50

В одиннадцатом часу вечера или ночи Павел заехал по улице Казакова в Нижний Сусальный, оставил машину и отправился прогуляться пешком. Рюкзак был за спиной, дробовик и клинок прятались под новой курткой, в карманах которой лежали два тора, но никогда еще он не чувствовал себя настолько беспомощным. Через пару минут он вышел к театру имени Гоголя и подумал, что улица Радио совсем близко, и именно здесь, по облепленной желтыми листьями мостовой, шла его плачущая мамка. За театром Павел нашел пиццерию, зашел не раздеваясь и, не чувствуя вкуса еды, перекусил, выбрался на улицу вновь и поднял воротник, но ветер стих и сменился дождем. Подсвеченные фонарями поезда у Курского, рельсы, дальние перроны казались с путепровода заштрихованными и покрытыми мокрым лаком.

Садовое кольцо все еще рычало сплошным потоком машин. За десять минут до полуночи Павел дошел до станции метро и повернул к площади Курского вокзала, которую тяжелое здание «Атриума» превратило в ущелье. За три минуты до полуночи он остановился у входа в вокзал и словно пришел в себя.

Воздуха не хватало, удушье сковало грудь.

Пандус был заполнен народом, но к стене вокзала люди не подходили. У них были утомленные и как будто сонные лица. И любой, даже случайный шаг вперед вызывал на этих сонных лицах гримасу, словно их пытались разбудить или наполняли их сны кошмаром. Павел вытащил телефон, посмотрел таймер и пошел к дверям. На первом шаге его охватила тревога, на втором стальными тисками схватило сердце, на третьем ужас взъерошил волосы. Он вошел в здание вокзала и понял, что тот пуст. Какие-то фигуры колыхались справа под балконом, в проходе в зал ожидания, в окнах касс, но центр зала был пуст, и шаги Павла отдавались в его пустоте гулким звоном. Он прошел десять шагов, с облегчением вздохнул и смахнул со лба пот — полоса удушья и тревоги закончилась.

Его ждали у справочного киоска. Томка была в легком сером костюме, в лодочках на босу ногу. Волосы ее блестели от дождя. Ларик стояла рядом и придерживала Томку за руки, которые были сведены у той за спиной. Жора широко улыбался и почесывал подбородок дулом пистолета. Павел остановился в трех десятках шагов.

— «Стечкин»? — поинтересовался он, не сводя взгляда с Томкиного лица, глаза ее были полузакрыты. — Любишь все большое?

— Все надежное и проверенное, — с нажимом на последнем слове ответил Жора. — Не пялься на женушку попусту, не пялься. Пришлось дать ей успокоительного, чтобы не брыкалась. Представляешь, явилась на твое пожарище. Наверное, что-то забыла. Я слышал, что вы ожидаете пополнения? Не волнуйся, лекарство не критичное. Через часик будет в порядке. Очнется. Или ей лучше не очухиваться?

— Чего хочешь? — спросил Павел и перевел взгляд на Ларису, которая смотрела на него с нескрываемой ненавистью.

— Поговорить, — процедил Жора и развел руками. — Я ж давно тебе разговор предлагал. Пришлось очистить от зевак и пассажиров половину Курского вокзала. Секретные разработки разведки пустить в дело.

— Но почему именно здесь? — не понял Павел.

— Все просто, — стал серьезным Жора. — Твоя Томка неразговорчива, но место, где твоя матушка впервые увидела твоего отца, указала точно.

— И что из этого следует? — Павел начал медленно расстегивать куртку.

— Многое, — отрезал Жора, — Но главное — это то, что, будь ты чуть умнее, мы бы встретились с тобой в более спокойном месте, с меньшими хлопотами, и за спиной у тебя не было бы столько смертей.

— Я не хотел ни одной из них, — процедил Павел. — И не чувствую себя виноватым ни в одной.

— Чувство вины — эфемерность, — рассмеялся Жора, — Ты не спеши, парень. Придержи коней. Курточку не тереби свою. Имей в виду, что у твоей красавицы скованы руки, а у Ларика в руках надежный пистолетик, направленный ей точно в сердце. А теперь, коли мы уже встретились, давай поговорим о главном. Забудем о трупах и взрывах, которые, кстати, не наших рук дело, и вернемся к началу. Ты нашел что-нибудь?

— Нашел бы, — ответил Павел, — Если бы знал, что искать. Так вы-то искали лучше меня? Все перерыли, начиная от могил и заканчивая всей моей жизнью.

— Ну жизнь твою мы еще не закончили, — процедил Жора, — но может так случиться, что это и станет нашим последним шансом. Ты, главное, стой на месте, не приближайся. Я уже наслышан о бойне в твоей деревне, даже начинаю тебя побаиваться! Так, значит, ничего и не нашел?

— Чего вы хотите от меня? — спросил Павел.

— Помощи, — вздохнул Жора. — Хотя бы вынужденной.

— Я должен догадаться, о чем идет речь, или все-таки услышу подсказку? — усмехнулся Павел. — Подождите, кажется, догадываюсь. Ваш кораблик сломался, и вы не можете вернуться на Марс. Застряли на дикой планете Земля. Припрятали кораблик и стали думать, как поступить. Принять облик туземцев и ассимилироваться — или все-таки надеяться на возвращение? Но в беде вы оказались не одиноки. Оказывается, еще до вас прилетел другой кораблик, только с Венеры, и тоже разбился. Причем где-то поблизости. Выжил один пилот, который добрел до ближайшего вокзала и познакомился тут с девушкой. Опустим неясные, хотя и кошмарные подробности его гибели, но у него родился мальчик, который перенял по наследству от папочки способности к ремонту всякой техники. Так или нет?

— Продолжай, — попросил Жора, — Я удивляюсь твоей проницательности.

— А дальше все просто! — повысил голос Павел. — Ваша пятерка марсиан решила не упускать инициативы и взялась за мальчугана всерьез. Занялась его образованием и обучением — мало ли, вдруг придется взять с собой на борт. И тут случился какой-то сбой. Сначала ваш мальчик влюбился, что довольно странно для его почти тридцати лет. Потом даже женился и вообще стал отвлекаться от собственного технического развития. А кораблик-то ваш продолжает где-то ржаветь в болотах Подмосковья. И тут прилетают друзья того самого пилота. Или, точнее сказать, их энергетические копии. Дубли. И они наводят шорох. Объявляют на Земле какой-то карантин. Подчищают, так сказать, следы воздействия на низшую цивилизацию. А что у нас со следами? Всего и следов-то — пятерка марсиан, которых теперь, как я вижу, осталось двое, да отпрыск их пилота. С марсианами просто — нужно отстрелить по одному и сжечь, они прекрасно сгорают, а вот с отпрыском, да еще технически одаренным, вопрос серьезнее. Для надежности следует взорвать все, что с ним связано, и убить всех, кто его знал. Стесняюсь спросить: автодорожный институт еще стоит на своем месте? Как-то не удается следить за новостями.

— Это все? — спросил Жора.

— Есть и подробности, — Павел продолжал смотреть на Томкино лицо, — У нас много времени?

— Не очень, — отрезал Жора, — Хорошо. Последуем твоей версии, хотя Венера в принципе необитаема, а Марс, скорее всего, необитаем долгое время. Позволь кое-что уточнить. Тот пилот, который волею обстоятельств и странного генетического и вероятностного казуса стал твоим отцом, судя по всему, прибыл прямо на этот вокзал. Но перед отлетом он успел кое-что натворить. Думаю, что кое-что тебе уже… пытались рассказать. Предположим, что он был участником серьезного проекта и загубил его. Уничтожил работу многих… людей. И не только уничтожил, но и унес некий секрет, без которого продолжение работ невозможно. По его следу отправились несколько офицеров или его коллег, как угодно, из которых, в том числе и твоей милостью, остались теперь двое. Им пришлось потрудиться, чтобы понять, что пилот, а точнее, инженер Мот если и унес какой-то секрет, то унес его окончательно. Но кое-что он вложил в своего отпрыска. Я сейчас говорю не о технических способностях, которые, на мой взгляд, заурядны, как заурядна и техника Земли. Я говорю о некоей сумме параметров, психофизической схеме личности Павла Шермера.

— И вам ничего не остается, как препарировать Павла Шермера, как лягушку? — язвительно предположил Павел. — Ну как еще извлечь эту самую психофизическую схему? Хотя нет! По-моему, есть и еще один вариант. Уничтожить Павла Шермера. Тогда вложенная в него психофизическая схема освободится, и все наладится. И вы двое получите звезды Героев Марса.

— Это крайний выход, — заметил Жора. — Крайний потому, что не дает гарантии, но не стану тешить тебя иллюзиями: если бы я был уверен, что это решит проблему, я бы уничтожил тебя без колебаний. Даже вместе с тысячами посетителей той же «МЕГИ». Да что скрывать, я и сейчас близок к такому решению.

— Я даже боюсь предположить, что за проект загубил мой отец, — заметил Павел, — Чем больше слушаю тебя, Жора, или как там тебя зовут на вашем языке, тем больше думаю, что мой папа мог оказаться прав.

— Теперь это уже не принципиально, — процедил Жора. — Как и то, что, судя по всему, твоя жена и ее отец были завербованы нашими врагами. Трудно, знаешь ли, управляться на чужой планете, будучи, как ты говоришь, энергетическими дублями. Ты не удивлен? Ладно, кто старое помянет, тому глаз вон. Какая хорошая пословица.

В применении к твоей жене хорошая. А она в наших руках, так что спасай своего детеныша. Или, для начала, ее прекрасный глазик.

— Кругом враги, — проговорил Павел. — Сложновато вам приходится на чужой планете. Мало того что надо принимать облик противных землян, так ведь надо еще и отбиваться от них же, завербованных врагами. Да еще и этот карантин…

— Ничего не могу сказать насчет выдуманного тобой карантина, — повертел в руках пистолет Жора, — но сложности у нас были и раньше. Эти самые, как ты говоришь, энергетические дубли всегда нам досаждали. Если бы не они, ты бы теперь не страдал. Мы бы давно уже покинули твой мир. Но они появляются немедленно, как только мы пытаемся решить нашу проблему техническим путем. Нас они не могут отличить от людей, но технические устройства уничтожают. Скажем так, что парочку почти готовых кораблей сожгли. Так что я бы еще подумал, кого винить во всех этих безобразиях.

— А что, тут разве так уж плохо? — поинтересовался Павел, — Жили бы себе. Должность у тебя, Жора, хорошая. Да и Ларик не бедствует, я думаю. Да и на вид вы… обрусели, я бы сказал.

— Здесь нам жизни не будет, — скривил губы Жора. — Или ты еще не понял? Нас вычислили, и сделали это, используя тебя.

— В качестве приманки? — наморщил лоб Павел, — Да, мне тоже показалось что-то подобное. Вот не приманивались бы — и не было бы никаких проблем. Хотя в последнее время я старался не привлекать к себе лишнего внимания. И уж точно переговоров с вашими противниками не вел. Даже не знакомился с ними. Кроме как с собственной женой и ее отцом. Но никак не в качестве их агента. Кстати, допускаю, что их наниматели, вероятно, не менее очаровательны под маской землян, чем вы.

Ларик сверкнула глазами и выговорила что-то резкое.

— Слов не понял, но смысл ясен, — кивнул Павел. — И в чем же ваша проблема? Не удается создать еще один кораблик? Старый, выходит, сгнил-таки? Что я должен сделать, чтобы… спасти своего детеныша и его маму? Сразу хочу сказать, что о заслугах моего отца мне ничего не известно, наследства я от него не получал, каких-либо инструкций — тоже.

— Нам нужно уйти отсюда, — процедил Жора. — На кораблики теперь нет времени, да и те из нас, кто действительно могли завершить подобный проект, уже мертвы. С твоей помощью. Поэтому речь идет о срочной эвакуации. Нам нужно, скажем так, вернуться домой. Чтобы тебе было понятно, проблему я несколько упрощу. Представь себе, что корабль твоего папеньки где-то поблизости. Понимаешь, мы… прилетели сюда не слишком подготовленными, я бы даже сказал, попали сюда случайно. Пока пришли в себя, прихорошились… по местной моде, выжили, потеряв каждого второго, кораблик развалился. Рассыпался. Надежды на создание нового, как ты понял, уже нет. Ты должен отыскать кораблик папочки. Сразу скажу тебе, что он маленький. Меньше даже, чем твоя бывшая «импреза». Много меньше.

— И вы поместитесь в нем? — не понял Павел.

— Сделаем два рейса, — расплылся в улыбке Жора. — Ищи, парень!

— Так вы бы предупредили, — удивился Павел. — Я бы принес лопату, кайло, миноискатель, наконец. Какой-нибудь бур. Если вам не стоило труда очистить этот зал, остановили бы и поезда, метро, пока я буду искать.

— Ты не понял. — Жора сделал шаг вперед, — То, что оставил тебе папа, у тебя в башке и на кончиках пальцев. Уж не знаю, как у Алексея хватило выдержки чикаться с малолетним идиотом, но я уже близок к радикальным мерам. Алексей учил не сдерживать твоих возможностей, а управлять ими. Пришло время запустить их в ход.

— Почему вы раньше не попросили меня об этом? — спросил Павел. — Просто так. По-человечески?

— Попросили бы рано или поздно, — уверил его Жора. — А скорее, обошлись бы без тебя. Думали, что ты сам отправишься к брошенному кораблику. Даже пытались тебя на это дело сподвигнуть. Теперь же многое изменилось. Как ты там сказал — карантин? Припекло! Считай, что мы тебя попросили.

Томка продолжала находиться в полусне. Ларик демонстративно подтолкнула ее в спину.

— Ты отдаешь себе отчет, что сюда могут заявиться ваши враги? — спросил Павел.

— Прекрасно, — кивнул Жора, — Их излучатели опасны, но действуют в пределах где-то пяти метров. К тому же мы поддаемся им, только когда ранены или убиты. Поверь мне — нам уже удавалось с ними схватываться. Тут достаточно открытого пространства, чтобы отбиться.

— А летающие стержни? — нахмурился Павел.

— Ты не об этом? — подала голос Ларик и подняла в руках что-то напоминающее гарпунное ружье, — Видел, как оно действует? Поговоришь потом с женушкой, если не сглупишь. Она тебе расскажет, наверное, на кого охотилась с этой штучкой!

— Действуй, парень, — улыбнулся Жора. — Рано или поздно крысы очухаются — я не смогу долго удерживать их на расстоянии.

— Значит, крысы, — прошептал Павел, опускаясь на колени, отчего рукоять меча звякнула о плитку зала, — Или, как говорил Алексей: «Эти две грани — ерунда. Мясо. Грязь. Мусор». Кому-то и крысы мясо. Значит, Томка, ты за инопланетян? За белых? А эти, выходит, черные? Но ты все-таки еще и за меня? И за нашего ребенка? А как же твой отец? Или, когда стержень влетел в его лоб, он уже был не в твоих руках?

— О чем ты бормочешь? — крикнул Жора.

— Настраиваюсь, — откликнулся Павел, — Знаешь, страшновато садиться за руль машины, на которой не ездил никогда. К тому же в последнее время почти все мои машины стали отчего-то взрываться!

— Об этом расспрашивай кого-нибудь еще! — крикнул Жора, — Работай!

Павел соединил пальцы. Он не собирался разыскивать какой бы то ни было предполагаемый корабль, и даже не думал об этом. План, который Павел обдумал еще в машине, пока пробивался по вечерней Каширке к Садовому кольцу, был прост — вызвать звон в ушах и твердость в пальцах. От этого срабатывает пеленг на торах? Замечательно, значит, следует вытащить сюда жнеца или жнецов и в суматохе как-то пробиться к Томке. Конечно, оставался риск, что с ней поступят так же, как и с ее отцом, но Павел надеялся на собственную быстроту. В конце концов, у него не было выбора. К тому же у Жоры двадцать патронов, и если тот действительно начнет стрельбу и опустошит магазин, у Павла будут доли секунды. А Ларик? Что ж, тот ножик, что однажды уже поранил одного из жнецов, уже был у него на запястье. Жаль только, левая рука саднила, и боль в левом боку вновь дергала, рвала тело, застилала пятнами все, что Павел пытался рассмотреть. Зато и нужное состояние вызвать будет не так уж сложно. Скорее, его приходилось сдерживать.

В этот раз он вооружился собственной болью. Собрал ее в боку, в руке, в уставшем сердце, слепил из нее комок и погнал с левой руки в правую. Но не успокаивая и замедляя, а тяжело, с натугой, с усилием, словно пытался стронуть остановившуюся на пологом склоне тяжелую телегу. Сначала боль пошла трудно, и Павел почувствовал, что голова закружилась и пол, на котором он сидит на коленях, кренится и переворачивается. Но он не разомкнул пальцев, хотя уже был готов упасть и выставлял в сторону локоть. Затем пальцы начали набухать и как будто плавиться. Павел негромко застонал, но не открыл глаз и не разомкнул пальцев, потому что над головой начал раздаваться все тот же противный свист, выстрелы и короткие возгласы Жоры. Наконец, боль стала невыносимой! Павел открыл глаза и увидел взъерошенного Жору, который озирался вокруг с выставленным пистолетом. Откуда-то доносились крики, слышался звон разбитого стекла, оседали хлопья черного пепла и наползали слои сизого дыма, в трех шагах от Павла корчился, исчезая, очередной жнец, но исчезала и Томка!

Она таяла на глазах точно так же, как и серый, и что-то пыталась сказать, что-то кричала Павлу, но он не слышал ни слова! Стоявшая за нею Лариса выпучила глаза, уставившись на точно так же исчезающий в ее руках гарпун, но сама она уже была мертва, обратившись в лед, потому как иней застилал ее лицо. Вот один из жнецов возник у нее за спиной, и Лариса занялась пламенем, а Томка продолжала исчезать, уже обращаясь в тень, и Жора, выстрелив и в этого серого, заорал почти нечленораздельно:

— Открывай же, открывай, сука!

И Павел разорвал спекшиеся, сплавившиеся пальцы, и огненное кольцо, слепленное из боли, замерцало водоворотом прямо на полу вокзала, и Жора нырнул в него, обернувшись перед этим и выстрелив в Павла.

Он открыл глаза через мгновение. Через бесконечно долгое мгновение. К боли в боку добавилась боль в животе, которая тут же принялась скручивать его жгутом. Кольцо продолжало вращаться, хотя уже начинало бледнеть. Ларик осыпалась пеплом. Кто-то кричал за спиной. Павел упал на горячий, раскаленный живот и пополз вперед. Две или три пчелы ужалили его в ноги и спину, но он продолжал ползти и, когда коснулся огненного обруча, удивился только одному: что тот был не горячим, а холодным и скользким.

Он очнулся в пыли. Она пахла маслом, гарью и пластиком.

«Мягкая, — подумал Павел, — потому и не разбился» — и посмотрел на бледно-голубое с зелеными разводами небо, словно рассчитывал увидеть в нем отверстие, из которого выпал, но не разглядел ничего, кроме его цвета, — все плыло перед глазами.

— Жив? — услышал он удивленный голос и попробовал подняться на одной руке.

Томка стояла рядом. И она тоже оказалась расплывающимся силуэтом, только голос был ее. Или не ее. Она словно стала меньше ростом, но оставалась Томкой. За ней так же плыл в струях горячего воздуха или бреда аппарат из сна Павла, только он не был разбит и матово поблескивал гранями и колесами. В отдалении высились какие-то развалины, или целые дома, или скалы.

Возле ног Томки сидел человек. Павел скрипнул зубами, напрягся и разглядел Жору, который изменился. Он не был копией Алексея или Людки, но лоб, подбородок, глаза, скулы — все указывало на их соплеменность. Во лбу у него торчал стержень…

Когда сознание вернулось, Жора уже пылал.

— Значит, жив? — повторил с интонацией Томки сгусток плывущего тумана и присел напротив Павла.

Он не мог говорить. Он едва дышал.

— Это была славная охота. — Туман приблизился, наклонился к его лицу. — Но, к сожалению, почти без трофеев. А я бы прихватила кое-что из картин, что мы с тобой рассматривали в музее. Больше твоему миру похвастаться нечем.

Он молчал и стискивал зубы, пытаясь рассмотреть то, что она держит в руках.

— Ты прав, — поняла она молчание и подняла гарпунное ружье со стержнем в стволе. — Слишком сложное орудие для убийства. Но удобное. Сразу делает экспресс-анализ организма, копирует кое-что. Удается даже уловить кое-какую информацию, которая теряется в других случаях безвозвратно. А ты молодец — все-таки сумел запустить ход. Да и вообще весело было… про кораблик, про Марс. Но ход… Чистая импровизация, достойно восхищения. Я уже не рассчитывала, а то бы досмотрела представление до конца. На всякий случай, чтобы не забивал голову: беременности никакой нет. Совсем никакой.

Павел услышал звук смеха.

— Да и не могло быть. Ты — там, а я — здесь. Какая беременность? Успокойся. Просто жнецы бывают разные. Я не о таких, как майор. Это наемный мусор. И даже не о транспоренах, с которыми ты научился справляться. Я — о настоящих жнецах. Я — настоящий. Операцию провела образцово, включая совпадение по контрольной точке выхода.

— А по контрольному выстрелу? — попытался спросить Павел, но только прохрипел.

Он вновь услышал смех, затем почувствовал прикосновение острого и горячего ко лбу.

— Не бери в голову. Хотя…

Крепкая рука рванула его ворот, сдернула с шеи белый диск.

— Ладно. Я же не бессмысленный убийца, в конце концов. В принципе этот датчик снял всю информацию. К тому же и год был не самым плохим. И мучила я тебя раз в месяц контрольным сканированием, которое не всякий выдержит. Ты держался молодцом. Отблевывался в ванной и выбирался со стиснутыми зубами. Другой бы, глядишь, приказал долго жить. А в остальном-то — неплохо все прошло. Достаточно для земного счастья. Сочувствую, но даже если ты выживешь, что вряд ли, тебе о нем придется забыть.

Коснулась виска, обожгла льдом, сняла головную боль. Выпрямилась. Щелкнула чем-то. Опять наклонилась и приставила острое и горячее к середине груди.

— Работа! — произнесла скучающим тоном, поймала холодными пальцами подбородок и добавила: — Ничего личного. Ничего личного. Ни-че-го лич-но-го!

И выстрелила.