обозных нет, — включился в дискуссию Дмитрий. — Накидали бы в них всякого сырого дерева, чтобы стрелами не поджечь, выкатили бы к подворью, и постреливали бы из-за них. Ну сколько бы они там просидели?
— Где я тебе телеги возьму? — пробурчал в ответ Илья. — А может, щитов каких из дерева навязать, чтобы от стрел…
— Да там же, где они бабку-травницу взяли! — не дал договорить Илье Дмитрий. — Если есть какое-то жилье, то должны быть и телеги.
— Да подите вы все… воеводы сраные! — У Егора, похоже, лопнуло терпение. — Ты сначала найди это жилье, потом приволоки сюда телеги, если они еще там есть… Пока вы телеги выкатываете или щиты свои тащите, они выскочат верхами да посекут половину из вас, если не всех! Хрен своими стрелялками отмашетесь.
Спор продолжился дальше, но Мишка как-то выпал из разговора.
«Князь Всеволод Городненский… Блин! Точка бифуркации — развилка, после которой вернуться в прежнее состояние будет уже невозможно! Пленить князя! „Переять его удачу“, как выразился давеча мэтр Треска. Это же в местных понятиях… даже не просто круто, а очень круто! Ко всем тем прибамбасам, что уже имеются: опоясанный воин, ученик и преемник главы Перуновой общины, сотник Младшей дружины, боярич, носитель крови (пусть и побочный) Рюриковичей и еще какого-то древнего князя — добавляется еще и… даже и назвать-то не знаешь как. Аристарх ведь так прямо и заявил Нинее: „У нас свой князь есть!“
И назад уже не отработаешь — статус в глазах ратнинцев, да и вообще погорынцев, после такого деяния изменится необратимо! Да ладно, местный статус — пустяк по сравнению с тем, что вы, сэр, становитесь, хоть и мелким — мельчайшим, — но субъектом общегосударственной политики!
„А что это там за погорынцы такие шустрые, что князей в плен берут? Ах, еще и в родстве с Рюриковичами? Это с которыми? С теми, что на кормлении в Пинске сидят и право на великое княжение имеют? А подать сюда Ляпкина-Тяпкина! Не хватало еще, чтобы Святополчичи себе воеводу с войском завели!“
Вот и окучил по-тихому Погорынье! Рассчитывал-то еще года на два как минимум, куча местных проблем не решена, а уже, считай, засветился на высшем, вплоть до великокняжеского, уровне. В этих делах только проклюнься разок, и уже не забудут — считай, меченый. А раз родич княжеской ветви, которая, хотя бы теоретически, является соперницей Мономашичей… На уровне государственной власти вариант только один: „Если есть хоть малейшие сомнения — сомнений нет!“ Превентивные меры, вплоть до самых радикальных — не чья-то злая или добрая воля, а, как говорится, „нормальный ход“ — технология.
Хотя, с другой стороны, сэр, вы и раньше уже определенным образом засветились: паскуда Илларион на вас глаз положил… Да, вы ему нужны, а значит, паче чаяния, можно прибегнуть к помощи Церкви. Или не получится? Ничего-то вы, сэр, в церковных делах не смыслите. Во всяком случае, держать этот вариант в уме надо. А Мономашичи? Ну перед Вячеславом Туровским вы в свое время удачно выступили: „Волкодав из чужих рук пищу не берет“. М-да, если удастся приволочь князя Всеволода в Туров, то это будет „в ту же калитку“ — поймал добычу и принес хозяину. Вроде бы как подтвердил заявку делом.
Опять же, какие-то завязки Нинеи с княгиней Ольгой… Черт их, баб, поймет, но „ночная кукушка“ есть „ночная кукушка“, и никуда от этого не денешься. „Интересный мальчик“ Мишка княгине, кажется, понравился, и Нинея… Гм… тут подумать крепко надо.
Все это хорошо, прекрасно и замечательно, сэр Майкл, но, если взглянуть глазами „гэбэшника“ Феофана… Родня соперничающей с Мономашичами княжеской ветви создает в Погорынской глуши войско, способное снимать осады с городов и отлавливать князей, приголубившая у себя Рудного воеводу, которого князь Переяславский к „вышке“ приговорил, хоть и неофициально… Не комильфо, с точки зрения ГБ, отнюдь не комильфо. Вот попал, блин!»
На секунду захотелось плюнуть на все и слинять — переправиться через реку где-нибудь выше по течению, найти ляхов с полоном, и заняться тем, чем и было приказано — гадить, хоть и мелко, но как можно чаще — самое то для боярича из Погорынских болот. И хрен с ней, с точкой бифуркации — миновали без перехода в иное состояние и забыли. Да, была возможность, да, не воспользовался, так что теперь локти кусать?
«Нет, не дадут! Вон как у всех глаза горят. И обсуждают-то только способы взять князя или грохнуть. Блин, завышенные ожидания хуже всеобщего презрения — все ждут великих деяний, и попробуй только эти надежды не оправдать!»
Однако ни кнопки «reset», ни хоть какого-то завалящего «стоп-крана» в окружающей действительности не наблюдалось, а потому мысли пошли раскручиваться дальше.
«Ну а если все-таки?.. Тогда придется все брать на себя. Задвигать, на хрен, лейтенанта Егора вместе со всем его воинским опытом, и… командовать. Как? Как командовать-то?
Имеем: наскоро укрепленную усадьбу на взгорке, и в ней два десятка профессионалов, способных нашинковать моих ребят в капусту даже при соотношении сил один к четырем. Правда, нападения не ждут, но служба налажена, и работы по укреплению усадьбы продолжаются.
А что у нас? Около восьмидесяти выстрелов из самострелов и луки у людей Егора. Плюс люди Егора, возможно, способны сразиться с дружинниками князя Всеволода на равных. Один на один, естественно, но тех-то двадцать, а егоровских всего пятеро.
И что мы можем, не подставляя ребят под истребление? Снять парный дозор на том берегу? Вполне — десятка разведчиков на это дело хватит. Дозорные на месте не стоят, разъезжают туда-сюда, от переправы сильно не удаляясь. На берегу кусты. Засесть с подветренной стороны, чтобы кони не учуяли, подождать, пока дозорные подъедут на дистанцию уверенного выстрела, и… Мои-то могут стрелять не высовываясь, если надо, даже лежа. Минус два. Что еще? Положить четверых конных, охраняющих табун, и угнать коней? От усадьбы до табуна метров триста — возле усадьбы трава выкошена, вон и стожки стоят. Своей скотины у Кривого нет, наверное, для проезжих заготовил… Не о том думаете, сэр! Дружинники в усадьбе увидят, что угоняют коней, кинутся на выручку, и тут мы их… Глупость! Никуда они не кинутся — не те ребята, да и приоритет у них — спасение князя. Так что, хрен с ними, с конями — в усадьбе два десятка „дежурных“ под седлом. Но все равно, еще минус четыре.
Трое уехали, двое дозорных, четверо у табуна… итого: девять. В усадьбе остается одиннадцать плюс нетранспортабельный князь. И что дальше? Штурм? И сколько я народу положу при штурме? Делать щиты или искать телеги, как ребята предлагают? А время? Куда уехали те трое? Вдруг за подмогой? Как скоро подойдет головной дозор конвоя? Не останемся ли с телегами, но без добычи?
А ну-ка, сэр, хватит сочинять „киношку про войнушку“, а займитесь-ка вы делом по-серьезному. Хоть что-то же вы про эти дела знаете… Да, по сравнению с обычным командиром пехотного взвода, даже по сравнению с опытным, прошедшим „горячую точку“, сержантом вы сущий салага. Но хотя бы теоретически…
Сначала попробуем взглянуть на проблему чисто управленчески. Есть сложная работа и много низкоквалифицированного персонала. Что делается в таких случаях? Очень просто — весь процесс разбивается на множество последовательных простейших операций, которые можно доверить слабо обученным исполнителям. В свое время Генри Форд создал на этом принципе конвейер по сборке автомобилей. Попробуем применить этот метод к нашей ситуации.
Мои ребята взрослым дружинникам не соперники — полягут в рукопашной как один, и численное преимущество не спасет. Зато они могут убить или тяжело ранить шагов с пятидесяти… ну с сорока… воина в доспехе, и даже, если с первого выстрела не получится, успеть перезарядиться и выстрелить еще раз, пока воин эти сорок шагов преодолеет. Вот из этого и будем исходить. Первое условие — не допустить рукопашной. То есть моим „орлам“ поручается только то, что они умеют делать, — стрелять с небольшой дистанции.
Однако у дружинников могут быть (даже обязательно должны быть) луки. Перещелкают мне ребят, к гадалке не ходи. Значит, второе условие — не допустить перестрелки с лучниками.
С учетом этих двух условий лезть на подворье Кривого нельзя. И что делать, если времени, будем считать, у нас почти нет? А считать надо именно так, ибо наиболее вероятным является наименее желательное событие.
И какой может последовать ответ? Собственно, вариантов всего два: либо попытка прорваться и уйти, либо засесть в усадьбе и ощетиниться, как еж. Не будем забывать, сэр: приоритет у противника — спасение князя. Какой вариант им покажется предпочтительным? Конечно, сидеть на месте и ждать подмоги. Остановиться здесь им пришлось именно из-за того, что князя нельзя было дальше везти, а тут прорыв с боем и уход от погони. Даже если князя минует шальная стрела или болт, то добьет скачка. Кстати, если мы угоним у них заводных коней, то эта самая скачка долго не продлится. Попробовать пойти на прорыв ночью? А куда? Через реку — там у них два дозорных сгинули, значит, встретят, а уходить в лес… Скачка по ночному лесу — даже не цирковой аттракцион, а чистой воды самоубийство. Нет, будут сидеть!
Как заставить их выйти… или сдаться? Условия прежние: никакой рукопашки, никакой перестрелки с лучниками. Ребят подставлять нельзя, и так уже… а если поджечь? Это на пробитие доспеха ребята стреляют не более чем с полусотни шагов, а просто так они болт могут и за сотню шагов послать. Зажигательный болт. Но крыши уже почти целиком покрыты дерном…
Ну и что? Будем бить зажигательными болтами по стенкам жердяного сарая! Десяток „зажигалок“, два, три, если понадобится! Подожжем! А чтобы потерь от лучников избежать, будем стрелять из того самого овражка, где Арсений пацана отловил. Далековато, конечно, но сарай такая мишень, что даже мои „вильгельмы телли“ не промажут. А когда сарай заполыхает… в общем, всему подворью кирдык — постройки стоят тесно.
Впрочем, народ там опытный и масштабного пожара дожидаться не станут — князь на руках. Да! У них же еще и бабка-травница, ее тоже беречь надо — та еще обуза. Как только сообразят, что под обстрелом огонь не погасить, попытаются уйти… или пойдут на переговоры?
Стоп-стоп-стоп, сэр. А зачем тогда сжигать подворье? Просто показать, что можем поджечь, а потом предложить сдаться. Не идиоты же там сидят?
Гм, похоже, складывается… чем еще мы им на психику надавить можем? Исходя, разумеется, из возможностей нашего личного состава. А показать, что нас много, и мы не какие-то лапотники из крестьянского ополчения, а кованая рать! Коллеги, изящно выражаясь. Э-э, а вот тут-то у меня персонал квалифицирован — строй держать умеют, а издалека — вне зоны поражения лучников — особо и не разглядишь, что народец малорослый.
Так, что еще? Связь! Все должно делаться последовательно и скоординированно. Вот вам, сэр, и еще один лозунг из будущих времен: „Связь — нерв армии!“ Адъютант Антон всю нашу сигнализацию назубок знает, урядники — тоже. Берем Антоху с собой на КП… кстати, а где у меня будет этот самый командный пункт? Да в том самом овражке! Оттуда все видно, а стрелой не очень-то и достанешь. Антоха сигналит, урядники на опушке принимают сигнал и исполняют команды.
Теперь по персоналиям. Убирать дозорных на том берегу отправляем десяток разведчиков и еще пяток ребят „для массовости“ — чтобы было что показать. А командовать ими отправим ратника Арсения. Яков, с его волчьим мехом и умением имитировать волчий вой, понадобится при угоне табуна.
Угонять табун. Тут лучше других должен Артемий справиться — с его чувством гармонии и ритма секунды лишней на открытом месте не задержится, а с ними пусть идет сам Егор с ратниками. Мало ли что у отроков не заладится — все-таки с профессионалами дело иметь придется. Кого отроки из самострелов не завалят, тех Егор со своими копьями достанут.
„Показухой“ для княжьих дружинников пусть командует Дмитрий. Он у нас строевик — любит это дело — вот пусть товар лицом и показывает. Да с заводными конями, чтобы было понятно, что от нас не сбежишь.
Угроза поджога. Возьму к себе на КП лучших стрелков и Кузьку с его „зажигательным хозяйством“. Командовать буду сам.
Предложение сдаться. Тут опять будет нужен Егор — мужской голос, привычка командовать, солидный вид.
Принимать пленных, вязать, конвоировать — Демьян. У него не забалуешься. Только проинструктировать надо… да и всех остальных инструктировать придется.
Ну вот, сложная операция разбита на несколько простых действий:
1. Снять дозорных на том берегу — разведчики вполне способны управиться.
2. Угнать табун заводных коней — „табунщики“, если сделать все быстро, луки изготовить не успеют, а на копейный удар их ребята не подпустят. С подворья стрелами достать, конечно, можно, но трудно.
3. Вывести личный состав „в полном боевом“ на опушку леса (на том берегу тоже десяток-полтора показать).
4. Запустить несколько зажигательных болтов и предложить сдаться.
5. Принять и „упаковать“ сдавшихся в плен.
Каждый пункт исполняется по команде, передаваемой с помощью отработанных сигналов. Отроки либо вообще не попадают в зону действия лучников, либо находятся в ней минимальное время и постоянно в движении. В рукопашку не лезем вообще. Внимание противника постоянно переключается с одного направления на другое, давление на психику тоже организуется.
Ничего не забыл? Вроде бы нет… стратегия, блин».
Когда Мишка очнулся от глубокой задумчивости, оказалось, что все члены «военного совета» сидят молча (похоже, что уже долго) и смотрят на него, словно в ожидании каких-то откровений.
«Ну вот, сэр, извольте соответствовать запросам публики, которая ожидает результатов ваших раздумий. Не сочтите за прикол, но прямо как в песне:
Ко славе страстию дыша,
В стране суровой и угрюмой,
На диком бреге Иртыша
Сидел Ермак, объятый думой.
Эпос, едрена шишка! Сотник рождается!»
— Значит, так! — Мишка обвел взглядом присутствующих. — Князя Всеволода Городненского будем брать. Живьем! Для этого…
* * *
Поначалу все пошло как по писаному. Разведчики под командой ратника Арсения переправились выше по течению на другой берег реки, и дозорные исчезли так, что Мишка даже и не заметил — засмотрелся в другую сторону и отреагировал только на доклад Антона:
— Господин сотник, наши дозор на том берегу убрали.
— Угу, вижу. Давай знак поручику Артемию.
— Слушаюсь… Есть, махнули в ответ!
— Хорошо, ждем.
Тут было одно скользкое обстоятельство — направление ветра. Чтобы пугнуть коней волчьим запахом, Якову с помощником пришлось идти далеко в обход, а потом возвращаться по пояс в воде через прибрежные камыши. «Табунщики», разумеется, могли и задуматься: что это волки делают в камышах (отроки выли на два голоса), но табун такими подробностями не заинтересовался и, повинуясь инстинкту, рванул в противоположную от опасности сторону. Расчет был на то, что «табунщики» попытаются заехать сбоку и спереди, чтобы завернуть коней, тут-то на них и должны были выскочить три десятка отроков и Егор со своими людьми. Было, конечно, сомнение относительно того, как кони погорынцев отреагируют на «концерт» Якова, но, посовещавшись, решили, что справиться с этим удастся.
…Яков с напарником отработали, паника, как и водится, в табуне распространилась почти мгновенно, кони двинулись туда, куда и предполагалось, а вот табунщики… Двое-то поскакали заворачивать коней, а вот еще двое то ли о чем-то догадались, то ли услышали крик дозорного с крыши дома Кривого (надо же, заметил Якова в камышах, глазастый), рванули сначала к берегу (так, чтобы между ними и напавшими оказался табун), а потом, видимо, собирались вдоль берега доскакать до подворья. Возможно, у них это и получилось бы — дистанция для самострелов отроков и так была великовата, да еще и увеличивалась со скоростью скачущей лошади.
Три десятка отроков с криками и свистом вылетели из кустов на опушке. Расстояние до табуна было небольшим, и Мишка, хоть и не разглядел ничего, был уверен — жизни двум «табунщикам» осталось несколько секунд. Кони продолжали двигаться тесной кучей, отроки через их головы бесполезно кидали болты в двух уходящих «табунщиков», казалось, те уже ушли, но тут за луки взялись люди Егора.
Две стрелы застряли в щитах, закинутых городненскими дружинниками за спину, а еще одна возилась в заднюю ногу коня, тот захромал и начал отставать. И вот тут Мишка не понял смысла действий городненцев — они развернулись в седлах, на манер степняков, и ответили выстрелами на выстрелы.
«На что они надеются? Неужели думают вдвоем перестрелять три десятка? Или не рассчитывают уйти и, как истинные профи, борются до последнего?»
Так уж вышло, что Фаддей Чума, объехав убегающий табун сзади, оказался вдруг напротив городненского дружинника на раненом коне. Чума успел выстрелить первым и… промазал! Его стрела свистнула над плечом противника, а сам он повалился на шею своего коня от выстрела второго городненца.
Дальше Мишке стало не до созерцания батальной сцены — по шлему стоявшего рядом с ним Антона ударила стрела, прилетевшая со стороны подворья Кривого. Пробить не пробила, но ударила так, что Мишкин адъютант шлепнулся на задницу и ошалело замотал головой.
«Дозорный с крыши!»
— Всем укрыться! — торопливо скомандовал Мишка. — Я же предупреждал: не высовываться! Антоха, ты как?
— Так это… — Парень ощупывал шлем, словно рассчитывал обнаружить на нем шишку, как на голове, но обнаружил только вмятину — Я вроде бы и не высовывался.
— Я спрашиваю… Ладно, посиди пока. Петр, Серапион, к бою!
«Ничего, мы книжки про войну читали и кино смотрели… имеется средство!»
— Готовы?
— Так точно, господин сотник!
Мишка наложил болт на свой самострел и принялся объяснять:
— Сейчас мастер Кузьма шевельнет куст вон там, с краю. Кузя, ты только осторожнее, сам не подставься.
— Ничего, сообразим… э-э, господин сотник.
— Ладно. Выберите упор для ноги… ага, вот так, правильно. Как только тот с крыши стрелу пустит, тут же поднимаемся и стреляем. Если с первого взгляда не разглядите лучника на крыше, не задерживайтесь, сразу вниз! Стрелять необязательно. Главное, на виду долго не задерживаться. Поняли?
— Так точно, господин сотник!
— Кузя, готов? Давай!
Как только стрела городненского дружинника ширкнула сквозь ветки, Мишка приподнялся над верхушками кустов и выстрелил. Явно мимо — лучник оказался совсем не в том месте крыши, где Мишка ожидал его увидеть. Серапион тоже выстрелил, а Петр опустился в укрытие с заряженным самострелом — не успел разглядеть. Тут же у него над головой пролетела стрела.
«Целкий, гад… и быстрый. Если бы Петька еще немного задержался…»
— Молодец! — похвалил отрока Мишка. — Правильно сделал, что стрелять не стал.
— Рад стараться, господин сотник. Зато теперь попаду… если он опять на другое место не переберется.
— Так, заряжаем. Готовы? Кузя, давай.
На этот раз лучник на приманку не повелся — стрела в шевелящийся куст не прилетела.
«Может, ушел с крыши? Там сидеть — мишень из себя изображать, но, с другой стороны, больше ниоткуда нас в этой яме не достать, только с верхотуры. Ладно, продолжаем!»
— Ничего, ребятки, у нас и другое средство найдется. Антоха, снимай шлем. Кузя, надень шлем на что-нибудь… да вот хоть на приклад самострела. А теперь перейди на другой край, ага, вот туда, и приподними шлем, чтобы лучник его увидел. Все готовы? Давай!
Стрела ударила в многострадальный шлем Антона, Мишка тут же приподнялся и выстрелил. Почти одновременно щелкнули самострелы Петра и Серапиона. Попали или нет, Мишка не понял. Еще раз выставили шлем, пошевелили веткой куста… никакой реакции. Мишка рискнул и выглянул — в конце концов, стрела не пуля, летит медленнее. На крыше было пусто — то ли сбили лучника, то ли сам убрался от греха.
— Все, нет там больше лучника. Молодцы!
— Рады стараться, господин сотник!
— Да не орите вы так… Антон, очухался?
— Ага… то есть так точно.
— А чего на зов не отвечаешь? Слышишь, свистят: «Как дела?» Они же видели, что в нас стреляли, беспокоятся.
Антон сунул два пальца в рот и ответил: «Все в порядке».
«Вот-вот, займись-ка делом, а то глаза совсем чумные. Да! Чума! Как он там, неужели убили?»
— Теперь слушайте внимательно. Я вам сарай издалека показывал…
Мишка повторил отрокам то, что один раз уже рассказывал. Повторение — мать учения. Потом выглянул еще раз — на крыше никого, а остальным их в овражке да за кустиками не разглядеть.
— Кузя, у тебя все готово?
— Опять сразу втроем стрелять будете? Сейчас, погоди…
Зажигательные болты шедевром оружейной мысли назвать было трудно даже при самой буйной фантазии, но лучше пока ничего у Мишки с Кузьмой не получилось. Собственно, ничего революционного они и не придумали, просто перенесли на стрельбу из самострела наработки лучников.
На болт надевался не боевой наконечник, а что-то вроде жала гарпуна или остроги — воткнется, сразу и не выдернешь, придется выковыривать. На это длинное жало наматывалась пакля, пропитанная смесью смолы, воска и скипидара, и вся эта конструкция напоминала помидор, надетый на шампур. Мишка опасался, что скипидар — вещество летучее — быстро испарится, но оказалось, что испаряется только верхний слой, оставляя корочку из воска, которая предохраняет от контакта с атмосферой основную массу огнесмеси, имеющую «сметанную консистенцию».
Нововведения коснулись только организационной части применения зажигательного оружия. Если каждый лучник занимался изготовлением и хранением зажигательных боеприпасов сам, то в Младшей страже это было поручено Кузьме с помощниками. Заодно некоторое количество зажигательных болтов, хранящихся у Кузьмы, исполняло роль резерва боеприпасов, достаточно лишь было насадить на них боевые наконечники.
Баллистика у болта, конечно, заметно ухудшалась, но зато зажигательное действие получалось надежным. Самое же главное, такой болт поджигал даже вертикальную поверхность, его вовсе не обязательно было, подобно стреле, закидывать на крышу строения. Горела прилипшая к поверхности огнесмесь довольно долго, да еще и растекалась; выдернуть наконечник, слабо прикрепленный к болту, было трудно, так что очаг пожара в месте попадания зажигательного болта был практически гарантирован.
Кузьма снарядил три зажигательных болта, сунул три лучинки в горшок с углями, подул, и, когда лучины разгорелись, передал две своим помощникам.
— Готово, Минь.
— Так, наложили болты, поднялись и прицелились… Отставить! Серапион! Да выдолби ты себе ступеньку получше, а то еле стоишь. Вот так, не ленись. Ну с Богом! Поднялись, прицелились, поджигай… бей!
Зажигательные болты ушли в сторону сарая. Мишка зарядил обычным болтом и выглянул. Один выстрел ушел вообще неизвестно куда, а два других попали в стенку, и за сухие жерди зацепился разгорающийся огонь. Кто-то в доспехе попытался сбить пламя, но получив от Мишки болт в ногу, отполз за угол дома.
«Вот таким, значит, образом. А то: профи, профи… мы тоже, блин, не в дровах найденные».
— Антон! Знак старшине Дмитрию и десятнику Егору!
— Слушаюсь, господин сотник!
— Кузя, ты свое хозяйство пока не складывай, может быть, еще огоньку подпустить придется.
— Подпустим, нам что, жалко, что ли?
— Господин сотник, а я свой болт им прямо в бойницу закинул! — похвастался Серапион.
«Ага, вот куда третий болт девался! Ну внутри-то его быстро погасят. Все равно, надо похвалить».
— Молодец! Ты и Петька у нас лучшие стрелки. Потому и позвал вас с собой. А ну-ка, гляньте, красота-то какая!
Из леса, оставаясь вне пределов точного выстрела из лука, выехала Младшая дружина Погорынского воеводы. На знамени «Лис несет сияющий крест во тьму язычества», такие же звери светились алым на щитах отроков. Шлемы, кольчуги, четкое разделение на десятки — воинская сила, и не подумаешь, что подростки!
Справа из леса, подбоченясь с гордым видом, выехал десятник Егор в сопровождении ратника Савелия, держащего в поднятой руке ветку с листьями. Не доезжая десятка шагов до рогаток, которыми огородились городненцы, Егор остановил коня и закричал:
— Сдавайтесь! Выхода у вас нет! Обещаем жизнь и хорошего лекаря для вашего князя!
— Вы кто такие? — раздалось в ответ после недолгого молчания.
— Войско Вячеслава Владимировича, князя Туровского!
— Чего надо? — Вопрос был не просто дурацким, но, несомненно, оскорбительным.
— А ты не понял?! Ну сейчас огоньку вам добавим, может, и поумнеешь. Или останешься жареным дураком!
Егор тронул коня и собрался отъезжать.
— Эй, погоди! — раздался с подворья Кривого уже другой голос.
Егор, будто и не слышал, продолжал ехать шагом. На подворье (Мишке было слышно) раздалась ругань, потом голоса поутихли, стало не разобрать, потом опять кто-то заблажил ругательно. Кажется, люди князя Всеволода не могли договориться между собой. Наконец, когда Егор с Савелием проехали уже половину пути до опушки леса, им в спину снова заорали.
— Эй! Э-эй!!! Да погоди ты! С тобой боярин наш говорить будет!
Егор, что называется, «умел держать марку» — развернул коня на месте, но возвращаться не стал, мол, хочешь разговаривать, иди сюда сам.
На подворье Кривого началось шевеление. Выскочивший откуда-то дружинник сначала отодвинул рогатку, преграждавшую выезд, потом подтянул подпруги у двух коней и подвел их к дому. Из дверей вышел немолодой уже мужчина, атлетического сложения (впрочем, и все остальные дружинники отнюдь не выглядели хлюпиками) в дорогом доспехе. Судя по его гордой осанке и тому, как почтительно придержал ему стремя дружинник, вышедший был кем-то из начальных людей — скорее всего, княжеский ближний боярин.
Оба — дружинник и боярин — проехав через проход в рогатках, направили коней к Егору. Разговор был недолгим, без повышения голосов и жестикуляции, потом городненцы отправились назад, а Егор засвистел призывно и замахал рукой, подзывая Мишку.
— Антон, коня! А вы тут посматривайте… самострелы держать заряженными, старший — мастер Кузьма. Кузя, не стесняйся — не к матушке на пироги пришли — чуть что, стреляйте, только аккуратно, своих не зацепите.
— Ага, понятно… Минь, ты тоже… поосторожнее там.
— Ничего, Кузь, как только туда Демьян со своими ребятами въедет, никому и шелохнуться не дадут.
— И все-таки, взял бы ты опричников. Хоть десяток.
Препираться с братом Мишка не стал, тем более что по знаку Антона к его «командному пункту» уже пригнали коней. Поднимаясь в седло, он краем глаза заметил, как Кузька перекрестил его в спину.
«Переживает… А, собственно, в чем дело? Он же прав».
— Антон, первый десяток опричников ко мне. И со знаменем! Поручику Демьяну передай, что как только мы въедем на подворье, пусть выдвигается со своими людьми, раздвигает рогатки и будет готов принимать пленных… или прийти нам на помощь.
— Слушаюсь, господин сотник!
Егор встретил Мишку какой-то непонятной — не то язвительной, не то злобной — ухмылкой.
— Кочевряжатся, понимаешь! Зазорно де князю простому ратнику сдаваться, требуют боярина. Ты тут старший из бояричей, вот и давай, тебе ж не впервой с князьями беседы вести. Правда, он вроде бы без памяти валяется, но, может, сумеешь?
Молчун Савелий, державшийся чуть позади Егора, при этих словах не то ерзнул в седле, не то шевельнул корпусом, но получилось это у него как-то саркастически. Непонятно лишь было, к чему этот сарказм относится — к поведению городненцев или к статусу Мишки.
«Угу, понятненько: одно дело в бою победить — тут они меня равным себе не скоро признают, а другое дело — политес соблюсти на княжеском уровне — этого они просто не умеют, а сопляк… как еще справится? Ну-ну, будем посмотреть».
— Что с Чумой, жив? — спросил Мишка, игнорируя и мимику Егора, и телодвижения Савелия. — Еще потери есть?
— Хочешь верь, хочешь не верь, а нету потерь. Так — зацепило двоих, но не сильно. А Чума сам виноват, стрелять разучился, облом корявый. Повезло — по затылку вскользь получил. Хоть и рассекло почти до кости и клок волос выдрало, но в памяти и ругается, значит, не опасно. Мотька ему сейчас затылок зашивает… я велел так и вышить: «Мазила», пусть покрасуется, пока волосы отрастут.
«Неужели Мотька поведется? Да нет, не станет — два-три шва наложит, и все. А Чума переживать будет: вдруг и правда надпись вышита? Шуточки у вас, лейтенант».
— Так что, если спросит, так и отвечать: «Мазила» вышито?
— Ага, так и отвечай. — Егор снова ухмыльнулся. — Я уже всем велел… Дураков криворуких учить надо!
— Господин сотник, первый десяток по твоему приказанию прибыл! — раздался позади голос урядника Андрея.
— Следовать за мной и десятником Егором! — распорядился Мишка. — Самострелы взведены? Наложить болты, быть готовыми к бою. Знаменщик, вперед. Ну что, дядька Егор, поехали князя пленять?
— Поехали… боярич. Как бы не помер князь-то, а ну как Мотька с Илюхой не справятся?
«Ой, забыл совсем!».
— Антон! Лекаря Матвея и обозного старшину Илью сюда! Со всем лекарским хозяйством. Ждать у рогаток и быть готовыми подойти по первому зову!
— Слушаюсь, господин сотник!
— Ну что ж, господа… Вперед, нас ждут великие дела!
— Вот именно, бур-бур-бур… — невнятно проворчал Егор, трогая коня одновременно с Мишкой.
На подворье Кривого на ногах оставалось всего трое дружинников. Остальные же… один лежал, накрытый плащом с головой (видимо, поймал шальной болт), еще один сидел под стенкой с наспех перевязанной ногой (Мишкин «крестник», пытавшийся сбить пламя с сарая), еще один — без левого сапога, сам себе перетягивал повязкой голеностоп (видать, тот самый лучник неудачно с крыши спрыгнул) и двое обожженных. Первый держал на весу покрытые волдырями руки, а на другого, обнаженного по пояс, вообще было страшно смотреть — борода сгорела, лицо, шея и верхняя часть груди обожжены.
«Это в него, наверное, тот зажигательный болт попал, который Серапион в бойницу запустил. А второй его гасил и руки обжег. М-да, вундервафля…»
— Всем здоровым оружие на землю! — рявкнул Егор. — Савелий, обыщи, чтобы не утаили чего, а потом в сарай их!
«Так, взять на заметку: обыску я опричников не учил — сам не умею. Но надо, в жизни всякое случается».
— Урядник Андрей, троих со мной, остальные — в помощь ратнику Савелию, — скомандовал Мишка. — Не забыл, как людей расставлять?
— Так точно, господин сотник, помню. Стоять так, чтобы не перекрывать друг другу линию выстрела…
Мишка недослушал и обратился к раненым:
— Сейчас наши лекари князя посмотрят, а потом вами займутся, потерпите.
В дверях дома обнаружился еще один дружинник. Стоял, перегородив проход копьем и смотрел волк волком.
— Прочь! — опять рявкнул Егор. — Пошел к остальным! Савелий, тут еще один, прими!
Дружинник вопросительно обернулся внутрь дома, оттуда ему что-то невнятно сказали, и он, зло швырнув копье на землю, зашагал к остальным пленным, на ходу расстегивая оружейный пояс.
— Трое внутрь, оружие держать наготове, — велел Егор отрокам.
Те, сначала глянув на Мишку и дождавшись утвердительного кивка, выполнили команду. Егор посторонился, предлагая Мишке войти впереди него.
В избе Кривого, хоть и оказавшейся чуть просторнее, чем представлялось снаружи, такому количеству народа явно было тесновато. Вплотную к лежанке, на которой, тяжело дыша, лежал князь Всеволод, стояли, закрывая его собой, двое: тот самый боярин, который выезжал на переговоры, и еще один, которого буквально трясло, не то от ярости, не то еще отчего-то.
«Наверное, тот самый „дерганый“, про которого пацан говорил».
Обоим было явно непривычно стоять под прицелом самострелов.
«Ага, это ТАМ телевизор приучил к виду людей, стоящих под наведенными на них стволами, а ЗДЕСЬ это в новинку. Копье или меч в аналогичных обстоятельствах приставляют к груди или к горлу, а вот так, на расстоянии, ни лучник, ни пращник угрожать не могут. Наверняка беспокоятся, как бы кто-то из ребят случайно на спуск не нажал, вот и застыли неподвижно. Ну что ж, нам же легче».
Мишка скользнул взглядом по углам, иконы, на которую можно было бы перекреститься, не нашел, а кланяться очагу по языческому обычаю, не стал.
«Так… спина прямая, подбородок чуть вверх, морду „кирпичом“, левую руку на рукоять меча, правую ногу чуть вперед. Я — представитель высшего сословия!»
Коротко склонил голову и представился:
— Сотник Младшей дружины воеводы Погорынского боярина Кирилла, боярич Михаил.
Пауза. Ждали-то взрослого человека. Наконец, тот, что выезжал на переговоры, представился в ответ:
— Боярин Авдей Солома, — покосился на «дерганого» и продолжил: — Боярин Василий Гоголь.
Мишка от неожиданности чуть не утратил соответствующей ситуации «морды лица». Конечно же «дерганый» боярин не имел никакого отношения к великому русскому писателю, даже и отдаленным предком классика, скорее всего, не являлся. Дело во внешности — больно уж похож на этот вид уток — коренастый, короткошеий, с большой головой и ходит наверняка вперевалку, да и нос какой-то сплющенный, на утиный клюв похож. Но прозвучало слово «гоголь» настолько неожиданно и неуместно…
Затянувшуюся паузу прервал боярин Солома:
— Да где ж ваш лекарь?
Егор, почувствовалось, хотел что-то сказать, но сдержался, а Мишка лишь молча указал подбородком на оружейный пояс городненца. Тот понял, тяжело вздохнул, отцепил ножны с мечом и, шагнув вперед (один из отроков сопроводил его движением самострела), с легким поклоном передал его Мишке. Тот, с таким же поклоном, принял оружие и передал его Егору. Второй боярин тоже отцепил меч, потом, совершенно неожиданно, с каким-то рыдающим криком швырнул его себе под ноги, сам пал на колени и замолотил кулаками по земляному полу, выкрикивая бессвязную смесь ругательств, проклятий и оборванных фраз, общий смысл которых можно было свести к цитате из кинокомедии «Бриллиантовая рука»: «Все пропало! Гипс снимают, клиент уезжает!!!» — натуральная истерика.
Боярин Солома поморщился, склонился к напарнику и попытался успокоить:
— Угомонись, Василий… криком делу не поможешь… стыдоба… — Потом, видимо потеряв терпение, пнул Гоголя ногой в бок: — Да угомонись ты, Васька!
Гоголь с неожиданной ловкостью схватил Авдея Солому за ногу и торопливо забормотал:
— Скажи им, Авдеюшка, скажи… христиане же… крест на знамени, поймут… детки же малые погибают… Авде-ей!!! Делать что-то надо!!!
— Угомонись, я сказал! Сначала князь! — Боярин Солома повернулся к Мишке и Егору и тоже заорал: — Да где же ваш лекарь-то? Обещали же!
Происходило что-то непонятное, что-то, без преувеличения, важнейшее, имеющее для пленных бояр огромное значение, но разбираться с этим… Мишка обернулся ко входу и позвал:
— Антон!
— Здесь, господин сотник!
— Илью и Матвея сюда! Быстро!
— Слушаюсь, господин сотник!
Егор склонился к Мишке и негромко подсказал:
— Этого бы, стенающего, убрать, да и отроки больше не нужны.
— Этого! — скомандовал Мишка, указывая отрокам на боярина Гоголя. — В сарай к другим пленным. — И, как бы поясняя для боярина Соломы, добавил: — Тесно здесь, а лекарям в покое работать надо.
Авдей ничего не сказал, лишь отшагнул от Гоголя. Отроки подхватили боярина под руки и поволокли к выходу. Потерять лицо — потерять все, Гоголь болтался в руках парней как тряпочный и, только когда его протаскивали в дверной проем, снова заблажил:
— Скажи им! Скажи, Авдей! Все равно уже… скажи!!!
— О чем он? — обратился Мишка к боярину Соломе. — Может, нам и впрямь знать надо?
— Сначала князь! — отозвался боярин «железным» голосом.
— Если ты подмоги дожидаешься…
— Не дожидаюсь! Сначала князь!
Чувствовалось, что Авдей Солома с трудом сдерживается, чтобы не сорваться на крик. Мишка переглянулся с Егором, тот только пожал плечами.
«Дети погибают? Оттого они и сорвались малым отрядом от конвоя? Что, княжья семья в опасности? Но ее же не могли оставить без охраны, а если охрана не помогла, то что он собирался сделать всего с двумя десятками дружинников? Какое-то предательство, заговор, бунт, нападение ятвягов? Так все равно, что такое двадцать человек? Почему Гоголь просил сказать, а не сказал сам, если для него это так важно?»
— Михайла! — донесся снаружи голос Ильи. — Где тут болящий?
— Заходите! Вон, князь на лежанке.
— Давай, Мотька… князь не князь, нам без разницы — нутро у всех одинаковое, это поверху нарядятся да украсятся…
— Это князь Всеволод Давыдович! — буквально взорвался Авдей Солома. — И если ты его не вылечишь…
— То ничего не будет!!! — Мишке пришлось как следует напрячь голос, чтобы перекричать городненского боярина. — Мои лекари не за страх работают!!!
Да, сильный, привыкший командовать, уверенный в себе воин и княжий ближник, поставленный обстоятельствами в беспомощное положение, — то еще зрелище. В бешеном взгляде боярина Соломы читалось желание свернуть шею этому наглому мальчишке и… прямо-таки безмерная тоска от невозможности исполнить это желание.
В ответ у Мишки начала морщиться, открывая передние зубы, верхняя губа, а правая рука сама собой сделала движение, чтобы выкинуть из рукава кистень. Бешеный Лис полез наружу, задвигая в сторону сознание Михаила Ратникова.
«Назад, скотина! Я в своем уме должен быть!»
Не получалось! Бешенство накатывало волной, и самое страшное — организм четырнадцатилетнего подростка отдавался ему просто с восторгом!
«Нет, нельзя… отец Михаил… берсерк…»
В себя Мишка пришел, оттого что Егор крепко тряханул его за плечо, и первое, что увидел, — удивление, сменившее на лице боярина Соломы выражение сдерживаемой ярости.
— Дядька Егор, выйду-ка я наружу, ты присмотри тут… ладно?
— К Аристарху бы тебя… как батьку твоего покойного. Тоже ведь… Ладно, ступай.
— Ты мне потом, про батюшку…
— Иди, иди.
Мишка выбрался из дома и тут же присел на завалинку. И не то чтобы плохо себя чувствовал, но было какое-то ощущение…
«Ох, ни хрена себе, как вас накрыло-то, сэр Майкл! Спасибо, лейтенант Егор вмешался… Случайно заметил или знал? Что он там про батюшку-то сказал? Эх, остограммиться сейчас в самый раз было бы!»
— Антон!
— Здесь, господин сотник!
«Прям как чертик из табакерки!»
— Баклажка с яблоневкой (название «Кальвадос» как-то не прижилось, да Мишка и не настаивал) у тебя далеко?
— Сейчас принесу!
— Давай, только смотри, скипидар, как прошлый раз не притащи.
— Какой прошлый раз?
— Иди, иди, шучу я.
«Веселье не к месту, дурацкие шутки… а перед этим в бешенство увело… Откат, что ли, пошел? А чего удивляться-то? Вы же, сэр, первый раз самостоятельно сотней в бою командовали. И „ди эрсте колонне марширт“ сами спланировали, и худо-бедно процессом руководили… Коряво наверняка, что-то и вовсе не так как надо делали, но результат-то есть! Да, все на нервах, и за ребят боялись, и обожженный этот… нет, без ста грамм не обойдешься! Точно!»
Внутри избы началась бурная деятельность — слышно было, как Матвей требует принести горячей воды, перенести князя на стол… Егор, высунувшись в дверь, кричал что-то отрокам… Мишка просто сидел и ждал возвращения Антона. Просто сидел, без всяких мыслей и не обращая внимания на окружающее. Наконец адъютант появился, Мишка хлебнул прямо из горлышка… да, это было то, что и требовалось, — сначала обожгло непривычное к таким градусам горло, потом по телу начало расходиться тепло, изгоняя напряжение и внутренний дискомфорт. Мишка с трудом удержался от того, чтобы хлебнуть еще (организм-то четырнадцатилетний), и с сожалением заткнул горлышко пробкой.
— А ну-ка, дай сюда.
Егор, вышедший из избы вместе с боярином Соломой, забрал у Мишки баклажку, сделал пару добротных глотков, крякнул, пробормотал что-то про адское зелье и передал посудину Авдею. Следующие несколько секунд Мишка с Егором наблюдали выпученные глаза и стремительно краснеющее лицо перхающего городненца.
— Это что такое? — вопросил, прокашлявшись, боярин Солома и добавил со смесью опасения и любопытства: — Из чего делаете?
— Из яблок, — не стал таиться Егор. — Особливо нарочитое питье для поправки здоровья, изгнания дурных мыслей и… Ты баклажку-то отдай, а то прольешь ненароком. Или еще хлебнуть хочешь?
— Э-э… нет.
— Тогда давай ее сюда, садись вот рядышком с бояричем да побеседуйте, пока суть да дело.
— Да, давай-ка, боярин Авдей… Как тебя по батюшке-то? — подхватил Мишка.
— Да что я, князь, что ли?
— Ну князь не князь, а не из худородных, да и годами в отцы мне годишься, — уважительно отозвался Мишка. — Так как величать-то тебя по батюшке?
— Авдеем Авдеичем.
— Ты мне тут не бормочи, коряга старая! — донесся из избы голос Ильи. — Явственно сказывай: чем князя пользовала?
«Кого это он так? Ах да! Бабка-травница. Как же я ее не заметил? За очагом, что ли, сидела?»
— Вот! Слышишь, Авдей Авдеич? — встрял в разговор Егор. — Наши лекари не за страх, а за совесть трудятся! Да ты присядь, присядь, в ногах правды нет. Вон, гляди, как стараются!
Мимо них то и дело сновали туда-сюда отроки. Один притащил в избу котелок с горячей водой, другой какой-то сверток и неизвестно зачем связку свечей, третий еще что-то…
— Стараются-то они, стараются… — Боярин Солома недоговорил и уселся на завалинке, нахохлившись, как мокрый воробей на ветке. Похоже, особых надежд на искусство лекарей он не возлагал.
— Что, совсем плох князь? — спросил Егор.
Авдей лишь молча кивнул, не вдаваясь в подробности. Мишка решил помолчать — мужику, близкому боярину по возрасту, было легче развести его на разговор, чем мальчишке.
«Блин, ну когда же я вырасту-то? Кхе! Прямо как в детстве…»
— Давно он у вас так? — продолжил доброжелательным тоном ратнинский десятник.
— Ранили еще у Припяти. — Боярин Солома, кажется, собирался ограничиться этим кратким ответом, но потом со злостью добавил: — Да если бы нам в спину не ударили, и князя почти что первой же стрелой не достали…
— Было б еще хуже! — закончил Егор вместо Авдея. — Вот его сотня, — десятник кивнул на Мишку, — уже на подходе была. Как вжарили бы по вам из сотни самострелов…
«Врет и не краснеет. Зря это он, пожалуй».
— И это еще наш воевода с главной силой не подошел! — продолжал вещать Егор. — Так что ваше счастье, что вовремя убрались, а нам надо было на выручку к Пинску идти, а то бы мы с тобой сейчас не разговаривали!
Боярин Солома покосился на Мишку и снова промолчал.
— Куда ж вы князя, такого немощного, везли-то? — Егор снова перешел с воинственного тона на доброжелательно-сочувствующий.
— Куда надо, туда и везли.
Хвастливо-воинственный пассаж Егора разрушил доброжелательную тональность, разговор явно не получился.
Из избы снова донесся голос Ильи, оравшего на травницу. Мишка напряг голос и крикнул:
— Илья, да отпусти ты ее! Пусть лучше раненым на дворе поможет, вам же с Матвеем не разорваться!
— Да, раненые! — встрепенулся боярин Солома. — Надо проведать.
— Хорошо, Авдей Авдеич, пошли, — покладисто согласился Мишка.
Раненых возле сарая оказалось на одного меньше, чем раньше, а покойников — на одного больше. Тот страшно обожженный дружинник лежал рядом с убитым товарищем, тоже накрытый плащом с головой.
— Господи, прими душу раба твоего Трифона…
Боярин Солома перекрестился, Мишка последовал его примеру.
— Отмучился… — Боярин тяжело вздохнул. — Чем это вы его так?
— Да вот, наши умельцы не только яблоневку делать способны. — Мишка почувствовал, что говорит что-то не то, и поправился: — Мы же не в него целили, а в стенку. Такой снастью по людям стрелять нельзя, зверство это. Случайно вышло.
Постояли пристойное количество времени над покойниками, помолились.
…Молим Тя, Преблагий Господи, помяни во Царствии Твоем православных воинов, на брани убиенных, и приими их в небесный чертог Твой, яко мучеников изъязвленных…
«Да уж, досталось мужику… не приведи Господь».
…Помилуй павших на брани православных воинов Твоим милосердием, прости им вся согрешения, в житии сем содеянная словом, делом, ведением и неведением…
«Неведением… не ведал Серапион, что в человека зажигательным болтом попадет. И хорошо, что результата не видит».
…Ты отъял еси от нас присных наших, но не лиши нас Твоея милости: услыши молитву нашу и приими милостивно отшедших к Тебе приснопоминаемых нами рабов Твоих Трифона и Симеона; воззови их в чертог Твой, яко доблих воинов…
«Вот так и узнаешь имя человека только после того, как убил его…»
После заключительного «Аминь» Мишка уловил искоса брошенный на него взгляд боярина Авдея, вспомнил отчего-то слова княгини Ольги Туровской «Интересный ты мальчик» и понял, что добром, пожалуй, ничего не получится — Егор испортил налаживавшийся поначалу разговор, а с мальчишкой общаться на равных боярин не станет. К тому же Авдей уже успел разобраться, что пленившая его дружина состоит, главным образом, из таких же мальчишек, и оттого досада его стала еще острее. И все же, того, что произошло, он не ожидал — Авдей Солома с места, без замаха врезал Мишке кулаком так, что тот полетел спиной прямо на только что отпетых покойников. На этом, правда, все и закончилось — кто-то из отроков приложил Солому прикладом самострела, кто-то пнул по ноге (железные подковки на сапоги в Ратном прибивали особым манером), потом навалились втроем или вчетвером…
Мишка поднялся на ноги, сплюнул кровью и огляделся. Отроков набежало — ну прямо толкучка, как на торгу. Бабка-травница, перевязывавшая раненого в ногу дружинника, уцепилась за того, словно ища защиты, ратник Савелий чуть ли не поднял в воздух Демьяна, ухватив за руку, в которой тот держал засапожник. Двое отроков ударами прикладов заставляли снова сесть на землю вскочившего было дружинника с обожженными руками…
— А ну тихо! — покрыл общий гвалт голос десятника Егора. — Все по местам! Михайла, что тут такое?
— Да ничего, дядька Егор. — Мишка приложил ладонь к разбитой губе, потом глянул на испачканную кровью руку. — Все уже, все. Демьян, угомонись! Урядники, куда смотрите?! Прекратить толкотню, все по местам! Антоха, ты чего?
Антон сидел на земле, держась руками за живот.
— Сейчас пройдет, господин сотник… локтем он мне заехал…
«Золотой парень, успел кинуться на выручку… А боярин-то силен… Ну гнида, если с Антохой что-то серьезное…»
— Ну-ка поднимите его! — Мишка указал отрокам на боярина Солому.
«О как! Ну натуральный „Этюд в искаженных пропорциях“!»
Выглядел городненский боярин, мягко говоря, неважно — лицо перемазано землей и кровью, так что и не разглядеть почти ничего, на левой ноге явно стоять не может, да и сам перекошен… не то ребра сломаны, не то еще что-то. Веревками и ремнями обкручен, что твой шелкопряд.
Избит-то он был избит, но не сломлен! Нашарив Мишку единственным зрячим глазом, Авдей Солома плюнул в него смесью крови и осколков зубов.
«Прямо, как партизан в гестаповца!»
Бить связанного было невместно, но кое-что разъяснить стоящим вокруг отрокам требовалось.
— Значит, по-людски не желаешь? Так вот тебе мой сказ. Вы, иуды, навели латинян на православные земли. Иудство ваше множеством смертей и несчастий для невинных людей обернулось. Дети, говорите, пропадают? Пусть пропадают, ибо иудино семя!!! Троих людей вы куда-то послали? Вернутся — встретим! Встретим, встретим, не сомневайся. Придет сюда ваша дружина с полоном, тоже встретим! А теперь слушай особо внимательно: если хоть один мой человек при этом погибнет, я вас в этом сарае живьем зажарю, и князя вашего это жаркое сожрать заставлю!!!
«Хватит, сэр! Монолог из индийского кино, да и только. Заткнитесь, ей-богу лучше будет!»
— В сарай его! — распорядился Мишка, оглянулся на Антона, который уже поднимался на ноги (видать, обошлось), и поплелся на ту самую завалинку, где совсем недавно собирался мирно побеседовать с пленным боярином. Ну не просто побеседовать, а хотел попробовать «раскрутить» того на информацию. Конечно, можно бы и попытать кого-нибудь из пленных, по нынешним временам это дело обычное, но так хотелось извернуться и стравить городненцев с ляхами… Мало ли, чего кому хочется? Первый заход не просто не удался, а натурально провалился с криками и мордобоем, продолжать в том же духе — завалить все дело окончательно. Надо было подумать.
— На-ка, хлебни еще! — Егор подал Мишке баклажку с яблоневкой. — Не бойся, деду не расскажу, что ты крепким хмельным пробавлялся, будем считать, что это лекарство.
Мишка хлебнул и скривился — спиртное огнем обожгло разбитую губу. Снова приложил ладонь, крови нет, пощупал пальцами нижний передний зуб, не шатается. Ну и ладно.
— Что у вас там стряслось-то? — поинтересовался Егор. — Вроде мирно все началось…
— Что-то не так пошло. Ошибся я — не следовало его к раненым пускать…
Егор вздохнул, усаживаясь рядом с Мишкой, покрутил в руках пробку от баклажки, вздохнул еще раз и закупорил сосуд с яблоневкой.
— Избаловался ты, Михайла. Все, что ни задумаешь, у тебя выходит… Везение как с тобой вместе родилось. А бывает ведь в жизни, что и не получается что-то… бывает же, что и вовсе ничего не выходит, хоть наизнанку вывернись.
— Да что вы все заладили: везение, везение? Не выходит ничего само по себе — по трудам все! Только труды те не всегда заметны бывают! А бывает, что и дурью поначалу представляются. Вот хотя бы самострелы те же. Ты вспомни, как над мальчишескими стрелялками смеялись. А сейчас тебе смешно? Ты видел, как Солома с Гоголем под прицелом стояли и шевельнуться боялись?
— Под прицелом… скажешь же. Слова у тебя какие-то…
— Господин сотник, дозволь обратиться? Старшина Дмитрий.
— Что, Мить? Случилось что?
— Дозоры расставлены. Четыре конных — открыто, четыре пеших — скрытно. Еда для отроков готова, прикажешь обедать в очередь?
— Да, давай по одному десятку.
— А пленных?
— Ничего, пускай попостятся! — мелко (аж самому стало стыдно) озлился Мишка. — Кроме раненых, их покорми.
— И еще. Куда хозяина-то девать?
— Какого хозяина?
— Ну… Кривого. Две бабы еще, малец… дом-то занят, сарай тоже.
— Слушай, Мить, сообрази сам, пристрой как-нибудь. Пообещай, что за беспокойство и убытки мы ему раненых коней оставим… Есть ведь раненые кони?
— Есть. Я не считал, но если…
— Вот и ладно. Еще что-нибудь?
— Мастер Кузьма просится сюда, хочет посмотреть, как зажигательные болты сработали.
— Посмотреть, значит, желает? Ага, пусть приходит, я ему покажу!
Дмитрий удивленно уставился на Мишку, не понимая, что того так разозлило. Кажется, хотел еще что-то спросить или доложить, но раздумал.
— Разреши идти?
— Ступай.
— Хочешь Кузьме того обожженного показать? — догадался Егор.
— Да, пусть полюбуется, а то… все ему игрушки.
— А не боишься охоту к придумкам ему отбить?
— Нет, дядька Егор, если уж тяга к придумкам появилась, да стали эти придумки получаться, пользу приносить… это уже на всю жизнь, иначе Кузьма жить не сможет. Однако думать о том, к чему та или иная придумка привести может, он обязан, иначе такого натворит — нам с тобой даже и не вообразить!
— Подумать-то, оно, конешно, всегда полезно, но…
Договорить Егору не дал длинный и страшный крик, донесшийся из избы Кривого, и вслед за ним громкий голос Матвея:
— Держите! Да держите же его!
«Блин, что это Мотька там с князем-то делает? Но если Илья позволяет, наверное, все правильно…»
В сарае, видимо, узнав голос своего князя, раскричались пленные — угрозы и проклятия смешались в единый неразборчивый гвалт. Князь снова закричал, но крик уже был короче и слабее, зато в сарае, наоборот, гвалт усилился.
— Гляди-ка, какой народ-то у Всеволода в дружине крепкий! — восхитился Егор. — Обычно-то, когда пленного допрашиваешь с пристрастием, да тот вот так орать начинает, другие пленные — молчок, да еще скукожатся, вроде как поменьше стать стараются, чтобы, значит, на них внимания не обратили да тоже не начали… Гм, а эти-то в крик! Умеет Всеволод себе ближнюю дружину подобрать, ничего не скажешь!
— Выходит, мы у него лучших людей побили?
— Выходит, так… — Егор сначала сказал, а потом сам понял, что сказал: мальчишки побили лучших людей князя Городненского! — Ну, Михайла… А ведь если князь умрет, ты нипочем с городненцами не договоришься, даже и не мечтай!
— Да это-то понятно.
«Да-а, приехали… обязательно ведь скажут, что намеренно князя уморили. Почти всегда смерть властителя, даже самая что ни на есть естественная, обрастает всякими слухами. Две основные темы: либо некие злодеи извели, либо чудесно спасся и вот-вот объявится. А уж при таких-то обстоятельствах, как сейчас, да зять великого князя Киевского… И как отмазываться? А никак! Ни хрена им не докажешь! Хоть один на свободу вырвется, и пойдет гулять слух… Трындец, одним словом. Как заставить их молчать? Способ-то есть — покойники народ неразговорчивый. Всех перебить? Демка, еще пара отроков, таких, что выполнят приказ не задумываясь, найдутся. Да тот же Варлам, к примеру. Или самому все сделать, сколько их там, меньше десятка? Егор… Егор, пожалуй, возражать не станет… или станет? А он и знать не будет — поставлю перед фактом, когда дело уже будет сделано!
Блестящее решение, сэр! Главное — простое и эффективное! И какова же, позвольте полюбопытствовать, цена всем вашим рассуждениям о том, что не все средства могут быть приемлемыми, а грешить нельзя, даже если ты неверующий? Как там ваша многоуважаемая бабушка изволила выразиться? „Если милиционер не видит, то все можно“, так?
Да, так что делать будем, досточтимый сэр? Имеется задача: предотвратить распространение нежелательной для вас информации. Имеется и „классический“ способ решения таковой задачи — физическое устранение носителей этой информации. Условия решения задачи облегчены тем, что эти самые носители находятся в полной вашей власти. Это одна сторона проблемы. Однако имеется и другая сторона — некоторые ограничительные установки, которые вы для себя выработали, противоречащие выбору „классического“ метода решения. Имеется также обстоятельство, вносящее элемент непредсказуемости — ваш, сэр, дебют в роли сотника Младшей дружины. Решительность и безжалостность! Это как? Достойные черты к портрету рождающегося сотника или нет? Их же можно истолковать и как вероломство и неоправданную жестокость. Более того, при определенных обстоятельствах физическое устранение носителей информации может рассматриваться как слабость и даже трусость.
Ну-с, досточтимый сэр, будем грешить? „Классически“, так сказать, или другое решение поищем? Метод поиска тоже класси… тьфу, вот привязалось. Метод… гм, апробированный: из множества рациональных решений надо выбирать самое нравственное, а из множества нравственных — самое рациональное. Что выберем?»
— О чем задумался, Михайла? — В голосе Егора, кажется, было даже сочувствие.
— Да вот, думаю, что делать, если князь и вправду помрет.
— И что надумал?
— А ты что, тоже от меня чудес каких-то ждешь? Так не будет чудес, господин десятник, не будет! Единственное, что пришло в голову, — перебить всех пленных, чтобы не болтали!
— Угу. Понятно. — Мишке показалось, что Егор слегка ухмыльнулся в усы. — Сам резать будешь или помощники найдутся?
— Да чего ты от меня хочешь-то?
— А помогаю тебе. Совет вот дать хочу, как Корней мне наказал… советовать, значит, когда понадобится.
— И какой же совет?
— Кривого с семейством тоже прибрать придется. Чтобы не сболтнули чего лишнего. Да и отрокам твоим языки урезать не помешало бы. Вот хотя бы крестник твой — поручик Василий Святоша — уже все уши прожужжал: «Михайла, мол, — десница Божья, по его мановению целая ладья вражеская от нескольких болтов утопла, врагов повергает охапками, сам же невредим остается…» Про нынешнее дело тоже небось такое расскажет, что только ахать будем!
«Ну да, опять „классика“ — один раз начав убивать с целью предотвращения распространения опасной информации, остановиться почти невозможно».
Мишка поискал, на что бы перевести разговор, и заметил отирающегося неподалеку Антона.
— Антош! Ты как, оклемался?
— Так точно, господин сотник!
— Не ври мне! Вижу же, что скособоченный. Болит?
— Да так, немного.
— Угу. Немного… такой детина локтем заехал — и немного? Значит так: как только Матвей или Илья освободятся, пусть тебя посмотрят. Такие удары по животу — не шутка. А пока… ты же еще не ел? Иди поешь и вели нам с господином десятником сюда принести. Да не сам тащи, пришли кого-нибудь. А сам, как поешь, пристройся где-нибудь отдохнуть. Полежи до вечера. Хотя… стой! Есть запрещаю! Пока лекари не разрешат, ни крошки! Мало ли что он тебе внутри порушил? Просто найди место, где полежать в покое…
— Да я…
— Приказываю полежать! Здесь около меня целый десяток опричников, можешь не беспокоиться. Вот, кстати… Урядник Андрей!
— Здесь, господин сотник!
— Найди, где моего помощника уложить, доспех помогите снять, а есть не давать, пока кто-нибудь из лекарей его не осмотрит. Опасаюсь я, что у него в животе что-то повреждено может быть. Понятно?
— Так точно, господин сотник.
— Исполнять!
— Слушаюсь, господин сотник. Пошли, Антоха, мы там раненых уложили, и для тебя место найдется.
— Ага. Только ты вели Михайле и десятнику поесть принести…
— Ладно, ладно, сообразим…
Аппетит Мишке и Егору испортил Илья — вывалился из избы распаренный, как из бани, в заляпанной на животе кровью и гноем рубахе, и сунул Мишке под нос на такой же грязной, как рубаха, тряпке что-то маленькое, черное.
— Во! Молодец Мотька, этакую мелочь в ране нашел и вынуть сумел!
— Это что? — Мишка отставил миску в сторону, есть сразу расхотелось.
— Обломок кольца кольчужного. Стрела-то с граненым наконечником кольца в куски рвет, вот один обломок с собой в рану и утащила. Оттого и загноилось, и горячка у князя началась. Оно, конечно, случается, что тело железку внутри себя как бы обволакивает, да так все и зарастает, но это надо в покое пребывать, а он-то верхом скакал, пока мог, потом в носилках трясся…
— Ну и? Выживет теперь князь-то?
— Да как сказать… если бы все так и осталось, помер бы непременно. А сейчас… надо посмотреть, как ночь переживет. Тяжко раненные, они как-то все больше перед рассветом помереть норовят. Обыкновение такое… Господи, спаси и помилуй! — Илья перекрестился окровавленной рукой. — Если до завтра продержится, то надежда есть, Господь милостив.
— А велика ль надежда-то? — с сомнением в голосе спросил Егор.
— Так ведь… все в руце Божьей, токмо на него и уповаем…
Было понятно, что, сколько ни расспрашивай, больше от Ильи ничего не добьешься.
— Вы Мотьку пока не беспокойте, — немного помолчав, добавил Илья. — Сам пластом лежит, как полумертвый. Если еще раненые есть, я без него гляну.
— Там бабка-травница…
— Да ну ее, дуру старую! — Илья презрительно сплюнул в сторону. — От всех хворей одним и тем же лечит… вреда-то от нее нет, но и пользы… Так есть еще тяжелые раненые?
— Антона бы посмотреть, — Мишке было неудобно просить: вид у Ильи был измученный. — Ему крепко в живот локтем двинули. Я велел доспех снять, уложить и есть не давать…
— Верно решил. Давай показывай, где он у тебя?..
Ночь князь Всеволод пережил. Мишка тоже. И неизвестно, кому было легче — будто за близкого родственника переживал. Чуть ли не до утра ворочался без сна, с трудом сдерживая себя, чтобы не теребить расспросами Илью и Матвея. Дважды ходил проверять дозоры, один раз даже переправился на другой берег реки. Уснул только перед рассветом.
Утром настроение было препоганейшим, кусок не лез в горло, наорал на Антона за то, что тот поднялся без разрешения лекарей, потом наорал на Демьяна, пришедшего спросить, надо ли выводить пленных до ветру или пусть прямо в сарае… С трудом заставил себя сосредоточиться на объяснениях Егора о том, что надо бы послать разведку — проверить, не подходят ли ляхи с полоном.
Наконец Илья сам объявился с новостями — непонятно, хорошими или плохими, — хуже князю не стало, но и лучше вроде бы тоже. Мишка, под настроение, чуть не наорал и на Илью, который поинтересовался, с чего это боярина Солому отделали так, что мать родная не узнает. Однако совсем хреново Мишке стало, когда он попробовал прикинуть ситуацию на несколько дней вперед. Мысль о том, что его сотня сама влезла в ту же ловушку, в которой сидели городненцы, буквально упала на него, как каменная плита.
«Они же были привязаны к месту из-за нетранспортабельности князя, а теперь мы в том же положении оказались! Только и разницы, что наше нападение для них было неожиданностью, а мы точно знаем, что через пару дней, максимум через трое суток, сюда подойдет конвой с частью пленных и стадом. А сколько там может быть боеспособного народу? Ляхи плюс дружинники Всеволода… наверняка их больше, чем нас. Хотя часть воинов с ладьями ушла, но — сколько? То-то Егор так настаивал на разведке — надо знать, когда подойдут и сколько подойдет. Ну хорошо, узнаем… Скажем, придут послезавтра и смогут высвободить от охраны обоза сотню или полторы, может, две. И что нам делать? Смываться, оставив им князя? Тащить князя с собой с риском его угробить? Засесть здесь и обороняться? Что еще, какие варианты? Надо срочно с Егором посоветоваться…
Стоп, сэр! Хватит уже! Всякий раз, когда вы шли на поводу у „старших товарищей“, обязательно дело обходилось серьезными потерями среди отроков. А если командовали сами… тоже не без потерь, но было их гораздо меньше.
Что же получается? Когда мы действуем сами… ну не то чтобы сами, а так, как ЗДЕШНИЕ не привыкли, — как стрелковое подразделение… то потерь меньше, а то и вовсе нет, да и из пиковых ситуаций выкручиваемся, даже несмотря на то, что вы, сэр, еще тот командир — учиться еще и учиться. Кстати, о командире… во время бунта — ранение в лицо, да и вообще, чуть не помер. В заболотном хуторе подставился — запросто грохнуть могли. На ночной дороге — Демьян от верной смерти спас. В лесу, когда догнали уходящих журавлевцев, — Варлам выручил… неочевидно, но похоже на то. В Отишии крыша поехала и получил топором в бок — только подсумок и спас. У Яруги — Немой, считай, собой закрыл, на Княжьем Погосте — Исидор… Под Пинском вовсе непонятно, как жив остался. Сколько же, блин, можно судьбу испытывать?
Ладно, хватит комплексовать, сэр, продолжаем анализ. Стрелковое подразделение, использующее неизвестную ЗДЕСЬ тактику, — вот ключ к успеху! Почему? Во-первых, лучники по нынешним временам — всего лишь вспомогательные войска, что-то вроде средств усиления, что ли. Может быть, и не совсем правильно толкую, но исход сражений ЗДЕСЬ решается в прямом столкновении, проще говоря, в рукопашной. А тактика стрелкового подразделения — уничтожение противника на дистанции.
ТАМ, с оснащением армий огнестрельным оружием, рукопашные схватки постепенно сходили на нет, становились редкостью… хотя и не исчезли окончательно. Чем, собственно, воинское подразделение, вооруженное самострелами, отличается от такого же подразделения времен, скажем, Наполеоновских войн? Скорострельность? Например, английская линейная пехота делала всего два выстрела в минуту в сухую погоду. Младшая стража… ну ладно, лучшие десятки Младшей стражи стреляют вдвое чаще. Останавливающее действие? Болт от круглой пули калибром не шибко и отличается. Дальность? Да, тут проигрываем, но не так чтобы уж сильно, к тому же самострелы можно совершенствовать. Точность стрельбы? А вот тут, пожалуй, выигрываем — болт в полете стабилизируется оперением, а круглая пуля из гладкоствола летела по непредсказуемой траектории, зависящей от того, в какую сторону эта самая пуля вращается. Путных же прицелов во времена Наполеоновских войн не было, так же, как и у нас нет.
А теперь представим себе, сэр Майкл, стрелковую роту, вооруженную гладкоствольными кремневыми ружьями, против сотни латной конницы. М-да, до штыков, конечно, дело может и дойти, но победа латников будет пирровой… если вообще будет. А если защититься от конницы какими-нибудь фортециями — рогатками или редутами… Однако, сэр! Пехоту-то, равную вашим стрелкам по численности, вы к себе не подпустите — никакой рукопашной!
Так-так-так… это уже интересно! Получается, что ЗДЕШНИЕ командиры просто не знают, как правильно задействовать моих ребят, ведь подходящая для них тактика начнет рождаться только лет через пятьсот. Отсюда и потери, когда мы действовали под руководством „старших товарищей“. А вот когда… Спокойно, сэр! Рогатки, редуты… еще флеши какие-то, черт его знает, что это такое, в общем, всякие полевые укрепления — это только оборона. А наступление? Ну вот хотя бы вчера, когда мы подворье Кривого брали, командир, то есть вы, сэр, голову по-дурному не подставлял… почти не подставлял. Связь с подразделениями была организована, резерв был, спецсредства применялись. Да, если противник „привязан“ к месту и не может навязать маневренный бой, мы и в наступлении тоже кой на что способны.
Одно плохо — с седла можем выстрелить всего раз, потом надо спешиваться, чтобы перезарядить самострелы. Драгуны мы в общем-то — те тоже маневрировали верхом, а сражались пешими. Надо будет Кузьку накрутить, что-то же с этим можно, наверное, сделать?
Что-то еще насчет стрелковых подразделений в голове крутилось… Ах да! Пехотное каре! Каре солдат, вооруженных кремневыми ружьями, удерживало удар конницы… даже кирасиров, а это, считай, те же латники. Залп в упор, валили передний ряд, а кони без всадников на штыки не шли и мешали следующим рядам… как-то так… или нет? Во всяком случае, в кавалерийских частях появились батареи конной артиллерии, чтобы разбивать картечью пехотное каре. Не от хорошей же жизни появились! Ну ЗДЕСЬ артиллерию, тем более быстро маневрирующую на поле боя, еще и во сне никто не видел… правда, и на самострел штык не приделаешь. Но что-то в этом есть!
Скажем… пикинеры или алебардщики. Если вооружить их еще и самострелами… интересно получиться может. Ладно, это потом — на будущее. А сейчас…
Позвольте полюбопытствовать, сэр: а о чем вы раньше-то думали? Почему эдакое „озарение“ на вас только нынче снизошло? Так просто же все — накапливалась статистика, как позитивная, так и негативная. Для анализа нужен материал, иначе что анализировать? Недешево эта статистика досталась, согласен, но теперь появилась хоть какая-то уверенность в сделанных выводах, появилась аргументация для отстаивания своей позиции и нарисовалась некая перспектива. А сиюминутная практика как результат проведенного анализа…
Блин, решать самому! Никаких советов с Егором, пока не удастся объяснить ему тактику стрелкового подразделения. Гм, а не заноситесь, сэр? Вспомните классику: Андрей Болконский тоже мечтал единолично написать диспозицию сражения… Да пошло оно все! Сотник я или не сотник?
Итак… „Ди эрсте колонне марширт“: оборудовать оборонительные позиции. Рогатки уже есть, крыши дерном накрыты. Что еще можно сделать? „Азиатский“ способ производства — нагнать кучу людей, и они, как муравьи… Да! Огородиться еще и частоколом. Тын не тын, но так, чтобы быть за стенкой с бойницами и не подставляться лучникам, да еще и дополнительное препятствие для атакующих. Нет, частокол — слишком трудоемко и долго… Тогда заплоты — та же стенка, но делается быстрее и легче. Бревна из сырых деревьев, чтобы трудно было поджечь. Еще… обмазать стены глиной, особенно сарай. Стрелой с горящей обмоткой стену и так-то сложно поджечь, их на крыши кидают, но вдруг… Что еще? Если успеем, то нагородить чего-нибудь внутри самого подворья, чтобы прорвавшиеся, как в лабиринт попадали. В общем, верхом к нам лезть будет бессмысленно, лучникам тоже особо разгуляться не выйдет, а пехоту, пока она через все это перелезать будет, перебьем на хрен, до последнего человека.
„Ди цвайте колонне марширт“: превращаемся в пехоту. Коней, своих и трофейных, уводим в лес. Наследят, конечно, но противнику будет не до поисков — добычу переправлять надо, а тут мы засели. Укрепленное подворье разбиваем на сектора… или узлы обороны? Не суть, разбиваем и все. Командовать каждым сектором ставим поручика, себе оборудуем КП, организуем связь, Егора с ратниками держим в роли последнего резерва на случай, если к нам все же пролезут и захотят поупражняться в рукопашке. Вот тут Егор со своими и пригодится.
„Ди дритте колонне марширт“: возможные действия противника. Атаковать в конном строю через брод, где попадаются камни и ямы — несомненный экстрим, да еще под нашими выстрелами, а когда вода коням по брюхо, здорово не разгонишься… Далековато правда, может, какой-то выносной редут прямо у брода сбацать? Нет, не нужно — они и сами не дураки, не полезут. Скорее переправятся вплавь где-то в другом месте и попробуют взять нас с суши. А это — пожалуйста, милости просим. Закидать нас издали стрелами? Разве что навесом. Так мы в постройках укроемся, а еще можно трофейные щиты использовать… нет, не выйдет нас перестрелять. Тогда — только пешая атака. Народу много — могут большие щиты связать и подойти вплотную… Но через рогатки-то и прочие препятствия со всем этим хозяйством хрен перелезешь. Да и щиты… у нас же Кузькина „вундервафля“ есть — подожжем. Чего-то я больше ничего за противника придумать не могу… Вот тут-то совет Егора и пригодится — он ЗДЕШНЮЮ тактику знает. Насколько помнится, викинги тремя сотнями брали такие города, как Руан и Гавр, а те тогда покруче Парижа были… Ну так и у нас не лавочники-пекари-прислуга, а курсанты военного училища, а у противника… не все же классные профессионалы, есть сброд всякий — обломаются.
„Ди фирте колонне марширт“… А вот тут проблема. Боезапас — двенадцать-тринадцать выстрелов на самострел. Конечно, если каждый болт в цель, то противник кончится раньше, чем боеприпасы, но об этом можно только мечтать. Хотя с другой стороны, положив перед нашими укреплениями сотню… да даже полсотни своих, они атакующий пыл подрастеряют. А после второй полусотни их и вовсе на расстрел хрен погонишь.
„Ди фюнфте колонне марширт“: а дальше-то что? Сидеть в осаде? И надолго нас хватит? Несколько дней продержимся, а у противника тоже цейтнот — линять с добычей надо. Скорее всего, начнут искать обходной маршрут, не единственный же здесь брод? И все-таки разведчиков и десяток опричников надо отправлять в лес вместе с конями. Если будет хоть намек на осаду, да даже если хоть раз здесь заночуют, устроить им ночную дискотеку с пиротехническими эффектами! Сразу в осаде нас держать расхочется. Значит, одного из помощников Кузьмы отправляем в лес вместе с разведчиками и опричниками.
„Ди…“, э-э, как там по-немецки „шестая“ будет? Неважно, шестая колонна, значит, это самое… „марширт“: шантаж! Князь-то их у нас. Ляхам, разумеется, фиолетово — князь чужой, хоть фрикадельки из него делайте, а вот городненцам… Вот и пусть промеж себя пособачатся, нам от того только польза. Или не давать информацию о князе? Ведь городненцы тогда могут плюнуть на сопровождение ляхов и остаться здесь. И позволят ляхам без присмотра идти через свои земли? Этим бандюкам, пришедшим пограбить? Впрочем… пусть у них голова об этом болит, а для нас князь — последний довод. Если совсем кисло придется, тогда выторгуем себе возможность уйти в обмен на князя… будем надеяться, еще живого.
Седьмая… Да ну ее! Не хрен плодить лишние сущности, все равно что-нибудь не так пойдет. Сейчас вот пленных допросим… если надо, то и с пристрастием, узнаем, сколько ляхов, сколько городненцев, чего это они двумя десятками куда-то князя потащили… Ага! Еще этот Гоголь просил Солому о чем-то рассказать, вот и спросим, о чем именно. Но сначала занять людей делом!»
— Анто… э-э, отрок Елизар!
— Здесь, господин сотник! Только я Елисей.
— Тоже неплохо! Господ поручиков, десятника Егора, мастера Кузьму и обозного старшину Илью, если он с ранеными не занят, ко мне!
— Слушаюсь, господин сотник!
Поручики заданием прониклись и погнали отроков в лес за материалом для оборонительных сооружений. Топоров, лопат и прочего шанцевого инструмента оказалось маловато, но «голь на выдумки хитра», придумают что-нибудь, главное — правильно поняли, что и как надо делать.
Егор же какими-то откровениями относительно тактики вероятного противника не порадовал:
— Ежели не догадаются, что тут у нас их князь, ничего делать и не станут. На кой им эта морока? Взять трудно, а добычи всего ничего… разве что доспех, так это еще разглядеть надо, что тут все доспешные… а если все доспешные, то себе дороже выйти может. Нет, Михайла, скорее всего они даже и связываться с нами не станут, другим путем каким-нибудь пойдут. Но укрепляться все равно надо, на таком деле — чем больше пота прольешь, тем меньше крови.
У боярина Гоголя вид был смурной и даже какой-то отрешенный — типа «пропади оно все пропадом, ни знать ничего не желаю, ни видеть не хочу». Похоже было, что даже тот вид, в каком в сарай закинули избитого боярина Солому, у Гоголя особого опасения не вызывал — весь он ушел в себя, в какие-то невеселые размышления, не касающиеся окружающей действительности. Мишка подумал-подумал и решил начать разговор с темы, которая по идее не должна была бы оставить княжеского ближника равнодушным.
— Хреново вы своего князя лечили! Вот гляди! — Мишка развернул тряпицу и показал боярину обломок кольчужного кольца, который извлек из тела князя Матвей. — Вот это вы в ране оставили. Если бы наши лекари вчера не вытащили да рану не очистили, не дожил бы князь до сегодняшнего утра!
Боярин Гоголь коротко глянул на железку и снова погрузился в какие-то свои думы. Такого безразличия Мишка не ожидал, но все-таки решил продолжить:
— И куда же вы князя с такой раной потащили? Ведь угробили бы!
— Он сам велел ехать… — отозвался Василий Гоголь.
— Куда? Зачем?
— А! — Боярин Василий безнадежно махнул рукой. — Чего уж теперь-то? Поздно уже…
— А может быть, успеем? — попытался блефовать Мишка. — У нас по два заводных коня, да и ваши кони тоже. Быстро идти сможем. Здесь же недалеко?
Княжий ближник ничего не ответил и по-прежнему смотрел куда-то мимо Мишки.
— Кхм-кхму… — многозначительно откашлялся Егор, намекая на то, что надо бы переходить от разговоров к действиям.
Мишка отрицательно повел головой и попробовал другой заход:
— Ты же просил боярина Солому нам рассказать. Ну так расскажи сам!
Снова никакой реакции, но видно же было, что Гоголь вовсе не проявляет героизм, не желая выдавать врагам какую-то тайну, а просто ушел в себя, словно переживает тяжелейшее горе. Мишка сделал еще одну попытку:
— Ну хорошо. Князь лежит, мы стоим, ты молчишь, а там… прямо сейчас… может быть… Ты только подумай: пока ты тут молчишь… непоправимое произойти может, возможно, уже происходит, а ты, вместо того чтобы…
И тут боярина Гоголя прорвало:
— Да что ты из меня жилы тянешь, ирод?! Что я могу-то?! Ты… дуть тя во все дыры… великий воин, сотник воеводы задрипанного… Князя он пленил! Сотней против двадцати! — Состояние апатии у боярина явно переходило в истерику. — Куда повезли, спрашиваешь? А на смерть повезли! Потому что легче самому сдохнуть, чем… — Гоголь, так же, как и вчера, в избе Кривого, брякнулся наземь и принялся лупить кулаками по траве, выкрикивая какой-то уж и совсем бессвязный набор слов, в котором вдруг мелькнуло: «Соломония! Сердце мое!..»
И тут, пока Мишка пытался постигнуть скрытый смысл выкрикиваемого боярином Василием, начал действовать десятник Егор — быстро, решительно и эффективно. Нехитрый набор из пары оплеух и пары же глотков яблоневки произвел воистину волшебное воздействие на впавшего в отчаяние боярина — прокашлявшись, продышавшись и утерев выступившую слезу, Гоголь заговорил вполне внятно.
