8
Двое стояли возле обрыва на краю утеса, возвышавшегося над рекой, и смотрели на закат, пылавший над уходившей к горизонту бескрайней степью.
— У вас тут красивые закаты, — сказал генерал Тарсем Гау, обращаясь к Чану ОренТхену.
— Спасибо, — не без иронии отозвался ОренТхен. — Это все вулканы.
Гау удивленно взглянул на ОренТхена. Рельеф слегка всхолмленной равнины нарушался лишь рекой, ее обрывистым берегом и маленькой колонией, расположенной у воды под обрывом.
— Не здесь, — пояснил ОренТхен, отвечая на невысказанный вопрос Гау.
Он указал на запад, где солнце только-только ушло за горизонт.
— Это чуть ли не на противоположной стороне планеты. Сильная тектоническая активность. Весь западный океан окаймляет кольцо вулканов. Один из них взорвался в конце осени. И в атмосфере все еще полно пыли.
— Наверно, зима далась вам нелегко, — сказал Гау.
ОренТхен сделал движение, которое, очевидно, следовало толковать как отрицание.
— Достаточно крупное извержение, чтобы живописно раскрасить закаты. Но недостаточное для перемены климата. Здесь умеренные зимы. Это одна из причин, по которым мы выбрали это место. Лето жаркое, но не настолько, чтобы горели посевы. Плодородная почва. Неограниченный запас воды.
— И никаких вулканов, — добавил Гау.
— Никаких вулканов, — подтвердил ОренТхен. — А также и землетрясений, потому что мы расположились как раз посередине тектонической плиты. Зато невероятные грозы. А минувшим летом было несколько ураганов со смерчами и градом размером с вашу голову. Мы лишились изрядной части урожая. Но ведь ничто не идеально в этом мире. В общем и целом это подходящее место для того, чтобы основать колонию и начать строить новый мир для моего народа.
— Согласен с вами, — ответил Гау. — И могу добавить, что вы проявили себя как прекрасный руководитель этой колонии.
ОренТхен чуть заметно склонил голову.
— Благодарю вас, генерал. Похвала из ваших уст — похвала вдвойне.
Собеседники вновь повернулись к медленно угасавшему закату и к сумеркам, сгущавшимся внизу на равнине.
— Чан, — сказал Гау. — Вы понимаете, что я не могу позволить вам сохранить эту колонию.
— А-а, — с улыбкой отозвался ОренТхен, не отрывая взгляда от заката. — Не слишком ли серьезная тема для случайной встречи старых друзей.
— Вы же знаете, что нет.
— Знаю. Первым сигналом послужило уничтожение моего спутника связи.
ОренТхен указал вниз по склону холма, где стояли десятка три солдат Гау, с которых не сводили глаз примерно столько же фермеров, составлявших личный эскорт ОренТхена.
— А они — вторым.
— Они нужны лишь для вида, — ответил Гау. — Я должен был обеспечить себе возможность поговорить с вами, не боясь, что меня пристрелят на полуслове.
— А уничтожение моего спутника? — осведомился ОренТхен. — Это, подозреваю, было сделано не для вида.
— Это было необходимо для вашего же блага.
— Я сильно в этом сомневаюсь.
— Если бы я оставил спутник на месте, то или вы, или кто-то другой из вашей колонии непременно послал бы беспилотный скачковый курьер, чтобы дать знать вашему правительству, что на вас напали, — объяснил Гау. — Но я пришел сюда не поэтому.
— Вы только сказали, что не позволите мне сохранить ту колонию, — напомнил ОренТхен.
— Не позволю, — подтвердил Гау. — Но для вас это не то же самое, что подвергнуться нападению.
— Разница понятий что-то ускользает от меня, генерал. Особенно в сочетании с тем, что вашим оружием был разнесен вдребезги чрезвычайно дорогостоящий спутник и что по моей земле ходят ваши солдаты.
— Сколько времени мы с вами знакомы, Чан? — спросил Гау. — Уже очень давно. Сначала как друзья, а потом как противники. Вы хорошо знаете мою манеру поведения и образ мыслей. Вам когда-нибудь приходилось видеть, чтобы я говорил одно, а делал другое?
ОренТхен на мгновение задумался.
— Нет, — сказал он наконец. — Вы, Тарсем, можете быть наглой скотиной. Но если вы говорили о своих намерениях, то всегда правду.
— В таком случае поверьте мне еще раз, — сказал Гау. — Я больше всего на свете хочу, чтобы все прошло мирно. Именно поэтому сюда прилетел я, а не кто-то другой. Потому что наш с вами разговор касается не только этой колонии и этой планеты. Я не могу позволить вашей колонии остаться здесь. Вы сами это знаете. Но это не значит, что вы или кто-либо из ваших людей должны пострадать.
И снова ОренТхен ответил не сразу.
— Должен признаться, я немало удивился, узнав, что на этом корабле прилетели именно вы. Мы знали, что конклав может напасть на нас. Ведь не для того же вы начали борьбу против всех рас, объявив о прекращении колонизации для них, чтобы позволить нам исподтишка все же освоить планету. Мы учли такую возможность в своих планах. Но я предполагал, что сюда прилетит какой-нибудь кораблик под командованием мелкого офицерика. И вдруг к нам спускается предводитель конклава собственной персоной.
— Мы как-никак друзья, — улыбнулся Гау. — Вы заслуживаете особого отношения.
— Очень приятно слышать от вас такие слова, генерал. Но, друзья мы или нет, все равно речь идет о массовом убийстве.
Гау улыбнулся.
— Что ж, возможно. Или, пожалуй, вернее было бы сказать, что могло бы случиться и массовое убийство. Но ваша колония куда важнее, чем вы думаете, Чан.
— Не знаю, с чего бы ей быть такой важной, но я ее люблю. Здесь немало хороших людей. Мы всего лишь первоколония. Нас тут всего две с небольшим тысячи. Самый минимум, чтобы только-только выжить. Мы занимаемся только сельским хозяйством для самообеспечения да подготовкой места для следующей волны поселенцев. А они, будут готовить место для следующей волны. Так что ничего особенного в нас нет.
— Ну и скажите, кто же из нас лицемерит? — спросил Гау. — Вы прекрасно знаете, что важность вашей колонии заключается не в том, что она выращивает или для чего предназначена, а в самом факте ее существования в нарушение соглашения о конклаве. А оно не допускает новых колоний, управление которыми осуществляется не конклавом. Ваш народ пытается игнорировать это соглашение, а это прямое нарушение законов конклава.
— Мы не игнорируем ваши законы, — с явным раздражением ответил ОренТхен. — Они попросту не имеют к нам никакого отношения. Мы не подписывали соглашения о конклаве, генерал. Как и несколько сотен других рас. Мы имеем полное право основывать колонии везде, где сочтем нужным… Именно это мы и сделали здесь. А вы, генерал, не имеете никакого права оспаривать наши действия. Мы суверенный, самостоятельный народ.
— Вы перешли на официальный тон, — заметил Гау. — Насколько я помню, это верный признак того, что я напрочь вывел вас из себя.
— Не слишком надейтесь на наше знакомство, генерал. Да, мы были друзьями. Возможно, мы до сих пор ими остаемся. Но вы не должны сомневаться в том, кому и чему я верен. Не считайте, что лишь потому, что вам удалось заманить или загнать в ваш конклав большинство рас, вы получили некое верховное моральное право. Если бы вы напали на мою колонию до образования конклава, это была агрессия с целью захвата территории. Четко и ясно. Но и теперь, хотя у вас и есть ваш драгоценный конклав, подобное нападение остается все той же агрессией с целью захвата территории, как бы вы ни назвали свои действия.
— Я помню, что в свое время вы считали создание конклава хорошей идеей. Я хорошо помню, как вы убеждали в этом других вхайдианских дипломатов. И, помнится, вам удалось убедить и их, и самого АтаФью присоединиться к конклаву.
— АтаФью был убит, — заметил ОренТхен. — И это вы отлично знаете. А его сын придерживается совершенно иного мнения.
— Да, это так, — согласился Гау. — И убийство отца странным образом помогло сыну отстоять свою позицию.
— Этого я обсуждать не могу. А после того, как трон занял новый АтаФью, я, естественно, не мог идти против его воли.
— Сын АтаФью был и остался дураком, и вы это знаете лучше меня, — бросил Гау.
— Возможно, — кивнул ОренТхен. — Но, как я вам уже сказал, вы не должны сомневаться, кому и чему я верен.
— В этом я не сомневался и не сомневаюсь. Вы верны народу вхайдиан. Именно поэтому вы и боролись за вступление в конклав. Если вхайдиане присоединятся к конклаву, вы получите возможность колонизировать эту планету, и четыреста с лишним других рас будут защищать это ваше право.
— У нас есть полное право находиться здесь, — гнул свое ОренТхен. — И мы законно владеем этой планетой.
— Вы очень скоро лишитесь ее.
— Но мы никогда не завладели бы ею, находясь в составе конклава, — продолжал ОренТхен, словно не слыша реплики Гау, — потому что это была бы территория конклава, а не вхайдиан. Мы были бы на этой планете простыми издольщиками наряду с представителями других рас конклава. Ведь конклав до сих пор придерживается идеи о смешанном населении планет, верно? Создание единого населения планеты, но на основе не расовой принадлежности, а преданности конклаву обеспечит прочный мир. Ведь вы на это надеетесь?
— В свое время вы тоже считали эту идею хорошей.
— Жизнь полна неожиданностей, — отозвался ОренТхен. — В ней многое меняется.
— Да, действительно. А вы помните, что привело меня к мысли о создании конклава?
— Сражение за Амин, по крайней мере, так вы говорили. Когда вы отобрали планету у кайесов.
— Без всякой на то необходимости, — добавил Гау. — Ведь они живут в воде. У нас не было никакой разумной причины, которая мешала бы нам поделить эту планету. Но мы не пожелали. И они не пожелали. В результате и мы, и они потеряли намного больше, чем принесла нам победа. Перед тем сражением я был таким же ксенофобом, как ваш безумный АтаФью, таким же, каким прикидываетесь сейчас вы. А после сражения я сгорал от стыда из-за того, насколько сильно мы отравили планету, пока отвоевывали ее. Да, Чан, я сгорал от стыда. И знал, что так и останусь с этим чувством. Если не смогу положить конец такому положению. Если не изменю его в корне.
— И вот вы с вашим прекрасным конклавом, с вашей, так сказать, борьбой за вечный мир в этом участке космоса явились сюда, — насмешливо подхватил ОренТхен. — И в чем же проявляется ваше стремление к миру? Вы намерены изгнать меня и мою колонию прочь с этой планеты. Вы ничему не положили конец, генерал. Вы ничего не изменили.
— Да, не изменил, — согласился Гау. — Пока что не изменил. Но перемены приближаются.
— Я все же надеюсь, что вы объясните, каким образом из того, что вы здесь говорили, вытекает великая важность моей колонии.
— В соглашении о конклаве говорится, что расы, входящие в его состав, не имеют права колонизировать новые миры только для себя; они осваивают планеты, которые обнаруживают, но в этом освоении участвуют и другие члены конклава. В соглашении также говорится, что, если конклав находит планету, колонизированную неприсоединившейся расой после обнародования соглашения, эта планета отбирается и передается под юрисдикцию конклава. Никто не должен колонизировать планеты иначе, чем через конклав. Мы предупредили об этом все неприсоединившиеся расы.
— Я помню это заявление, — сказал ОренТхен. — Мне поручили возглавить колонию вскоре после того, как оно было сделано.
— И все же вы отправились осваивать планету.
— Генерал, тогда никто еще не мог сказать, что конклав утвердится всерьез и надолго, — ответил ОренТхен. — Несмотря на вашу уверенность в высшем предназначении, вы вполне могли провалиться.
— Резонно, резонно, — протянул Гау. — Но я не провалился. Конклав существует, и настало время добиваться выполнения нашего соглашения. За время, прошедшее с тех пор, как мы сделали свое заявление, было основано несколько десятков колоний. В том числе и эта.
— Теперь я понимаю. Мы оказались первыми на пути завоевательного похода во славу конклава.
— Нет. Мы не занимаемся завоеваниями. Повторяю, что я продолжаю питать определенные надежды.
— На что же? — небрежно поинтересовался ОренТхен.
— На то, что вы уйдете отсюда сами.
ОренТхен с искренним изумлением уставился на Гау.
— Старый друг, вы, похоже, выжили из ума.
— Послушайте, Чан, — поспешно сказал генерал. — Тому, что мы начинаем именно здесь, есть веская причина. Я хорошо знаю вас. Я знаю, чему вы преданы на самом деле — своему народу, а не АтаФью и его политике, ведущей вашу расу к самоубийству. Конклав не может позволить вхайдианам продолжать колонизацию миров. Тут не может быть никаких вопросов. Вас заставят вернуться на те планеты, которые вы имели до того, как было заключено соглашение. И перекроют все дальнейшие пути. С горстки своих планет выбудете смотреть, как остальной космос заполняется без вашего участия. Вы будете фактически в ссылке. И в этой ссылке зачахнете и умрете. Вы же понимаете, что конклав в состоянии это сделать. Вы знаете, что это в моих силах.
ОренТхен промолчал, и Гау продолжил:
— Я не могу заставить АтаФью изменить образ мыслей. А вот в ваших силах помочь мне доказать другим, что конклав предпочитает действовать мирными средствами. Покиньте вашу колонию. Уговорите своих колонистов. Вы сможете возвратиться на свою родную планету. Я гарантирую вам безопасность.
— Вы сами знаете, что это пустые слова, — ответил ОренТхен. — Если мы покинем колонию, нас обвинят в предательстве. Всех до одного.
— В таком случае, Чан, присоединяйтесь к конклаву, — предложил Гау. — Не раса вхайдиан. А вы. Вы и ваши колонисты. Первая колония конклава вскоре откроется для эмигрантов. И ваши колонисты могут быть среди них. Вы все еще имеете хороший шанс оказаться первыми в новом мире. Вы можете остаться колонистами.
— А вы получите хороший пропагандистский козырь в доказательство своего миролюбия, а в придачу еще и новых подданных, — добавил ОренТхен.
— Да, — согласился Гау. — Конечно. Это тоже важно. И другие колонии будет куда легче убедить покинуть свои миры, если они узнают, что я сохранил вам жизнь здесь. Если мы обойдемся без кровопролития, то это удастся нам и в других местах. Вы сохраните жизни не только своим колонистам, но и бесчисленному множеству представителей самых разных рас.
— Но вы сказали не все, — заметил ОренТхен. — О чем же вы умолчали?
— Я не хочу вашей смерти, — ответил Гау.
— Вы имеете в виду, что не хотите убивать меня? — уточнил ОренТхен.
— Совершенно верно.
— Но убьете, — с сильным ударением сказал ОренТхен. — И меня, и всех моих колонистов.
— Да.
ОренТхен громко хмыкнул.
— Иногда я очень жалею, что у вас на языке и на самом деле то же самое, что и на уме.
— Ничего не могу с этим поделать.
— И никогда не могли. Это одна из важнейших составляющих вашего обаяния.
Гау ничего не сказал. Он вскинул голову и посмотрел на звезды, которые только-только начали появляться на темнеющем небе. ОренТхен взглянул туда же, куда смотрел его собеседник.
— Ищете ваш корабль?
— Уже нашел. — Гау указал почти в зенит. — «Добрая звезда». Вы должны помнить ее.
— Еще бы, — кивнул ОренТхен. — Она была маленькой и старой еще во время нашей первой встречи. Удивительно, что вы до сих пор держите на ней свой флаг.
— Один из плюсов управления вселенной — что можно потакать своим причудам.
ОренТхен указал на стоявших поодаль солдат охраны Гау.
— Если мне память не изменяет, на «Звезде» у вас хватает места для полноценного воинского подразделения. Не сомневаюсь, что у вас достаточно солдат, чтобы сделать здесь все, что вы сочтете нужным. Но если вы намереваетесь с их помощью пропагандировать свои мирные планы, то, должен заметить, их присутствие производит не слишком хорошее впечатление.
— Сначала вы говорили о массовом убийстве, а теперь вас не впечатляет… — проворчал Гау.
— Ваше прибытие сюда определенно прелюдия к массовому убийству. И говорим мы сейчас о ваших, а не о чьих-то еще солдатах.
— Я рассчитываю, что ни одному из них не придется действовать. И что вы прислушаетесь к моим резонам. Именно поэтому я взял с собой так мало народу.
— А если я не прислушаюсь к вашим, как вы выразились, резонам? — осведомился ОренТхен. — Чтобы захватить эту колонию, вам, генерал, хватит и роты. Но все равно вам придется заплатить за это. Среди моих людей есть бывшие военные. Все они сильны, смелы и опытны. Так что рядом с нами ляжет и кое-кто из ваших солдат.
— Я это знаю, — ответил Гау. — Но я вовсе не собирался использовать солдат. На тот случай, если вы не захотите прислушаться к голосу разума — или к уговорам старого друга, — у меня был предусмотрен другой план.
— Какой же? — спросил ОренТхен.
— Я сейчас вам покажу.
Гау оглянулся на своих солдат. Один из них шагнул вперед. Генерал коротко кивнул, солдат отдал честь и негромко заговорил в переговорное устройство. Гау вновь повернулся к ОренТхену.
— Поскольку вы сами когда-то пробивали в своем собственном правительстве идею присоединения к конклаву — и в том, что этого не случилось, нет ни капли вашей вины! — я уверен, что вы сможете понять и оценить, когда я скажу, что существование конклава вообще-то довольно удивительное явление, — сказал Гау. — На сегодня в составе конклава четыреста двенадцать рас; каждая из них имеет собственные ближние и дальние планы, которые было необходимо учесть и совместить с другими. Но даже и сейчас конклав довольно хрупок. В нем имеются фракции и союзы. Некоторые расы присоединились, рассчитывая на то, что им удастся со временем перехватить власть. Другие надеялись, что конклав откроет перед ними широкий простор для колонизации, не требуя ничего взамен.
Я должен был заставить их всех понять, что конклав означает безопасность для всех и предполагает ответственность каждого. И те расы, которые не хотят присоединиться, должны уяснить, что деяния конклава — это деяния всех его членов.
— Так, значит, вы сейчас выступаете от имени всех рас, составляющих конклав, — подытожил ОренТхен.
— И опять же я имею в виду вовсе не это.
— Я снова перестал вас понимать, генерал.
— Посмотрите наверх. — Гау указал на свой корабль. — Вы видите «Звезду»?
— Да.
— А что еще вы видите?
— Звезды. А что еще, по-вашему, я должен видеть?
— Смотрите, смотрите.
Через мгновение рядом со «Звездой» вспыхнула светящаяся точка. Потом еще и еще.
— Другие корабли, — сказал ОренТхен.
— Да.
— И сколько же их?
— Смотрите, смотрите, — повторил Гау.
Сначала в небе мигали точки отдельных кораблей, но вскоре они начали собираться в пары, тройки, а затем и в созвездия.
— Как же их много, — проговорил ОренТхен после долгой паузы.
— Смотрите, смотрите, — в третий раз сказал Гау.
ОренТхен еще некоторое время глядел вверх; в конце концов на небе перестали вспыхивать новые точки. Тогда он вновь посмотрел на Гау, который так и стоял, устремив взгляд на звезды.
— Сейчас над вашей планетой кружатся четыреста двенадцать кораблей, — сказал генерал. — По одному от каждой расы, входящей в конклав. С этим флотом мы посетим все миры, колонизированные без нашего разрешения после того, как мы объявили о своем соглашении и требовании.
Гау снова повернулся, не без труда нашел взглядом в темноте своего офицера и снова кивнул. Тот произнес еще несколько слов в переговорное устройство.
От каждого из висевших в небе кораблей протянулись яркие лучи, залившие раскинувшуюся на берегу реки колонию ослепительно белым светом. ОренТхен испустил отчаянный надрывный крик.
— Это всего лишь прожектора, Чан, — успокоил его Гау. — Безвредный свет.
Дар речи к ОренТхену вернулся лишь через минуту.
— Прожектора, — повторил он. — Но ведь этот свет безвреден только сейчас, верно?
— Если я дам приказ, все корабли флота сфокусируют свои лучи. Ваша колония сгорит, и в этом примут участие все расы, входящие в конклав. Наше дело может делаться только так, и никак иначе. Общая безопасность, но и ответственность тоже общая. И ни одна раса не сможет сказать, что не заработала будущего выигрыша.
— Как я жалею, что не убил вас в первую минуту, как только увидел на этой планете, — сказал ОренТхен. — Мы стояли здесь и обсуждали прекрасные закаты, и вы все это время выжидали, когда же понадобится продемонстрировать свою мощь, чтобы напугать меня. Будьте вы прокляты вместе с вашим конклавом.
Гау раскинул руки.
— Так убейте меня, Чан. Это не спасет вашу колонию. И не остановит конклав. Ничем из того, что вы можете сделать, вы не помешаете конклаву занять эту планету, а потом еще одну и еще одну. Конклав — это четыреста рас. А все прочие расы, выступающие против нас, сражаются в одиночку: вхайдиане, рраей, фран, человечество. И все прочие, продолжающие основывать колонии после того, как мы обнародовали соглашение. Если даже не учитывать всех прочих факторов, они заранее безнадежно проигрывают по соотношению сил. Нас несоизмеримо больше. Одно дело — раса против другой расы. А одна раса против четырехсот — совсем другое. Нам требуется только время, а его достаточно.
ОренТхен отвернулся от Гау и посмотрел на свою колонию, продолжавшую купаться в ярком свете.
— Я сейчас вам кое-что расскажу, — сказал он. — Вы, возможно, увидите здесь некоторую иронию судьбы. Когда меня назначили начальником этой колонии, я предупредил АтаФью, что вы нападете на нее. Вы и весь конклав, который вы возглавляете. Он ответил на это, что конклав никогда не удастся сформировать, что вы показали себя дураком, потому что взялись за это дело, а я — потому что слушал вас. Что расы космоса никогда не согласятся войти в какой-нибудь союз — ведь это значит, что им придется кому-то подчиняться. И что враги прилагают столько сил, что просто не могут потерпеть неудачу. И еще он сказал, что человечество все же остановит вас, даже если никто другой еще не сделал этого. Он чрезвычайно высоко ценит их умение сталкивать расы лбами, оставаясь при этом в стороне.
— Он был недалек от истины, — ответил Гау. — Но люди перестарались. Такое случается с ними постоянно. Лига, которую они сколачивали, чтобы противостоять конклаву, развалилась. Большинство тех рас, которые поддерживали людей, теперь гораздо больше страшатся своих бывших союзников, чем нас. К тому времени, когда конклав доберется до людей, они останутся практически без поддержки.
— Вы могли бы вначале взяться за людей, — сказал ОренТхен.
— Всему свое время.
— Позвольте мне сформулировать мое высказывание по-иному. Вам не стоило прилетать к нам первым.
— Здесь находитесь вы, — сказал Гау. — А вы не чужды делу конклава. Вы давно знаете меня. Начни мы с какого-нибудь другого места, и никаких вопросов не было бы — уничтожение и гибель. Здесь же у нас с вами есть шанс на иной исход. Исход, который отзовется далеко за пределами этой колоний и этого мгновения.
— Слишком уж много надежд вы возложили на меня, — ответил ОренТхен. — И на моих сограждан.
— Так оно и есть. Простите меня, старый друг. Я не мог найти никакого иного пути. Я усмотрел здесь шанс показать всему свету, что конклав хочет мира, и должен был попытаться воспользоваться им. Да, я прошу у вас многого. Но ведь я именно прошу вас, Чан. Помогите мне. Помогите мне спасти ваших колонистов, не уничтожать их. Помогите мне установить мир в нашей части космоса. Я умоляю вас об этом.
— Вы меня умоляете? — ОренТхен резко повысил голос и шагнул к Гау. — Четыреста двенадцать линейных кораблей по вашему приказу нацелили оружие на мою колонию, и после этого вы умоляете меня помочь вам установить мир? Тьфу! Ваши слова не значат ровным счетом ничего, старый друг. Вы явились сюда и спекулируете на нашей былой дружбе, а взамен просите мою колонию, мою верность, то, что я собой являю как личность. Все, что у меня есть. Умоляете, направив на меня ружье. Хотите, чтобы я стал помогать вам создавать видимость мира. Да-да, видимость, поскольку то, что вы здесь делаете, — не что иное, как самое простое, грубое и наглое завоевание. Вы кладете на чашу весов жизни моих колонистов и предлагаете мне выбрать между их поголовным уничтожением или превращением их всех в предателей. А после этого заявляете, что, дескать, сочувствуете мне. Знаете, генерал, можете идти к черту.
ОренТхен повернулся и отступил от Гау на несколько шагов.
— Значит, таково ваше решение? — сказал немного погодя Гау.
— Нет, — ответил ОренТхен, не поворачиваясь к генералу. — Это не тот вопрос, который я мог бы решить самостоятельно. Мне нужно время, чтобы поговорить с моими людьми и поставить их в известность о том выборе, который их вынуждают сделать.
— Сколько времени вам нужно?
— Ночи здесь длинные. Дайте мне время до утра.
— Хорошо, — согласился Гау.
ОренТхен кивнул и пошел прочь.
— Чан, — проговорил Гау, шагнув вслед за вхайдианином.
ОренТхен остановился и поднял массивную лапу, призывая генерала замолчать. Затем он повернулся и протянул обе лапы Гау, который взял их в свои.
— Знаете, я не забыл первого знакомства с вами, — сказал ОренТхен. — Я ведь был при старом АтаФью, когда он получил приглашение на встречу с вами и представителями многих других рас на том распроклятом холодном булыжнике в космосе, который вы так величественно провозгласили нейтральной землей. Я помню, как вы стояли на возвышении и приветствовали прибывающих на всех языках, с какими только мог справиться ваш голосовой аппарат, а потом впервые поделились с нами вашей идеей о конклаве. И я хорошо помню, как повернулся к АтаФью и сказал ему, что вы, несомненно, спятили. Настолько, что вас следовало бы упрятать в сумасшедший дом.
Гау рассмеялся.
— А немного позже вы встретились с нами, как и со всеми представителями рас, прибывших на этот планетоид, — продолжал ОренТхен. — И помню, как вы старались доказать нам, что конклав — это такая вещь, что участие в ней принесет нам великое счастье. Вы тогда убедили меня.
— Потому что я не окончательно спятил, — вставил Гау.
— О нет, генерал. Окончательно, — возразил ОренТхен. — Полностью и неизлечимо. Но, несмотря на это, за вами все же была определенная правота. И я хорошо запомнил, как спросил себя: а что, если этот сумасшедший генерал все же сможет это сделать? Я попытался представить себе такое будущее — наш сектор космоса без войн, в мире. И не смог! Словно передо мной стояла белокаменная стена, не позволявшая заглянуть вперед. Причем это было в то время, когда я решил, что буду бороться за конклав. И боролся. Я не мог увидеть того мира, который он принесет с собой. Не мог даже вообразить его себе. Я знал лишь одно — что я этого хочу. И я знал, что если есть шанс его добиться, то использовать его сможет лишь этот безумный генерал. Я верил в это.
ОренТхен выпустил руки генерала.
— Это было так давно…
— Мой старый друг, — сказал Гау.
— Старый друг, — согласился ОренТхен, — И впрямь старый. А теперь я должен идти. Я был рад снова увидеться с вами, Тарсем. Я говорю правду. Вот только предпочел бы выбрать другие обстоятельства.
— Конечно, — кивнул Гау. — Но ведь вхайдианин предполагает, а жизнь располагает. Жизнь полна неожиданностей.
ОренТхен снова повернулся, чтобы уйти.
— Как я смогу узнать, что вы приняли решение? — спросил Гау.
— Вы узнаете, — бросил, не оборачиваясь, ОренТхен.
— И все же как?
— Вы услышите, — сказал ОренТхен и повернул голову к генералу. — По крайней мере, это я могу вам обещать.
С этими словами он направился к своей машине и уехал в сопровождении своего эскорта.
Офицер почтительно приблизился к Гау.
— Скажите, генерал, что он имел в виду, когда сказал, что услышите ответ?
— Они будут петь, — ответил Гау и указал на колонию, все еще залитую лучами прожекторов. — Ритуальное пение — это высшая форма их искусства. Пением они выражают радость, скорбь, в песнях молятся богам. Чан дал мне понять, что, когда его разговор с колонистами закончится, они пропоют мне свой ответ.
— Неужели мы услышим их отсюда? — удивился молодой офицер.
Гау улыбнулся.
— Если бы вы когда-нибудь слышали пение вхайдиан, то не задали бы этот вопрос, лейтенант.
Гау ждал над обрывом всю ночь, прислушиваясь к тишине. Он нес свою вахту в одиночестве, лишь изредка к нему подходил лейтенант или солдат, приносивший горячее питье, помогавшее сохранить бодрость. Но лишь на востоке показалось солнце, неуспевшее еще осветить колонию, Гау наконец-то услышал то, чего так долго ждал.
— Что это? — спросил лейтенант.
— Тише! — раздраженно отмахнулся Гау.
Лейтенант отскочил.
— Они запели, — сказал генерал через несколько секунд. — Сейчас они поют приветствие утру.
— И что же это означает? — продолжал допытываться любопытный офицер.
— Это означает, что они приветствуют утро. Это ритуал, лейтенант. С него они начинают каждый день.
Утренняя молитва то звучала громче, то стихала и тянулась, как показалось генералу, немыслимо долго. Но наконец-то подошла к резкому финальному вибрато. Гау, который давно уже в нетерпении вышагивал взад-вперед над обрывом, замер в неподвижности.
Со стороны колонии послышалось иное пение, в ином ритме, постепенно становившееся все громче и громче. Гау несколько долгих минут прислушивался, а потом вдруг шлепнулся на складной стул, как будто его внезапно оставили силы.
Лейтенант мгновенно подскочил к нему, но Гау отмахнулся своим обычным жестом.
— Что они поют теперь, генерал? — поинтересовался лейтенант.
— Свой гимн, — ответил Гау. — Свой государственный гимн.
Он встал.
— Они говорят, что не покинут планету. Они говорят, что предпочитают умереть, оставаясь вхайдианами, нежели жить, подчиняясь конклаву. Все мужчины, женщины и дети этой колонии.
— Они сумасшедшие, — сказал лейтенант.
— Они патриоты, лейтенант, — поправил его Гау, повернувшись и глядя офицеру в лицо. — Они сделали выбор согласно своим убеждениям. Не следует непочтительно относиться к их решению.
— Извините, генерал, — сказал лейтенант. — Я просто не понимаю их выбора.
— А я понимаю. Вот только я надеялся, что он будет другим. Принесите мне коммуникатор.
Лейтенант поспешил прочь, а Гау вновь повернулся к колонии, вслушиваясь в песнь неповиновения.
— Вы всегда были упрямцем, мой старый друг, — вслух сказал Гау.
Вернулся лейтенант с маленьким переговорным устройством. Гау взял его, набрал свой личный код и перешел на связь по общему каналу.
— Говорит генерал Тарсем Гау. Всем кораблям сфокусировать световые излучатели и приготовиться действовать по моей команде.
Свет прожекторов, отчетливо видимый даже в свете восходящего солнца, сразу же исчез — корабельные оружейники занялись перенастройкой своего оружия в боевой режим.
Пение смолкло.
Гау чуть не выронил переговорное устройство и замер, приоткрыв от удивления рот и уставившись на колонию. Потом, шепча что-то про себя, медленно подошел к краю обрыва. Лейтенант стоял навытяжку поблизости и напряженно прислушивался.
Генерал Тарсем Гау молился.
Тишина продолжалась всего несколько секунд. А потом колонисты вновь завели свой гимн.
Генерал Гау стоял на краю обрыва высоко над рекой. Его губы больше не шевелились, глаза были закрыты. Гимн, пение которого продолжалось, как показалось ему, целую вечность, он дослушал до конца.
А потом поднял переговорное устройство.
— Огонь! — громко скомандовал он.
