31

Сны напоминали тяжелое и сырое белье. Павел лежал на какой-то постели, не мог пошевельнуться, и прямо на него укладывали сначала матрас, потом натягивали простыню, бросали подушки, готовили одеяло, и кто-то тяжелый и бесформенный ложился сверху, ворочался, кряхтел, и проволочная сетка кровати раздирала спину Павла в кровь.

Он проснулся в холодном поту. Стряхнул кота, который старательно мостился у него на лице, и мгновенно понял, что красные глаза его матери, ее смерть произошли из-за него. Тогда, почти двадцать восемь лет назад, кто-то направил на него такой же газоанализатор, и мать погибла, прикрывая его своим телом. Все из-за него. Не из-за Томки, а именно из-за него. Все и всегда происходило вокруг него — отец, мама, странный дядя Федор, Алексей, который обучал его неизвестно чему, вездесущий добряк Жора, даже Дюков со своей покрасочной камерой, и сама Томка! И люди, которые гибли от тесака неизвестного мясника, взрывы — все это происходило именно вокруг Павла! И Томка бежала от него только поэтому! Почему же она написала это «Паша! Я в беде!»?

В двери заскрежетал ключ. Павел мгновенно оказался на ногах, посмотрел на часы — было уже восемь утра.

— Заспался ты, парень, — пробормотал он с досадой.

— Мяу! — потребовал еды тезка.

— Секунду! — сунул ноги в брюки Павел, воткнув пистолет за ремень сзади.

— Кис-кис! — послышался девичий голос из коридора.

— Кто там? — нарочито громко окликнул неизвестную Павел.

— Маша, — робко послышалось в ответ, — А вы дядя Шарман?

— Шермер, — усмехнулся Павел, застегивая рубашку. Дюков был в своем репертуаре.

В коридоре стояла девчонка лет четырнадцати. Она была чуть полновата и явно стеснялась своей полноты, хотя ее девичья припухлость никак не намекала на будущую победу над стройностью и привлекательностью. Голова девчонки чуть выдавалась вперед, но только для того, чтобы получше рассмотреть странного белоголового дядю с черной пробивающейся бородкой. Едва она его рассмотрела, как тут же выпрямилась и разрумянилась, пряча правую руку в складках легкого сарафана. В левой у нее была клетка для кота.

— Понятно, — кивнула она и смешно поджала губы, что вызвало у Павла какое-то смутное воспоминание, — Значит, Шарман зовут кота?

— Нет, — улыбнулся Павел, — И кота тоже зовут Шермер. И знаешь, ты будешь смеяться, но мы с ним вовсе не родственники!

Она и в самом деле прыснула, после чего Павел немедленно уверился — перед ним стояла дочка Василисы, которую весь отряд Жоры называл мамкой, хотя она едва перешагнула за тридцать пять лет. Да, спутать было трудно: увеличь Машу в полтора раза по всем параметрам — и получишь точную копию прототипа, то есть Василисы. Вот, значит, где залег Дюков? Выходит, все-таки не уехал?

— Не испугалась? — спросил Павел девчонку, которая наконец добралась до кота и теперь раздумывала — сразу запихать его в клетку или предварительно заласкать до умопомрачения.

— Не-а, — протянула Маша. — Дядя Дима сказал, что если окна закрыты шторами, значит, у него ночует дядя Паша Шарман… простите, Шермер.

— А не позвонила почему? — не понял Павел.

— Дядя Дима сказал, что звонить не надо, — пожала плечами Маша, — Но если надо, я могу выйти и позвонить.

— Не стоит, — улыбнулся Павел. — Ты не против, если я быстренько умоюсь? А потом мы выпьем чаю.

— Я поставлю чайник! — вскочила на ноги Маша и уже из кухни закричала: — А конфеты у дяди Димы есть?

— Должны быть, — откликнулся Павел, — Непременно должны! Все, что найдешь, — твое. Только смотри, чтобы они были без коньяка внутри. И без водки! Почему так рано?

— Для меня не рано, — Девушка гремела на кухне чашками, — Мамка гоняет по утрам на пробежку. И дядя Дима сказал: кто рано встает, тому Бог подает. Он такой забавный!

— Интересно, — пробормотал Павел, — какими глазами смотрит этот дядька на тебя, Маша.

Он сунул голову под кран, быстро смыл остатки сна и с сожалением взглянул на душевую кабинку. Ох, как бы она ему сейчас не помешала! Но какое-то нехорошее чувство подсказывало, что следует поторопиться. Однако что бы такое могло случиться, чтобы он не почистил зубы?

— Можно? — В дверной щели показалось лицо Маши, перемазанное шоколадом, — Там звонят.

Павел оказался в коридоре мгновенно. Звонок у Дюкова был под стать его квартире. Над дверью мигала красная лампочка, и нежный женский голос томно повторял из динамика: «Динь-динь, я пришла. Динь-динь, я…»

— Вы кого-то ждете? — прошептала Маша.

— Я и тебя не ждал, — ответил Павел, приникая к глазку, — А ты почему шепчешь?

В коридоре пока никого не было.

— Мало ли, — пожала она плечами, — Дядя Дима Дюков всех так боится в последние дни! Чуть ли зубами не стучит от страха! Но каждое утро выходит из дому по делам, а возвращается всегда в другой одежде. Какие-то следы заметает. Мама говорит, что он хочет улететь в Америку, но боится самолетов. Думает уехать в Украину и оттуда лететь. В Украине самолеты другие?

Павел выглянул в коридор. За дверью тамбура стояла томительная тишина. Наконец кто-то застучал кулаком в дверь.

— Девочка! — послышался знакомый голос. — Милиция! Открой дверь! Мы знаем, что ты в квартире!

— Вот. — Маша щелкнула кнопкой, и Павел увидел на крохотном мониторе гостей. У двери стоял Бабич. Его сопровождали трое милиционеров с автоматами на плечах. За ними застыли двое зевающих верзил из «БМВ». В руках у одного из них была болгарка.

— Открывать? — спросила Маша.

— Ни в коем случае! — метнулся в комнату Павел. — Время потянуть можешь?

— Могу, — твердо кивнула девочка. — А вы меня потом спасете от этих дядей?

— Если дверь не откроешь, спасу непременно! — откликнулся Павел.

Ему потребовалось полминуты. Сумки были собраны с вечера, оставалось только выплюнуть зубную пасту, натянуть ботинки, бейсболку и ветровку. Еще полминуты Павел ловил тезку, который вдруг отказался покидать уютную квартирку, но все-таки был пойман и засунут в клетку вместе с куском копченой колбасы, в которую зверь тут же с урчанием и вцепился.

— Прости, брат Дюков, что не убрал за собой постель, — с сожалением вздохнул Павел и вышел в коридор.

— А вы правда дядя милиционер? — попискивала в дверь Маша. — А то папа Дима не велел никому открывать, тем более милиционерам. Они самые опасные!

— Я не опасный милиционер! — надрывался с той стороны Бабич.

— А как я могу проверить, что вы не опасный? — гундосила Маша.

— Ну елки-палки! — с раздражением глотал матюги Бабич.

Павел присел возле одной из соседских дверей. Замок был несложным. Хватило кривого гвоздя и десяти секунд, чтобы дверь открылась.

— Позвонить, — прошептал Павел Маше.

— Я сейчас папе позвоню и спрошу, открывать вам или нет! — пропищала девчонка в дверь.

— Ты ему скажи, что у нас болгарка и через минуту мы будем вскрывать его гнездышко, как консерву! — заорал Бабич.

— Тихо! — процедил Павел, подталкивая девчонку в чужую квартиру. — Что, и вправду папа?

— Нет, — вздохнула Маша, — Но Дюков хороший. Жалко, что слабохарактерный. Из него получился бы папка. Мамка его любит.

— А из меня? — поинтересовался Павел, оглядываясь. Квартира была уже явно куплена, но ремонт еще не начинался, хотя и плитка, и ламинат лежали на бетонной стяжке штабелями. К счастью, на окнах решеток пока не было.

— Из тебя? — Девчонка случайно перешла на «ты», но тут же поправилась, прыснула и прищурилась, — Не-а! Точнее, получится, но не папка. Точнее, для меня не папка!

— Ты что? — нахмурился Павел, ставя на подоконник клетку с урчащим зверем, — Совсем не боишься опасных милиционеров?

— С вами — совсем! — заискрилась в улыбке Маша.

— Ну хоть какая-то от меня польза, — пробурчал Павел и спрыгнул с подоконника в бурьян. Напротив строился следующий дом, мусор и грязь отсекал кривой забор, но парой десятков метров между забором и домом безраздельно владели крапива и лебеда.

— Прыгай! — приказал Павел девчонке, поймав клетку с котом, который продолжал вгрызаться в колбасу даже в полете.

— Сейчас. — Она скорчилась на подоконнике. — Окно закрою за собой.

Миновав два десятка лоджий по бетонной отмостке, Павел выглянул из-за угла — наряд не был выставлен и здесь. Зато у подъезда Дюкова стояли три милицейских машины и курили с десяток бойцов в шлемах и бронежилетах. Маша коснулась пальцами его запястья:

— Я правда совсем не боюсь, но можно, чтобы мне совсем-совсем-совсем не бояться, я буду вас за руку держать?