Глава 6
Рональд Астон оказался совсем не таким, как я его представлял. Я представлял себе лощеного подтянутого американца средних лет с бульдожьим выражением на лице, а повстречался с сухоньким невысоким старичком, который, вполне возможно, помнил еще Первую мировую войну. По крайней мере, выглядел он лет на сто или даже больше, хотя двигался с грацией сорокалетнего.
Когда мы вошли в кабинет, старикан что-то лихорадочно черкал на клочке бумаги, но едва только мы вошли, мгновенно спрятал письменные принадлежности.
Я шагнул вперед и поздоровался. Мог бы и не разоряться – Астон явно ни бельмеса не понимал по-русски. Он только коротко взглянул на меня и, повернувшись к Михаилу, разразился какой-то непонятной английской тарабарщиной. Шимусенко отвечал коротко и просто, но я тут же понял, что этот язык на самом деле он знает в совершенстве. Но я-то не понимал ни слова!
Растерянно подождав несколько минут, я отошел в сторону и принялся изучать корешки книг в доверху забитом книжном шкафу. Ничего интересного. Насколько я понял, здесь стояли книги по антропологии, экономике, социологии, истории. Заглавия пестрели абсолютно неизвестными мне терминами, более того, часть книг была на иностранных языках и совершенно недоступна моему не отягченному излишними познаниями разуму.
Разговор между тем продолжался. Астон энергично сыпал словами, сопровождая их оживленной жестикуляцией. Михаил коротко отвечал. Почувствовав себя лишним, я подошел к окну и устремил взгляд на многочисленный городской транспорт, проносящийся по полускрытой за деревьями дороге.
– Зуев!
Я обернулся.
– Антон, Рональд хочет знать, как ты попал сюда.
– Меня привез на «волге» Рогожкин. – Я уныло пожал плечами. – С ним был еще какой-то тип в костюме и при галстуке. Они высадили меня у вокзала и приказали найти вас.
Почти ничего не утаивая, я поведал все, что знал. Михаил переводил для Астона. Старик слушал, не перебивая. Когда я выдохся и замолчал, он кивнул и снова что-то залопотал по-английски.
– Рональд говорит, что этого и ожидал, – перевел Шимусенко. – Отколовшиеся знают о нас, но теперь это уже не важно.
– Почему не важно? Рогожкин знает, что вы здесь, и поэтому отправил меня. Разве то, что Астон здесь, не должно быть секретом?
Михаил усмехнулся:
– Если бы это было секретом – оно бы и осталось секретом. Отколовшиеся знают о нас. Мы знаем, что они знают. Они знают, что мы знаем, что они знают. И так далее.
Лысый старикан канадец снова проговорил нечто совершенно мне непонятное. Михаил ответил. Рональд в явном возмущении замотал головой и принялся что-то объяснять. Тарабарский спор разгорелся с новой силой. Обо мне будто бы забыли. Вздохнув, я вернулся к окну.
* * *
Рональд Астон, старейший в мире носитель кольца, хрипло закашлялся и выуженным из кармана платком вытер губы. На платке остались маленькие красные точечки, но канадец не обратил на них ни малейшего внимания.
* * *
– Очередная безумная выходка. – Он снова кашлянул и поморщился. – Вы, русские, всегда проявляли склонность к авантюрам.
Михаил с улыбкой пожал плечами:
– Иногда это себя оправдывало.
– А иногда втягивало в неприятности. Зачем нам этот человек? Не проще ли сегодня, когда он у нас в руках, забрать кольцо?
– Зачем нам кольцо, которое невозможно будет использовать в ближайшие несколько лет?
– А зачем нам человек, ставший камнем преткновения между нами и Отколовшимися?
– Его еще можно использовать, пусть даже в самых простейших операциях. А если мы пусть даже со всей аккуратностью отрежем ему руку – он уже не жилец. Отколовшиеся ликвидируют его. Да ты и сам прекрасно понимаешь, что нам ни к чему лишний свидетель.
– Хорошо. Допустим, мы испытаем его в деле. Но вопрос в том, способна ли возможная выгода перевесить неизбежный убыток?
– А разве мы что-нибудь теряем? Рональд, мы уже почти проиграли, еще даже не вступив в борьбу. Наши шансы одолеть Отколовшихся ничтожны.
– Если, конечно, мы не поднимем страны на нашу сторону.
– Ты сделаешь это? – Михаил пристально смотрел на Рональда, сохраняя спокойно-уверенное выражение, но в голосе прорезались стальные нотки. – Ты готов объявить о начале Третьей мировой войны?
И Астон не выдержал. Старейший и наиболее влиятельный повелитель вероятности Братства отвел взгляд.
– Не знаю… Я не знаю… Михаил, я помню одну из мировых войн. Еще мальчишкой я видел, как горели города, я побывал под бомбежками и прятался от артобстрела. Когда немцы бомбили Лондон, от случайного осколка погибла моя мать… И я вовсе не хочу стать таким же монстром, каким Гитлер стал для моего поколения. Мне не нужна война.
– Она никому не нужна. Даже Роману Долышеву.
– Но если мы сейчас сдадимся, то всего через несколько лет о Братстве уже забудут, а миром совершенно открыто станет править полубезумный инвалид.
– Это не значит, что все повернется к худшему.
Рональд слабо улыбнулся и покачал головой:
– И все-таки ты русский, хотя и считаешь себя европейцем. Великая идея светлого будущего и на тебя действует, как морковка на осла. Вот только осел идет и идет вперед, тянется за морковкой, а она все отдаляется и отдаляется, потому что привязана к палке, укрепленной на спине несчастного животного. Вспомни, один такой эксперимент уже провалился. А теперь Роман подготовил почву для новой попытки, которая охватит уже весь мир… Но мы говорили не об этом. Что ты предлагаешь сделать с Зуевым?
– Забрать его в Москву.
– И ты целиком и полностью уверен, что он не продаст нас при первой же возможности? Молчишь? То-то же. Возможные выгоды невелики, а, помогая ему, мы можем завязнуть по самые уши. Кроме того… Посмотри.
Астон скользнул к стоящему у окна и смотрящему вдаль Зуеву и схватил за руку. Михаил заметил, как Антон вздрогнул, будто его коснулась не иссохшая стариковская рука, а раскаленный железный прут. Рональд оттащил его от окна, как пластмассовую куклу, и вывернул руку, продемонстрировав запястье своему собеседнику.
– Смотри. Смотри сюда. Скажи мне, что ты видишь?
Михаил поморщился. Левая рука Зуева выглядела совсем неприглядно. Широкое кольцо припухшей мертвенно-бледной кожи охватывало запястье. Рука близ этой полосы, разрушенной дыханием вероятности, побурела и покрылась темными пятнами, на фоне которых отвратительно толстыми жгутами почти черного цвета вздулись неровно пульсирующие вены. Повинуясь нервному жесту Рональда, Антон закатал рукав рубашки и явил свету уходящие от запястья до самого локтя красные полосы, потом для сравнения вытянул вперед правую руку. Разница бросалась в глаза сразу же. Пораженная конечность стала гораздо бледнее и тоньше.
– Смотри! Ты ведь понимаешь, что это значит. Обычно такой эффект возникает только через полгода или год после начала использования кольца. А сколько Зуев носил кольцо? Меньше месяца! Почему его организм так сильно реагирует? Да потому, что он не обучен и не знает, как сдерживать разрушающую силу кольца. Потому, что Антон не принимал облегчающие начальный период препараты. Потому, что менее удачного места для кольца вряд ли удалось бы найти – слишком близко к кольцу вероятности проходит кровоток. Разрушенная измененной вероятностью кровь уже разносит по организму яд разложения. Хуже могло быть, только если бы он нацепил кольцо на шею!
Слыша недовольство в голосе Рональда, Антон переминался с ноги на ногу и ежился.
– Сколько он сможет держаться? Полгода? Год? Еще немного, и начнутся конвульсии, потом рука онемеет, появятся язвы и прободения. А что дальше? Гангрена? Лейкемия? Он умрет сам по себе через два-три года. Кольцо убьет его.
– А ты желаешь сделать это сам? Или тебе так нужно кольцо? Тогда убей его и забери чертову железку.
Астон снова закашлялся. Вытер губы, оставив на платке еще несколько кровавых пятен. Посмотрел на смятый кусочек ткани, а потом вышвырнул его в окно.
– Возможно, ты и прав, Михаил… – произнес он, немного задыхаясь. – Да, скорее всего, ты прав… Кхм… Возможно, что я уже не могу мыслить столь же четко, как раньше. Кольцо съедает меня заживо. И… Кхм… Возьми Антона Зуева в Москву. Обучи так, как я учил тебя. Быть может, это и есть наша последняя надежда сохранить шаткое равновесие между Братством и Отколовшимися… Вот только никогда не доверяй ему, потому что я чувствую его силу, силу, наполняющую его кольцо. И эта сила не наша.
Михаил молчал, отрешенно глядя в пространство, а в его голове с безумной скоростью сменяли друг друга возможные варианты дальнейших действий. Привычной режущей болью отдавало плечо, изъеденное силой кольца. Молчание длилось долго, потом Шимусенко спросил:
– Что это за сила?
– Не знаю. Но она не наша. И не Отколовшихся. Вопрос в том, на чью сторону она встанет в грядущем противостоянии.
– Возможно, сама вероятность сыграла так, чтобы одно из наших колец попало в руки Зуеву…
– Да, – Рональд согласно кивнул, – это вполне возможно.
* * *
Худой парень лет пятнадцати со смешно оттопыренными ушами окончил свой доклад и с надеждой уставился в лицо своему работодателю.
– Свободен, – бросил ему опрятный господин в дорогом костюме и, откинувшись в кресле, подхватил со стола початую пачку сигарет.
Парень кивнул и выскочил за дверь, бросив напоследок неприязненный взгляд на второго находящегося в комнате мужчину. Вероятно, это была награда за многочисленные вопросы, которыми засыпал его этот тип, а возможно, пареньку просто не понравился внешний вид вольготно расположившегося на кожаном диване грязного оборванца. Выглядел мужчина, действительно, весьма неприглядно. Неопределенного цвета майка и грязные джинсы соседствовали с торчащими во все стороны жиденькими волосами, рука чуть выше локтя была перебинтована. В руках он вертел наполненный бурой жидкостью шприц.
– Мой племянник, – пояснил сидящий за столом Николай. – Когда-то я обещал ему, что возьму в дело, если он окажется достойным. Теперь старается выслужиться.
– У тебя же сын есть, – лениво процедил развалившийся на диване Рогожкин.
– Да пошел он… Дурак дураком. В голове сплошная пустота, одни только тачки да телки. Типичная городская шпана. Я его уже дважды из ментовки вытаскивал.
– А племянник, значит, лучше? – Невозможно было понять, смеется ли Рогожкин или просто поддерживает вежливую, ничего не значащую беседу.
– Тут хотя бы есть надежда. Если он продолжит в том же духе, то сможет лет через пять-шесть пройти посвящение. По крайней мере, я на это надеюсь.
– Пройдет. – Рогожкин поморщился и отбросил опустевший шприц в сторону. Пластиковый цилиндрик, подпрыгивая, покатился по устилающему пол ковру. – В посвященные – пройдет. Кольца, правда, не могу обещать. Да ему это и не нужно.
– Не нужно, – подтвердил Николай, затягиваясь.
– Да-а, времена меняются. – Федор мрачно улыбнулся. – Братство снова превращается в наследственное тайное общество, мафиозный клан. Каждый так и стремится протолкнуть своих отпрысков к кормушке.
– Высшие должности по-прежнему остаются выборными.
– Конечно! Тот, кто носит кольцо, никогда не пожелает своему ребенку такой же судьбы. Достаточно взглянуть на шефа и… – Рогожкин судорожно закашлялся и скрючился на диване. Николай молча ждал, глядя на то, как раздирающий внутренности Федора кашель медленно разжимает свои объятия. – Ладно… Замяли… Что там по поводу Зуева?
– Ты же слышал. Сначала бесцельно шатался по городу, а потом прямым ходом зарулил прямо в штаб Старого Братства… Думаешь, он нас кинул?
– Очевидно. – Рогожкин вдруг ухмыльнулся и восхищенно потер руки. – Круто… Ай да шеф. Голова! По одной только психологической матрице предсказал поведение этого олуха.
– Так это было запланировано?
– Конечно! Аналитический центр предсказал с вероятностью свыше восьмидесяти процентов, что Зуев в подобных обстоятельствах пошлет нас на три буквы и побежит за помощью к Шимусенко.
– А какова вероятность того, что Старое Братство примет Зуева в свои ряды?
Рогожкин ответил только после нескольких минут напряженного молчания. Ответил, будто выплевывая слова:
– Неизвестно. Нет данных. Если с Шимусенко все более или менее ясно, то предсказать действия Астона практически невозможно. Этот старикашка – тертый калач. В умении запудрить мозги они с шефом – два сапога пара.
– Тогда зачем?.. Понял. Молчу. Не мое дело… Что мы предпримем?
Федор некоторое время молчал, что-то сосредоточенно обдумывая. Потом поднял голову:
– Твои ребята готовы?
– Обижа-аешь.
– Сколько времени понадобится, чтобы организовать все по плану? Милиция. ФСБ. Пресса. Что там еще нужно?
– Все уже почти на мази. Нужно еще пару часов.
– Тогда готовь операцию. – Рогожкин встал и медленно побрел к двери. – Когда получишь зеленый свет – звони. И помни, Астон – это тебе не какой-нибудь зарвавшийся мафиози, а Братство ошибок не прощает.
* * *
– Пошли. Быстро. – Михаил бросил телефонную трубку и, схватив меня за руку, толкнул к двери. – Направо и вниз по лестнице. Выйдешь во внутренний дворик – жди там.
Я на секунду замешкался и обернулся. Михаил склонился над столом, одной рукой вороша бумаги, а другой непрестанно тарабаня по клавиатуре компьютера, посылая какие-то команды. Потом из кармана появилась зажигалка.
– Шевелись.
Вспомнив, что я здесь не для того, чтобы глазеть на костер, я пулей вылетел за дверь, проскочил по пустому коридору и выскочил во двор. Здесь мне пришлось подзадержаться, ибо, что делать дальше, Михаил мне не сказал, а никто из десятка собравшихся здесь людей внимания на меня не обращал. Мужчины и женщины просто спокойно стояли, ожидая… чего?
Из-за угла выехал микроавтобус «газель» и остановился у дома. Все без особой спешки, но и не теряя ни секунды, принялись забираться внутрь. Не знаю почему, но я решил, что Антона Зуева это тоже касается. Никто меня не остановил. Никто даже не взглянул на меня.
Я устроился на сиденье и посмотрел в окно. Мягко урчал двигатель, но машина не трогалась с места. Наверное, мы кого-то ждали.
Подъехал еще один автомобиль. Знакомый уже мне «форд», только с другими номерами. Хм… понятненько… я же называл номер майору, когда сидел в каталажке.
По ступенькам ссыпался Астон и нырнул на переднее сиденье «форда». Для своего возраста двигался он более чем резво. Из дверей показался еще один тип и присоединился к нам, сидевшим в салоне «газели». Последним объявился Михаил.
В окне второго этажа уже виднелись рыжие язычки пламени.
Михаил быстрым взглядом окинул двор, подлетел к микроавтобусу и влез внутрь. Схватил меня за руку, как несмышленого ребенка и выволок наружу. Я не сопротивлялся, хотя меня подобное обхождение уже достало. Толкают, пихают, никто ничего не хочет объяснить, и при этом еще и смотрят как на дебила.
Шимусенко втолкнул меня на заднее сиденье знакомой мне уже машины и сам устроился рядом. «Форд» сорвался с места и, распахав колесами аккуратный газончик, выскочил на дорогу, едва не столкнувшись с потрепанным «москвичом». Микроавтобус последовал за нами.
– Почему я не мог ехать там?
Внутренне я уже был готов к ответу: «Чтобы я мог тебя видеть». Доверять мне они не могут – это я уже понял. Очевидно, Шимусенко хотел, чтобы я находился у него на глазах и не имел возможности выкинуть какой-нибудь фортель. Но неожиданно последовал совсем другой ответ:
– Следующие два дня мы будем ехать на машине, а они сейчас возьмут билет на самолет до Москвы и встретят нас уже там.
Блин! В Москву! Знал же я, что до добра это не доведет. Что я там забыл? Мне Ольгу выручать надо!
– Я не собираюсь в Москву!
– Не хочешь – как хочешь. Толик, притормози у обочины – высадим этого дурака.
Белобрысый водила кивнул и сбавил скорость, перестраиваясь в крайний правый ряд. «Газель» промчалась мимо, напоследок отсалютовав нам коротким гудком.
– Вылезай. Но только ты должен понимать, что обратного пути у тебя нет. Рогожкин всадит в тебя пулю, едва только увидит. И Ольге ты этим не поможешь.
– Если я окажусь в Москве, то помочь ей тоже не смогу! И вообще, почему я до сих пор здесь? Вы хоть что-нибудь для нее сделали?!
– А зачем, по-твоему, я торчал в кабинете лишних полчаса, – ядовито осведомился Михаил. – В сводках ФСБ твоя жена теперь проходит как особо важный свидетель, охрану которого необходимо обеспечить любой ценой. Приказ уже подтвержден из Кремля. Доволен?
Я только моргнул:
– Но… А ты не врешь?
– Зачем мне это? А теперь выматывай отсюда, и я со спокойной совестью смогу отменить это распоряжение. Ну, чего ты ждешь?
Я судорожно сглотнул.
ФСБ. Я верил ему. Почему-то верил… Михаил всего за несколько минут успел поставить на уши наши российские спецслужбы и… Черт возьми! Ну почему я в это вляпался?
– Трогай. – Я облизнул пересохшие губы. – Поехали.
Коротко стриженный затылок Толика слабо качнулся. Не дожидаясь подтверждения приказа со стороны Михаила, «форд» сорвался с места и нырнул в бурный поток машин. Где-то далеко позади послышался едва различимый вой сирен.
– Опоздали, оболтусы. – Михаил, казалось, был искренне доволен положением дел, разом позабыв про меня. – Снова опоздали.
День уже клонился к вечеру. Солнце низко нависло над горизонтом, бросая свои красноватые лучи прямо нам навстречу. Екатеринбург остался далеко позади.
Мимо проносились поля и редкие рощицы. Мы ехали на запад.
Я молча смотрел в окно, провожая взглядом столбики дорожной разметки и пролетающие мимо автомашины. Рональд дремал на переднем сиденье, хрипло сопя. Михаил достал ноутбук и что-то отстукивал по клавишам, целиком и полностью погрузившись в себя. Сидевший за рулем Толик неразборчиво мурлыкал под нос какой-то нехитрый мотивчик. Прислушавшись, я разобрал слова популярного шлягера и мысленно ухмыльнулся.
Километр пролетал за километром.
Я думал. Я думал о том, куда ведут отныне пути Антона Зуева и не ждет ли меня на них скорая кончина. Судя по всему, выходило, что ждет. Но до этого надо было еще дожить, а ведь есть еще одна весьма немаловажная проблемка.
Ольга. Моя Оля… Верю ли я, что Михаил послал ребят из ФСБ охранять мою жену? Да, пожалуй что верю, но хотелось бы убедиться лично. Позвонить, что ли? Ладно, позвоню домой, когда представится возможность… Вот ведь незадача. Я просил Ольгу уехать к маме в Новосибирск. Если она так и сделала… Да нет. Вряд ли. Ольга – натура упрямая. Вряд ли она согласилась бросить все и… Или согласилась? После того дня, когда наша квартира превратилась в руины, я сам бы поверил во все что угодно.
Ладно, будем надеяться, что она все еще дома. Я позвоню ей и спрошу… Что я спрошу? Не маячат ли у нее за спиной самоуверенные морды агентов ФСБ или людей Рогожкина? А если я не дозвонюсь? Будет ли это означать, что Оля уехала-таки в Новосибирск или не успела и…
Забудь такие мысли, Зуев. Забудь!
А смогут ли эти новоявленные телохранители защитить мою жену от Рогожкина? Нет, я, конечно, не сомневаюсь в их профессионализме, но есть просто пуля, а есть пуля, ведомая силой кольца вероятности. И где гарантии того, что эти самые Отколовшиеся не смогут совершить то же самое, что и Михаил, отдав приказ убрать Ольгу от имени какой-нибудь очень большой шишки? Вероятно, они это могут. Хоть от имени президента. И тогда те, кто должны были охранять мою жену, просто достанут пистолеты и…
Все. Прекратили. Оставим пока эту тему и перейдем к следующей.
Этот вопрос меня тоже не радовал.
Что хотят от меня Астон и Шимусенко? О чем они спорили сегодня, когда я стоял у окна? Черт… Вот когда пожалеешь, что не знаешь английского языка. В школе я изучал немецкий, да и то помню на нем всего три или четыре десятка слов. «Хенде хох», например…
Они спорили тогда минут десять, наверное. Смотрели на мою руку. Я незаметно завернул рукав рубашки и коротко осмотрел собственную конечность. М-да, вид неприглядный.
О чем они говорили? Что приготовил для меня Михаил? А этот Астон… Не знаю почему, но от одного его присутствия меня в дрожь бросало. Я чувствовал… Чувствовал силу. Столь же эфемерное ощущение, как то, что здорово помогает в моей работе. Оно возникает, когда смотришь на толстенный высоковольтный кабель. Тогда сразу чувствуется, есть ли в нем напряжение или это просто кусок обмотанной изоляцией меди. Какие-то неощутимые неясные вибрации, неслышимое для человеческого уха гудение, мощные магнитные поля, и сразу становится понятно, что трогать руками эту толстую черную змею опасно для жизни.
Здесь очень похоже. Притаившаяся в воздухе опасность. Свернутая пружина. Готовая в любой момент разразиться молнией грозовая туча. Даже сейчас, когда Рональд спал, я чувствовал это, хотя и гораздо слабее. Компьютер в руках Шимусенко издал довольный писк. Некоторое время Михаил с иронической усмешкой смотрел на экран, потом толкнул меня локтем в бок и кивнул на дисплей.
– Смотри сюда. Наш московский штаб только что передал мне копию донесения, отправленного из Екатеринбурга в Москву с отчетом о проведенной операции. Читай.
Удивленно моргнув, я склонился к экрану и прочел…
Если коротко, то в сообщении говорилось о том, что сегодня в Екатеринбурге силами городского ОМОНа была проведена успешная операция по ликвидации преступного гнезда. И хотя преступникам удалось скрыться, некий высокопоставленный чин из милиции обещал в скором времени ликвидировать проникшую в город террористическую группу и предать ее всей строгости закона. А пока сообщалось, что в тайниках внутри здания было обнаружено изрядное количество оружия и боеприпасов. Списки конфискованных стволов и лиц, участвовавших в операции, присутствовали.
Я не сразу понял, какое отношение это имеет ко мне, и только потом…
– Это о нас, что ли?
– О нас, о нас. – Михаил с усмешкой закивал головой. – Каково чувствовать себя врагом народа, брат террорист?
– Не смешно, – буркнул я.
Господи… Только проблем с властями мне еще не хватало. Если они подозревают меня в терроризме, то мне же ни ввек не отмыться. Проблемы, проблемы, проблемы. А ведь я уже плюнул на слова майора Таранова. Я сбежал, хотя давал подписку о невыезде. Теперь, если меня возьмут, а возьмут меня наверняка…
– Конечно, чего уж смешного. Знаешь, о чем это говорит? О том, что Отколовшиеся имеют на Урале и в Сибири куда более прочную позицию, чем мы. Но зато, в свою очередь, мы сильнее их в европейской части России. Вообще-то, эта информация у нас известна всем и каждому, а тебя я вот только что просветил. То, что нас выставят из города, было предопределено изначально, и мы этого ждали.
Меня ни в малейшей мере не занимали проблемы Братства и Отколовшихся. Хватало и своих забот.
– И зачем вы тогда приперлись в Екатеринбург, хотя понимали, что вас оттуда вытурят?
В полном молчании Михаил несколько секунд смотрел на меня.
– Знаешь, Антон Васильевич, я тебе, конечно, верю, но не настолько, чтобы поведать стратегическую позицию Братства по поводу предстоящего столкновения с Отколовшимися.
– Ну и подавись ты своей стратегической позицией, – едва шевеля губами, прошептал я, отвернувшись.
Кажется, Михаил не услышал. Оно и к лучшему.
Москва. Многомиллионная столица, раскинувшая на многие километры паутину улиц и проспектов. Москва… Я никогда здесь не бывал, и большая часть того, что я знал о столице нашей родины, была почерпнута из книг и телепрограмм. Москва. Несчетные кварталы высоких домов и забитые автомобильными пробками улицы. Один из самых красивых и наиболее дорогих городов мира.
И почему мне так хочется оказаться где-нибудь подальше отсюда?
Мы добирались сюда без малого двое суток. Без остановок. Когда сидевший за рулем Толик вымотался, его сменил Михаил. Потом – снова Толик, Михаил, затем Толик, Михаил… Так они и менялись каждые несколько часов. Один вел, а другой спал на сиденье рядом со мной. Я был избавлен от этой вахты по причине неумения, а Астон просто-напросто продрых два дня, не открывая глаз. Он даже поесть-попить не просил, только спал. Когда я указал на этот подозрительный факт Михаилу, тот только пожал плечами и сказал, что это же Астон, и ему виднее, что делать. Я тогда подумал, что если старикан сейчас помрет в машине, то, наверное, никто и не почешется. «Так надо. Он сам знает, что делать».
Останавливались мы только для того, чтобы заправить бак и сбегать в кустики. Однажды нас остановили гаишники, или, как их теперь называют, сотрудники ГИБДД. Толик и Михаил вышли, поговорили с толстым капитаном несколько минут, потом вернулись, и мы, как ни в чем не бывало, поехали дальше.
Мы ехали, ехали и вот приехали.
Москва.
Я почти мгновенно заблудился в переплетении здешних проспектов и улиц, хотя старался запоминать дорогу. А вот сидевший за рулем Михаил здесь чувствовал себя как дома. Мы мчались по проспектам среди тысяч таких же машин, мы сворачивали и бессистемно кружили по городу. Казалось, Шимусенко преследовал одну цель – запудрить мне мозги. И ему это удалось. Когда пропыленный «форд» остановился около панельной многоэтажки, я совершенно не представлял себе, где нахожусь. Перед глазами плыл какой-то туман.
Выбравшись из машины и с трудом подавив желание потянуться, я тупо задрал голову и уставился на дом, перед которым мы стояли. Обыкновенный девятиэтажный дом с небольшим двориком. Ряды окон, свисающее с балконов белье, исписанные пацанами стены. Словом, обычный дом, каких здесь, наверное, тысячи.
И подъезд, куда мы вошли, изнутри казался самым обычным. Облезшая краска, грязный немытый пол, двузначные цифры на дверях квартир.
Когда прибыл лифт с какой-то бабулькой внутри, мы забрались внутрь и поехали. Такое впечатление, будто мы проделали такой путь, чтобы заглянуть к кому-то в гости. Возможно, так оно и было, но… Но я заметил, как пробудившийся ради такого случая Рональд вежливо кивнул прибывшей на лифте бабке и что-то ей едва слышно сказал. И бабулька ему так же негромко ответила. Ответила иностранцу, который по-русски не говорит и не понимает ни слова. У нас в городе обычно старики по-английски не треплются, и что-то мне не верилось, чтобы в Москве старушки были какие-то особенные.
Значит…
А что это значит, понять я не успел, потому что лифт прибыл. И двери открылись. На третьем этаже. Открылись не в грязный вонючий подъезд, а в прямой длинный коридор, застеленный ковровой дорожкой. Коридор, двери с непонятными табличками, пост охраны прямо напротив лифта и черный зрачок видеокамеры, уставившийся прямо мне в лицо.
На мгновение мне померещилось, что я сплю.
– Добро пожаловать в региональный штаб Братства. – Михаил буквально вытолкнул меня из лифта, потому что сам я, войдя в ступор, не мог сделать ни шага. – Это крупнейшее в России и во всей Восточной Европе отделение. И, кстати, именно здесь я и работаю. Фактически – это мой штаб. – Шимусенко толкнул меня к посту охраны и буркнул: – Стой здесь и жди. – Сам же нырнул в ближайшую дверь.
Я стоял и ждал, оглядываясь по сторонам и благоразумно стараясь не отходить далеко. Ждать пришлось минут пятнадцать. Под спокойными взглядами охранников я туда-сюда прошелся по коридору, изучил таблички на дверях, прочел висевшее на стенде объявление.
Несколько раз мимо проходили какие-то люди, не обращавшие на меня ни малейшего внимания. Мужчина в военной форме и с автоматом за спиной, молоденькая девушка с пачкой бумаг в руках, средних лет дама со стальным взглядом. Проковылял Астон в сопровождении двух серьезного вида мужчин в строгих деловых костюмах. На меня никто не обращал внимания. Неужели здесь такие, как я, – нормальное явление?
– Зуев! Подойди.
Михаил стоял у поста охраны и что-то втолковывал молодому парню в военной форме и с погонами лейтенанта. Я подошел.
– Антон Васильевич Зуев, – представил меня Шимусенко. – Оформи ему наши документы по форме «Г-8» и выдели комнату на гостевом этаже.
Лейтенант по-военному отдал честь и повернулся ко мне:
– Ваш паспорт?
– Я… – Черт возьми, а где же на самом деле мой паспорт? Возможно, остался дома. Во всяком случае, с собой у меня его не было.
Так и не сумев выдавить из себя внятного ответа, я просто пожал плечами.
– И оформите ему паспорт с московской пропиской, – добавил Михаил, уже удаляясь по коридору.
Процедура получения неведомых документов по форме «Г-8» и новехонького паспорта заняла всего около получаса. За это время у меня успели снять отпечатки пальцев, взять каплю крови на анализ и сфотографировать. Я ответил на несколько вопросов и получил свой новый документ, удостоверяющий личность. Согласно ему меня теперь звали Иваном Михайловичем Петуховым, проживающим в Москве по неизвестному мне адресу и совершенно не обремененным любимой женой. То есть по новому паспорту я был разведен. Ну-ну. Данный факт показался мне несколько… подозрительным, что ли.
Документы «Г-8» представляли собой нечто вроде кредитной карточки, украшенной моей фотографией и множеством непонятных символов и значков. На фотографии я выглядел совершенно по-дурацки. Удивленный идиот. Наверное, я и на самом деле сейчас так выглядел, по крайней мере, девица за компьютером, заносившая мое новое имя в базу данных Братства, увидев меня, не смогла удержаться от смешка. В ответ я дурашливо улыбнулся, превращая вежливое хихиканье в откровенный смех.
Более-менее я пришел в себя, уже шагая по лестнице в сопровождении все того же лейтенанта. Мы поднялись на два этажа выше и вышли в длинный коридор.
– Что означают мои новые документы? – вежливо осведомился я у своего провожатого.
– Временный доступ, – после длительной паузы неохотно выдавил лейтенант. – Статус гостя Братства. Конкретно здесь это обозначает право ограниченного передвижения в здании. Можешь сколько угодно шляться по дому, пока не начнешь совать нос в закрытые зоны. Покидать здание без особого разрешения запрещается. Запрещается нахождение в коридорах в неуставное время. Нарушение статуса ведет к изъятию удостоверения «Г-8» и присваиванию нарушителю категории «П-12».
Елки-палки. Как по уставу оттарабанил. Статус, категория, закрытые зоны. Отбросив ненужную словесную шелуху, я мгновенно понял, что это значит, о чем не замедлил проинформировать лейтенанта.
– Короче, ясно. Заключенный. То – нельзя, это – недопустимо. Сиди себе и тупо смотри сквозь решетку на звезды. Кстати, звезды-то кремлевские отсюда видны?
– Нет. Звезды не видны, – меланхолично буркнул служака. – И «Г-8» – это совсем не «П-12» и уж тем более не «П-5». К твоему сведению, здесь неподалеку у нас имеются и камеры и решетки. И лучше бы тебе не стараться с ними познакомиться.
– Какая разница? Пленник – это и есть пленник. «Г-12» или какая там у вас еще есть цифирь ничего не говорят мне. Я не могу уйти сам, и для меня этим все сказано… А что будет, если я сейчас решу врезать тебе в нос и попытаюсь удрать по коридору?
Ух, какой я стал смелый. С чего бы это вдруг? Наверное, надоело выслушивать всякие тупые приказы и плясать по указке убогих личностей, вроде этого лейтенанта с физиономией ярого служаки. Хватит. Со мной лучше обращаться по-человечески… а то я кричать стану и ногами топать.
– Тогда я буду вынужден стрелять на поражение. – Лейтенант выразительно прикоснулся к кобуре. Ну все, сейчас я тебя уем, стрелок вшивый…
– Да, если дело обернется так, то у меня, пожалуй, не останется выбора, кроме как использовать вот это. – С этими словами я закатал рукав и сунул свою левую руку ему прямо под нос.
Все-таки лейтенант оказался гораздо сообразительнее, чем о нем можно было сказать на первый взгляд. И кольцо вероятности он узнал мгновенно. Точнее не само кольцо, потому что его, естественно, видно не было, а след, оставленный этой чертовой железякой на моей многострадальной шкуре. Действительно, не заметить мраморно-белый ободок шириной в два пальца, охватывающий мое запястье, было бы весьма непросто.
Точно! Я его достал! Бедняга аж споткнулся и побледнел.
Стоит задуматься, если даже этот офицерик так боится силы кольца, то насколько же я могуч на самом деле? Возможно, мне достаточно всего лишь подумать, чтобы этот бедняга тут же скопытился? Или нет? Вполне может быть, что я способен убивать даже мыслью, надо только понять как… Но я же не собираюсь этого делать. По крайней мере, сейчас. Да я и не умею! И, если честно, не имею ни малейшего желания учиться.
А что бы случилось, если я на самом деле бросился бы удирать в сторону лифта? Очевидно, этот парень на самом деле стал бы палить мне в спину. И… скорее всего, убил бы меня на месте.
– Ладно-ладно, не нервничай. Мне пока еще провожатый нужен, а то я до своей камеры не дойду. Заблужусь.
Ладно, хорошо. Пока достаточно. Не стоит перегибать палку. У него и так уже все лицо пошло пятнами. Желваки так и играют.
– Вот ваша комната. Если что-нибудь понадобится – обращайтесь на пост охраны или к дежурному по этажу.
– Непременно. – Я вошел в комнату и, повернувшись, мягко захлопнул дверь прямо перед носом напряженно стиснувшего кулаки лейтенанта.
М-да… Комната моя на тюрьму никак не тянула. Во-первых, в камерах обычно бывают решетки на окнах. Хотя зачем здесь, на восьмом этаже, решетка. Я же не псих, чтобы выпрыгивать, хотя, помню, было как-то раз… Во-вторых, дверь не запирают. Это уже плюс. И обстановочка для тюремной камеры что-то слишком уж богатая.
Забравшись на диван, я с наслаждением вытянул ноги и почесался. Это напомнило мне еще об одном дельце.
Оказалось, что здесь есть еще и душ. И ванна. И джакузи, если вот эта лоханка и есть то, что я под этим понимаю. Неплохие условия предоставляют гостям по форме «Г-8». Я, пожалуй, не отказался бы здесь пожить. Если бы еще кормили, и Ольга была со мной…
Я вздохнул. Оля… Как ты там без меня? Жива ли вообще? Что я здесь делаю без тебя? Надо было настоять, чтобы тебя привезли ко мне.
Оля… Я должен убедиться, что с ней все в порядке.
Наспех помывшись, я выбрался из душа и сразу же метнулся к телефону.
Поднял трубку. Недоуменно посмотрел на аппарат. Ни кнопочек с цифрами, ни диска номеронабирателя как на старых аппаратах. Значит, должна быть телефонистка. Вот только в трубке тишина. Может быть, аппарат неисправен?
– Алло… Алло! Есть здесь кто-нибудь?
– Дежурный по этажу слушает. – Голос женский, немного усталый, но доброжелательный.
– Алло… – Я чуть было не поперхнулся. – От вас можно позвонить по междугородней?
– Возможность доступна.
– Тогда, пожалуйста…
– Личность не установлена. Назовите ваш идентификационный номер и статус.
– А… Я…
– Ответ неясен. Повторите, пожалуйста.
Черт возьми… Я только в этот момент понял, что разговаривал с машиной, а не с живой телефонисткой. Вот это номер! Неужто Братство создало искусственный разум?
– Кхм… Как бы это сказать… Я еще не знаю свой номер. А не скажете ли, где его можно узнать?
Я машинально продолжал обращаться к своей электронной собеседнице на вы. А как еще к ней надо было обращаться?
В трубке что-то пискнуло и умолкло. И тишина. Примерно с полминуты я ждал ответа, потом легонько тряхнул трубку.
– Эй! Вы еще слушаете?
В трубке что-то зашипело, а потом снова пробился голос. Мужской. Раздраженный:
– Алло! Кто говорит?
– Это Антон Зуев. Я всего лишь хотел заказать звонок.
– Так в чем же проблема?
– Я своего кода не знаю, который вы от меня требуете! – Я уже едва сдерживался, чтобы не закричать.
– Нет кода?.. Как так? Подожди, я посмотрю в базе. Еще раз: как тебя зовут?
– Антон Зуев… Тьфу. – Я быстренько посмотрел на свою карточку. – То есть Иван Петухов.
В трубке снова послышалось шипение, потом снова раздался раздраженный мужской бас. На этот раз еще более раздраженный, чем минуту назад. Блин! Никакой культуры общения.
– Петухов, он же Зуев! Временный доступ по статусу «Г-8». Ты что мне мозги паришь? Как это у тебя нет кода?
– Потому что никто из вас, умников, не соизволил мне его сообщить, – огрызнулся я.
– А ты на карточке смотреть не пробовал? – ядовито спросил невидимый собеседник. – Переверни и там, на задней стороне, в рамке. Называй по цифрам. Типа пятерка-тройка-восемь, а не пятьсот тридцать восемь. Понял?
Я вернул трубку на место и уставился на свой документ. Точно. В углу, обведенный белой рамкой, красовался восьмизначный номер. Покачав головой, я раздраженно фыркнул и снова вернулся к телефону.
– Дежурный по этажу слушает.
Диалог повторился, но на этот раз в ответ на требование идентифицировать себя я назвал номер. И даже не ошибся ни в одной из цифр, как ни странно. Во всяком случае, дежурная телефонистка на транзисторах протеста не выказала.
– Междугородный звонок. – Я назвал город и свой телефонный номер.
– Принято. Ждите ответа.
Я ждал, слушая, как в трубке один за другим раздаются длинные гудки. Прошла, наверное, минута или чуть больше. Гудки прекратились.
– Оля! Оля, это ты?.. Кто говорит?
– Это дежурный по этажу. Абонент недоступен. Повторите звонок позже.
Я недовольно швырнул чертову телефонную трубку на стол.
