Горы, как и всякие живые существа, рождаются и умирают. Точно так же, как и у других живых существ, смерть горы вызывает у окружающих скорбь. Только зачастую скорбь эта во много раз сильнее, чем при гибели любого другого живого существа.

Так или иначе, смерть горы ощущают все ее обитатели — кто-то просыпается ночью в холодном поту, у кого-то перевернется все внутри, и он не сможет несколько дней поедать камни; некоторые на пару суток перестанут светиться. Мастера в этом случае поют Песнь. Эта Песнь — целый ритуал, длящийся до тех пор, пока каждый горгуль не изольет свою скорбь; это — прощание с горой, потому что (пусть и не сразу) мастера в конце концов вынуждены будут покинуть каменного мертвеца.

Готовятся к Песне недолго, нужно лишь, чтобы все горгули собрались в Сердце горы. Там и происходит прощание. Некоторые мастера считают, что своей Песнью они помогают умирающей отойти в мир иной. При этом горгули никогда (если вы, конечно, рискнете спросить об этом у скорбящих), никогда не скажут вам, что за «мир иной» они имеют в виду. Возможно, это просто миф, а возможно…

Как бы там ни было, горгули собираются и поют Песнь столько, сколько сочтут нужным.

И некоторые пустомели утверждают, что постороннее существо, оказавшееся в этот момент рядом с поющими, умирает от разрыва сердца, не выдержав той изливающейся наружу тоски.

— Страшная легенда! — прошептал Ренкр.

Молодой тролль кивнул и печально сморщил нос. Потом зацепился ногой за груду каменных обломков, споткнулся и, не поддержи его альв, непременно рухнул бы на грязный пол вертикали. Сейчас здесь было темно, потому что фосфоресцирующие насекомые перестали светиться, а от необычайно потускневших мо — какая польза?

— Я, наверное, не прав, но мне почему-то больнее от сознания, что Хвилл мертв, чем оттого, что Гора умирает, — признался Скарр, растерянно стягивая разорванную на рукаве рубаху, словно верил, что она может срастись, если как следует соединить оба края.

Лоскут треснул и остался в волосатой ладони тролля. Тот вздохнул, повертел в руках обрывок и отшвырнул его прочь.

— Я понимаю тебя, — ответил Ренкр. — Но твои мысли менее кощунственны, чем мои.

Скарр удивленно посмотрел на белеющее в сумраке лицо альва и снова споткнулся, но уже самостоятельно смог удержаться на ногах.

— Я рад, — прошептал долинщик. Он покосился на идущих впереди горгулей, но те не слышали их разговора, погруженные в свою тоску. — Я рад, что змеи мертвы и Темный бог не сможет проникнуть в Нис этим путем. Более того, сейчас он лишился огромного количества энергии. Возможно, это спасло мир.

— Да, — грустно произнес Скарр. — Спасло мир. А если…

Молодой тролль замолчал, да ему и не нужно было продолжать, чтобы Ренкр понял.

«А если не спасло?»

Но ведь Ворнхольд обещал!

Колодец за спиной ухмыльнулся и придвинулся поближе.

Они шли к Сердцу, не останавливаясь ни на секунду. Это продолжалось сутки — и сутки Ренкр со Скарром шагали в полутьме, спотыкаясь и оскальзываясь на камнях, трапезничая прямо на ходу, чтобы не отстать от мастеров и не заблудиться. Гунмель, Сирэм и даже полузнакомый толстячок смешались с толпой, высокорослые чужаки остались одни. Они, возможно, и ушли бы к своим соплеменникам, да только не знали, куда идти. Оставалось надеяться на одно: после Песни мастера обратят наконец на них внимание и соблаговолят вывести из вертикали.

Скарр пересказал альву все, что знал о легенде про Песнь, и Ренкр всерьез задумался, стоит ли им присутствовать при этом ритуале или же лучше отойти и переждать где-нибудь недалеко от Сердца. Но для этого им все равно необходимо было знать, где находится само Сердце.

К исходу дня вертикаль стала больше и шире, в конце концов она воткнулась в распахнутый зев огромной пещеры — и Ренкр подумал, что каждая новая «большая пещера», которая ему встречается, громаднее предыдущих. Это уже становилось закономерностью.

Свода, как такового, здесь не было — только тускло светящийся туман и тонкие узловатые пальцы сталактитов, выпирающие из него где-то невыносимо высоко, словно это настоящее небо проткнули чьи-то каменные челюсти. Стены, непропорционально огромными складками вздувшиеся со всех сторон, тянулись куда-то вдаль, в этот туман, и исчезали там безмолвными волнами штормового моря.

Горгули входили в пещеру и, окутанные туманом, спускались вниз, становясь невидимыми. Ренкр со Скарром переглянулись и отправились следом за мастерами, презрев возможную опасность. Им было интересно, и этот интерес мягко толкал в спины: «Идите, ну же, идите!»

Погрузившись в туман, альв обнаружил узкую дорожку, тянувшуюся куда-то

— наверное, к центру Сердца. Он пошел по ней, и скоро вся остальная часть пола скрылась за этим светящимся туманом, осталась только тропка. Ренкру почудилось, что он идет над бездной, и стоит только сделать шаг в сторону, как он полетит вниз и будет так лететь /как в колодец/, пока не достигнет далекого дна.

Сзади охнул Скарр. Альв обернулся:

— Что-то не так?

— Я… — У тролля тряслись руки, а нос словно вжался в лицо. — Я случайно уронил туда камешек, а он…

В это время где-то далеко-далеко внизу послышался стук…

Ренкр пожал плечами, стараясь, чтобы это получилось у него как можно непринужденней, и показал рукой назад, за спину Скарра. Там шагали горгули, множество горгулей.

Они не могли вернуться, особенно если учесть узость тропки. Был только один путь, и Ренкр двинулся вперед. Он слышал осторожные шаги Скарра и знал, что тот идет следом.

Но вот впереди показался застывший на тропке горгуль, за ним — еще один, и еще, и еще… Они стояли, уставившись прямо перед собой невидящими глазами, большие уши мастеров безвольно повисли и лишь немного подрагивали на концах.

Ренкр остановился, потому что идти дальше не было никакой возможности. Он только надеялся, что идущие позади тоже замрут, иначе, если прав Скарр и там, за тропинкой, ничего нет… Тролль остановился, остановились и шедшие за ним мастера.

Ренкр и Скарр переглянулись, словно бы договариваясь: будем ждать до конца. Да, в общем-то, другого выхода у них уже и не было.

В туманный, слабо светящийся воздух вошла тонкой иглой и завибрировала нотка, Создатель ведает откуда взявшаяся в этом величественном безмолвии. Туман вздрогнул, свет его задрожал и начал переливаться волнами в такт этой нотке. А она становилась все протяжней, все тоскливее, она сначала легонько клала свои остывшие ладошки на грудь, а потом проникала в тебя, и ты дрожал и звучал тонкой струной — и не замечал, когда сам начинал петь эту протяжную тоскливую нотку. Мелодия усложнялась, звучала мощнее и мощнее, сотрясая все тело, — и в какой-то момент Ренкр догадался, что это и есть Песнь.

И туман вокруг сначала сгустился, возгорелся ярче, а потом — стал гаснуть — и рассеялся легким дымом.

Но это произошло уже несколько суток спустя, тогда, когда Песнь наконец закончилась.

Я снова вышел в путь. В который раз втопчу я в пыль свои воспоминанья?

Не верю ни пророкам, ни гаданьям, знамениям и всем чудесным снам — не верю! Нынче переубеждать меня уже бессмысленно и глупо.

Я все равно не верю сплетням, слухам и не гляжу в магический кристалл — не верю! Нет нужды меня жалеть:

иду по жизни, как считаю нужным.

Да, иногда бываю равнодушным, а иногда — смешным. Ищу ответ и заодно вопрос ищу — и тщетно.

Оракулы помочь не в силах мне.

Они не знают, как это: не сметь, не мочь отдать себя кому-то в жертву!

Как обещать, а после, приходя, найти лишь горстку пепла вместо дома!

Как быть для всех на свете незнакомым и все-таки известным. Как, шутя, держать на привязи улыбку боли.

Как рассудить других, как сжать в ладонь смесь пламени с кристально чистым льдом, а после — ввек не разжимать ладони!