Глава двадцать седьмая
Прощальные стихи
На веере хотел я написать —
В руке сломался он.
Басе
1
Ренкр не знал, сколько времени прошло с тех пор, как началась Песнь, и вот до этой самой минуты, когда он очнулся и обнаружил, что лежит на тропке и руки его свешиваются в пустоту. Осознание этого заставило долинщика осторожно повернуть голову и посмотреть, что же там внизу. Там не было ничего. Лишь где-то на устрашающей глубине темнели морщинистые стены.
Альв приподнялся, стараясь не думать о бездне под ним и о том, как это
— падать /падать, падать, падать в колодец/ вниз. Рядом кто-то тяжело застонал и зашевелился. Ренкр узнал голос Скарра и прошептал:
— Осторожнее!
Стон затих, снова послышалось шевеление, и в поле зрения появилось усталое лицо тролля.
— Кажется, я потерял сознание, — признался он.
— Кажется, я — тоже, — прошептал Ренкр. — И еще я очень хочу есть. Где твой мешок?
Тролль осмотрелся, хотя достаточно было одного взгляда, чтобы понять: на узенькой тропке мешку спрятаться негде. Выходит, его здесь нет.
— Уронил, — развел руками Скарр. — Когда… ну, когда пел.
— Понятно, — вздохнул альв, садясь на тропу.
Туман рассеялся, и теперь, когда стало видно, что находится вокруг (вернее, чего там нет), вставать в полный рост было страшновато. Ибо на самом-то деле пол пещеры обнаружился далеко внизу, а Ренкр и Скарр сидели на одной из четырех каменных стен-перегородок, пересекающихся в центре этого огромного зала. Здесь, на дорожках-торцах стенок, лежали и горгули, но последних оказалось значительно меньше, чем могло бы быть. А внизу, там, куда еле-еле достигал испуганный взор, — там темнели маленькими пятнышками коричневые тельца.
— Нужно выбираться отсюда, — прошептал пораженный увиденным Ренкр.
— Нужно, — подтвердил тролль. — Но… я боюсь!
— Я тоже. Но как-то же мы сюда попали.
— Ага, — судорожно кивнул Скарр. — Но тогда был туман.
— Ну не ждать же нам, в самом деле, пока он снова появится! — отозвался Ренкр.
И начал подниматься на ноги, совсем не ощущая той уверенности, которая была в его словах. Стоять на тропке оказалось несложно, особенно если смотреть перед собой. Он сделал шаг, и колодец осклабился, потирая то ли руки, то ли каменные челюсти, — словно учуял, что его время приближается.
Они прошли немного к выходу, изредка переступая через безвольные тельца горгулей. Ренкр и хотел бы помочь им, но не мог заставить себя остановиться. Скарр, кажется, испытывал то же самое.
И вот сейчас, когда примерно полпути уже было пройдено, долинщик внезапно понял, что они поторопились. Потому что без проводника двум великорослым чужакам все равно было не найти ни выхода из вертикали, ни пещеры Ворнхольда, ни селения горян. Ренкр посмотрел вниз, на маленькие, нелепо изогнутые тельца мастеров, сорвавшихся со стены, не выдержавших расставания с Горой, — и подумал: не исключено, что все их знакомые горгули лежат сейчас там. Но промолчал и пошел дальше — что толку раньше времени расстраивать тролля.
Они добрались-таки до того места, где тропка переходила в ровную, довольно обширную поверхность, и Ренкр, не удержавшись, присел — и уперся руками в твердь — это стоило того. Скарр примостился рядом, переводя дух.
— И что дальше?
Ренкр пожал плечами:
— Дождемся, пока мастера придут в себя, отыщем Гунмеля, Сирэма или Рафкри и попросим, чтобы они провели нас к выходу.
Тролль выразительно посмотрел вниз, где лежали упавшие горгули, но ничего не сказал.
Бурчание у Ренкра в животе прервало их невеселые размышления. Больше всего сейчас хотелось есть и пить, и тролль с альвом направились туда, где вертикаль соединялась с мертвым Сердцем Горы. Здесь по стенкам ползало несколько фосфоресцирующих насекомых; они уже снова начали светиться, и лишь увидев это свечение, Ренкр подумал, что в Сердце должно быть темно — однако темно там не было. Тогда он обратил внимани на то, чего поначалу не заметил,
— на шарики-мо, висевшие под самым потолком и излучавшие мерное, пусть и не очень яркое, свечение. Оно-то и разгоняли тьму в Сердце.
Вдвоем Скарр и долинщик изловили нескольких мокриц и съели, не испытывая особого отвращения — голод брал свое. Потом они вернулись обратно и начали терпеливо ждать, когда же мастера очнутся. Песнь далась им тяжелее, чем великорослым чужакам, видимо, потому, что горгули были сильнее привязаны к Горе — ибо глубже проникли в ее суть.
Но вот один за другим мастера стали приходить в себя. Они поднимались и начинали пробираться к выходу. Судя по их блуждающим глазам, по неуверенным, медленным движениям, горгули еще не совсем оправились от того переживания, которое им довелось испытать. Они не замечали сидевших у стены Ренкра и Скарра, проходили мимо, а те все не решались побеспокоить горгулей.
Но вот Скарр тронул альва за плечо и указал на торец гигантской стены-перегородки, по которому брело несколько мастеров. Лицо одного из них показалось Ренкру смутно знакомым. Присмотрелся…
Трудно было поверить, что это Гунмель, раньше такой жизнерадостный и деловитый, полный энергии, — теперь он скорее напоминал жалкую тень того прежнего Гунмеля!
Ренкр поднялся и подбежал к мастеру, бережно обнял за плечи и отвел в сторонку. Усадил рядом с троллем и заглянул в светло-малиновые глаза, надеясь отыскать в них хоть кроху разума. Гунмель вздохнул и перевел на него взгляд, в котором скользнула нотка узнавания.
— С тобой все в порядке? — заботливо спросил альв.
Горгуль кивнул и свернул оба уха в трубочки.
— Где Сирэм? — вмешался Скарр. — И Рафкри?
— Сирэм? — Голос Гунмеля шелестел опавшим листом. — Он ушел вслед за Песней. Я был рядом. Я… Я не смог уйти.
— В этом нет ничего страшного, — попытался утешить его Ренкр.
— Есть, — мастер не возражал, а лишь констатировал факт. — Есть, просто ты этого не понимаешь… и никогда не поймешь. Потому что ты не горгуль. …А теперь, — добавил он, — теперь Гора мертва и мы должны будем уйти.
— Куда? — удивился Скарр.
— Не знаю. Куда-нибудь. В конце концов, Транд смог уйти — и живет ведь, ничего с ним не случилось. Самое страшное не это, — прошептал Гунмель почти неслышно. — Самое страшное — то, что слез больше нет, и боли нет, и вообще ничего больше нет — внутри пустота. И меня тоже — уже нет. Я знаю вас, я знаю — помню — все, что было, но меня прежнего в этом теле — ни капли. Я мертв. И все мы, мастера Эллин-Олл-Охра, все мы теперь мертвы. Мы сделаем, что должно, и уйдем.
— Но мы — мы ведь пели вместе с тобой — и в нас нет этой пустоты, — возразил Ренкр.
— Я же говорю, вы не поймете, — бесстрастно произнес Гунмель. — Мы жили Горой… Вы не поймете.
— Ты выведешь нас отсюда? — спросил Скарр.
— Пойдем. — Гунмель поднялся; его мо, висевшее до того мгновения чуть в стороне, словно боялось помешать, подплыло, освещая им путь.
2
— Вот и все, — молвил Гунмель. — Дальше вам придется добираться самим — как-то же вы сюда попали.
— Вот и все, — подтвердил Ренкр. — Ты-то как теперь?
Горгуль пожал плечами и свернул уши трубочками, затем развернул и произнес тихим, тусклым голосом:
— Закончим дела в Горе, наведем порядок (насколько это будет возможно) и уйдем… куда-нибудь.
Они стояли у выхода из вертикали, ее темное отверстие чернело за спинами, а впереди плескалась вода, с силой безумца ударяясь о каменный берег. Ренкру не хотелось уходить, расставаться с мастерами, тем более в такую час, когда им было тяжелее всего. Ему начало казаться, что он прощается с горгулями навсегда, а ведь так хотелось поговорить с Рафкри о Транде, так хотелось узнать поближе о жизни мастеров! Он привязался сердцем своим к симпатичному малорослому народцу — горгулям. И поэтому не хотелось уходить — но идти было нужно.
— Ну, — молвил Гунмель, — кажется, за вами приплыли.
Он указал рукой на воду. Блестящая поверхность реки дрогнула, разрываясь на множество брызг-осколков, и они увидели плавник динихтиса. Плавник был немного потрепан — видимо, и сюда дошли отголоски случившейся трагедии, даже под водой отыскали себе мишени… А может, динихтис просто подрался с соперником из-за самки.
Так или иначе, больше не было причин оставаться — ни единой.
Ренкр присел, чтобы Гунмелю не приходилось задирать голову, и положил ладонь ему на плечо:
— Ты… живи. Гора мертва, но ты — живой, поэтому — живи! Слышишь?!
— Слышу…
Ренкр легонько сжал плечо Гунмеля, встал и пошел к воде, не оборачиваясь. Динихтис воодушевленно плеснулся и подплыл поближе, чтобы альву было удобнее залезть.
За его спиной попрощался с мастером молодой тролль — попрощался и поспешил следом.
Взобравшись на мокрую, скользкую спину рыбы, долинщик повернулся и бросил взгляд на каменную площадку и вход в вертикаль — там уже никого не было.
«Ты знаешь, — подумал Ренкр. — И Транд тоже знал. И Вальрон. Вы все знали — но что?!»
3
Глаз Горы, закрываясь, таки натворил дел. Ренкр и Скарр выяснили это очень скоро — когда тоннель, раньше наполненный речкой лишь до половины, теперь вдруг опустил свой потолок едва ли не к самой речной поверхности. Динихтис, видимо, имел слабое представление о потребностях пассажиров, поэтому иногда им приходилось плыть, почти полностью скрывшись под водой и стараясь держать наверху нос. Смотреть было просто невозможно из-за брызг, так что в конце концов Ренкр стал закрывать глаза и вдыхать побольше воздуха
— когда сие представлялось возможным.
Но лучше так, чем добираться до пещеры Всезнающего вплавь. Правда, и здесь наиболее любопытные обитатели реки делали попытки познакомиться с путешественниками. Один раз к наружной стороне ладони альва прицепилась какая-то мелкая креветка. Пришлось щелкнуть ее по усам — ракообразное в панике отпустило руку и суетливо удалилось, дергая хвостом. Ренкр, в это время находившийся как раз под водой полностью, по самую макушку, имел неповторимую возможность лично созерцать случившееся. В другой раз неосторожная рыбина не успела убраться с дороги и ударилась о бок Скарра. Тот возмущенно булькнул и торопливо приподнял нос, дабы заглотнуть недостающую порцию воздуха. Подобные казусы немного скрашивали монотонное и утомительное плавание.
Добравшись наконец до пещеры Ворнхольда, оба путешественника обнаружили, что вымокли «до мозга костей», как выразился, клацая зубами, Скарр. Они на скорую руку развели огонь в камине и уселись перед ним, кутаясь в обнаруженные в пещере запасные одежды и шкуры Всезнающего. Ренкр цапнул с ближайшей полки какой-то манускрипт и попытался почитать, но вроде бы знакомые слова складывались в удивительную абракадабру, и парень сам не заметил, как заснул.
Проснувшись, альв почувствовал легкую досаду от того, что не попрощался и не поблагодарил динихтиса. Уж если рыба поняла, что нужно дождаться их, поняла бы и слова благодарности.
С этими сонно-недовольными мыслями Ренкр вышел к реке, надеясь невесть на что. Разумеется, там никого не было. Это только в легендах Вальрона герой перед концом повествования встречается и прощается со всеми второстепенными персонажами. Таковы законы жанра, но здесь-то жизнь, а не легенда…
«…пока еще…»
Ренкру пришла в голову мысль, что надо бы разобраться с бумагами Всезнающего, ведь в них может обнаружиться что-нибудь крайне ценное или просто интересное. Но… не сейчас. Вот сходит он в селение, скажет Хиинит и Одмассэну, что все в порядке, и тотчас вернется — ведь горянам уже не нужно будет защищаться от змей. И Скарр, наверное, тоже к нему присоединится.
А молодой тролль явно нервничал — не поднимая глаз от пола, Скарр все перекладывал с места на место свитки, и стоило заговорить о возвращении, как он переводил разговор на что-нибудь другое. Ренкр понимал товарища и разрывался между желанием поскорее оказаться в селении и невозможностью бросить друга в беде. Скарр не мог вернуться в Ролн и жить, как прежде. Ведь, как выяснилось, Властитель Крапт не потерял интереса к Скарру, а если точнее, к местонахождению пещеры Ворнхольда.
Ренкр просматривал свитки Всезнающего, сидя у огня, но не понимал ни слова. Все мысли были направлены на одно — как поступить со Скарром. Все, что удалось придумать долинщику: пригласить тролля в селение, хотя бы на некоторое время. Ренкр знал, что горяне привыкли к необычайному визитеру из Нижних пещер, помогавшему лечить обмороженного незнакомца. Правда, он сомневался в том, пожелает ли этого Скарр. Скарр пожелал. Ни он, ни альв не знали, что сие станет дополнительной причиной для того неизбежного, что должно было произойти.
4
Они снова испытали на себе дыхание Путей. После этого оставалось всего-то: миновать Ролн.
Покидая пещеру Всезнающего, альв и тролль, потерявшие свои мечи на вершине, вооружились найденными в жилище Ворнхольда клинками. Теперь они чувствовали себя увереннее — но не настолько, чтобы пытаться миновать сторожевые посты Ролна. Скарр утверждал, что существует другой, обходной путь, пойдя по которому они оставят в стороне город троллей окажутся у выхода из Нижних пещер в селение.
Ренкр не возражал — в обход так в обход.
Он взял с собой несколько свитков, завернув их в шкуры.
Обходной путь, как оказалось, был не слишком удобным и простым. Сначала путники шагали по прямому коридору, тускло освещенному, но все же достаточно, чтобы можно было различать камни, неровности пола и изгибы стен. Потом коридор стал забирать все вверх и вверх, пока не превратился в абсолютно вертикальную шахту, где двигаться удавалось лишь благодаря ступенеподобным выступам в стене. Преодолев шахту, они снова очутились в горизонтальном коридоре. Он был такой низкий, что пришлось передвигаться на четвереньках. На этом отрезке пути альв и тролль вынуждены были остановиться и заночевать. Дышать здесь оказалось трудновато, но можно — хвала Создателю. Лучше так, чем в уже пройденной шахте.
Они поели и заснули.
Сон, в котором оказался Ренкр, был настолько неожиданным, что долинщик в первый момент даже удивился, а удивившись — разжал руки. И стал падать. Но успел сориентироваться и ухватился за камни колодца.
Впервые за долгое время он не проваливался в эту бездонную каменную пасть!
Ренкр прильнул всем телом, каждым клочком кожи к кирпичам, которыми были выложены внутренние стены колодца. Он так боялся потерять то неустойчивое, пусть минутное, но все же — равновесие, так боялся, как не боялся, даже падая. Нынешняя перемена — эта новоприобретенная устойчивость — была для него бесценна и желанна. Он не хотел, страшился упасть — после того как остановился здесь, держался — держался! — за кирпичи.
Долинщик повисел некоторое время, но руки начали уставать, и не было другого выхода, следовало ползти, подниматься наверх. Ренкр осторожно, очень медленно, передвинул сначала одну руку, потом — другую; затем, вцепившись пальцами в камень так, что на одном даже треснул ноготь, стал перемещать ноги. Сперва он делал это медленно, но с каждым мигом бездна внизу все больше и больше притягивала его к себе, и Ренкр начал торопиться, рывками подтягивать тело, как следует не убедившись в том, что занял устойчивое положение. Он спешил (так голодный кусками глотает хлеб и пьет воду) — он спешил, и поэтому закономерным было то, что в конце концов сорвался (как давится этот самый голодный).
Пальцы соскользнули; Ренкр упал. Воздух ударил в затылок и в спину, вышибая крик из легких.
…Он вскинулся, проснувшись еще не до конца, и ударился головой о низкий свод коридора. Колодец хищно изогнул краешек губ в усмешке и отступил в тень, чтобы ожидать дальше.
Было еще рано, Скарр спал. Ренкр снова лег на шкуры, но заснуть уже не смог. Так лежал до тех пор, пока тролль не проснулся.
Позавтракав, продолжили путь.
5
— Что ж они там, повымерли, что ли? — покачал головой Скарр и в очередной раз — Создатель ведает в который — застучал в дверь. По ту сторону не родилось ни звука.
Они стояли у входа в селение горян, но попасть внутрь не могли, так как никто не хотел /некому было!/ открывать.
Ренкр выдохнул из легких согретый воздух и опустился на пол, опершись спиной о дверную створку. Он не знал, что делать. Можно было только ждать или же попытаться выбраться наружу и по склону Горы добраться до внешних входов в селение. Последний вариант представлялся невыполнимым, так как съестных припасов на подобный поход не хватило бы.
— Что же там могло?.. — Скарр не окончил фразы и опустился на пол рядом с Ренкром.
«Все, что угодно, — мысленно ответил ему альв. — Все, что угодно. Эпидемия, нашествие каменных червей, обвал, вызванный смертью Горы, — что угодно».
— Подождем два дня, а потом выберемся наружу и… Там посмотрим. — Ренкр потер виски, дернул отросший за время странствия ус.
Раньше он подрезал растительность на лице, но потом бросил, убедившись в невозможности заниматься этим ежедневно. Жест сей, унаследованный от Одмассэна, вызвал в альве целую лавину воспоминаний, и, погребенный под нею, Ренкр на время позабыл о действительности.
Из задумчивости его вывел шум за спиной, приведший к слабой вибрации двери. Оная вибрация передалась телу, альв понял, что за дверью кто-то есть. Ренкр вскочил и забарабанил в дверь кулаками.
Его услышали. Удивленные голоса родились и приблизились, щелкнул замок, дверь отворилась.
— Вот уж кого не ожидал! — воскликнул Андрхолн. — Вылечил?
— Вылечил, — ответил, улыбнувшись, Ренкр. — Впустишь?
— Как не впустить? — хмыкнул начальник стражи. Но тут же какая-то тяжелая мысль отразилась в его глазах и кончики усов повисли, словно тоже расстроились от этой печальной мысли.
— Что-то не так?
— А? Ничего. Просто умер один знакомый — ты его не знаешь.
— Жаль, что умер, — искренне сказал парень. — Кто?
— Его звали Монн.
— Монн?!
— Ты знал его?
— Да. Как, впрочем, и тебя, Андрхолн. Однажды ты уже впустил меня в селение через эту самую дверь. Вместе с Мнмэрдом и Одмассэном.
— Тогда с ними был еще долинщик по имени Ренкр, — медленно проговорил начальник стражи. — Но он умер в котловане льдистых змей.
— Как видишь, не умер.
— Вижу. Теперь вижу, — кивнул старый вояка. — С возвращением, приятель!
— Спасибо. — Они обнялись, хлопнули друг друга по спине.
— Так что же здесь произошло? — спросил наконец Ренкр.
— Монна убили.
— Кто?
— Да так… — Андрхолн опустил взгляд.
Стоявший рядом стражник помоложе опасливо покосился на Ренкра.
— Кто? — спросил тот снова.
Андрхолн вздохнул:
— Долинщики.
«Конечно, он же должен был пойти в Хэннал, чтобы переговорить о мире. Но как же так?»
— Как же так?
— Да вот так, — нахмурился Андрхолн. — Сам узнаешь.
— Где мне искать Одмассэна? — спросил альв.
— В Пещере Совета. Там нынче все собрались. И мы бы были, да Одинокий попросил пойти подежурить.
— Спасибо. — Ренкр кивком подозвал Скарра, и они побрели коридором к Пещере.
Сейчас селение не выглядело, как раньше, вымершим. Да, как и прежде, по пути почти не встречались горяне и факелы горели лишь в самых важных местах
— но теперь тут воцарилась скорбь. Она ощущалась везде, во всем, словно наполнила собою воздух, заставила по-иному плясать лепестки огня, тоскливее висеть шкуры на входах.
После всего случившегося на вершине Горы и в ее Сердце не узнать сие чувство было невозможно. Ренкр узнал. И Скарр, с которым они переглянулись,
— Скарр, судя по выражению глаз и носа, тоже узнал.
Странники добрались до Пещеры Совета и здесь услышали гул, сотрясавший эту скорбную тишину. Скамьи в пещере оказались заняты горянами, и, хотя оставалось достаточно свободных мест, было заметно, что тут собралось почти все селение.
Там, где раньше сидели за столом члены Совета, теперь древним деревом возвышался Одмассэн. А рядом с ним вещал, швыряя слова в толпу, некто, Ренкру незнакомый. То есть, может быть, он когда-то и видел это лицо, но лишь мельком и уж точно — не запомнил ни имени, ни обстоятельств встречи.
Теперь долинщик изучал узкое лицо, с маленькими куцыми усиками над верхней губой, с бородкой клинышком, с узкими искривленными губами, смотрел в блестящие, черные (точно два таракана) глаза с короткими ресницами, смотрел и чувствовал, что все это несет ему — и не только ему — неминуемую гибель.
Они с троллем тихонько вошли и, стараясь не привлекать лишнего внимания, примостились на ближайшей скамье. В отличие от достопамятного дня суда над паломниками стражников у входа не было, так что долинщику и Скарру удалось пробраться внутрь почти незамеченными. Кое-кто из горян повернул головы, чтобы взглянуть на вошедших, но тут же снова обратили свое внимание на говорящего.
— Этому нужно положить конец! — твердил оратор. — Это не может продолжаться и дальше. Мы послали к ним парламентера, нашего мудрого, безобидного Монна, а они, вместо того чтобы выслушать его, подняли на старика оружие! Если это не открытый вызов нам, то что тогда? А мы, в очередной раз втянувши головы в плечи, откажемся от справедливой мести обидчикам?! Опять будем мерзнуть в этих пещерах, опять женщины будут тревожиться долгими ночами, вернутся ли живыми с охоты их мужья, сыновья, братья, внуки? Опять существовать в этих грязных коридорах, существовать подобно червям и знать, что наши дети, может быть, уже не смогут позволить себе есть три раза в день и зажигать факелы у входа в пещеру, потому что припасы к тому времени закончатся, а новым… откуда ж им взяться?
А в долине, где много места, где могли бы жить все мы, — там предпочитают плевать нам в лицо! Сколько можно терпеть?! Сколько?!
Вы спросите меня: как нам быть?! Ты хорошо говоришь, Кэнхад, — скажете вы, хорошо говоришь, но что за твоими словами? Что нам делать? Я отвечу вам. Что вы делали, когда льдистые змеи приползали ко входам в селение и пытались проникнуть внутрь? Что вы делали, когда они нападали на ваших детей? Вы убивали тварей, чтобы не умереть самим. Вот он, величайший закон мироустройства: убивать, чтобы не быть убитым! Следуйте же ему, слышите, горяне! — следуйте, ибо иначе вам суждено погибнуть — нам суждено погибнуть! Не знаю, как другие, а я хочу жить; и хочу, чтобы дети мои тоже жили — и жили бы при этом счастливо!
Все находившиеся в пещере восторженно закричали в едином порыве — действовать, чтобы добыть для своих детей этот сочный, заманчивый кусок счастья, так красочно описанный Кэнхадом.
— Слова, недостойные того, чтобы их произносили в подобный день! — громко и отчетливо выговорил Одмассэн, доселе молчавший. — Сегодня мы похоронили Монна, так можно ли сегодня…
— Ты прав, — с поклоном прервал вэйлорна Кэнхад. — Поэтому пускай все, кому небезынтересна судьба собственного селения, завтра приходят после утренней трапезы сюда, в Пещеру, и мы решим, как нам быть.
С этими словами он спрыгнул с возвышения и направился к выходу. Его тотчас окружила группа альвов средних лет — было видно, что он — их вожак и все они преданы ему душой и телом. Остальные тоже начали понемногу расходиться.
Только Одмассэн все так же возвышался в центре Пещеры, провожая уходящих долгим тяжелым взором.
Долинщик был поражен тем, что кто-то совершенно посторонний позволил себе так говорить, а Одинокий разрешил это делать — по крайней мере, молчал так долго. Еще больше Ренкра расстроило то, что именно долинщики оказались виновны в смерти Монна (хотя он все еще надеялся, что последнее — лишь ошибка, недоразумение, неправильно понятое стечение обстоятельств).
Ренкр дождался, пока большая часть горян покинет Пещеру, и начал спускаться вниз, к Одинокому. Тот все еще стоял недвижимый и думал о чем-то своем. Звук шагов долинщика вывел Одмассэна из состояния задумчивости. Он рассеянно посмотрел вверх и увидел того, кого, наверное, сейчас ожидал увидеть менее всего.
— Ты?! — не сказал — выдохнул он, изумленно поднимая кверху седые брови.
— Да. Я же обещал вернуться.
— Ты слышал все, что говорилось? — помрачнел Одинокий.
— Нет, не все, но мне хватило и того, — сказал Ренкр. — Что ты намереваешься делать с этим?
— Пойдем, — молвил вэйлорн, опуская взгляд к полу. — Пойдем, поговорим. Скарр, ты с нами?
— Да. Если можно.
— Создалась такая ситуация… В общем, Скарр поживет некоторое время в селении, — завершил Ренкр.
Одинокий задумчиво кивнул.
Они вышли из Пещеры Совета и направились по Центральному коридору к жилищу Одмассэна.
— Вот что, — сказал он немного погодя. — Вот что. Когда вы уходили, я говорил, что тебе не стоит раскрываться до тех пор, пока ты не вернешься. Извини, парень, но тебе не стоит раскрываться и сейчас. Слишком неустойчиво положение, этот Кэнхад может знатно попортить нам кровь. Так что подожди пока.
— Но если спросят? Я же уходил лечиться — и вот, вернулся. Что тогда? И Андрхолну я открылся, — добавил Ренкр.
— С Андрхолном я поговорю. А насчет всего остального — так ведь нынче не до тебя будет, о тебе никто и не вспомнит, никто и внимания не обратит. Если, конечно, ты не станешь его привлекать специально — внимание.
— Не стану, — пообещал долинщик.
— Вот и отлично. Скарр поживет у меня, а ты, наверное, захочешь отправиться к Вдовой. А теперь приготовься рассказывать.
— Успеется, — отмахнулся парень. — Ты ведь и так понял, что все получилось. Лучше поведай, что это за Кэнхад такой и чего он хочет.
— Кэнхад, — проговорил Одмассэн так, словно в рот попало что-то мерзкое. — Этот альв давно уже не дает мне покоя. Он любит властвовать, но во власти ему нравится в первую голову то, что сам он сможет иметь привилегии и управлять другими. Все бы ничего, но Кэнхад нашел себе единомышленников среди молодежи да воинов и все время твердит им одно — пора идти войной на долинщиков. И он выбрал очень удобный момент, чтобы попытаться захватить власть. А в том, что он собирается сделать именно это, я ни секунды не сомневаюсь.
— Да, а что случилось с Монном?
— Не знаю.
— Как?!
— Да вот так. — Одмассэн дернул себя за бороду. — Не знаю. Пойдем, я покажу тебе. Только сначала оставите у меня свои вещи, чтобы не носиться с ними.
Так и сделали. Скарр пожелал остаться в пещере Одмассэна, он устал и был несколько расстроен происходящим. Горянин же и долинщик снова выбрались в коридор, и Одинокий повел его в ту часть, где Ренкр почти не бывал.
Тут оказалось на удивление чисто, факелы горели ярко, а с потолка не свешивалась паутина, уже ставшая привычным атрибутом коридоров селения. И еще — здесь на стенах проступали какие-то надписи. Поначалу Ренкр не обратил на них внимания, потому что буквы на самых первых стерлись и стали еле различимы, но чем дальше они шли, тем большую четкость приобретали эти слова. И вскорости альв понял, что видит своеобразные могилы всех, кто когда-либо жил в селении. Ведь очень часто горяне погибали так, что тела их не оставалось, и поэтому кто-то придумал сей способ увековечения погибших — записывать на стенах коридора имена и даты смерти. Для тех же, чьи тела оставались в руках соотечественников, существовал специальный Переход, выводивий к маленькой равнинке, размером в несколько пещер, — там и хоронили покойных. Но делали это, просто закапывая тело в землю, а на стенах коридора все равно оставляли соответствующую запись.
Коридор Памяти был ровным, его конец терялся где-то вдали, и казалось, что у тоннеля нет конца и он тянется через всю Гору. Разумеется, это была лишь иллюзия. Записи пестрели, одна за другой они морщинами вечности пролегли в камне, храня в себе самое ценное, что остается от альва после смерти, — память.
Табличка Монна находилась почти в самом конце коридора — как выяснилось, предел все-таки существовал. Ренкр подумал о том, что предпримут горяне после, когда больше не останется места и писать будет негде. Наверное, найдут новый подходящий коридор. А может, им будет совсем не до табличек.
Долинщик и вэйлорн остановились у надписи, которая должна была хранить в себе память о Монне. Ренкр протянул руку и прикоснулся пальцами к шероховатой поверхности камня. Почему-то показалось, что глубокие желобки, прорезавшие породу, чуть тепловаты. Перед внутренним взором предстал образ бывшего военачальника и учителя Ренкра. Он улыбнулся молодому долинщику и кивнул, узнавая. Это, казалось бы, малозначительное воспоминание внезапно рассеяло грусть, терзавшую душу Ренкра с тех пор, как он узнал о смерти старого горянина. Он тоже улыбнулся и кивнул своему видению. Образ Монна исчез.
«Вот и попрощались». Ренкр опустил руку и повернулся к Одмассэну:
— Так что же все-таки произошло?
Одинокий яростно дернул себя за бороду, растерянно посмотрел на выдранный клок седых волос и иронически хмыкнул, словно дивясь самому себе — «старый что малый».
— Да не знаю я! — вымолвил он с болью в голосе. — Отыскали его наши добытчики со стрелой в боку, он еще жив был, но так ничего и не сказал. Помер у них на руках.
— Тогда почему все решили, что это сделали долинщики? — удивился Ренкр, волнуясь и стараясь обуздать свое волнение. — Может быть…
— Может, — угрюмо молвил Одинокий, сминая в кулаке вырванный клок бороды. — Может — да не может! Потому что послал я его в Хэннал на переговоры. Да, одного! Ибо некого было мне с ним послать. Это сейчас все змеи передохли и благодать настала, так что те, кто только и умеет, что держать в руках оружие, от безделья начали мутить народ, — а тогда каждый оставался на счету. Он Переходами беспрепятственно должен был почти до самой долины добраться. А дальше — идти-то всего ничего. Он ведь отправился туда не сразу после выздоровления, я не пустил, велел отлежаться. Отлежался и пошел. А нашли старика со стрелой в боку, у самого Перехода. Времени прошло порядочно, я и велел охотникам, чтобы, помимо прочего, поискали его. Вот и нашли. Жаль, сказать ничего не успел. Но говорить-то — вот в чем дело! — говорить-то ничего не нужно! Потому что стрела в боку — долинская. В общем, как ни крути, из змеи червя не сделаешь. Уж прости, парень…
— Поздно уже, — произнес Ренкр. — Пойдем потихоньку обратно. А по дороге ты мне расскажешь, что там с этим Кэнхадом.
— Да что с ним, — отмахнулся Одинокий. — Он из тех, кто всегда всем недоволен — пока сам не окажется у власти. Я уже говорил, что любит он только одного себя и заботится лишь о самом себе — ни о ком больше. Но при этом умен — умеет довести альвов до состояния толпы, а потом управлять этой толпой, искусно и хитроумно. А найти недовольных всегда легко. Опять-таки многие теперь, после гибели льдистых змей, оказались не у дел, они ведь не умеют ничего, кроме как воевать. А Кэнхад им предлагает нового противника, и противника, выгодного во всех отношениях.
— Кроме одного, — заметил Ренкр. — В Хэннале все мужчины умеют держать в руках оружие. И делают это мастерски.
— Об этом знаешь ты, — заметил Одинокий. — Возможно, знает Кэнхад. И я. А другие и не подозревают. Да и потом, любую толпу можно довести до такого состояния, когда страх пропадает — и рассудок тоже. Кэнхад способен это сделать.
— Но ты не позволишь ему, ведь так? — полуутвердительно сказал долинщик.
— Попытаюсь. Но у него много сторонников. А на меня после той встряски, когда вся Гора ходила ходуном — кстати, что это было? Расскажешь как-нибудь потом, — так вот, на меня после того все беды вешают, со всех сторон виноват.
— Ничего, что-нибудь придумаем, — успокоил его Ренкр.
Сам он был в этом совсем не уверен.
Они вернулись в Центральный коридор и остановились перед входом в пещеру Одинокого.
— Скарра я устрою, — пообещал вэйлорн. — А ты ступай к Вдовой. Думаю, там тебе будут рады.
Ренкр кивнул и, взяв с собой полупустой дорожный мешок со свитками Всезнающего, молча зашагал по коридору. Слова Одмассэна сильно беспокоили его, и парень был рад ощущать на бедре тяжесть клинка, взятого в пещере Ворнхольда.
Ренкр постучал о стену камешком, висевшим у входа. Шкуры поднялись, и на него взглянули заспанные глаза Вдовой.
— Что там опять? — прошептала она. — Что случилось? — Узнав гостя, Вдовая всплеснула руками: — Вернулся! Ну, входи, входи, мальчик, я уж и не чаяла. Когда все сотряслось, думала — конец. И Хиинит тоже вдруг задрожала, чуть было не заплакала, так испугалась. Я ее успокаиваю, а у самой по щекам течет. Тут походит к нам мой Хилгод, подходит и говорит (а сам смотрит так, прямо в душу заглядывает) — говорит: «Он же обещал вам, что вернется. А вы не верите. Стыдно. Может, — говорит, — ему сейчас ваша вера сильнее всего помочь должна, а вы…» Замолк на полуслове, махнул рукой и убежал. А я и думаю: «Обещал-то обещал. Да отец-то твой тоже обещал. И все обещают. А все ли возвращаются? То-то и оно». А сама чувствую, на лице сухого местечка не осталось. Так мы и проревели до самого утра. А потом снова пришел к нам Хилгод, подошел и сказал: «Он, — говорит, — прошлый раз вернулся. И в этот — вернется». И сказал он это так спокойно и уверенно, что и сами мы успокоились. А все равно я не верила. Вот до этой самой минуточки. Ты уж прости меня, глупую! — Вдовая обняла его за плечи. — Да ты входи, входи, родимый, входи, что ж ты стоишь на пороге? — проговорила она. А потом вскрикнула: — Доченька! Вставай, доченька! Радость в доме — вернулся!
Хиинит вскочила, ей подумалось сначала, не случилась ли какая беда, но потом, расслышав слова матери, поняла.
Когда отшумели страсти от нежданной встречи, к Ренкру подошел Хилгод. Мальчик внимательно посмотрел в глаза долинщика, кивнул, словно убедился в чем-то, и потом сказал:
— Говорил же я им, что ты вернешься. А они не верили.
6
Шум, поднятый обрадовавшимися женщинами, выплеснулся в коридор, но мало кого потревожил. Только странная фигура, застывшая неподалеку от входа в пещеру Вдовой, вздрогнула. Потом хмыкнула и осторожно, стараясь не привлекать к себе внимание, пошла прочь. Альв узнал все, что хотел. Все, что хотели узнать он сам и те, кто его послал.
7
Утро следующего дня было необычным — и это витало в воздухе. Ренкр проснулся поздно, рывком вскочил с постели и стал одеваться. Он торопился, ему казалось, что он опаздывает к чему-то важному, а опаздывать никак нельзя. Не позавтракал — прицепил к поясу ножны с клинком и выскочил в коридор. Цепляя кончиком меча за стену, он побежал к Пещере Совета. На ходу мельком отметил про себя, что в селении почти никого нет, все, наверное, собрались в Пещере.
Так оно и было. Ренкр тихонько пристроился на краешке ближайшей лавки. Огляделся. Похоже, этого собрания не пропустил никто, явились все. Даже стражники, обычно стоявшие у входов, сейчас слились с толпой. На противоположном краю Пещеры Ренкр заметил Скарра — тот сидел почти на самой верхней скамье и с интересом слушал Одмассэна.
Одинокий замер у стола и говорил, глядя перед собой и чуть вверх невидящими глазами. Находившийся рядом Кэнхад, ухмыляясь, с высокомерием смотрел на старого горянина. Но слушал не перебивая. Недобро так слушал.
— Мы только-только избавились от льдистых змей, — говорил Одмассэн, — только-только почувствовали безопасность, только вздохнули свободно. А Кэнхад призывает вас к новой войне, войне на чужой территории, войне, которую мы заведомо проиграем.
— С чего ты взял? — неожиданно перебил Кэнхад, четко и вкрадчиво произнося слова.
— Потому что у них больше воинов и воины эти воспитываются с детства, — отрезал Одмассэн.
— Возможно, — согласился Кэнхад. — Возможно. — Он прошелся перед столом, выдерживая необходимую паузу. — Но, — взмахнул в воздухе рукой, — откуда ты знаешь это? Как удивительно все складывается: никто из нас не знает долинщиков так хорошо, как ты. И вот ты отговариваешь нас напасть. Странно. Я начинаю подозревать, что это неспроста. И тот долинщик — Ренкр, кажется? — который жил с нами, а потом исчез Создатель ведает куда, предварительно заманив в ловушку наших воинов… А ведь змеи тогда никуда не пропали.
Ренкр хотел было встать и сказать: «Но сейчас они исчезли, так ведь?» И многое другое ему хотелось бы сказать, да парень сдержался. Возможно, зря.
— И вот, — продолжал Кэнхад, — я начинаю подозревать, что все это неспроста. И что ты, Одмассэн, играешь на две стороны. Или же вообще на одну
— на долинщиков.
Лицо Одинокого покраснело от ярости и возмущения, он дернул себя за бороду:
— Да как ты смеешь?! Ты! Это только жалкие домыслы, ничего более! Докажи!
И вот тут-то с передней лавки вскочил Карган и подошел к столу в центре Пещеры. Поварской подмастерье был все так же неряшлив и растрепан, как и раньше.
— А что доказывать? — спросил он, дергая уголком рта. — Нечего доказывать. Доказательства сами пришли. Вот! И вот!
И указал на Скарра и Ренкра. Горяне отодвинулись от обоих, вокруг каждого образовалось пустое пространство.
— Это тот самый долинщик Ренкр, — вещал Карган. — Это он под видом потерявшего память жил здесь столько времени, а потом ушел вон с тем троллем
— куда? Может быть, донести своим родичам о том, что тут происходит? А? Или
— убить Монна, своего бывшего учителя?!
Ренкр вскочил и потянулся к рукояти клинка. Но сдержался в самый последний момент.
— Это ложь! — громко произнес Одинокий, поднимая кверху обе руки. — Я сейчас все объясню, только сядьте и успокойтесь!
А горяне уже поскакивали, шумели и выкрикивали что-то. В первом ряду, а потом и по всей Пещере зазвучал крик «Предатель!», внезапно набравший невероятную силу и мощь.
Одмассэн неожиданно застыл, как стоял, с поднятыми вверх руками. Он захрипел, страшно и тоскливо, а потом начал оседать на пол. Кэнхад резко обернулся и закричал, срывая голос:
— Кто?! Кто бросил?!
Из толпы в центр вытолкнули какую-то серую личность, и Кэнхад, размахнувшись, залепил ему пощечину. Потом еще и еще.
Ренкр уже проталкивался к центру Пещеры. Сделать это было трудно, он работал локтями изо всех сил и буквально рухнул на пол рядом с хрипящим Одмассэном. Из спины старого горянина торчала уродливым маленьким плавником рукоять ножа. Ренкр перевернул раненого на бок. Одинокий скривил губы в подобии улыбки:
— Так и знал. Словно чувствовал. Еще тогда, в Нижних пещерах. Когда я, глупый, ту стрелу пустил в тролля неожиданно, исподла. Все верно. Все в мире правильно. Уравновешенно. И все — не вовремя.
Молодой долинщик стоял на коленях посреди напуганной, возбужденной запахом крови толпы, удерживая на ладонях потяжелевшую вдруг голову Одинокого. Не желая верить. Потому что — вот она, катастрофа.
Кто-то дернул за рукав. Оглянулся — рядом стоял Хилгод.
— Пойдем. Они могут убить тебя от испуга. А потом будут жалеть. Пойдем. Тебе здесь больше нечего делать.
И, увы, мальчик был прав. Потому что Ренкр не мог сейчас противопоставить себя Кэнхаду.
Они отправились в пещеру Вдовой. Там уже сидел Скарр, изрядно перепуганный. Хозяйки и дочери не оказалось дома, они, как объяснил Хилгод, ушли сегодня с утра— но не в Пещеру, а на работу. Ренкр облегченно вздохнул. И решил, что пока нужно пересидеть здесь, переждать грозу, раз уж невозможно ее остановить.
А гроза бушевала долго, до самого вечера. Но это уже была стихия, организованная хитроумным искусником. Кэнхад завладел вниманием горян, и как-то само собой сложилось, что именно он занял место Одмассэна. Здесь и сыграла свою роль та группа сторонников, чьей поддержкой сумел заручиться новый предводитель. А одновременно и вэйлорн, ибо Кэнхад прежде всего делал упор на войну с долинщиками.
Тем неожиданнее показалось то, что через несколько дней он сам отыскал Ренкра.
8
Тот все это время просидел в пещере Вдовой, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. Перечитывал свитки Всезнающего и сходил с ума от собственного бессилия. Но ничего не мог поделать. У всех с уст слетало одно: «долинщики — враги». Тем не менее большинство о Ренкре забыло.
А вот Кэнхад его отыскал. Днем, когда женщин не было в пещере, новый вэйлорн явился к Ренкру, внимательно огляделся и сел на кровать, рядом с долинщиком.
— Мы похоронили Одинокого, как он того заслуживал, — прежде всего сообщил Кэнхад. — И его имя оказалось последним в коридоре Памяти. Там не осталось больше места — но оно больше и не понадобится. Мы идем войной на долинщиков.
Ренкр вздрогнул и посмотрел на меч, лежавший неподалеку.
Кэнхад успокаивающе поднял руки:
— Нет, ты неправильно понял мои слова. Тебя-то никто не посмеет назвать врагом. Ты — герой. Во имя горян ты совершил многое, ты страдал, и я ценю это. Отныне ты можешь не опасаться ни кинжала, ни резкого слова. Ты — герой.
Ренкр хмыкнул:
— И что теперь? Я — герой. Но я хочу мира. А чего хочешь ты?
— Я тоже хочу мира. Все мы стремимся к миру. И это естественно. Но порой нам приходится ради мира обнажать меч. И это тоже естественно. Впрочем, тебе ли не знать этого?
— Да, — эхом отозвался Ренкр. — Мне ли не знать? Так чего же ты хочешь? Оставь словоблудие для других. Меня этим не обмануть.
— Что ты?! — воскликнул Кэнхад. — Как можно? Обмануть не обмануть — а проверить нужно. Теперь о деле, — произнес он уже более серьезным тоном. — Мне нужно, чтобы ты помог нам. Ты жил в долине, ты знаешь, что и как…
— Нет.
— Не торопись с ответом, подумай, может быть…
— Нет. Это все?
— Все, — процедил Кэнхад, меняясь в лице. — За тобой придут. Или даже нет. Ведь ты на самом деле герой. Я не стану навлекать на себя позор, о нет! Живи. Интересно, как ты поступишь? Останешься здесь, с той, с которой прелюбодействуешь, или уйдешь к своим родичам, чтобы предупредить об опасности?
— И ты выпустишь меня? — презрительно усмехнулся долинщик.
— А ты уйдешь? — ответил ему точно такой же улыбкой Кэнхад. — Сомневаюсь. Впрочем, через несколько дней это не будет иметь абсолютно никакого значения. Потому что я соберу войско быстрее, чем это сделал ты пару ткарнов назад. Практически, все уже готово. Так что удачи тебе, герой!
И он стремительно вышел наружу.
Ренкр протянул руку и сжал в ладони рукоять меча — сжал до боли в пальцах, до побелевшей кожи. Не помогло.
