Глава 13
ПАРИКИ И ШЛЯПЫ

Прошло в Галактике трое суток, и на “Ямахе” все успокоилось, и необратимо поврежденные компьютеры свалили как попало в свободных складских закоулках, а новенькие, резервные, загрузились и свободно работали, скачивая из галактической сети последние миллионы гигабайт необходимой информации. Коллапс интеллектроники шипоносца, произошедший в момент лопа (лоп спайки — так называли феномен даже яйцеглавые, авторство термина приписывают самому Коулу), к счастью не привел к человеческим жертвам. Бригадир Бояринов был отличный командир, резервная связь, управляемая вручную, всегда была на “Ямахе” в порядке. Стоило опытному Главному диспетчеру порта шипоносца сообразить, что компьютеры одномоментно и повсеместно вырубились, он включил большим пальцем единственной левой руки микшерский пульт резервной связи и проорал: “Всё — стоп, всем — на связь, ручная коррекция огня, всем — ко мне!”

“Ямаха”, подхватив, практически на ходу, звено патрульников, бывших в поле, отскочила от района Погост как раз вовремя, чтобы первичная рассеивающаяся гравитационная волна, опережающая сброшенную спайкой оболочку, даже его не тряхнула. Шипоносец потерял беспилотную экспресс-лабораторию и “Калигулу” с оперативной группой на борту, которых оболочка накрыла. Никакой возможности вытащить хотя бы группу из образовавшегося на месте района Погост мешка не было. Как только на двух патрульниках сменили киберпилотов, Бояринов отослал их к поверхности мешка. Они пока не вернулись. А Бояринов объявил аврал. “Ямаха” принялась менять компьютеры…

В разгар работы, к шипоносцу подошел “Стратокастер”, техники которого приняли живейшее участие в проблемах увечного, слепого и немого, собрата. Пока длился аврал, Мама Ларкин Дана Бояринова не дергала. Но намекнула, что хотела бы бригадира видеть у себя немедленно, как только он сможет. А сама занялась блокированием района Погоста со всех сторон силами “Стратокастера”.

Энди Костанди сегодня уже столько раз включала и выключала коммуникатор, пытаясь связаться с бригадиром, что нежная кожа на нежном пальчике техника “Калигулы” с минуты на минуту должна была воспалиться. Да, конечно, руки мыть надо… и перчатками пользоваться, ежели уж так тебе потребен кэп…

Энди работала. Пахала, как лошадь, как две лошади, кибермеханизмы ангаров 12, 14 и 15 поменяла одна, полностью, сверху до низу, таскала, как проклятая, системные блоки со склада и обратно на склад, подключала, тестировала, грузила первичное обеспечение… И звонила Бояринову. Ничего не могла с собой поделать. Работа отвлекала, но постепенно Энди ощущала, что бешеное возбуждение, в которое плавно и давно перешла тревога за Дона и Збышека, скоро пережжет все предохранители и она, сильная Энди, попросту сорвется в истерику.

Она швырнула сигма-тестер в ящик с инструментами и оглядела ангар-15. Ничего нового. Добрых фей, способных мановением волшебной палочки вернуть штурмовика нового поколения “Калигулу” на стартовый стол в центре ангара, туда, где сейчас зияет отвратительная пустота, не бывает. Добрых фей вообще не бывает. Как и злых, впрочем, хотя это нисколько не радует.

В данный момент Энди не отказалась бы от содействия потусторонних сил. Проблема в одном: потусторонние силы сами этого содействия не предлагали, а рисовать пентаграммы и распевать заклинания Энди не умела.

И она опять не выдержала. Зная, что поступает глупо. Она включила коммуникатор.

— Дядя Сол, ну, что там?

— А, это снова ты, Энди! — откликнулся голос дежурного диспетчера порта “Ямаха” Сола Певзнера. — Все по-прежнему. Молчит. Слушай… девонька… успокойся ты. И поверь, как только — я позвоню. А так — не мешай, ну столько работы!

— А капитан? — просяще сказала Энди. — Дан не освободился?

— Да что он тебе скажет, этот Дан! То же, что и я.

— Ну мне его очень надо увидеть!

— Нет его… А, погоди, вот он. Только что появился. Идет к себе, по-моему. Сказать ему, что…

— Спасибо, дядя Сол!

Наскоро ополоснув руки в мыльном растворе, она пригладила ладонями волосы, застегнула пуговицу на комбинезоне и помчалась в административный корпус.

Бригадир Бояринов, взмыленный, голодный и озабоченный расстегивал на себе капитанскую сбрую, намереваясь принять душ и перекусить перед визитом на “Стратокастер”. Сбруя состояла из пяти метров сложным образом переплетенных ремней, на которых были крепко и удобно подвешены различные капитанские приспособления мобильной связи и управления, необходимые для успешного капитанствования из любой точки пространства “Ямахи” и окрестностей. Весила сбруя немало, в личных апартаментах Дан Бояринов никогда ее не носил; вопреки инструкции не собирался мыться в ней и сейчас, во время аврала.

Без стука распахнувшаяся дверь хлопнула бригадира Бояринова по спине так, что он со сдавленным мэканьем шарахнулся плечом о переборку и выронил на пол кобуру с пугачом, каковую собирался повесить на гвоздик в гардеробе подле двери. Ворвавшийся в кабинет тайфун, облаченный в измятую и перепачканную инженерную робу, метал молнии и яростно сверкал огромными синими глазами.

— Что это ты от меня, капо ди тутти, твою мать, капи, шарахаешься, как от бешеной собаки? — спросила Энди Костанди прокурорским тоном. — Опять сбежать решил? Весь день ты от меня, кэп, прячешься.

— Я был занят, — с кротостью неимоверной сказал бригадир Дануприцатус Бояринов. — Аврал у меня на борту.

— Аврал у него, пся крев! — заявила Энди, которой превеликих трудов сейчас стоило не разреветься. — Аврал у него! А ребята там загибаются в мешке том клятом! А он тут шарахается!

— Я? — Я — шарахаюсь? Да ты мне дверью так засветила…

— И правильно! Если бы знала, еще сильней бы засветила! Какого дьявола ты ничего не делаешь, чтобы ребят вытащить? Где ты был?

Бригадир Бояринов поднял кобуру с пугачом и аккуратно водворил ее на положенное ей место. Потом огладил костюм, пришедший во время удара о переборку в некоторый беспорядок, посмотрелся в зеркало на дверце гардероба, прикрыл дверцу и направился к своему столу.

— Мама… — начал он.

— Кто мама? Ты — мама? Да ты папой-то никогда не будешь!

— Понимаешь, Энди, птичка, я сейчас немножко тоже занят, мне бы душ принять да покушать. А то меня мама Ларкин звала, так надобно же соответствовать, не так ли? — терпеливо сказал бригадир. — Ты не позволишь?

— И ты мне даже и двух слов сказать не успеешь, черная рожа, пся крев!?

— Да, Энди, выходит что так. И оцени, будь добра, какой я сейчас добрый, кроткий, как долго я не ругаюсь матом, оцени, птичка Энди, милашка, что я не сажаю тебя в карцер за неуставное обращение к командиру корабля, не расстреливаю за распространение паники перед строем, и вообще, чего я тебя, истеричку, слушаю?

По щекам Энди потекли слезы.

— Что с “Калигулой”, Дан, милый?…

— Не знаю я, что с “Калигулой”! — заорал Бояринов. — И прекрати здесь мне тут сопли по стенам развешивать! Грудастая ты стерва, нахваталась словечек, пся, бля, крев, видите ли!

Все-таки Дан Бояринов сорвался. Название погибшего, неизбежно погибшего, конечно же, погибшего, штурмовика, щепатой доской вставшее Бояринову поперек черепа в момент взрыва на Погосте, вызвало, наконец, у него нервный спазм. Впрочем, он склонен был этому радоваться. Лучше сорваться сейчас, выораться и выругаться. Он набрал полную грудь воздуху, но получилось немного не так.

Слезы на щеках техника Костанди высохли, словно не было их, она легко подошла к столу бригадира и крепко ухватила его за отвороты рубашки и, не особенно даже напрягаясь, вытащила из-за стола. Точнее — перетащила над столом. И бригадир повис. Совсем как Мбык Маллиган в самом начале нашего правдивого и увлекательного повествования, с той лишь разницей, что Бояринов висел головой вверх.

— Если ты, старый педрила, — сказала Костанди наблюдая за выражениями лица Бояринова снизу вверх, — еще раз повысишь на меня голос, или грязно меня обругаешь, я тебя пополам порву. Понял?

— Понял… — прохрипел Бояринов. — Поставь меня на пол. Тварь двужэйная.

— Я подумаю, — сказала Энди.

— Пожалуйста, — попросил Бояринов. — Кошелка дешевая.

— Уже лучше, — саркастически похвалила Энди и выполнила просьбу начальства. — Живи.

Дан Бояринов сглотнул, потер шею и вернулся на свое место, которое несколько секунд назад покинул столь экстравагантным способом.

— Энди, — сказал он, — я действительно не успел тебя предупредить. Ты же знаешь Маму Ларкин… А мне многое нужно было увидеть самому. Я летал к трах-тадах оболочке этого мур-мур-мур мешка, пробел, пробел, накрывшего Погост. Зонды пускал.

— Данчик, ничего? Ни писка, ни шороха?

— Нет, дорогуша. Ни писка, ни шороха. Зонды гаснут под оболочкой мгновенно, теряют управления и отскакивают. Большой телеспутник ткани мешка не пробивает, а ты говоришь — писк, шорох… Пытался лазером посветить — гаснет… Свет сворачивается. Киберы воют. У людей голодные обмороки — повально, бог его знает почему… Я отозвал всех. Ближе чем на десять секунд подходить к мешку нельзя. Вот что я знаю, вот, Энди. И весь, траханный и так и эдак, сказ.

Бояринов покосился на Энди.

— Ты, Энди, смотри, стул сзади, сядь-ка, и вот, водка в графинчике, выпей, дорогуша. Это приказ, бортинженер!

Девушка села и опустила плечи.

— Дан, — сказала она тихо, — ну почему все так плохо, Данни?

С момента “ноль” (так Макропулус, склонный к высокой поэтике, назвал начало катастрофы) прошло два дня. По корабельным часам, естественно. Группа Маллигана в составе “оба” и в режиме “все наверху” неотлучно торчала в рубке, беспрерывно курила, допивала пятый (на рыло) литр кофе и вяло переругивалась, время от времени делая, саркастически усмехаясь, попытку связаться с внешним миром. В описываемый момент дискутировалось (в третий уже раз) безответственное поведение Дона, которого Збышек обвинял во всех грехах, исключая, разве что, смертный.

— Так что ты там готовил, предатель, глупый белый человек и жила? — елейным голосом спрашивал Збышек.

— Суп из морских гребешков, — покорно отвечал Дон, с тоской рассматривая изображение планеты, красующееся на экране обзорного монитора. Планета была уже близко. Несколькими часами раньше он отдал Макропулусу приказ к ней приблизиться и, вообще, выйти, что ли, на орбиту…

А планета выскочила из спайки странненькая. Собственно, в странном месте, образовавшемся вокруг группы Маллигана, никакой другой, кроме как до предела странной, планеты быть и не могло. Связь с внешним миром устанавливаться не желала. “Калигула” и патрульник Авраамия пребывали в безвылазном мешке, объемом (по противоречивым, и, тем не менее, усредненным данным, из-за которых Макропулус и Авраамий лаялись в голос полчаса; все-таки задействованные блоки сознания бортовых компьютеров здорово замедляют их работу), так вот, объемом десять ноль восемьдесят три кубических световых минуты. На внутренней поверхности сброшенной спайкой оболочки плотоядно клубилась, хорошо видимая на сканере, тысячеединичная гравитация. Испытывать корабли на прочность посредством подхода к оболочке никто не возжелал — ни человек, ни кибер. Сканеру все почему-то верили.

Люди всегда инстинктивно жмутся к знакомым вещам. Наиболее знакомой вещью в мешке являлась планета, поскольку выглядела нормальной. В этом, собственно, странность и заключалась… Но все-таки Дон приказал Макропулусу к планете подойти. По принципу (цитата): “Я вижу наверху какой-то купол и целюсь в него.” — “Зачем?” — “Это единственное, что я вижу.” (Конец цитаты).

— Суп он жрал! — вяло взорвался Збышек. — Из морских вошебоек! Ты какого хренища вообще из рубки ушел? И что теперь большой ирландский дуботолк прикажет делать, пся крев?

— Отклянь! — рявкнул Дон угрожающе. — Не то врежу!

— Это приказ? — сарказм, ползущий от Збышека во все стороны, можно было начинать разгребать лопатой.

— Это предупреждение! И, если уж подходить со всей педантичностью, то гребешков ты сожрал неизмеримо больше, чем я.

— Когда бы это?

— Тот кусок, который ты вынул у меня из кармана.

— Ты сам его вынул. Так эта дрянь и есть морской гребешок?

— Угу.

— Мне следовало догадаться! Что еще, кроме морского гребешка, может торчать у тебя из кармана?

— Ничего, — согласился Дон. — Разве что — кроличьи уши. Но они обычно торчат из кустов.

Збышек сглотнул. И ругаться ему вдруг расхотелось. Надоело.

— Да и будь я в рубке — что я смог бы сделать? — немного погодя сказал Дон виновато. — Сам же видел, как оно все было быстро. Раз — и лопнуло.

— Ну, — неуверенно промычал Збышек, чувствуя, что сейчас сморозит глупость, — ты мог бы попробовать вывернуться… отвернуть, что ли…

— Я и вывернулся, — сказал Дон. — Я очень удачно убрался с дороги у летящей кастрюли с супом. И рад этому несказанно. И ты, варвар, радуйся. Потому что в ином случае ты имел бы на руках значительно большее бедствие, чем новая спайка с лезущей из нее планетой — обваренного меня.

— Да, — согласился Збышек, сопоставив все “за” и “против”, - глотка у тебя луженая. Я бы не вынес. Так что делать будем?

Дон дернул плечами:

— Спроси у Макропа. Может, у него появились какие-нибудь мысли по этому поводу?

— Макроп, — позвал Збышек. — У тебя появились какие-нибудь мысли по этому поводу?

— Для точных расчетов не хватает информации, — немедленно откликнулся компьютер.

— Эх ты, — укорил Збышек, — искусственный интеллект… умник…

— Виноват, сэр.

В голосе Макропулуса прозвучали фальшивые нотки искреннего раскаяния.

— Не переживай, — сказал Дон. — Збышек шутит.

— Я понимаю, сэр, — ответил искусственный интеллект. — Я — тоже.

— Он это серьезно? — Дон посмотрел на мрачно веселящегося Збышека. — В смысле… Я имею в виду — он понимает юмор?

— Я и сам не знаю, — признался Збышек. — Но иногда мне кажется, что понимает. Вот сейчас, например.

Впрочем, конечно, за истекшие двое суток загробного существования, информации у группы Маллигана поприбавилось. Если считать информацией ощущения. Информация давалась в ощущениях. Их было довольно много, и во многом ощущения Дона и Збышека совпадали. В мешке, который для простоты они уже прозвали Пыльным, им ничего, считали они, не угрожает, поскольку пространство вокруг “Калигулы” относительно стабилизировалось, вполне обычный вакуум, в вакууме плавают два корабля и аккуратная, земного типа полутяжелая планета. Спайка рассосалась, кораблей НК не выплюнув. Возникало предположение, что их и не было, а планету в дальних далях спайка сглотала естественным, так сказать, путем. Но одновременно возникало также предположение, что никакого естественного пути места не имело, потому что естественным путем спайка содрала бы, конечно, прежде всего, с планеты атмосферу, возвышенности и воду. Авраамий подсчитал, что планета выскочила из канала со скоростью 0,9 световой. О каком же естественном пути идет речь? Хорошо. Тогда немедленно возникало предположение, что в спайковый зародыш планету запихали, непонятно как и чем прикрыв от скоростей и гравитационных флюктуаций, НК. Неведомо, мать иху так, Кто. В качестве, например, Большой Мины. Или в качестве Плацдарма. Погост всегда был пустым местом, вот они и подумали, что никто не заметит. И жестоко просчитались! Надлежит героически и немедленно пресечь их злонамерения. Вдарим из “Баймурзы”, а того лучше, снимем с “Калигулы” резервный сингулярник, разгоним его на полную мощность, замкнем, да и сбросим аккуратно в атмосферу. Каково? А если там люди? А в Галактике, что, не люди?… Давай сначала пойдем посмотрим. Ладно, Дон, пошли посмотрим, что там за планета такая. Пошли посмотрим, согласился Дон.

И они пошли.

Скоро “Калигула” болтался на орбите бродячей планеты, как попугай на жердочке, которую хозяйские дети из добрых побуждений густо намазали быстросохнущим клеем. Прутья у клетки были толстыми, а шаль, накрывающая ее — плотной. Макропулус жадно обозревал планету из всех дыр, что имелись в корпусе “Калигулы” и отказывался до получения всех данных, что-либо комментировать.

Еще сутки спустя Дон не выдержал и сунул в футляр гитару:

— Мы так и будем свисать с ветки?

— А что делать? — философски заметил Збышек и потянулся за присосками. — От судьбы не убежишь, глупый белый человек. Связи нет. Планета не вращается. Радио на планете нет. Города есть. Людишки копошатся. Электричества нет. Вопросы: что освещает планету, если в мешке нет звезд? Почему атмосфера стабильна? Почему среди населения не заметно паники? Какие денежные единицы имеют хождение?

— Нет, ты подожди! — остановил его Дон. — Пока ты тут в кресле пускаешь слюни, растекаясь мыслию по Макропулусу, я маюсь от безделья. Давай хоть планетку осмотрим, а?

— Что ты имеешь в виду?

— Сядем, я имею в виду.

— А чего на нее смотреть? И так все понятно, — сказал Збышек. — Планетка должна быть голенькая и мертвая. Ты сам подумай: сорвало ее с орбиты, протащило по ледяному космосу и вышвырнуло неизвестно куда. Ты бы выжил в таких условиях? Все вокруг рушится, атмосферы нет…

— Атмосфера есть, — сказал Дон. — Ты чем там занимаешься внутри компьютера? Порники смотришь? Полярные шапки тебе ни о чем не говорят? А вот этот шлейф?

Збышек посмотрел на Дона.

— Дон! — очень серьезно сказал он. — Мы над планетой больше суток. Я тоже знаю, что атмосфера есть. Не могу я с тобой, Дон! Я ИНОСКАЗАТЕЛЬНО ГОВОРИЛ, ИРОНИЧНО!

— Иносказательно, — сказал Дон. — То есть ты просто трусишь?

— Ну и что? — сварливо откликнулся Збышек. — Ну и что? Мне и так хорошо. Пусть с этим спецы разбираются. Да и атмосфера, которую я вижу, но в которую не очень верю, доверия у меня не вызывает. Ядовитая, поди. И людишки в городах, поди, никчемные.

— Давай проверим.

— Говорят тебе — ядовитая! Нечего и проверять.

— Хочешь пари? — спросил Дон.

— Не хочу, — сказал Збышек. — А какое?

— Если атмосфера ядовитая и людишки никчемные, я отдам тебе свой ножик. И разрешу громко в рубке слушать этого твоего музыкального графомана.

Это звучало крайне заманчиво. Ножик, заведенный Доном взамен сломанного в цыганском хитиновом суставе, был почти произведением искусства, стоил кругло и вызывал у Збышека разнообразные криминальные желания. В общей массе преобладало стремление заполучить клинок любым способом. Кажется, это — шанс.

— А я, — спросил Збышек, — что буду делать я?

— Ты будешь есть мою шляпу, — сказал Дон. — Я купил на Дублине прекрасную фетровую шляпу. Как знал. Ты съешь ее — в сыром виде. Ножом и вилкой, или откусывая от края — как тебе больше нравится.

— Никак не нравится, — сказал Збышек. — Может, лучше я тебе верну тот кусок морского гребешка? Кроме того, Макроп и так сказал, что атмосфера не ядовитая…

— Ну так забьемся насчет людишек!

— Дон, давай подождем, а? Если планету сюда вытолкнули НК, то мешок должен когда-нибудь прорваться! Придет сюда большая теплая “Ямаха”, “Стратокастер” придет, как вдарим! Или давай сами вдарим, обсуждали же!

— А если вдарилки не хватит, “Калигула” же не шипоносец! А если будет поздно? — трагически сказал Дон. — Если мешок прикрывает планету, пока она еще слаба? Мы с тобой Галактику защищать будем, наконец, или нет? Нас Ларкин не похвалит!

— Все это, конечно, да… Но мне как-то…

— Замечательный, прочный, блестящий нож, инструмент настоящего мужчины, прекрасное дополнение к твоему мечу — против какой-то драной шляпы! Да ты скупердяй! Ты — дважды скупердяй, потому что и шляпа — моя. Что ты теряешь? Ровным счетом — ничего.

— Подозрительно мне это все, — сказал Збышек.

И согласился. Его давно снедало любопытство. От сети его Мешком отрезали, а Збышек ненавидел скучать.

Настоящим имеем мы приемную в апартаментах Хелен Джей Ларкин, располагающихся в наиболее защищенном месте “Стратокастера”. В приемной тяжело, как сигарный дым, плавает напряженное молчание. А сама Мама Ларкин выглядит так, словно сию секунду у нее в руке зародится ярко сверкающая ветвистая молния и обрушится на голову бригадира Бояринова, испепелив по дороге Эйно Нурминена.

Так мнилось Нурминену и только что прибывшему на “Стратокастер” Дану Бояринову. Можно сказать, что Нурминен и Бояринов присутствовали здесь незримо. Они сидели тихо, как мышки, и исподтишка наблюдали за перемещениями по кабинету Ларкин. Хелен Джей металась от стены к стене, как голодная тигрица. Большой Шеф Запада была вне себя. Но — насколько — знала, к счастью, только она сама. Иначе Эйно и Дан покончили бы самоубийством. Еще вчера: для простоты.

Внезапно Ларкин остановилась, посмотрела на часы, а потом перевела взгляд на платиновую табличку, висевшую на стене под гербом Галактики, что располагался прямо над ее креслом. Девиз ППС. Девиз был краток, и вы все его знаете. “Граница — везде”. Девиз был точен, вы все это знаете.

Но Ларкин подумала: “Стоило бы добавить. “Граница — везде. Всегда.” Так было бы правильнее. Поэтому, Хелен, возьми себя в руки, ты пограничник даже сейчас — когда больше всего на свете хочется к чертям собачьим бросить все, нацелить нос шипоносца в сторону Черной Бороды и врезать по газам. Надоело. И пусть сами выпутываются.” И еще она с ужасом подумала: “Я права. Я старею.”

Она смерила огненным взглядом сидящего по стойке “смирно” Бояринова, покачалась с пятки на носок и произнесла:

— Рада тебя, Дануприцатус, видеть.

Дан Бояринов не нашелся с ответом и промолчал.

— Сейчас придет мой эксперт Сагат Баймурзин и мы отправимся на совещание, — продолжала Ларкин. — У вас, Дануприцатус, найдется немного времени?

— Конечно! — доложил Бояринов. — Так точно!

— Какой ты пусик, — равнодушно сказала Ларкин. — Возьми в баре лимонаду. Ксавериус, где наш психованный проф?

— Мисс Хелен, Баймурзин идет по коридору.

— По какому коридору?

— Профессор Баймурзин двигается по коридору С-76-а, что ведет от лабораторного корпуса шипоносца к станции перемещений. Если он направляется прямиком сюда, то ожидать его появления следует в течении десяти-пятнадцати минут. Боюсь, однако, что проф намерен заглянуть к себе и переодеться. Он, как бы это сказать, немного не одет. Эксцентричность, профессора Баймурзина уже входит в легенду, мисс Хелен Джей, сэр.

Ларкин устало улыбнулась.

— Хоть что-то в Галактике меняется к лучшему, — сказала она. — Он стал одеваться, идя на совещания. Подождем…

Утром сегодня, когда взмыленная и не выспавшаяся Ларкин завтракала, ее вызвали в центр связи. С ней хотел побеседовать (это называлось “консультация”) Набольший Шеф ППС адмирал Сухоручко. Откусывая на ходу от крылышка курочки и запивая откушенное пивом, Ларкин пробрела на подгибающихся от усталости ногах в личную радиорубку, задвинула двери и уселась в кресло.

Стереограмма оказалась черно-белой, время от времени мелкая рябь проходила по поверхности ее, и непрерывно мигали индикаторы, оповещая, что связь — высшей степени защиты, что связь стабильна, что никто не пытается дешифровать канал, что никто канал не копирует и что записи разговора ни со стороны адмирала, ни со стороны Ларкин не ведется.

— Хелен, — сказал Сухоручко.

— Иосиф, — сказала Ларкин.

— С вашего разрешения, Хелен, я пью пиво.

— С вашего, адмирал, — я тоже.

— Ваше здоровье, Хелен.

— Ваше, Иосиф.

Адмирал Сухоручко не нравился Хелен Джей; она весьма уважала его, но он никогда ей не нравился. Сухоручко, опытнейший политик, разумеется, сразу, давно это понял, но, к чести его, пока никак не реагировал. Отношения Большого и Набольшего Шефов были точными, деловыми, с легким налетом суховатого панибратства.

Иосиф Сухоручко, штабной офицер, военный администратор по образованию (Нью-Вест-Пойнт, планета Сарабанда) был назначен Набольшим Шефом ППС почти одновременно с присвоением Хелен Джей бригадирских лычек. Он сменил профессионального пограничника Копоту Пиомухо, блистательного старика, который ППС и организовал, превратив Службу из рода войск в мощнейшую самостоятельную организацию. Вооруженные Силы Галактики прозябали на протяжении двух сотен лет, пока мифический внешний враг оставался мифическим, а врага внутреннего с успехом гасили местные полицейские подразделения. За сто лет конфликта Галактика — НК ППС полностью армию поглотила. Министр Обороны Галактики имел в казармах не более ста миллионов штыков, а флота не имел вообще. Флот принадлежал Сухоручке. Собственно, Сухоручко и был де-факто Министром Обороны. Лицом, очень близким Президенту. Великолепным стратегом.

Но он никогда не был солдатом. Он никогда, кроме как в военной академии, не сидел за штурвалом малого корабля, никогда не командовал большим. Он торчал в Большом Штабе на планете Столица. И ему очень не нравилась вольница нравов и отношений, царящая в подразделении “Аякс”, каковая вольница медленно, но верно распространялась на всю ППС в целом. Сухоручко рассматривал данное обстоятельство во-первых, как недопустимое нарушение воинского регламента и попрание великих традиций, а во-вторых, как зуммерящую индикацию возросшего влияния лично Хелен Джей Ларкин. Местный Шеф должен оставаться Местным Шефом. Командир — я. Ни больше, ни меньше. Я готов все это терпеть для Пользы Дела, но не надо обострять. Обострять не надо! Смирно! Напра-во! Шагом — вон!

Серьезное недовольство Сухоручко вызывала также успешная коммерческая деятельность Шефа Запада, основанная на глобальной программе привлечения на работу в Западное ППС целого сонма ученых. Эмиссары Ларкин рыскали по научным центрам и сманивали — молодых, динамичных, но несколько затюканных высокими научными чинами, ученых; их сманивали, назначали фантастические оклады, а главное, — предоставляли неограниченное финансирование и не мешали ошибаться. В результате, за последнее десятилетие — два полностью подготовленных к серийному производству новых штурмовика, плеяда оружейных новинок планетарного масштаба и, как следствие, — фантастические доходы…

Адмирал Сухоручко следил за Ларкин с невольным восхищением, всерьез ей завидовал и очень ее опасался. Он не хотел, чтобы наступил момент, когда он — ей не сможет отдать приказание. А она — ему — сможет.

Адмирал Сухоручко был опытнейшим политиком. Он ждал. Конечно, лучшего Шефа Запада представить было невозможно. Но, к сожалению, Сухоручко чувствовал, что Ларкин становится на Западе тесновато. И понимал, отлично понимал — стоит, не дай бог, Хелен Джей добраться НК до горла и горло это перерезать, ей станет скучно. Ларкин, как акула, не живет без движения. Ларкин опасна. Полезна — сейчас, опасна — завтра. Но, похоже, что до завтра ждать нельзя.

— Вам нужен доклад, Иосиф? — спросила Ларкин.

— Да, Хелен. У нас тут чуть ли не паника. Что происходит в секторе?

— Лоп спайки нового типа. Сброшенная спайкой оболочка распространилась от эпицентра на несколько световых минут и, видоизменившись, образовала в районе, называемом Погост, зону абсолютной недоступности. Сектор находился в сфере влияния шипоносца Аякс “Ямаха”. В момент лопа произошел необъясненный пока коллапс интеллектроники шипоносца. Потеряны: беспилотная эспресс-лаборатория, базировавшаяся на малом корабле типа “Джип”, и штурмовик класса “Конвой” “Калигула” с экипажем из двух человек. На “Ямахе” произведен комплекс работ по замене коллапсировавшего оборудования. Район Погост блокирован. Судя по всему, выхода из спайки армад НК места не имело. Ситуация неопределенная, поэтому принимаю решение считать район Погост, и граничащее с ним пространство, районами закрытыми. Начинаю эвакуацию гражданского населения с миров Лапута и Боромир.

— Хелен, вам требуется какая-то поддержка?

— Беру на себя смелость утверждать, что нет. Справлюсь. Запад поднят по тревоге весь, на случай если лоп Погоста — отвлекающий маневр, но я справлюсь.

— Хорошо. Предоставите мне официальный рапорт.

— Он готов, думаю, он уже в пути.

— Хорошо. Я просто хотел увериться лично, что вы держите инцидент под контролем сами. Через полчаса я обедаю с Первой Леди. Что-то передать?

— Привет.

— Передам… Хелен, вы не очень хорошо выглядите. Вам следует отдохнуть. Закончите операцию — шли бы в отпуск, что ли… У вас, наверное, лет за пятнадцать накопилось?

— Если будет время.

— Хелен, я совершенно убежден — и Запад и ваш любимый Аякс прекрасно месяц-два обойдутся без вас. У вас же все на рельсах, паровоз вперед летит, а вы действительно плохо выглядите.

— Шеф, давайте обсудим это позже.

— Да, конечно. Кстати, Хелен, не станете ли вы возражать против присутствия в зоне Погоста моих наблюдателей?

— Инспекторов, вы хотите сказать, Иосиф?

— Наблюдателей, Хелен. Я всегда говорю только то, что хочу сказать. Вы прекрасно меня знаете.

— Как и вы меня. Ну конечно же, не буду возражать, Шеф. С какой стати? Только пусть по ногами не путаются.

— Пошлю лучших, Хелен.

— Пошлите умных.

— Да, да… Беспокоит меня этот лоп, странно, вроде вы лично там… Увидим, будет день, будут деньги. Берегите себя, Шеф Ларкин. Флаг.

— Спасибо, Шеф Сухоручко. Флаг.

Стереограмма слиняла. Ларкин прикончила пиво из банки, встала и пошла обратно в столовую. Она испытывала ужасный голод.

Хелен Джей сказала:

— Вопрос. Какому идиоту пришла в голову гениальная идея отправить в этот сектор Маллигана и Какалова?

— Мне, — сказал Нурминен. — В качестве неофициальной рекомендации, я передал этот приказ Дану. Дан устроил все весьма изящно. Группа Маллигана отправилась в Погост полюбопытствовать.

— И приказ, естественно, был передан господину Бояринову от моего имени?

— Вы, Мама, меня за идиота считаете? — поинтересовался Нурминен.

— Могу я узнать, господин Нурминен, что стало основанием для этакого экивока? — не обращая на слова Нурминена внимания, продолжала Ларкин.

— Возможное и желательная для Пользы Дела реприза событий, произошедших с Адамсами. В подразделении Аякс на данный момент есть только один человек, обладающий достаточной квалификацией в области нейтрализации атак из киберпространства. Збигнев Какалов.

— Для Пользы, говорите, Дела… Вы уверены в том, что он “есть”, а не “был”?

— Мэм, я хочу в это верить. Фифти-фифти. Хорошие шансы.

На виске у Нурминена проступила пульсирующая жилка.

— Почему вы не занялись этой проблемой лично, Директор Нурминен?

— Мэм, — сказал Нурминен, выпрямляя спину, — давайте будем реалистами. Я не в состоянии заниматься абсолютно всеми делами, связанными с компьютерными технологиями. Точно так же, как и вы — абсолютно всеми делами погранично-патрульной службы. Для этого и существуют помощники. Например, Главный Инженер ППС Запада, ведь так? И я весьма удовлетворен тем, что пребываю сейчас в пространстве Галактики, а не внутри Мешка. Эрозия информации в областях, прилегающих к нему, мне лично кажется задачей с более высокой степенью приоритета. Я намереваюсь заняться этим.

— Достаточно, — сказала Хелен Джей. — Поняла. Простите. Вот что. Пока нет Баймурзина. Слушайте меня вы, двое. Сейчас я скажу вам одну вещь. Вернее, две вещи.